Дело академика М.С. Грушевского

Размещено на http://www.allbest.ru/

Дело академика М.С. Грушевского

О.Б. Мозохин

Аннотация

Актуальность и цели. В период проведения сельскохозяйственных реформ обстановка в стране была очень сложной. Провалы в социально-экономической политике на селе вынудили партийное руководство искать виновных за срывы темпов коллективизации. Такие виновные в рамках дела «Трудовой крестьянской партии» были найдены по всей стране. Проходившие процессы преследовали цель нейтрализовать критически настроенную к планам коллективизации интеллигенцию для стабилизации обстановки на селе. Свидетельство тому - дело «Украинского народного центра». Цель работы - через судьбу академика М. С. Грушевского, в целом человека лояльного к Советской власти, отразить эти процессы.

Материалы и методы. Реализация исследовательских задач была достигнута на основе использования документов, извлеченных из фондов Архива Президента Российской Федерации и Российского государственного архива новейшей истории. Методологический потенциал включает философские принципы диалектики, а именно объективность, научность, всесторонность, единство исторического и логического и др. Реализация этих принципов помогла провести изучение документальных источников, связанных с фальсификацией следствия по делу «Украинского народного центра» под руководством академика М. С. Грушевского.

Результаты. Исследована деятельность Политбюро ЦК ВКП(б) и органов государственной безопасности по фальсификации дела «Украинского народного центра». Впервые введенные в научный оборот документы свидетельствуют, что И. В. Сталиным придавалось большое значение «расследованию» делу «Украинского народного центра». Совершенно очевидно, что академик Грушевский был освобожден из-под стражи с целью дальнейшего его использования для противоборства с националистическим движением на Украине и для влияния на ряд украинских деятелей за рубежом.

Выводы. В начале 1930-х гг. органами ОГПУ велась подготовка судебных процессов «Промпартии», «Союзного бюро ЦК РСДРП (меньшевиков)» и «Трудовой крестьянской партии». Все эти процессы были связаны между собой. Дело «Селянской партии» рассматривалось первоначально как филиала ЦК «Трудовой крестьянской партии». Затем органы ГПУ Украины трансформировали его в «Украинский народный центр» под руководством академика М. С. Грушевского. Тот факт, что это были вымышленные органами государственной безопасности организации, в настоящее время не вызывает сомнения.

Ключевые слова: Грушевский, Сталин, репрессии, ОГПУ, «Трудовая крестьянская партия», «Селянская партия», «Украинский народный центр».

О.B. Mozokhin

THE CASE OF ACADEMICIAN M. S. GRUSHEVSKY

Abstract. грушевский фальсификация следствие архив

Background. During the period of agricultural reforms, the situation in the country was very difficult. Failures in socio-economic policy in rural areas forced the party leadership to look for those responsible for disrupting the pace of collectivization. Such culprits in the case of the “Labour peasant party” were found throughout the country. The processes were aimed at neutralizing the intellectuals critical to the plans of collectivization in order to stabilize the situation in the village. Evidence of this is the case of the “Ukrainian People's Center”. Purpose - the destiny of academician M. S. Grushevsky, as a whole a person loyal to the Soviet power, to reflect these processes.

Materials and methods. Implementation of research tasks was achieved through the use of documents extracted from the Archives of the President of the Russian Federation and the Russian state archive of modern history. Methodological potential includes: philosophical principles of dialectics, namely objectivity, science, comprehensiveness, unity of historical and logical and others. The implementation of these principles helped to study the documentary sources related to the falsification of the investigation in the case of the “Ukrainian People's Center” under the leadership of academician M. S. Grushevsky.

Results. The activity of the Politburo of the CPSU(b) and state security bodies on falsification of the case of the “Ukrainian People's Center” is investigated. For the first time introduced into scientific circulation documents show that Stalin attached great importance to the “investigation” of the “Ukrainian People's Center”. It is obvious that academician Grushevsky was released from custody for the purpose of its further use for confrontation with the nationalist movement in Ukraine and to influence a number of Ukrainian figures abroad.

