В великую книгу об истории нашей родины Б.Д. Греков вписал немало ярких страницц»

Размещено на http://www.allbest.ru/

Статья по теме:

«В великую книгу об истории нашей родины Б.Д. Греков вписал немало ярких страниц»

«B.D. Grekov wrote many bright pages in the great book about the history of our homeland»

Виталий Тихонов,

Vitaliy Tikhonov, (Institute of Russian History, Russian Academy of Sciences; Russian State University for the Humanities, Moscow)

На заседании Института истории АН СССР 3 апреля 1943 г. по случаю присуждения Б.Д. Грекову Сталинской премии выступил известный ленинградский историк И. И. Смирнов, который, среди прочего, заявил: «В великую книгу об истории нашей родины Б.Д. Греков вписал немало ярких страниц». Конечно, стоит учитывать присущую торжественному моменту патетику. Однако представляется, что эта фраза вполне отражает статус героя рецензируемой публикации и его значение для истории отечественной исторической науки.

При этом, как ни парадоксально, среди её классиков Греков остаётся одной из самых загадочных фигур. Ряд статей и апологетическая биография, написанная Н.А. Горской, не меняют общей картины и не позволяют до конца понять его место и роль в исторической науке первой половины XX в. Одни смотрят на него как на наследника и продолжателя дела дореволюционной историографической традиции, другие -- как на символ конформизма, капитуляции академической среды перед партаппаратом, третьи видят благородного человека, вынужденного в непростое время идти на компромиссы ради спасения науки. Разброс оценок определяется не только личностными особенностями, жизненным опытом и разными исследовательскими ракурсами, под которыми рассматривается фигура Грекова, но и острым дефицитом документов, позволяющих понять его как личность.

Кроме того, такие источники позволили бы уяснить многие важные нюансы ключевых событий в истории науки сталинской эпохи, учитывая статус учёного как одного из руководителей «исторического фронта» (как любили говорить в 1930--1940-х гг.). Небольшой личный фонд Грекова сформирован совсем недавно и до сих пор к нему нет доступа исследователей. Вот почему любые публикации касающихся его документов вызывают неподдельный интерес.

Публикацию писем Грекова подготовил известный археограф В.Г. Бухерт. Книга прекрасно вписывается в серию его изданий эпистолярного наследия известных историков советского времени (например, не так давно вышла переписка Н.М. и Е.И. Дружининых).

Перед нами сборник из 309 писем, охватывающих период 1905--1952 гг. Они выявлены в 12 московских и петербургских архивохранилищах 11проделанная работа впечатляет. В силу объективных причин -- Греков небрежно относился к своему архиву -- говорить о полноте сохранности его эпистолярного наследия не приходится, поэтому письма пришлось собирать буквально по крупицам. Но даже в таком виде они дают многое для понимания биографии историка.

Документы выстроены по хронологическому принципу. В случае если источники уже публиковались, это указано в легенде. Спорным представляется решение отказаться от публикации ответных писем корреспондентов учёного. Учитывая вышесказанное, логично предположить, что их не так уж и много. Выбранный подход нарушает главную характеристику переписки как источника -- её диалогичностъ, превращает издание в своеобразный (пусть и чрезвычайно интересный) монолог, контекст которого не всегда ясен, хотя в ряде случаев этого можно было избежать. Такое решение Бухерт объясняет нежеланием нарушать принцип издания. Однако его монолитность всё равно нарушают приложения, включающие самые разные виды источников. В книгу не попали (о чём указано в предисловии) ответные письма С.Б. Веселовского, при этом письма Д.М. Петрушевского (публиковавшиеся в упомянутой монографии Горской) оказались в разделе Приложение. Всё это выглядит несколько странно. Может быть, имело смысл отказаться от ряда приложений и всё же включить выявленные корреспонденции полностью? Необходимо отметить и то, что не учтена публикация письма Грекова (от 14 февраля 1942 г.) известному специалисту по истории древности А.Б. Рановичу.

Как бы то ни было, опубликованные письма позволяют реконструировать важные факты интеллектуальной биографии учёного. Письма 1900-- 1910-х гг. раскрывают круг наставников-патронов тогда ещё начинающего историка: Д.М. Петрушевского, С.Ф. Платонова и С.Д. Шереметьева. Последний сыграл особую роль в его судьбе. Их познакомил Платонов, и именно Шереметьев, видимо, стал главным патроном молодого учёного, помогая ему в начале академической карьеры5, которая складывалась достаточно успешно. Судя по письмам, отношения Грекова со старшими товарищами были достаточно близкими -- он мог поведать им о своём эмоциональном состоянии и даже исповедоваться (см. письмо № 46 Шереметьеву).

