Провинциальные конфликты: к проблеме "центр-периферия" в деятельности ИРМО

Размещено на http://www.allbest.ru/

Провинциальные конфликты: к проблеме «центр - периферия» в деятельности ИРМО

Вера Валькова

Открывшиеся в конце XIX века провинциальные отделения ИРМО (в Киеве, Одессе, Тамбове, Саратове, Ростове-на-Дону) поставили перед столичной Главной дирекцией ряд новых проблем, связанных с необходимостью контролировать деятельность этих отделений. Отношения провинциальных отделений с петербургским центром ИРМО порой складывались очень непросто. Два эпизода в развитии этих отношений особенно показательны - это получившие общественный резонанс конфликты вокруг личностей директоров Тамбовского и Ростовского-на-Дону музыкальных училищ ИРМО. Эти два конфликта можно обозначить как «дело Пресмана» и «дело Старикова». Сходство их давно замечено, но до сих пор не становилось предметом специального рассмотрения.

Оба героя этих конфликтов - выпускники Московской консерватории. Матвей Леонтьевич (по некоторым документам - Мордух Лебикович¹) Пресман (Ил. I) окончил консерваторию в 1891 году, где учился у Н.С. Зверева и В.И. Сафонова. С 1896 года он руководил музыкальными классами ИРМО в своём родном городе Ростове-на-Дону. Благодаря его усилиям в 1900 году классы были преобразованы в музыкальное училище, и Пресман стал его директором.

Соломон Моисеевич Стариков (Ил. 2) также учился в Московской консерватории как пианист у П.Ю. Шлёцера и А.И. Зилоти, успешно закончил учебу в 1892 году, получив диплом свободного художника. Так же, как Пресман, и примерно в тот же период (в 1894 году) Стариков становится преподавателем и директором провинциальных музыкальных классов ИРМО, в его случае - в Тамбове. Музыкальные классы здесь были преобразованы в Музыкальное училище в 1900 году, и это событие по времени совпало с аналогичным событием в Ростове-на-Дону, где работал М.Л. Пресман.

Оба музыканта действовали очень энергично и успешно. И Ростовское, и Тамбовское училища под их руководством быстро развивались и расширялись, играя важную роль в городской музыкальной жизни². Многочисленные свидетельства успешности работы Старикова и Пресмана можно найти в современных исследованиях (см.: [1; 2; 3; 4; 7; 8]).

Для нашей темы важно ещё и то, что оба музыканта вполне осознанно и убеждённо сохраняли иудейское вероисповедание, несмотря на очевидные осложнения, которые это обстоятельство вносило в их жизнь и деятельность. Осознанность такой позиции ярче всего отражена в неопубликованных мемуарах Пресмана³, содержание которых обильно использует в своей диссертации А.М. Коккезова [3]. Один из членов дирекции, городской голова Хмельницкий, предложил Пресману принять православие, как условие его беспрепятственной работы. Пресман гордо ответил, что ни собой, ни своей совестью не торгует. После чего, как указывает, ссылаясь на мемуары Пресмана, Коккезова, «Хмельницкий, будучи председателем думы, приложил все усилия, чтобы лишить Музыкальное училище городской субсидии» [3,5556]. В случае Старикова иудейство как причина конфликта ещё более очевидно, свидетельства чего будут специально рассмотрены чуть позже.

Оба наших героя обращались за помощью в разрешении конфликтов к петербургской Главной дирекции ИРМО, прежде всего, к занимавшей тогда должность председателя Общества принцессе Елене Георгиевне Саксен-Альтенбургской (Ил. 3).

Она проявляла исключительную выдержку и деликатность, стараясь не задеть никого из участников конфликтов, и не усугубить противостояние новыми обидами.