Conclusions. In the early 1930s, the OGPU bodies were preparing trials: “Industrial Party”, “Union Bureau of the Central Committee of the RSDLP (Mensheviks)” and “Labor Peasant Party”. All these processes were interconnected. The case of the “peasant party” was originally considered as a branch of the Central Committee “Labor peasant party”. Then, the bodies of the GPU of Ukraine transformed it into a “Ukrainian people's Center” under the leadership of academician M. S. Grushevsky. The fact that it was fabricated by state security bodies of the organization at present is not in doubt.

Keywords: Grushevsky, Stalin, repressions, Joint State Political Directorate, “Labor Peasant Party”, “Peasant Party”, “Ukrainian People's Center”.

Провалы в социально-экономической политике на селе вынудили партийное руководство искать виновных за срывы темпов коллективизации, и они были найдены. 17 июня 1930 г. заместитель председателя ОГПУ Г. Г. Ягода сообщил И. В. Сталину о деятельности контрреволюционных и вредительских организаций в сельском хозяйстве. Было установлено, что их политическим центром являлось Московское общество сельского хозяйства [1, л. 82-91]. Так, с этой записки начиналась фальсификация следствия по так называемой «Трудовой крестьянской партии».

Арестованный по этому делу бывший член Коллегии Наркомфина СССР Л. Н. Юровский 21 ноября 1930 г. на допросе показал, что по информации Садырина, Макарова и Кондратьева ему было известно, что существует не менее сотни отдельных низовых ячеек. Работа по их организации с наибольшим успехом была проведена в Южной полосе Украины (район Николаева, Одессы, Херсона), в Правобережной Украине (районы Киева, Подольска) и на Северном Кавказе [2, л. 62, 63].

Затем профессору Н. Д. Кондратьеву сломленному физически и душевно, предъявили показания против него других арестованных по делу. Так, Коротков на Украине, которого Кондратьев видел один раз в жизни, показал, что профессор был одним из руководителей «украинской организации вредителей» [3, л. 36].

Естественно, после таких признаний стали с большим усердием искать «врагов» на Украине. События там развивались следующим образом. 2 марта 1931 г. председатель ГПУ УССР В. А. Балицкий направил председателю ОГПУ В. Р. Менжинскому телеграмму о раскрытии и ликвидации украинской подпольной организации, имеющей всеукраинский характер, проводящей деятельность, направленную на вооруженное восстание. Организация была оформлена в подпольную «Селянскую партию» и возглавлялась видными деятелями Украинской партии социалистов-революционеров (УПСР) и Украинской социал-демократической рабочей партии (УСДРП), входящими как в состав всеукраинского центра, так и в местные комитеты.

Судя по показаниям активных ее участников устанавливалось, что организация возглавлялась объединенным центром. Это был блок политических партий в составе академика Грушевского - бывшего председателя Центральной рады, члена ЦК УПСР, Шрага - бывшего члена УПСР, Чечеля - члена ЦК УПСР, Голубовича - бывшего премьера Украинской народной республики (УНР), члена УПСР, Лозонивского - бывшего министра УНР, члена УПСР и др. Данная организация якобы была создана по инициативе левой «украинской эмиграции». Особое внимание она обращала на работу среди научных кругов, инженеров, врачей, учителей, литераторов, артистов и пр., стремясь к созданию на селе широкой сети повстанческих ячеек.

Через члена организации Шнипко «Селянская партия» имела связи с ЦК «Трудовой крестьянской партии» через Садырина.

Следствием был выявлен состав Харьковского, Киевского и Одесского комитетов организации, а также большое количество активных ее членов по всей территории Украины. Руководящий состав центра был арестован, за исключением Грушевского [4, л. 129, 130].

В. Р. Менжинский посчитал телеграмму настолько важной, что поручил заместителю председателя ОГПУ Г. Г. Ягоде переслать ее И. В. Сталину.