Публикация даёт немало материала и для понимания неофициальной стороны жизни корпорации историков начала XX в. Например, в ней отразилось скрытое противостояние между «всеобщниками» (специалистами по европейской истории) и «русистами» (специалистами по истории отечественной). Так, 26 декабря 1913 г. Греков писал Платонову из Варшавы: «Погибаем без Вас, Сергей Фёдорович! Обижают на Курсах (Высших женских курсах. -- В.Т.) русскую историю, и вступиться некому. На последнем заседании было обидно и больно не только за предмет, а и за Россию вообще, которая будет отдавать своих детей в школы, где их будут обучать, что в России ничего не было, ни одного учреждения, что “заниматься”, конечно, можно чем угодно, но что настоящие исторические работы могут быть только по западноевропейской истории etc» (с. 129. См. также письмо № 77 Шереметьеву). Стоит отметить, что противостояние определялось не только мировоззренческими и научными факторами, но и вполне прозаичной борьбой за количество часов на те или иные предметы. Интересно, что сами «всеобщие» жаловались на «византишцину» (курс истории Византии, который начал вводиться в университетах в последней четверти XIX в.) как на инструмент «вытравливания» западноевропейской истории.

Заслуживают внимания и характеристики ряда уже известных или только начинавших историков. Например, С.Б. Веселовского. Из воспоминаний А.А. Зимина известно, что Греков его «боготворил (в душе)», и формирование этого особого отношения фиксирует переписка. В письме Шереметьеву от 24 декабря 1911 г. Греков характеризовал историка так: «Это вдумчивый, серьёзный человек и очень скромный» (с. 94), а в письме к А.С. Лаппо-Данилевскому от 31 декабря 1911 г. писал, что он «очень интересный человек» (с. 95).

Интересно в письмах представлена академическая география Российской империи. Выясняется, что Казань, когда у Грекова возникла возможность начать преподавать там, воспринималась им как место, где можно работать (с. 151), но, очевидно, хотелось бы большего. Петроград воспринимался как важнейший научный и культурный центр, который нужен «как (научная. -- В.Т.) школа» (с. 158). Пермь, где Греков работал в 1916--1917 гг., предстаёт, с одной стороны, как научная провинция, но с другой -- как место, где профессора и студента выполняют важную культурную миссию. Уже в советское время в письме В.И. Шункову из Ташкента он противопоставлял ленинградцев и москвичей: «Из Ленинграда здесь Валк, Предтеченский и Романов. Работают хорошо, как подобает ленинградцам. Это совсем не значит, что москвичи не работают, но во 1-х не все, а во 2-х в Ленинграде уже такой рабочий дух завёлся, вероятно, от Петра, чего в Москве меньше» (с. 258). Интересно, что здесь мы сталкиваемся с классической для русской культуры дихотомией Москва--Петербург, проецировавшейся и на академическую среду8. Замечу, что проблема «ментальной» географии российской науки -- тема почти не исследованная.

Февральскую революцию Греков встретил с восторгом: «Чувство большой тревоги за тех, кто взял на себя большое и ответственное дело, постепенно сменяется уверенностью в благополучном исходе борьбы, восхищением перед мужеством и умением ориентироваться в сложной обстановке, радостью, большой невыразимой радостью за успех и гордость за русского человека. Слава Богу!!» (с. 183. Письмо № 141 от 4 марта 1917 г. Петрушевскому). Впрочем, эйфория быстро прошла, и со всей остротой встали вопросы выживания в революционную эпоху. В письме Платонову из Перми от 23 февраля 1918 г. находим: «Слава Богу, питаться есть чем. Думаю о тех, кто сейчас в Петрограде, и больно за них» (с. 187). Письма № 148--154 пополняют знания о работе Грекова в Симферопольском университете в 1918--1921 гг.

1920-е гг. представлены в издании довольно скупо, зато писем следующего десятилетия куда больше. В 1933--1934 гг. можно отметить высокую плотность переписки с Пет- рушевским. Заметно, что контакты между двумя историками усилились. Именно Петрушевский рекомендовал АН СССР кандидатуру Грекова в качестве члена-корреспондента (с. 344-- 345. Приложение. Док. № 6). Это время стало переломным для главного героя книги, поскольку именно тогда он представил концепцию феодализма в Киевской Руси, сделавшую его ведущим советским историком, а вскоре и важным администратором от науки.

В письмах раскрываются черты его характера. Из письма Петрушевскому от 12 февраля 1933 г. можно узнать, что Грекова не привлекала педагогическая и административная деятельность в вузе. Он отдавал предпочтение научно-исследовательской работе (с. 211).