Ил. 1. Матвей Леонтьевич Пресман

В обоих случаях к разбирательству дел был привлечен С.В. Рахманинов. По всей видимости, именно жалобы тамбовского губернатора на директора местного музыкального училища С.М. Старикова побудили в 1909 году Главную дирекцию реализовать давно предполагавшуюся, но остававшуюся вакантной должность помощника Главной дирекции и инспектора учебных заведений ИРМО. Для этой роли нужен был самый авторитетный музыкант в России, человек с безупречной репутацией. Выбор дирекции пал на С.В. Рахманинова, который в течение нескольких лет (с 1909 по 1912) честно выполнял возложенные на него обязанности.

Ил. 2. Соломон Моисеевич Стариков

Объединяет судьбы Старикова и Пресмана затяжной и, по существу, неразрешимый характер возникших в связи с их деятельностью конфликтов.

Помимо описанного сходства двух «дел», не менее красноречивы и их различия. Они высвечивают характерные детали тех же общих проблем.

В тамбовском конфликте на первом плане оказывается религиозно-национальный вопрос. К нему сводятся все жалобы на С.М. Старикова со стороны местного губернатора, камергера двора Его Величества Николая Павловича Муратова. Он был назначен на должность губернатора осенью 1906 года и проявил себя как энергичный и успешный руководитель. Вскоре Муратова избрали почётным гражданином Тамбова, в средних учебных заведениях города даже была учреждена стипендия его имени (см.: [1; 2]). Этот уважаемый человек 22 апреля 1909 года направляет в Главную дирекцию ИРМО жалобу следующего содержания:

«Я не касаюсь, за отсутствием у меня надлежащих знаний, музыкальных способностей г. Старикова, но не могу не отметить доходящих до меня сведений, что музыкальное дело стоит в Училище плохо, падает с каждым годом и что г. Стариков систематически выживает преподавателей христиан, заменяя их евреями. Я полагаю, что исконно русский город Тамбов заслуживает того, чтобы имеющееся в нем Музыкальное училище, находящееся в ведении ИМПЕРАТОРСКОГО Русского Музыкального Общества, имело директора христианина и чтоб оскорбительная, данная обывателями Музыкальному училищу кличка синагога, совершенно справедливая по существу, была бы снята»⁴.

Петербургская Главная дирекция в лице Е.Г. Саксен-Альтенбургской была обязана реагировать на эту жалобу. Тогда-то и возникла необходимость направить в Тамбов с ревизией известного музыканта, выводы которого были бы для всех неоспоримы и могли бы как можно скорее погасить назревающий конфликт. Как уже говорилось, приглашенный на эту роль С.В. Рахманинов срочно был назначен на должность «Помощника Председателя Общества по музыкальной части», о чём сообщалось в циркулярах, разосланных во все отделения ИРМО 6 мая 1909 года.

В первые дни мая Рахманинов побывал в Тамбове и ознакомился с состоянием дел в музыкальном училище. Его выводы, изложенные в письме к принцессе Саксен-Альтенбургской от 7 мая 1909 года, многократно публиковались и хорошо известны (см.: [6]). Важно, что новоиспечённый инспектор вынужден был докладывать не только о состоянии музыкальных дел в училище, руководимом С.М. Стариковым, но и о якобы имеющей место национально-религиозной дискриминации, то есть о притеснении православных граждан со стороны еврея-руководителя. Выводы Рахманинова опровергали все обвинения, содержащиеся в жалобе губернатора, их он изложил в интервью, данном журналисту местной газеты, которая резюмировала: «Приятно отметить, что наше музыкальное училище получило лестный отзыв от такого известнейшего Русского композитора, и, конечно, строгого критика, каким является г-н Рахманинов»⁵.

Вопреки всем надеждам конфликт на этом не только не исчерпался, но, напротив, разгорелся с ещё большей силой. В последующих письмах в Главную дирекцию Н.П. Муратов указывает на небрежность проведенной Рахманиновым ревизии, продолжает обвинять Старикова в неспособности руководить училищем и настаивает на новой ревизии. Конфликт принял затяжной характер, растянувшись на несколько лет - вплоть до 1912 года, когда Н.П. Муратов покинул Тамбов в связи с назначением на пост губернатора в Курске.

