Мир вещей казанских мещан первой половины XIX в.

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Мир вещей казанских мещан первой половины XIX в.

Т.В. Бессонова

Аннотация.

Актуальность и цели. Российское мещанство дореформенного периода представляло собой преимущественно городской слой населения, созданный по замыслу Екатерины II как «средний род людей». Анализ повседневного быта казанского мещанства в контексте модернизационных процессов дает возможность реконструировать обыденное сознание мещанства через стереотипы мышления, установки и ценности. Цель работы - изучить повседневное вещно-предметное окружение казанских мещан первой половины XIX в. как отражение образа жизни мещанского сословия.

Материалы и методы. Источники для исследования темы извлечены из фондов Национального архива Республики Татарстан. Данные источники отложились в фондах русского и татарского сиротского судов, городского магистрата, палаты гражданского суда, городской думы. Документы представляют собой описания имущества казанских мещан, составленные при передаче имений в опекунское управление или при продаже за долги. Источники содержат подробный перечень всего движимого и недвижимого имущества мещан, принадлежащих как к русской, так и к татарской мещанской общинам города.

Результаты. Исследовано предметное окружение казанских мещан, как русских, так и татар, дополнены существующие представления о навыках выживания и способах добывания средств к существованию. Повседневные предметы рассмотрены как статусные знаки, визуальные элементы социальной идентичности. Выявлено сосуществование традиционных повседневных предметов с бытовыми новшествами, характерными для купечества и дворянства.

Выводы. Анализ предметного окружения казанских мещан, как русских, так и татар, свидетельствует, что им был присущ городской образ жизни со своим укладом и ценностями. Традиционные повседневные предметы и бытовые новшества еще существовали совместно, что свидетельствует о сложном механизме процесса самоидентификации мещанства, в том числе в силу этноконфессиональных особенностей. Однако развитие жизненного уклада мещан совпадало с общей социокультурной тенденцией, характерной для российского города дореформенной эпохи, - усвоением норм культурной повседневности, ранее присущих лишь дворянству. Вещи в значительной мере были социальными знаками, они определяли социальную признательность, статус, свидетельствовали о притязаниях и ценностях мещанина. В определенной мере можно предполагать, что на этом основании мещанский быт получил устойчивое культурное определение в русской литературе как образец безличного потребительства.

Ключевые слова: мещанство, повседневность, вещно-предметный мир, городской образ жизни, социальный статус.

T. V. Bessonova. THE WORLD OF THINGS OF KAZAN'S PETTY BOURGEOIS IN THE FIRST HALF OF THE XIX CENTURY

Abstract.

Background. The Russian philistinism of the pre-reform period was a predominantly urban stratum of the population, created according to the plan of Catherine II as the “middle kind of people”. An analysis of the everyday life of Kazan philistinism in the context of modernization processes makes it possible to reconstruct the everyday consciousness of philistinism through the stereotypes of thinking, attitudes and values. The purpose of the work is to study the everyday property and subject environment of Kazan burghers of the first half of the XIX century as a reflection of the way of life of the middle class.

Materials and methods. Sources for researching the topic are extracted from the funds of the National Archive of the Republic of Tatarstan. These sources were deposited in the funds of the Russian and Tatar orphan courts, the city magistrate, the chamber of the civil court, the city duma. Documents are descriptions of the property of Kazan burghers, made when transferring estates to custodial office or when selling for debts. Sources contain a detailed list of all movable and immovable property of townspeople belonging to both the Russian and the Tatar bourgeois communities of the city.

Results. The subject environment of Kazan townspeople, both Russians and Tatars, is investigated, existing ideas about survival skills and ways of earning a living are supplemented. Everyday subjects are considered as status marks, visual elements of social identity. The coexistence of traditional everyday objects with household innovations characteristic of merchants and nobility is revealed.

Conclusions. Analysis of the subject environment of Kazan burghers, both Russians and Tatars, shows that they had an inherent urban lifestyle with their own way of life and values. Traditional everyday objects and household innovations still existed jointly, which testifies to the complex mechanism of the process of selfidentification of the philistinism, including by virtue of ethnic and religious peculiarities. However, the development of the life-style of petty bourgeois coincided with the general sociocultural tendency characteristic of the pre-reform epoch of the Russian city - the assimilation of the norms of cultural everyday life, previously characteristic only of the nobility. Things were largely social signs, they determined social appreciation, status, testified to the claims and values of the tradesman. To a certain extent, it can be assumed that on this basis the bourgeois everyday life received a stable cultural definition in Russian literature as a model of impersonal consumerism.