Через месяц, 3 апреля 1931 г., В. А. Балицкий направил Г. Г. Ягоде письмо, в котором сообщил, что, согласно полученному распоряжению, препровождает в Москву академика М. С. Грушевского. К письму были приложены один протокол допроса и три показания Грушевского.

В коротком протоколе допроса от 28 марта 1931 г. академик признал свою принадлежность к контрреволюционной организации, в которую кроме него входили Чечель, Христюк, Шраг, Голубович и др. Он писал: «Решительно осуждаю всякие попытки борьбы с Советской властью и, понимая полную абсурдность наших устремлений в этом направлении, торжественно обещаю по мере возможностей осветить все звенья указанной организации и все те темные силы, которые разными путями подготовляют вооруженную борьбу с Советской властью».

В показаниях от 30 марта 1931 г. Грушевский сообщил, что в конце марта 1924 г. в Харькове провел несколько совещаний с оппозиционерами, после чего состоялось общее совещание для того, чтобы наметить план работы на Украине и за границей. На нем было предложено создать сильную ячейку, связавшись с широкими кругами интеллигенции: учителями, кооператорами, агрономами и др. «Исходили из того, что большевики до сего времени не высказывали ни желания, ни способности связаться с широкими массами, с селом, не выявляя способностей в социалистическом строительстве, а масса требует руководства со стороны людей, которым они доверяют. Особенно опасной считалась возможность, что на случай интервенции, которая казалось возможной в ближайшее время, большевики могут опустошить Правобережную и Левобережную Украину, и без организованного руководства интеллигенции страна может очутиться в ужасном положении анархии, стать жертвой оккупантов - польских панов, румынских бояр или русских белогвардейцев».

В своих показаниях Грушевский назвал, кто из членов организации присутствовал на совещании и кто после совещания стал возглавлять тот или иной участки работы.

31 марта 1931 г. он рассказал, что в марте 1924 г. приехал в Харьков для того, чтобы представиться Народному комиссару просвещения, наладить свои академические дела и увидеться с «венской группой» эсеров.

На встрече с этой группой Грушевский выслушал информацию Голубовича, Петренко о работе, проведенной ими вместе с «поворотцами» в направлении сбора эсеровской периферии, о конференции, проведенной в Харькове и Киеве, и налаживании работы. После этого состоялось общее собрание групп, где дебатировался вопрос об организации подполья и программные вопросы.

В показаниях от 1 апреля Грушевский рассказал, что в сентябре 1925 г. он встретился с Григорием Коссаком. Из его рассказа следовало, что бывшие галицкие военные создали своего рода клуб, или товарищество, взаимопомощи политэмигрантов. Считалось, что это единственно ценный, вышколенный и верный с национальной точки зрения «военный материал». Поэтому в программе организации этому клубу придавалась большая роль, считалось, что это станет основой государственной гвардии наряду с войсками, организованными по территориальному принципу.

По словам Грушевского, советская власть считалась неустойчивой, многие ждали если не падения, то ее перерождения. Рост НЭПа на протяжении 1923-1925 гг. давал основание думать, что в своем развитии он будет прогрессировать, в связи с этим произойдет перерождение советского правительства. В связи с этим украинские партии должны были готовиться взять власть, собирая для этого необходимые ресурсы: промышленные, экономические, культурные и военные.

Осенью 1926 г. праздновался юбилей Грушевского. На нем он выступил с большой речью - «апологией крестьянской прослойки, которая все же является главной носительницей жизни украинского народа как нации. Крестьянство еще не потеряло своей исторической национальной роли, нет еще украинского пролетариата, необходимо дать вырасти крестьянству культурно и национально настолько, чтобы оно обеспечило национальное лицо городу, фабрике, шахте, влившись в эти рабочие ряды, заняв определенные сознательные позиции национальной культуры».

На публичном вечере, прошедшем после юбилейного заседания, было подчеркнуто программное значение этой речи [4, л. 165].

5 апреля 1931 г. начальник Секретно-политического отдела ОГПУ Я. С. Агранов направил Г. Г. Ягоде рапорт, в котором указал, что он переговорил с доставленным в Москву академиком М. С. Грушевским.