Все детали этой истории здесь невозможно, да и не нужно излагать. Отметим лишь, что губернатор в своих претензиях, конечно, не был одинок. Его позиция имела в Тамбове общественную поддержку, на что он сам в своих жалобах постоянно ссылается. О характере этой поддержки свидетельствует коллективное письмо, направленное 10 ноября 1911 года Александре Николаевне Нарышкиной, бывшей в то время попечительницей Екатерининского учительского института в Тамбове, членом Тамбовского Дамского комитета. Письмо это 14 марта 1912 года было передано в Главную дирекцию ИРМО принцессе Е.Г. Саксен-Альтенбургской. В нём повторялись те же жалобы и просьбы, что в письмах губернатора. Несмотря на то, что акцент подписавшие письмо ставили на неприемлемости педагогических методов Старикова, национальный вопрос явственно проступает в их формулировках:

«В течение всего времени своего директорства в тамбовском музыкальном училище Соломон Стариков по отношению ко всем учащимся (за исключением евреев) всегда проявлял непозволительную грубость, непростительную дерзость и безграничное корыстолюбие»⁶.



Ил. 3. Принцесса Елена Георгиевна Саксен-Альтенбургская

Представляет определённый интерес и социальный статус лиц, подписавших это письмо (свои подписи поставили 8 человек). Эти люди происходят из разных слоев тамбовского населения, есть среди них и два музыканта - руководитель хорового класса П. Богданов и ученик Московской консерватории Яков Семенович Огородников. Сейчас очень трудно составить представление о том, насколько добровольно были поставлены эти восемь подписей.

Однако в этом конфликте звучали и иные голоса. 22 марта 1912 года в Главную дирекцию поступил обстоятельный отчёт о работе музыкального училища, подписанный председателем местной дирекции Гофмейстером Двора Его Величества Князем Николаем Николаевичем Чолокаевым⁷. В отчёте опровергались все обвинения в адрес Старикова, а приводимые губернатором факты признавались сфальсифицированными.

В этой истории важна ещё и аргументация позиции губернатора, в которой главное место занимает еврейский вопрос. Очевидно, что всякая национально-религиозная нетерпимость имеет иррациональную природу, и любые приводимые в пользу этой нетерпимости аргументы и факты приобретают явный характер внедрённых в массовое сознание мифов. Такими характерными мифами насыщены и письма Муратова. Вот, например, весьма показательный фрагмент из письма Тамбовского губернатора в Главную дирекцию от 25 августа 1909 года (в этом письме Муратов откликается на доводы Е.Г. Саксен-Альтенбургской, приводимые в ответ на его доносы):

«Представляется странным, что я начал поход против Старикова теперь, а не раньше, и что этого похода не предпринимали мои предшественники. Последним, а особенно г. Дауницу, было не до того; на мою же долю досталась ликвидация еврейско-освободительного движения и подведение итогов тем счетам, которые стали предъявляться русскими людьми евреям и еврействующим. <...> Напрасно думать, что здесь действует какой-либо страх зависимости, чьи-либо несимпатичные для евреев влияния. Могу заверить, что никто никакой агитации не ведет, да её и не нужно, раз налицо внедрившееся в плоть и кровь проснувшегося русского человека отчуждение от инородца, шедшего в первых рядах пресловутой русской революции. Эта отчужденность не грозит евреям никаким насилием, но отражается на всяком не денежном деле, около которого пытается стать еврей»⁸.

Как видим, у Муратова была своя претендующая на всеобщее значение идеология. Возможно, она существовала только в его воображении. Весьма вероятно, однако, что её разделяла в то время определённая часть русского общества⁹.

Не менее показательна и реакция на выпады тамбовского губернатора со стороны Главной дирекции ИРМО - прежде всего в лице принцессы Саксен-Альтенбургской.