Keywords: petty bourgeois, everyday life, material world, urban way of life, social status.

Введение

В структуре повседневности вещественный мир занимает особое место. Человек живет в мире вещей, находясь в максимальной близости с предметами повседневной реальности. Очевидные вещи, рядом с которыми проходит жизнь человека, воспринимаются им как тривиальные, ничего не говорящие элементы обыденности. Однако именно эта близость к человеку определяет антропологическое содержание вещей, посредством предметного мира человек включается в повседневную, бытовую действительность. Ж. Бодрийяр подчеркивал, что «повседневность является с объективной точки зрения тотальности бедной и остаточной, но в другом смысле она является торжествующей и эйфорической в ее стремлении к тотальной автономизации и переинтерпретации мира «для внутреннего потребления» [1, с. 16].

Целью исследования является изучение предметов бытового обихода казанских мещан первой половины XIX в. как отражения образа жизни. Вещи - необходимый спутник человека. Окружающие человека предметы определяют формы повседневного существования, они характеризуют жизненные стратегии и навыки выживания, составляющие основу образа жизни. «Человек питается, строит жилье, одевается, потому что он не может поступать иначе. Но при всем при том он мог бы питаться, устраивать жилище и одеваться по-иному, чем делал... Речь идет о языках культуры со всем тем, что человек привносит, вводит постепенно, бессознательно становясь пленником этих языков перед своей повседневной чашей риса или своего ежедневного куска хлеба» [2, с. 355].

Вещно-предметный мир представляет собой визуально выраженный текст, анализируя который можно не только реконструировать повседневные практики «внутреннего потребления», но и выявить черты повседневного сознания. С точки зрения повседневности, вещь - это символическая мера опредмеченного желания [3, с. 32]. Вещи являются не просто частью бытовой реальности, они дают наглядное представление о ценностях мещанина, установках и нормах, характеризуют степень статусных притязаний. Мир вещей, создаваемый и хранимый человеком, в известной мере отражает стереотипы коллективного сознания, а также желания и влечения отдельного человека, что дает возможность реконструировать некоторые стороны повседневности казанского мещанства.

Методы

Для исследования предметов повседневного окружения казанских мещан использовались методы и подходы, применяемые в микроистории. Микроисторический фокус исследования дает возможность выявить те микроскопические явления, которые в своей целостности и взаимосвязанности позволяют глубже понять жизнь горожан дореформенной России. Основным объединяющим фактором микроисторических трудов является масштаб анализа, выбор объекта изучения. Концепция исследования исходит из представления о том, что мещанство Казани - локальная социальная общность, существующая в своем конкретно-историческом субстрате, уникальной полиэтничной среде. Как указывала Л. П. Репина, «реальность человеческих связей и отношений может быть понята лишь в рамках социальной жизни, приближенных к индивиду, на уровне реальных социальных групп и социальных общностей» [4, с. 78]. Таким образом, именно микроанализ предоставляет возможность раскрыть уникальные, неповторимые приметы прошлого [5, с. 294].

Для исследования предметно-вещного окружения казанского мещанина использовались описания имущества, составленные при передаче имений в опекунское управление либо в случае продажи за долги. Данные источники отложились в фондах русского и татарского сиротского судов, городского магистрата, палаты гражданского суда, городской думы. Документы содержат полное отображение всего движимого и недвижимого имущества отдельных мещан, что позволяет опираться на принцип насыщенного описания, результат которого - «определить значение, которое конкретные социальные действия имеют для самих действующих лиц и что это знание говорит нам об обществе» [6, с. 35]. Опираясь на исследование К. Гирца, который подчеркивал, что изучение социального происходит через дешифровку социальных кодов, разъяснение значений, а поведение воспринимается как сигнал с определенным смыслом, можно рассматривать предметно-вещественный мир казанских мещан как текст, в котором вещи являются знаками, имеющими социальное значение, поскольку в повседневные предметы люди облекали свой жизненный опыт [6, с. 20, 21].