В разговоре он подтвердил факт существования украинской националистической организации. Свою роль в ней он определил как роль идеолога и руководителя. Подтвердил существование в Харькове повстанческой тройки и то, что основным военным кадром организации являлась галицийская военная организация. Подтвердил то, что вся деятельность центра сводилась к консолидации националистической интеллигенции, которая была бы способна в случае военного столкновения Советского Союза с западными государствами или в случае падения советской власти на Украине в результате широкого народного восстания отстоять независимость Украины и создать сильную власть.

В 1929 г. центр якобы послал за границу Мазуренко для того, чтобы путем переговоров с зарубежными левыми украинскими кругами выяснить, возможно ли ожидать активного вмешательства капиталистических государств во внутренние дела СССР. По возвращении из-за границы тот проинформировал о готовящейся в 1930 г. военной интервенции против СССР под руководством Франции.

В дальнейшем ликвидация выступлений кулачества против сплошной коллективизации, успехи в области выполнение пятилетки заставили центр отказаться от борьбы с Советской властью. Тем не менее организация продолжала существовать «по инерции», не будучи в силах прийти к определенному решению.

Грушевский заявил, что она фактически ликвидирована, ее участники понесли заслуженное поражение и это должно остаться «внутренним семейным делом». Полагал, что факт раскрытия и ликвидации этой организации не следовало придавать широкой международной огласке. Считал, что лучшим выходом было бы его личное обращение к ряду украинских деятелей за рубежом, в которых он предлагал дать анализ причин, которые привели к необходимости отказа от продолжения этой борьбы. В этих письмах Грушевский предлагал указать на то, «что коллективизация сельского хозяйства и ликвидация кулачества не только не означают гибели украинской культуры, но и, наоборот, приводят и приведут к невиданному расцвету этой культуры, росту благосостояния широчайших народных масс; что успехи в деле выполнения пятилетки совершенно преобразовывают страну, поднимая ее на небывалый уровень экономического развития и т.д.» [4, л. 160-164].

В заключении беседы Грушевский заверил, что сделает все для того, чтобы ликвидировать контрреволюционные организации на Украине, что готов дать отпор всяким попыткам возрождения антисоветского националистического движения на Украине.

После еще одного разговора с заместителем председателя ОГПУ С. А. Мессингом Грушевский был освобожден.

6 апреля 1931 г. рапорт Я. С. Агранова о состоявшейся беседе с Грушевским Г. Г. Ягода направил И. В. Сталину.

Совершенно очевидно, что направление Грушевского в Москву и беседа с ним были инициированы Сталиным, академик был ему нужен скорее всего с целью дальнейшего его использования для противоборства с националистическим движением на Украине и для влияния на ряд украинских деятелей за рубежом. Это подтверждает и дальнейший интерес вождя к этой персоне, вся информация о нем направлялась вождю.

16 апреля 1931 г. Ягода направил Сталину запись разговора Я. С. Агранова с М. С. Грушевским, состоявшегося 15 апреля. Одновременно он информировал, что академику при выезде из Харькова в Москву было известно о том, что он будет освобожден. Состоявшаяся 4 апреля беседа не носила характера допроса, тем не менее Грушевский подтвердил свои показания, данные в ГПУ Украины. Эти показания он подтвердил перед своим освобождением и С. А. Мессингу.

Однако, согласно представленной записи разговора, показания Грушевского несколько поменялись. 15 апреля Я. С. Агранов вызвал М. С. Грушевского для переговоров по вопросу его обращений к ряду деятелей украинского национал-демократического движения за рубежом. В беседе на вопрос о характере его связи с галицийской военной организацией, входившей в состав «Украинского национального центра», Грушевский заявил, что его показания являются преувеличенными. В частности, неверными являются показания об имевших место в Харькове политических совещаниях украинских эсеров. По его словам, никакой повстанческой организации не существовало. Неверны показания о командировке Мазуренко, тот ездил за границу по собственным делам.