Её позицию поддерживали все представители столичного отделения ИРМО - заместитель председателя кн. Александр Дмитриевич Оболенский, секретарь дирекции Владимир Эдуардович Направник и другие.

Дипломатично увещевая Тамбовского губернатора оставить свои нападки на директора местного музыкального училища, Е.Г. Саксен-Альтенбургская проявляла твёрдость деловой и нравственной позиции. В очередном ответе Муратову она писала (22 сентября 1909 года):

«.мы должны только руководствоваться личными достоинствами и его музыкальными знаниями, опытом и заслугами, но не можем принимать в расчёт симпатий или антипатий к той или другой национальности случайного в данный момент представителя администрации и покровительствуемой им политической партии. Между тем г. Стариков своею продолжительною и крайне полезною службою в качестве Д[иректо]ра созданного им в Тамбове Музык[ального] Училища, зарекомендовал себя хорошим музыкантом, опытным педагогом, и Главная Дирекция не может сделать ему в этом отношении никакого упрёка, почему ей и остается только с сожалением примириться с существованием враждебных отношений Вашего Превосходительства и части тамбовского общества . в надежде, что в будущем отношения эти изменятся к лучшему и гонение, выдвинутое на г. Старикова и Муз[ыкальное] Училище, прекратится»¹⁰.

В том же письме она не без остроумия откликается на требование повторной ревизии музыкального училища:

«.принимая во внимание, что из содержания всего Вашего отзыва от 25 августа [1909 года] с очевидностью вытекает, что все Ваши неудовольствия на г. Старикова и нежелание видеть его Д[иректо]ром Муз[ыкального] Уч[илища] происходят от принадлежности его к еврейской нации - для меня представляется совершенно даже непонятною и цель подобной ревизии, ибо самый факт принадлежности г. Старикова к еврейству не подлежит никакому сомнению и не требует никакой проверки»¹¹.

Важно здесь отметить, что принцесса Сак- сен-Альтенбургская оставляет за Муратовым право на собственную позицию, не отвергая её и не обличая.

Для дальнейшего сравнения двух историй возьмём на заметку несколько важных наблюдений. В случае со Стариковым все протесты исходили только от губернатора и группы его единомышленников, местная дирекция ИРМО была целиком на стороне директора музыкального училища. Петербургская Главная дирекция ИРМО, по существу, занимала позицию невмешательства, хотя и решительно отвергала все претензии к С.М. Старикову. Не известно, чем бы закончилось это противостояние, если бы Н.П. Муратов не покинул в 1912 году

Тамбов в связи с новым назначением. Вполне возможно, что Старикову, несмотря на успешную работу и заступничество Главной дирекции ИРМО, пришлось бы покинуть место своей службы, как это произошло с другим нашим героем, М.Л. Пресманом.

Признаки конфликта вокруг Ростовского музыкального училища обозначились уже в первые годы директорства Пресмана. Так, в 1900 году ростовская газета «Приазовский край» сетовала: «Новая история начинается с тех пор, когда заведывание музыкальными классами перешло, по приглашению дирекции, к г. Пресману. <...> По мнению г. Пресмана, вместо дирекции и общества может существовать отныне только г. Пресман. <...> Я вполне согласен с теми, кто в действиях г. Пресмана признаёт прямое нарушение общественного права, носителем которого в жизни местного отделения музыкального общества должна являться дирекция, а не г. Пресман. Есть положенные пределы даже для тех энергичных людей, у которых диктаторские наклонности развиты необыкновенно широко»¹².

У этих сетований были реальные основания. О жёсткости методов руководства Пресмана свидетельствуют и более поздние документы, относящиеся ко времени его работы в должности инспектора Саратовской консерватории. Там его дисциплинарные взыскания вызвали протесты сразу у нескольких преподавателей, что нашло отражение в их жалобах директору консерватории¹³ (хотя истинные мотивы этих жалоб, ещё предстоит выяснять, что пока не входит в наши задачи).