Результаты

Имущество казанских мещан позволяет дополнить представления о навыках выживания и способах добывания средств к существованию. Многие мещане имели лошадей и разнообразные средства передвижения, что служило как источником основного дохода, так и вспомогательным средством зарабатывания, не говоря уже о возможности обеспечивать собственные бытовые нужды. Как отмечали авторы «Очерков по истории русской культуры», уже XVIII в. отличался большим разнообразием различных типов повозок, предназначенных для привилегированного класса и простого люда, для зимы и лета, праздников и будней. Без саней и повозок не обходились ни свадьбы, ни похороны, ни праздничные гулянья, ни развлечения [7, с. 163]. Мещанин Ягоферов имел самый простой набор, используемый и в крестьянском быту: гнедого мерина, ветхую телегу на шиновных колесах с оглоблями, хомут со шлеей, простую дугу, седло, узду и вожжи [8, л. 14]. Мерина, рабочую телегу и необходимую упряжь содержал Степан Прянишников [9, л. 50 об.]. Однако среди транспортных средств казанских мещан гораздо чаще встречаются средства передвижения городского типа. В описи хозяйства Ивана Ускова значились дрожки [10, л. 12]. Тихон Питерский владел довольно подержанными, но когда-то вполне щегольскими средствами передвижения - летним тарантасом с шинованными колесами и кожаной подушкой и, как подчеркивает источник, «городовыми» санями с суконной подушкой [11, л. 4]. К ним прилагались дорогой наборный хомут со шлеей и малиновая дуга. С таким имуществом хозяин, скорее всего, круглогодично промышлял извозом. По-видимому подобный промысел имел и татарин Мусса Максютов. Среди его собственности мы видим татарскую тележку на манер дрожек с лавочкой, обитой желтой кожей, летнюю повозку с откидным верхом и зимнюю повозку с закрытым кожаным верхом [12, л. 28].

Мещане содержали транспорт не только для извоза, но и для повседневных хозяйственных нужд. У Муссы Максютова были простые сани, закрытые киргизской серой полстью, а также два железных резца на полозьях [12, л. 28]. Мещанину Чернову принадлежали «лесорная» тележка с кованными колесами, выездная кованная железом тележка с крыльями, старая телега, простые кованые железом и крашеные черной краской сани, а также сани-обшевни - широкие сани, обшитые лубом [13, л. 63 об.]. Даже если среди имущества мещан не упоминался транспорт, в перечне практически всегда содержатся элементы конской упряжи или иные предметы, свидетельствующие о возможном наличии в хозяйстве в прежние годы лошади: ларь для овса, дубовая колода для воды, шерстяная попона, бубенцы.

Активная торговля мещан также отразилась на перечне вещей, большинство мещан владело различными по назначению весами и гирями. Восемь двухпудовых гирь, три пудовых, две полупудовых, две десятифунтовых и десять фунтов мелких, которые явно требовались при торговле тяжеловесным товаром, имел Иван Усков [10, л. 23]. Мещанин Чернов использовал железные вески с коромыслом, две гири для весов чашечных и складной медный полуторник весков с золотниками для взвешивания мелкого товара [13, л. 63 об.]. Степан Прянишников по-видимому изготавливал на продажу солонину. В его имуществе значится несколько больших порожних дубовых кадок, 20 пудов солонины, большие железные весы на 5 пудов 31 фунт с половиной, безмен в медной оправе с железными цепями и счеты [9, л. 5 об.].

Некоторые мещане промышляли рыбной ловлей, лодочным перевозом, охотой. Помимо многочисленных гирь и весов в имении Козьмы Липина имелись лодка с веслами, старые судовые снасти и бредни [14, л. 22 об.]. После смерти Ахмета Карташова осталось разнообразное охотничье снаряжение: «ружье, ствол и замок англинские, патронташ, деревянная пороховая фляжка и кожаной для дроби кошелек, кинжал в одних ножнах, седло с прибором, кожаною подушкою и арапником», нагайка и даже «две худые тетивы и десять стрел с колчаном» [15, л. 9 об.]. В мещанских хозяйствах также имелись и необходимые повседневные инструменты: одноручная пила, долото, коса «горбуша», железный бурав.