Великая Отечественная война привела к увеличению количества писем, поскольку эвакуация в Ташкент потребовала поддерживать связь с коллегами. Письма военной поры, пожалуй, самые интересные в издании. В них -- подробности работы учёных в эвакуации, описание взаимоотношений внутри корпорации. Даже если судить только по ним, очевиден рост числа дискуссий в исторической науке. Это можно связать с поиском советской элитой нового образа прошлого, обусловленного текущими идеологическими потребностями. Историки играли в этом процессе ведущую роль, откликаясь на не всегда ясные установки верхов и предлагая свои версии «полезного прошлого».

Послевоенные годы стали зенитом карьеры Грекова, но в выявленных письмах они отражены скупо. Между тем это было непростое время, на которое пришлась серия идеологических кампаний, затронувших и научный мир. Надо отдать учёному должное: он старался выполнять предписания организаторов погромов формально, что помогало сглаживать последствия репрессий. Так, опубликовано письмо учёному секретарю АН СССР А.В. Топчиеву, в котором Греков заступался за подвергшихся проработкам сотрудников Института истории: С.Б. Кана, Л.И. Зубока и Э.Б. Генкину (док. № 281). Наиболее информативной частью послевоенной корреспонденции можно считать письма И. И. Смирнову.

Издание сопровождается обширными приложениями. Публикацию ряда из них следует одобрить. В первую очередь это касается характеристик Грекова, данных Петрушевским и С.Г. Томсинским при выдвижении его в члены-корреспонденты АН СССР в 1934 г. Большой интерес представляют рецензии Грекова на труды других историков и ранее не публиковавшиеся тексты его выступлений и небольших статей.

В то же время вряд ли удачно решение напечатать тексты выступлений Грекова в Институте красной профессуры в 1937 г., на заседаниях Учёного совета Института истории АН СССР, посвящённых борьбе с «буржуазным объективизмом» (1948) и «безродным космополитизмом» (1949). В последнем случае, кстати, представлены и выступления других историков: С.В. Бахрушина, А.Л. Сидорова, Н.А. Машкина. Выхваченные из контекста, они вряд ли могут послужить информативным и надёжным источником понимания феномена идеологических кампаний «позднего сталинизма».

Любопытна подборка «Историки о Б.Д. Грекове», в которой помещены тексты уже упомянутого доклада Смирнова «Б.Д. Греков как историк». Интересен и впервые опубликованный фрагмент воспоминаний, написанных Сидоровым. В этой связи хотелось бы пожелать, чтобы до сих пор неопубликованные мемуары последнего в скором времени вышли в свет в полном виде.

Завершая обзор, отмечу, что книгу предваряет написанный Бухертом большой очерк жизни и научного творчества учёного, в основном учитывающий новейшую историографическую литературу по теме. Однако полноценной научной биографии Грекова историческая наука пока не имеет. Стимулирует ли это издание её написание? Очень хочется на это надеяться.

Примечания

греков всеобщник русист

1. Горская Н.А. Борис Дмитриевич Греков. М., 1999.

2. Переписка Н.М. и Е.И. Дружининых с историками, литературоведами, писателями / Сост. В.Г. Бухерт. М., 2018.

3. Абрам Борисович Ранович: документы и материалы / Сост., предисл. и примеч. А.И. Клюева, О.В. Метель; науч. ред. С.Б. Крих. Омск, 2018. С. 39-40.

4. О феномене патронажа, его роли и механизмах функционирования в среде историков первой четверги XX в., и особенно роли Шереметьева, см.: KaplanV.HistoriansandhistoricalsocietiesinthepubliclifeofImperialRussia. Bloomington (Ind.), 2017.

5. Горская H.A. Указ. соч. С. 34-39.

6. Цыганков Д.А. Профессор В.И. Герье и его ученики. М., 2010. С. 131--132.

7. Зимин А.А. Храм науки // Судьбы творческого наследия отечественных историков второй половины XX века. М., 2015. С. 152.

8. Тихонов В.В. Московская и петербургская школы «русских историков» в контексте дихотомии «Москва--Петербург» (конец XIX -- начало XX в.) // Люди и тексты. Исторический альманах. 2012. М., 2013. С. 344--378.

9. Филимонов С.Б. Интеллигенция в Крыму (1917--1921): поиски и находки источниковеда. Симферополь, 2006. С. 140--171; Кривошеев Ю.В. Крым в жизни и творчестве академика Б.Д. Грекова // Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. 2017. № 7. С. 361-376.

Размещено на Allbest.ru