На вопрос о том, что его побудило дать такие показания, которые зафиксированы в протоколах допросов, Грушевский расплакался и заявил: «Мне трудно говорить об этом. Я не принадлежу к породе героев, я не выдержал 9-ти-часового ночного допроса. Я старик, силы мои давно надорваны. В тюрьму я был заключен, находясь в гриппозном состоянии. Не выдержал резкого натиска следователей. Никакого физического воздействия ко мне не было применено. Но мне был предъявлен целый ряд томов, где чуть ли не на каждой странице фигурировала моя фамилия. Меня убеждали в том, что я как идейный вождь всего движения должен взять на себя ответственность за контрреволюционную деятельность организации в целом и действия отдельных ее руководителей и подтвердить данные ими показания, что, безусловно, приведет к смягчению участи всех привлеченных по этому делу лиц. В состоянии полной безвыходности и отчаяния я согласился подтвердить показания Мазуренко, Чечеля, гр. Коссака и др. Мне предъявили целый ряд протоколов и дали прочесть выдержки из них».

Грушевский считал, что показания других лиц, возможно, даны по тем же мотивам, которыми руководствовался и он лично, а именно убеждения в том, что дачей нужных следствию показаний они облегчат судьбу всех привлеченных по делу лиц.

На вопрос о том, почему академик не заявил об этом в день своего приезда, в беседе с Аграновым, он ответил, что подтвердил он их по инерции, у него не хватило решимости отказаться от них. Грушевский заявил, что при первом допросе в Харькове он дал показания о том, что с рядом своих друзей вел беседы на политические темы и что в них проявлялось резко отрицательное отношение к ряду основных моментов политики советской власти, в особенности к сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса. Однако следователь заявил, что это показание не может быть принято, и потребовал от него безусловного подтверждения имевшихся против него в деле показаний.

«Грушевский далее говорил о том, что вообще никакой антисоветской агрессии ни он, ни его единомышленники не проявляли и никаких планов активной борьбы с соввластью они не строили. Еще в недавние годы он смотрел на Советский Союз как на зарю обновляющегося мира. Но он, сохранивший еще старые народнические традиции, испугался колхозного движения и решительного социалистического наступления соввласти в деревне. Политические колебания среди “ленивых кругов украинской интеллигенции”, кроме того, получили сильный толчок в результате широких репрессий против украинских националистов, имевших место, в связи с процессом СВУ (Союза освобождения Украины), в 1930 г. Победоносный ход выполнения пятилетки и урок, полученный теперь им и его друзьями, окончательно убедили его в необходимости решительно изменить свои политические позиции и стать на путь поддержки соввласти в деле осуществления грандиозных планов социалистического строительства».

В разговоре с Аграновым Грушевский сказал, что через пять дней планирует принести проекты писем к украинским деятелям, находящимся в эмиграции, и некоторым чехословацким ученым.

Академик также рассказал, что посетил Ф. М. Конара (члена ВКП(б)), которого знал еще по Львову, в дореволюционные годы. Об этой встрече 13 апреля Конар сам доложил Агранову по телефону, он рассказал, что Грушевский считает, что в его деле есть преувеличения, которые, по мнению академика, возможно, объяснялись польской провокацией. Конар предложил академика приструнить, чтобы он о своем деле никому ничего лишнего не болтал.

Агранов проинформировал Сталина, что Грушевский несколько раз был на квартире у своего родственника Ломова Ломов (Оппоков) Георгий Ипполитович (1888-1938) - член ЦК ВКП(б) в 1927-1934 гг. и посещал члена Коллегии Наркомзема СССР Цилько, разъезжал по городу на машине Наркомзема [4, л. 155-159].

Примерно в это же время (даты написания в письме нет) Грушевский написал личное письмо Сталину, которое 17 апреля 1931 г. по поручению генерального секретаря было направлено членам и кандидатам в члены Политбюро ЦК ВКП(б) и секретарям ЦК Бауману и Постышеву.