Основная задача материального окружения - удовлетворение первичных потребностей поддержания жизни и комфорта. Однако помимо рационального отношения к вещам как к предметам потребления, существует иррациональная связь человека с повседневными предметами, которые воспринимаются как статусные знаки, визуальные элементы социальной идентичности. Важнейшей составляющей мировоззрения мещанина были религиозные убеждения. В имуществе всех без исключения православных мещан на первом месте в описях значились иконы. Традиционно в сознании верующих особое место занимало почитание Святой Богородицы, ее образы составляют наиболее многочисленную группу икон, среди которых особенно часто встречаются общерусские образа Казанской, Владимирской и Смоленской Божьей матери. В течение многих веков в религиозном сознании населения Богоматерь воспринималась как заступница людей. Об особой значимости ее образа говорит факт передачи данной иконы в качестве родительского благословения: «Смоленския Божьей Матери на простой доске... благословлена покойным Тихоном Питерским при жизни его малолетнему его сыну Степану, о чем сказала жена умершего» [11, л. 2]. Образа размещались в каждой комнате дома, формируя так называемый «красный угол». Помимо названных встречаются изображения Спасителя, Николая Чудотворца, разных угодников и святых. Небогатые мещане имели по несколько икон на простых досках под стеклом, у более зажиточных значилось до десяти икон, некоторые на кипарисных досках в серебряных и позолоченных окладах. Нередко в описи эти иконы представляли собой самое ценное из имущества мещанина. Особенно большое количество икон значилось в имуществе зажиточных мещан Козьмы и Авдотьи Липиных - 19 различных образов, а богато украшенный образ Казанской Божьей Матери имел «оклад и венец серебряные, позолоченные ризы жемчужные с разными дорогими камнями на кипарисной доске» [14, л. 24]. Часто перед иконами помещали лампадки, кресты и распятия. Книги, имеющиеся в описях, также преимущественно религиозного содержания: катехизис, псалтырь, святцы, жития святых, ангельские беседы и т.п. Но встречаются и познавательные сочинения: «Красоты Эдуарда Иоанна», «Книги о заповедных лесах», географический словарь.

Среди достояния казанских мещан находится немало свидетельств о сохранении прежних традиций повседневной жизни. В повседневном мещанском обиходе еще встречаются предметы мебели и интерьера, характерные для крестьянского быта: простые деревянные столы, лавки, кованые железом дубовые сундуки, ларцы и ларчики, обитые железом. В каждом доме имелись киот и шкаф для икон, различные поставцы. Начиная с XVIII в., главная новация в развитии городского интерьера - изменение соотношения подвижной и неподвижной мебели в пользу первой [16, с. 114]. В мещанских домах Казани первой половины XIX в. большинство предметов уже относятся к деталям городского быта, в котором мебель имеет различное функциональное назначение. Это шкафы, комоды и гардеробы различных конфигураций, разнообразные по качеству и предназначению столы, стулья и кровати. Материал изготовления, качество и отделка зависели прежде всего от финансовых возможностей хозяев. Так, мещанин Чернов в своем доме имел солидную добротную мебель, что называется «без излишеств»: «треугольный шкаф и киот для икон под красным деревом, пять стульев под лаком с подушками ветхие, два стола липового дерева под лаком один о 4-х другой об 1-й ноге с подклеткою, комод липового дерева под лаком с одним ящиком и двумя внизу дверцами над сим комодом имеется шкаф о 4 стеклах и 3 полках, гардероб липового дерева под лаком сверху растворчатый с внутренним замком, шкаф простой липовый с 2 полками и створчатыми дверцами» [13, л. 63-63 об.]. У Тихона Питерского мебель была победнее, «простой работы», оклеенная березой, без лакировки, но среди прочего имелся диван, «оклеенный березой с шерстяной маленькой подушкой» [11, л. 3-3 об.]. А старый кленовый ломберный столик значится в описи весьма небогатого имущества Степана Прянишникова [9, л. 50]. Освещались дома, как правило, шандалами из красной или зеленой меди, которые числились в описях многих мещан так же, как и щипчики для снятия нагара со свеч.