Здесь проявилось важное отличие «дела Пресмана» от «дела Старикова»: если нападки на Старикова имели характер «внезапно объявленной войны», то в случае Пресмана конфликт медленно созревал в течение нескольких лет, не обременяя до поры Главную дирекцию, которая впервые вынуждена была обратить внимание на возникшую конфликтную ситуацию в I9II году.

Другое не менее важное отличие ситуации в Ростове-на-Дону заключается в том, что главным мотивом преследования Пресмана стали методы его руководства, а претензии исходили преимущественно от членов местной дирекции ИРМО. Национальный вопрос здесь тоже играл заметную роль (свидетельства этого были приведены выше), но в официальных претензиях, направляемых в Петербург, этот мотив не возникал - может быть потому, что в Ростове уже была известна история со Стариковым и позиция, которую заняла в ней петербургская дирекция.

Начало открытого противостояния точно обозначено в известном письме С.В. Рахманинова от 29 сентября 1911 г. к принцессе Сак- сен-Альтенбургской, в котором уже имеющий опыт ревизий провинциального училища помощник председателя ИРМО сам просит направить его в Ростов для расследования возникшего конфликта:

«Вчера приехал ко мне из Ростова-н[а]-Д[о- ну] директор училища М. Пресман. Цель его приезда - рассказать мне о тех дрязгах, придирках и уколах, которые сыплются на него со стороны местной Дирекции. <...> Лично я считаю Пресмана честнейшим человеком, высокоспособным педагогом и любящим свое дело до самозабвения. <...> Не найдете ли Вы возможным и желательным. уполномочить меня произвести расследование, уведомив об этом официально Ростовскую дирекцию» [6, 36-37].

В связи с этим важно отметить, что все известные нам по документам претензии к Пре- сману, как и в случае со Стариковым, имеют очевидный иррациональный, чисто эмоциональный характер. Представители местной дирекции ИРМО и их сторонники из ростовской администрации, как и местные журналисты, не выдвигают практически ни одного серьёзного делового аргумента против управленческих действий Пресмана. Все упреки сводятся к уязвленным самолюбиям и обидам за резкую независимость суждений и поступков директора училища.

О характере собственно организационных споров вокруг музыкального училища и об используемых в этих спорах аргументах можно судить по официальному письму-обращению Пресмана к Рахманинову, написанному предположительно в мае 1912 года, в котором подробно излагаются все перипетии обсуждения вопроса об отмене экзаменов для учащихся (письмо приводится полностью в Приложении к статье - см. также Ил. 4 и 5). С таким предложением выступил Совет музыкального училища, что вызвало у Пресмана категорическое неприятие. Однако после недолгого разбирательства дирекция местного отделения ИРМО поддержала инициативу Совета училища, сочтя достаточным следующее её обоснование (его полностью цитирует Пресман в своём письме): «В дополнение к поданному нами заявлению, помещённому в протоколе заседаний № 91 (8 апреля 1912 года), мы имеем объяснить Дирекции нижеследующее: едва ли нужно подробно говорить о вреде экзаменов вообще. Вопрос настолько ясен, что говорит сам за себя. О вреде экзаменов именно в Музыкальном Училище, можно было бы сказать очень многое: идя вразрез с главною целью возможно более широкого развития учащихся, при выработке в них самодеятельности и любви к музыке, экзамены по определенной заранее программе, проходимой исключительно при помощи преподавателя, приносят учащимся невознаградимый ущерб, заставляя их затрачивать чуть ли не четверть учебного года на подготовку заранее выбранной пьесы с единственной целью оправдать форму, отдаляя надолго самую суть и цель музыкального преподавания и тем самым превращая живое дело в какое-то механическое исполнение музыкальной пьесы. <...> посему, в виде пробы на сей год, мы просим Дирекцию о полной отмене экзаменов. Отмена экзаменов именно в настоящем году ещё желательна потому, что осуществление давно желанной мечты каждого из нас, преподавателей, о правильной постановке обучения музыке в Училище совпадает с высокоторжественным, в этом году событием - столетним юбилеем Отечественной войны»¹⁴.