Письмо было следующего содержания:

«Генеральному секретарю компартии тов. Сталину.

Обстоятельства моей жизни сложились так, что я издавна, в течение почти всей моей деятельности, был звеном, связующим Галицию с Украинской жизнью. Двадцать лет (1894-1914) я был профессором университета во Львове, и думаю, что мне удалось кое-что сделать в смысле эмансипации галицкой жизни от польского влияния и ориентирования ее на жизнь украинскую. Когда я в 1924 году возвратился в Советскую Украину, естественно, что моя деятельность снова стала развиваться в этом направлении. Ставя своей задачей посильное участие в развитии украинской национальной культуры в рамках советского строительства, я привлекал к участию в научных организациях и изданиях, которые вел здесь (журнал «Украина» и др.), своих старых галицких учеников и сотрудников и всяких других культурных и научных работников Зап. Украины. Старался развивать среди них доверие и тяготение к национальной украинской работе, нараставшей на Советской Украине, - в противодействие усилиям Пилсудчиков, старавшихся внушать Украинскому обществу, что свои надежды Зап. Украинцы должны вложить на Польшу. Образовалось, благодаря этому, течение в сторону Советской Украины, заметно проявлявшее себя в литературе, в прессе, в общественной жизни Галиции - несмотря на яростную оппозицию официальной прессы, и имело все перспективы развития. Я жил надеждой, что Советский Союз освободит Западно-Украинские земли от польского владычества и объединит их в Союзе и Западно-украинские и Белорусские земли послужат мостами в распространении советского строя в Центральной Европе и на Балканах.

Но за последнее время у меня явились большие опасения в этом отношении. Моя деятельность в указанном направлении стала встречать различные препятствия, а месяц тому назад я в ряду других деятелей из украинцев и галичан был привлечен к ответственности за участие в контрреволюционной деятельности “Украинского центра”. Сейчас я отпущен, с условием не ездить некоторое время на Украину. Беспрекословно принимаю это ограничение - тем более, что сам уже раньше счел благоразумным выехать в продолжительную командировку в Москву, чтобы заняться исключительно личною научною работою. Но опасаюсь за общие политические последствии дела. На мой взгляд, уже процесс СВУ - нарисованная им картина широкой организации правых украин. элементов против советского строя, и репрессии, постигшие в связи с этим украинскую интеллигенцию, самым неприятным способом усилили позиции Пилсудчиков в Зап. Украине и повлияли на тягу в сторону Польши, обозначавшуюся в разных слоях населения Галиции в конце прошлого года - образование новой правительственной партии с митрополитом Шептицким во главе, и подобное. Если нынешнему делу “Украинского центра” будут приданы широкие размеры, сообщена будет широкая огласка как большой и опасной организации левых, социалистических украинских элементов против советского строя и оно повлечет за собой репрессии против украинцев и эмигрантов галичан, я боюсь, что всякое преувеличение в этом направлении даст новые, еще большие и совершенно нежелательные поводы для агитации против национальной политики Союза - поводы говорить о переменах в этой политике, неблагоприятном для украинцев курсе ея и подобное. Освобождение Западной Украины из-под господства польских и румынских феодалов неизбежно должно проходить в формах национального украинского движения и требует от союза благоприятной и бережной политики национальной. Между тем я замечаю уклоны опорочить местные галицкие организации и отдельных деятелей, определенно работающих в интересах

влияния Союза и подвергающихся поэтому ожесточенной травле со стороны угодовцев-пилсудчиков. Эти опасения за успехи Советского Союза в прифронтовой Западно-украинской полосе - боязнь, чтобы Польша не заработала на этом, заставляет меня обратиться к Вам с настоящим письмом, в самых общих чертах, чтобы, не отнимая у Вас времени, привлечь Ваше внимание к этому важному политическому моменту.

Михаил Грушевский» [4, л. 153, 154 об.].