Украшение интерьера отражало не только эстетические запросы мещанина и его вкус, в определенной мере это было проявлением подражания купечеству и дворянству. Стены в доме мещанина Чернова украшали «десять разных картин в простых рамах с разбитыми стеклами, столетний календарь и описание земного шара в рамках [13, л. 63-63 об.]. У Тихона Питерского имелись шесть «картин исторических разных», а на стене «два деревянные подсвешника, крашеные синею краскою с некоторою позолотою» [11, л. 3-3 об.]. Обладатель ломберного столика Степан Прянишников имел редкие для мещанского интерьера того времени стенные часы с гирями в крашеном красной краской футляре [9, л. 50]. У многих мещан присутствовали зеркала, которые прочно вошли в дома городских обывателей уже в начале XIX в., выполняя не столько декоративно-архитектурную функцию, сколько добавляя в интерьер оригинальный предмет и служа художественным украшением помещения [17, с. 126].

Противоречивая ситуация, когда современные дорогие предметы интерьера подчеркивали социальный статус, но одновременно хозяин еще не расстался с традициями прежнего быта, отчетливо видна в описании имущества богатого мещанина Козьмы Липина, умершего в 1819 г. Простые столы и стулья, сундук и окованные железом ларцы соседствуют в описи с дорогой мебелью, имеющей четко определенное функциональное назначение. Можно позволить предположение, как данные предметы мебели могли быть сгруппированы в комнатах. Большой дубовый раскладной стол и шесть стульев с кожаными подушками вокруг него очевидно находились в парадной комнате, в которую также вполне вписывалось большое составное зеркало, новый ковер, два ломберных стола и два кресла. Липовый стол и шесть стульев с циновками могли находиться в столовой, а в других комнатах стояли пока для мещанского интерьера кровати: дубовая двуспальная семейная кровать, а также односпальная дубовая кровать и складная кровать на железных винтах [14, л. 21-23]. В описи не указано предметное назначение крашеного «шкапа», этот предмет в первые десятилетия XIX в. вообще редко встречался в мещанских домах, но уже в описаниях мещанского имущества 1840-1850-х гг. шкаф перестал быть редкостью. Под стать мебели были и картины: «12 картин немецкого рисованья, 1 на холсте, 1 на стекле, 3 лебастренныя». Уточнение составителей описи, которые обозначили живописные произведения как «немецкие», демонстрирует характерное для большинства мещан и купцов первой половины XIX в. отношение к современной моде как к «чужой, дворянской или/и немецкой» [18, с. 582].

Особое место в мещанской жизни занимала кровать, которая несла на себе множество смыслов. Прежде всего, кровать с ее убранством демонстрировала статус хозяина. Кровать имелась далеко не у каждого горожанина. Беднейшие мещане спали на набитых соломой или шерстью тюфяках, которые можно было разложить на скамье, печи или полатях, в их имуществе нет упоминаний о постельном белье. Кроме того, кровать, будучи приватным пространством, принадлежащим определенному человеку, становилась элементом частной жизни, значение которой постепенно возрастало в повседневном бытовании городских обывателей. Индивидуальность и обособленность личности, а также эстетические предпочтения подчеркивали постельные принадлежности. Более зажиточные мещане обзаводились «перяным озголовьем», подушками с наволочками, стеганым бумажным одеялом. У состоятельных мещан предметом особой гордости и важнейшей частью женского приданого была пуховая перина. Такая кровать в полном убранстве выглядела монументально. У Авдотьи Липиной имелось две огромных перины обе весом по два пуда, изголовье с подушками, три простыни с подзором и еще три подзора отдельно, девять разных наволочек и выбойчатое одеяло, а покрывалось все это великолепие покрывалом на выбойчатой подкладке [14, л. 22, 23].

Вещи меняют и самого человека. В имуществе некоторых мещан описаны «утиральные» полотенца, как холщовые, так и парадные с кружевом, столовые скатерти и салфетки, носовые платки, что свидетельствует о распространении ритуалов поведения и гигиенических навыков, принятых в высшем обществе, среди рядовых городских обывателей.

Интерьер жилища мещан-татар был оформлен в духе мусульманских традиций. Небольшое место возле печи было закрыто занавесью. Там должна была обедать хозяйка, когда в доме бывают гости, чтобы никто не мог видеть женщину. Как отмечал К. Фукс, самая необходимая вещь для всех татар - большой медный таз для умывания, над которым висели два полотенца - одно для лица и рук, другое для обтирания ног. Кувшины для омовения у мужчин и женщин были отдельные [19, с. 22]. Отличало интерьер татарского мещанского дома обилие ковров: «один длиною в 4 аршина, два шахматных, один киргиской полосатый, один сибирский простой, один ковер персидской малой руки» [12, л. 27 об.]. Ковры лежали на полу возле стола и на широких нарах, коврами также покрывались сундуки, служившие украшением комнаты и часто выполнявшие роль стульев. На этих нарах располагалась и постель с пышными перинами и обилием подушек, отделенная от комнаты занавесью «татарского тканья» [19, с. 22, 23].