Пресман в этой ситуации не пошел ни на какие уступки, что ещё больше обострило конфликт и сделало возникшее противостояние совершенно неразрешимым.

Очевидно, это хорошо видел и понимал С.В. Рахманинов, о чём он прямо говорит в письме-отчете князю А.Д. Оболенскому от 29 сентября 1911 года о расследовании «дела Пресмана»: «Если бы меня спросили, что я после беглого просмотра этого дела о нём думаю, то я бы сказал так: у двух сторон дело перешло уже на личности, что обе стороны в различных размерах виноваты: Дирекция своею придирчивостью и прижиманием, и желанием во что бы то ни стало отделаться от неугодного человека, - а Пресман своею неуступчивостью и некоторой резкостью. Но если бы меня спросили, кем бы я всё-таки, ради дела, пожертвовал, то я бы ответил Дирекциею, хоть и понимаю, что этот ответ является недостаточно обоснованным и еретичным» [6, 38-39].

Здесь уже начинается история противостояния Главной дирекции и С.В. Рахманинова, который готов был отказаться от должности помощника председателя ИРМО в знак протеста против неспособности петербургского руководства принять решительные меры.

Из опубликованной переписки, связанной с этими обстоятельствами, видно, что обе стороны отказывались идти на какие-либо уступки, и результатом всех усилий погасить конфликт стала телеграмма Е.Г. Саксен-Аль- тенбургской, направленная М.Л. Пресману:

«[К] большому моему сожалению, ввиду не- удавшейся попытки соглашения и невозможности Вам продолжать службу, вопреки единогласному постановлению дирекции, считаю, [что] дальнейшее мое участие не может иметь благоприятных последствий, а потому действуйте по Вашему усмотрению» [6, 388].

Обычно всеми современными комментаторами такое решение расценивается как нравственно уязвимая позиция самоустранения: «дирекция просто умыла руки», резюмирует один из авторов [3, 49]. Такую же оценку ситуации давали и многие современники. Об этом свидетельствует опубликованная в газете «Речь» 2 июня 1912 года заметка В.Г. Каратыгина:

«...разыгрался новый, крайне прискорбный инцидент в нашем музыкальном мире. Как известно, ещё с прошлого лета в ростовском отделении Императорского русского музыкального общества “наладился” конфликт между уважаемым музыкальным деятелем, директором муз[ыкального] училища при ростовском отделении Императорского русского музыкального общества г. Пресманом и дирекцией того же отделения. <...> Дело дошло до рассмотрения инцидента в главной дирекции... Тем временем сторону Пресмана принял известный композитор-пианист, дирижёр и музыкальный деятель - С.В.Рахманинов, заявивший, что если отставят Пресмана, то уйдет и он, Рахманинов, из членов главной дирекции. <...> Кончилось финалом, маловероятным с точки зрения обычной человеческой логики, но, как две капли воды похожим на финалы большинства конфликтов людей живых с чиновниками-формалистами. Пресман уволен. Рахманинов вышел из главной дирекции»¹⁵.

Ил. 4. Первая страница письма М.Л. Пресмана С.В. Рахманинову



Ил. 5. Последняя страница письма М.Л. Пресмана С.В. Рахманинову

Слова Каратыгина звучат как обвинение в адрес Главной дирекции ИРМО. В число «чиновников-формалистов» попадает и принцесса Е.Г. Саксен-Альтенбургская, однако вряд ли есть основания для подобных однозначных оценок её действий. О её позиции красноречиво свидетельствует не публиковавшееся ранее письмо к князю А.Д. Оболенскому, которое имеет смысл привести полностью:

«Reichen, bei Namensbau, Oberlesien.