На пленуме ЦК ВКП(б), проходившем 28-31 октября 1931 г., Г. И. Ломов встретился с бывшим председателем ГПУ УССР В. А. Балицким, которого к тому времени повысили до заместителя председателя ОГПУ. В состоявшейся беседе Ломов рассказал ему о том, что к нему заходил его родственник, академик Грушевский, и сообщил, что хочет послать еще одно письмо Сталину, черновик письма без своей подписи он оставил Ломову на предварительный просмотр. Ломов внимательно письмо не читал, только бегло с ним ознакомился. По просьбе Балицкого 31 октября Ломов передал ему тот черновик письма.

4 ноября 1931 г. Балицкий сообщил Сталину о письме Грушевского, в котором академик сообщал, что при его допросах следователем были допущены «резкие выражения, угрозы и другие способы психического воздействия».

По мнению Балицкого, все письмо наполнено лживыми инсинуациями против ОГПУ. Лживость, по его мнению, была очевидна потому, что ГПУ Украины, арестовывая академика, знало, что он является видным ученым, известной «национальной» фигурой на Украине, поэтому для него были созданы исключительные условия содержания. После ареста Грушевскому был направлен врач, предоставлено диетическое питание. По просьбе арестованного была предоставлена теплая ванна. Допрашивался он не более 3-4 часов в день и вообще находился под арестом только 6 дней.

Самому Балицкому он наговорил много комплиментов о корректном и внимательном отношении к нему со стороны ГПУ. Позже подтвердил все свои показания Агранову и Мессингу.

Затем, через две недели, частично отказался от ранее данных показаний, признав при этом свою антисоветскую деятельность, не жалуясь на какое-либо воздействие при допросах. То же самое он подтвердил в письме от 17 апреля, не заявляя, что показания его были вынужденными.

Спустя пять месяцев на приеме у Акулова в присутствии Агранова отказался от своих показаний.

По прошествии 6,5 месяцев, вероятно, посоветовавшись с рядом близких ему лиц и найдя для себя ситуацию подходящей и выгодной, решил составить новое письмо.

Получив письмо от Ломова, Балицкий попросил его оставить у себя для расследования. Ломов вначале настаивал на возвращении документа, но затем согласился, попросив только не говорить Грушевскому, что черновик письма он передал Балицкому.

Одновременно со своим письмом Балицкий направил Сталину черновик письма Грушевского без предварительного расследования, потому что вызов академика в ОГПУ и его допрос, по мнению зампреда, мог дать основание для новой инсинуации об угрозах и запугиваниях, тем более, что прилагаемый черновик письма был дан Ломову на предварительный просмотр [4, л. 131-133].

В черновике письма Грушевского на имя Сталина академик писал, что в связи с тем, что его показания, данные Н. А. Акулову и Я. С. Агранову, не были зафиксированы и за краткостью времени не могли быть исчерпывающими, он посчитал своим долгом сформулировать наиболее существенное. Далее он описывает, как он допрашивался в ГПУ. Как его просили подтвердить показания других арестованных: «... физически я был совершенно болен: меня арестовали во время гриппа, в Харькове в результате горячей ванны и прогулки под снежной слякотью, ночевке в следовательской камере и т.д. я еще более разболелся, получил воспаление голосовых связок горла, воспаление легких. И так я действительно в результате этого допроса, продолжавшегося с 7 час. вечера и до 4 час. ночи, не выдержал примененных ко мне психологических воздействий».

Грушевский писал, что он согласился «присоединиться» к показанию таких лиц, как Лизанивский, Чечель и Чернаский, с которыми поддерживал приятельские отношения. Но следователь изменил свои требования: он сам написал ему образец показаний, по аналогии с которым требовал написать признание в участии в контрреволюционной организации. В конце концов он написал это заявление и был отпущен в камеру.

Затем следователь стал требовать других показаний, грозил отправить академика из комендатуры в тюрьму. Попробовал оставить его на ночь в следственной камере вместе с часовым, но так как Грушевский был простужен и потерял голос, отослал его обратно в камеру. Вместе с ним посадили другого арестованного, который доказал ему необходимость беспрекословно исполнять требования следователя, давать показания, какие он требует.