Однако городская жизнь смягчала этноконфессиональные различия. В татарских мещанских домах мы также видим городской интерьер с современной мебелью и зеркалами. У Муссы Максютова имелись «диван липового дерева с оклейкою березовой, обшитый зеленым бархатом, изломанный, 6 кресел березового дерева, обитых черною кожею, ветхих, 2 кресла, крашеных белою краской, с подушками ветхих, 1 шкаф простого дерева ветхий, 2 стола маленьких березовых под красное дерево, 1 стол круглый липового дерева с откидной доской, 1 устюжский стол с откидной доской, ларчик устюжской работы без ключа, два зеркала небольших в рамах под красное дерево с бронзою» [12, л. 27 об.]. Почти во всех татарских домах стояли медные шандалы.

Выводы

мещанство казань исторический социальный

Таким образом, изучение предметно-вещественного окружения казанских мещан первой половины XIX в. позволяет сделать вывод о том, что им был присущ городской образ жизни со своим укладом и ценностями. Об этом свидетельствуют способы добывания средств к существованию, предметы мебели и интерьера, характер и способы украшения помещений, которые можно реконструировать по перечню мещанского имущества. Образ жизни казанских мещан в изучаемый период имел еще немало свидетельств о сохранении прежних традиций повседневного бытования, характерных для крестьянского быта. Однако развитие жизненного уклада мещанства совпадало с общей социокультурной тенденцией, характерной для российского города дореформенной эпохи, - усвоением норм культурной повседневности, ранее присущих лишь дворянству, что привело к заметным переменам в картине мира значительной части купцов, мещан, мелких чиновников и разночинцев к середине XIX в.

В основе изменений мещанской повседневности лежал процесс подражания, который носил сложный и непоследовательный характер. Французский социолог Ж.-Г. Тард отмечал, что «социальный организм, по существу своему подражательный... и подражание играет в обществах роль, аналогичную с наследственностью в физиологических организмах. Всякие сходства социального происхождения. представляют прямое или косвенное следствие подражания во всевозможных его видах: подражания-обычая или подражания-моды, подражания-симпатии или подражания-повиновения, подражания-обучения или подражания-воспитания, подражания слепого или подражания сознательного» [20, с. 13, 14]. Вещный мир человека многообразен, это мир собственного выбора, поскольку человек сам приобретает и обновляет окружающие его предметы, которые свидетельствуют о социальной и персональной идентичности. Вещи определяют социальную признательность, статус, играют имиджевую роль, свидетельствуют о притязаниях, а следовательно, и ценностях мещанина. Вещи имеют социальную природу, являясь материальным воплощением сферы желаний. В мещанской повседневности традиционные предметы и бытовые новшества еще существовали бок о бок, что свидетельствует о сложном механизме процесса самоидентификации мещанства. По мнению А. И. Куприянова, прямое иерархическое подражание низших сословий высшим в чистом виде не встречалось, модель подражания носила паллиативный характер. Дворянская культура постепенно меняла вкусы купечества, а мещане, сохраняя в целом ориентацию на традиционные представления, постепенно адаптировались к требованиям моды [18, с. 467].

Отличительные черты сохранял предметный мир мещан-татар, имеющий выраженные этноконфессиональные особенности, однако на примере татарского мещанского дома мы также видим процессы развития городского быта как определенного уклада жизни с универсальными характеристиками, присущими в той или иной мере всем городским обывателям.