10 Февр. / 28 Янв. 1912

Многоуважаемый князь,

Вчера я получила все при сём прилагаемые бумаги и письма. Ознакомившись с бумагами Ростовской на Дону дирекции я нахожу, что последняя, будучи одержима единственным желанием избавиться от Пресмана, весьма бесцеремонно отнеслась к нашему письму. Коренными ошибками дирекции являются на мой взгляд: 1) что она вмешивается в чисто учебные дела муз[ыкального] училища, которыми должен ведать только директор училища и художественный] совет, и 2) что она смотрит на директора училища как на своего подчинённого, тогда как он на самом деле её сотрудник. Это принципиальная сторона конфликта. Затем в нашем заседании¹⁶, как вы помните, оскорблённым был Пресман по-существу, а не Г[осподи]н Панченко¹⁷. Поэтому я на увольнение Пресмана согласиться не могу, хотя в то же время понимаю, что после такой ожесточенной распри он в Ростове остаться не может. Мне кажется, что следовало бы написать дирекции так, как предлагает Рахманинов¹⁸, прибавив, что при существующих разногласиях между Пресманом и дирекцией я сознаю, что ему придется искать другое место и постараюсь оказать ему в этом содействие. (Пока мои старания не увенчались успехом, как вы увидите из письма Глазунова¹⁹; но почему бы не рекомендовать Пресмана в Екатеринослав на место Губарева?). Пресман не должен уйти из Ростова как обвиняемый, это была бы вопиющая несправедливость, в которой я участвовать не намерена. Что касается Рахманинова, то я отвечу ему, когда мы покончим с Ростовом. Я позволила себе высказаться совершенно откровенно - простите, если моё письмо приняло несколько императивную форму! Вы знаете, что я всегда благодарна за дружеский совет. Примите искренний привет и лучшие пожелания здоровья. Пр[инцесса] Елена Аль- тенбургская»²⁰ (Ил. 6).

Как видно из этого письма, Е.Г. Саксен-Альтенбургская отнюдь не «умывала руки», не снимала с себя ответственности за судьбу провинциального музыканта. Напротив, она проявляла искреннюю заботу о нём, стараясь найти наименее болезненный выход из создавшейся безвыходной ситуации. По-видимому, принцесса не сообщала Пресману о своих хлопотах по устройству его судьбы. Об этом можно заключить из более поздних писем, которые приведены в Приложении к статье.



Ил. 6. Первая страница письма Е.Г. Саксен-Альтенбургской А.Д. Оболенскому

Печальный итог этой истории, однако, спустя несколько лет обернулся ко благу. Работавший после увольнения из Ростова в только что открытой Саратовской консерватории М.Л. Пресман в ноябре 1913 года получил следующее коллективное письмо, под которым стояли 73 подписи:

Господину

Профессору Саратовской Консерватории

Матвею Леонтьевичу ПРЕСМАНУ

Глубокоуважаемый Матвей Леонтьевич.

Со времени Вашего отъезда в Саратов, мы, к нашему глубокому прискорбию, лишились в Вашем лице в высокой степени опытного, талантливого и добросовестного педагога. В поисках за таким педагогом мы и до сих пор не можем найти полного удовлетворения. Поэтому решаемся попытаться убедительно просить вас о том, не найдете ли возможным поселиться у нас в Ростове на Дону, где Вы снова могли бы принять на себя руководство в насаждении истинного искусства фортепианной игры.

г. Ростов н/Д., 21-го Ноября 1913 г.»²¹

Пресман откликнулся на эту просьбу и вскоре вернулся в Ростов-на-Дону, открыл свою частную консерваторию, избегая в дальнейшем какого-либо сотрудничества с ИРМО. После 1921 года он успешно работал в Баку и в Москве, где и скончался в 1941 году.