В конце концов следователь продиктовал Грушевскому показания относительно организации, ее программы, которой никогда не было, и др.

«Так прошла неделя, пока т. Балицкий, учинив мне передопрос, отправил меня в Москву. На этом передопросе перед т. Балицким и в Москве перед т. Аграновым и Мессингом не решался отступить от того, что показывал следователю и в духе его указаний давал ответы, потому что предполагал, что следователь действовал соответственно данным ему инструкциям, и если я отступаю от того, что я подписывал, меня отправят на доследование и история начнется снова».

После освобождения Грушевский пришел к заключению, что многое из сказанного ему следователем не соответствовало действительности. Харьковские показания академика не облегчили положения привлеченных по делу лиц.

В связи с тем, что Агранов, не применявший мер психического воздействия, принял харьковские показания Грушевского всерьез, академик пришел к убеждению, что напрасно пошел по дороге, которую ему указал харьковский следователь. В связи с этим 1 сентября он рассказал И. А. Акулову в присутствии Я. С. Агранова, что не принимал участия ни в каких контрреволюционных организациях.

Далее в черновике письма Грушевский подтвердил прежние свои убеждения, что он был все время решительным противником интервенций или заграничных давлений на СССР, что у него никогда не было разговоров об организации восстаний или о каких-либо действиях или выступлениях против советской власти. Свои прежние показания он просил считать недействительными .

По словам Грушевского, он писал это для того, чтобы «Советская власть не находилась в заблуждении относительно действительного настроения украинских культурных работников, не предполагала измены или недоброжелательства там, где его не было, а было, наоборот, желание посильно служить социалистическому строительству СССР - специально на культурно-национальном участке» [4, л. 143-148].

Черновик этого письма так и остался черновиком, сведений о том, что Грушевский позже послал отредактированный текст Сталину, нет. Не ведал академик и то, что Сталин прочел черновик его письма.

Так как следствие по «Трудовой крестьянской партии» закончилось, необходимо было решить вопрос и в отношении филиала этой организации - так называемого «Украинского народного центра». В связи с этим зампред ОГПУ И. А. Акулов попросил включить этот вопрос в повестку заседания Политбюро на 28 января, так как на предыдущем заседании он не был доложен, а в данном случае требовалось закрытое заседание [4, л. 180]. Что решалось на этом закрытом заседании - можно только догадываться.

28 января 1932 г. на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) рассматривались вопросы ОГПУ. Было принято решение по делу «Трудовой крестьянской партии» выше 8 лет не давать, а участников филиала «Трудовой крестьянской партии» на Украине «Украинский народный центр» предлагалось «судить как контрреволюционную организацию, выше 6 лет не давать, несколько человек, в том числе Грушевского, а также и коммунистов освободить от приговора» [5, л. 4]. Таким образом, этим решением была поставлена точка в рассматриваемом деле.

Совершенно очевидно, что планирующимися процессами «Трудовой крестьянской партии» и «Украинского народного центра» преследовалась цель нейтрализовать критически настроенную к планам коллективизации интеллигенцию как внутри СССР, так и за рубежом.

Сам академик М. С. Грушевский был лишь небольшим «элементом» в крупной политической комбинации, задуманной и реализовывавшейся И. В. Сталиным в течение нескольких лет.

С помощью проводимых процессов над контрреволюционными организациями - «Промпартии», «Союзного бюро ЦК РСДРП(м)» и «Трудовой крестьянской партии» - вождь стремился донести до мировой общественности агрессивные планы запада в отношении Советского союза и тем самым оттянуть начало якобы надвигавшейся войны. Сфальсифицированные дела должны были служить механизмом для осуществления этих планов.

Библиографический список

1. Архив Президента Российской Федерации (АП РФ). Ф. 3. Оп. 58. Д. 380.

2. АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 395.

3. АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 398.

4. Российский государственный архив новейшей истории (РГАНИ). Ф. 3. Оп. 61. Д. 836. АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 397.

Размещено на Allbest.ru