Анализ вещественного окружения казанских мещан показывает, что предметный мир мещанина эклектичен, современные вещи существуют в нем отдельными вкраплениями, не создавая целостного образа, а являясь социальными знаками. Мода, как отмечал Р. Барт, является массовым феноменом, коллективным подражанием появляющимся новинкам [21, с. 396]. Уже присутствуя в жизни городских обывателей, мода еще не захватила в полной мере мещанскую повседневность. По-видимому статусные вещи удовлетворяли потребности мещанина в социальной признательности и на этом заканчивалось подражание культуре высших слоев. Возможно в определенной мере на этом основании мещанский быт получил устойчивое культурное определение в русской литературе как образец безличного потребительства, для которого характерны эстетическая примитивность и вульгарное украшательство. «Все получает значение гуртовое, оптовое, рядское, почти всем доступное, но не допускающее ни эстетической отделки, ни художественного вкуса», - писал А. И. Герцен [22]. Можно предположить, что столь резкие характеристики мещанского быта объясняются постепенностью и осторожностью принятия новаций городскими обывателями, поскольку процесс формирования новой социокультурной системы происходит на разных уровнях и с разной скоростью - от повседневной жизни и индивидуальных стратегий поведения до государственной идеологии и международных отношений [23, с. 119].

Литература

1. Бодрийяр, Ж. Общество потребления / Ж. Бодрийяр. - Москва, 2006. - 272 с.

2. Бродель, Ф. Материальная цивилизация и экономика капитализма в XV-XVIII вв.: в 3 т. Т. 1. Структуры повседневности: возможное и невозможное / Ф. Бродель. - Москва: Прогресс, 1986. - 622 с.

3. Корнев, В. В. Вещь в сфере повседневности: антропологический подход: дис. ... д-ра филос. наук / Корнев В. В. - Барнаул, 2012. - 328 с.

4. Репина, Л. П. «Новая историческая наука» и социальная история / Л. П. Репина. - Москва: Изд-во ЛКИ, 2009. - 320 с.

5. Гинзбург, К. Микроистория: две-три вещи, которые я о ней знаю / К. Гинзбург // Мифы - эмблемы - приметы: морфология и история: сб. ст. - Москва: Новое изд-во, 2004. - С. 287-321.

6. Гирц, К. Интерпретация культур / К. Гирц. - Москва: РОССПЭН, 2004. - 560 с.

7. Очерки русской культуры XVIIIв.: в 3 т. - Москва: Изд-во МГУ, 1986. - Т. 1. - 382 с.

8. Национальный архив Республики Татарстан (НАРТ). Ф. 139. Оп. 1. Д. 16.

9. НАРТ. Ф. 26. Оп. 1. Д. 553.

10. НАРТ. Ф. 26. Оп. 1. Д. 398.

11. НАРТ. Ф. 12. Оп. 153. Д. 18.

12. НАРТ. Ф. 139. Оп. 1. Д. 9.

13. НАРТ. Ф. 26. Оп. 1. Д. 860.

14. НАРТ. Ф. 138. Оп. 2. Д. 1.

15. НАРТ. Ф. 139. Оп. 1. Д. 18.

16. Рабинович, М. Г. Очерки материальной культуры русского феодального города / М. Г. Рабинович. - Москва: Наука, 1988. - 312 с.

17. Екимова, Н. Ю. Основные тенденции в истории зеркала и его место в художественной системе русского интерьера: XVIII-ХХ вв.: дис. ... канд. искусствоведения / Екимова Н. Ю. - Санкт-Петербург, 2002. - 183 с.

18. Куприянов, А. И. Культура горожан русской провинции конца XVIII - первой половины XIXв.: опыт межрегионального исследования: дис. . д-ра ист. наук / Куприянов А. И. - Москва, 2007. - 658 с.

19. Фукс, К. Казанские татары в статистическом и этнографическом отношениях / К. Фукс. - Казань: Тип. Казанского ун-та, 1844. - 210 с.

20. Тард, Ж .-Г. Законы подражания / Ж.-Г. Тард. - Санкт-Петербург: Изд-во Ф. Павленкова, 1892. - 370 с.

21. Барт, Р. Система моды. Статьи по семиотике культуры / Р. Барт. - Москва: Изд-во им. Сабашниковых, 2003. - 396 c.

22. Герцен, А. И. Концы и начала / А. И. Герцен. - URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/intell/ger_konnach.php (дата обращения: 25.12.2018).

23. Гордеева, И. А. Изучение социальной истории России второй половины XIX - начала XX вв. Микроисторический подход / И. А. Гордеева // Образы историографии. - Москва: Изд-во РГГУ, 2001. - С. 109-132.

References

1. Bodriyyar Zh. Obshchestvo potrebleniya [Consumer society]. Moscow, 2006, 272 p. [In Russian]

2. Brodel' F. Material'naya tsivilizatsiya i ekonomika kapitalizma v XV-XVIII vv.: v 3 t. T. 1. Struktury povsednevnosti: vozmozhnoe i nevozmozhnoe [Material civilization and capitalistic economy in XV-XVIII centuries: in 3 volumes. Vol. 1. Everyday structures: the possible and impossible]. Moscow: Progress, 1986, 622 p.

3. Kornev V. V. Veshch' v sfere povsednevnosti: antropologicheskiy podkhod: dis. d-ra filos. nauk [The thing in the everyday environment: an anthropological approach: dissertation to apply for the degree of the doctor of philosophy]. Barnaul, 2012, 328 p. [In Russian]

4. Repina L. P. «Novaya istoricheskaya nauka» i sotsial'naya istoriya [“New historical science” and social history]. Moscow: Izd-vo LKI, 2009, 320 p.

5. Ginzburg K. Mify - emblemy - primety: morfologiya i istoriya: sb. st. [Myths - emblems - tokens: morphology and history: collected papers]. Moscow: Novoe izd-vo, 2004, pp. 287-321. [In Russian]

6. Girts K. Interpretatsiya kul'tur [Cultural interpretation]. Moscow: ROSSPEN, 2004, 560 p. [In Russian]

7. Ocherki russkoy kul'tury XVIII v.: v 3 t. [Essays on the Russian culture of XVIII century: in 3 volumes]. Moscow: Izd-vo MGU, 1986, vol. 1, 382 p. [In Russian]

8. Natsional'nyy arkhiv Respubliki Tatarstan (NART) [National Archive of the Republic of Tatarstan (NART)]. F. 139. Op. 1. D. 16.

9. NART. F. 26. Op. 1. D. 553.

10. NART. F. 26. Op. 1. D. 398.

11. NART. F. 12. Op. 153. D. 18.

12. NART. F. 139. Op. 1. D. 9.

13. NART. F. 26. Op. 1. D. 860.

14. NART. F. 138. Op. 2. D. 1.

15. NART. F. 139. Op. 1. D. 18.

16. Rabinovich M. G. Ocherki material'noy kul'tury russkogo feodal'nogo goroda [Essays of the material culture of a Russian feudal town]. Moscow: Nauka, 1988, 312 p. [In Russian]

17. Ekimova N. Yu. Osnovnye tendentsii v istorii zerkala i ego mesto v khudozhestvennoy sisteme russkogo inter'era: XVIII-XX vv.: dis. kand. iskusstvovedeniya [Main trends in the history of mirrors and their place in the artistic system of Russian interior: XVIII-XX centuries: dissertation to apply for the degree of the candidate of arts]. Saint-Petersburg, 2002, 183 p. [In Russian]

18. Kupriyanov A. I. Kul'tura gorozhan russkoy provintsii kontsa XVIII - pervoy poloviny XIX v.: opyt mezhregional'nogo issledovaniya: dis. d-ra ist. nauk [The culture of Russian provincial residents in the late XVIII - first half of XIX centuries: the experience of an interregional research: dissertation to apply for the degree of the doctor of historical sciences]. Moscow, 2007, 658 p. [In Russian]

19. Fuks K. Kazanskie tatary v statisticheskom i etnograficheskom otnosheniyakh [Kazan tatars in statistical and ethnographic overview]. Kazan: Tip. Kazanskogo un-ta, 1844, 210 p. [In Russian]

20. Tard Zh.-G. Zakonypodrazhaniya [Laws of imitation]. Saint-Petersburg: Izd-vo F. Pav- lenkova, 1892, 370 p. [In Russian]

21. Bart R. Sistema mody. Stat'i po semiotike kul'tury [Fashion system. Articles on cultural semiotics]. Moscow: Izd-vo im. Sabashnikovykh, 2003, 396 p.

22. Gertsen A. I. Kontsy i nachala [Ends and beginnings]. Available at: http://www.gumer. info/bibliotek_Buks/History/intell/ger_konnach.php (accessed Dec. 25, 2018). [In Russian]

23. Gordeeva I. A. Obrazy istoriografii [Historiographical images]. Moscow: Izd-vo RGGU, 2001, pp. 109-132. [In Russian]

Размещено на Allbest.ru