Судьба первого директора Ростовского музыкального училища ставит ряд важных вопросов: могло бы «дело Пресмана» в конечном счёте закончиться в его пользу, если бы Главная дирекция в своё время приняла решительные меры и в дисциплинарном порядке прекратила бы гонения на Пресмана? Может быть, тогда конфликт ушёл бы вглубь, превратившись в незаживающий нарыв? Смогли бы земляки и современники Пресмана оценить его громадный вклад в развитие музыкальной культуры, если бы не лишились его присутствия в городе на целый год? И ещё - были ли в распоряжении Главной дирекции какие-либо реальные дисциплинарные рычаги воздействия на участников конфликта? Все эти вопросы требуют дальнейшего специального внимательного рассмотрения.

Пока же подведём некоторые итоги. Прежде всего, взаимоотношения Главной дирекции и представителей местных властей (в том числе и отделений ИРМО) обнажают глубокий ментально-нравственный разлом: справедливость и деликатность со стороны просвещённой столичной дирекции и мелкие, далёкие от подлинных творческих целей интересы провинциального общества. Причиной этого был, по всей видимости, характерный для русской культуры всегда чреватый конфликтами разрыв в уровне культурного развития между столицами и провинцией²². Имеет значение и давно отмеченная исследователями творчески недостаточно эффективная организационная структура ИРМО, в которой местные дирекции состояли преимущественно из представителей власти и коммерческой элиты городов (так, в период особенно острого конфликта с Пресманом он оставался единственным музыкантом в ростовской дирекции ИРМО). Впрочем, такая структура была по тем временам во многом вынужденной и единственно возможной.

Однако главное, о чём свидетельствуют обе рассмотренные истории, это великая преданность делу и самоотверженность русских музыкантов, в труднейших условиях создававших культурные традиции русской провинции.

Примечания

¹ Ходатайство об утверждении Пресмана в должности профессора II степени. 30 июня 1913 г. // ЦГИА СПб. Ф. 408. Оп. 1. Д. 328. Л. 165.

² Иначе, хотя в чём-то и сходным образом, развивались музыкальные учебные заведения вне структуры ИРМО. Часто и в них ключевую роль играли музыканты, получившие образование в российских столицах (См., например: [7; 8; 9]).

³ Пресман М.Л. Мои воспоминания о Музыкальном училище в Ростове-на-Дону. Тетр. 1 // Личный архив С.Г. Медведева.

⁴ Письмо Тамбовского губернатора Н.П. Муратова в Главную дирекцию ИРМО от 22 апреля 1909 года // ЦГИА СПб. Ф. 408. Оп. 1. Д. 574. Л. 33. Копия. Все архивные документы приводятся в современной орфографии и пунктуации, но с сохранением деталей написания подлинников. Явные ошибки исправлены безоговорочно.

⁵ Ревизия музыкального училища // Тамбов. вестн. 9 (22) мая 1909. № 79. С. 3.

⁶ Коллективное письмо к А.Н. Нарышкиной от 10 ноября 1911 года // ЦГИА СПб. Ф. 408. Оп. 1. Д. 574. Л. 132.

⁷ См.: Письмо князя Н.Н. Чолокаева в Главную дирекцию ИРМО от 22 марта 1912 года // ЦГИА СПб. Ф. 408. Оп. 1. Д. 574. Л. 134-135.

⁸ Письмо Н.П. Муратова в Главную дирекцию ИРМО от 25 августа 1909 года // ЦГИА СПб. Ф. 408. Оп. 1. Д. 574. Л. 48.

⁹ В рассматриваемых двух историях ксенофобию и антисемитизм проявляли преимущественно представители местных администраций и коммерческих кругов. Однако подобные настроения захватывали порой и сообщество музыкантов, на что усиленно обращает внимание в своих исследованиях Р. Тарускин (См., например: [12]).

¹⁰ Письмо Е.Г. Саксен-Альтенбургской к Н.П. Муратову от 22 сентября 1909 // ЦГИА СПб. Ф. 408. Оп. 1. Д. 574.Л. 54.

¹¹ Там же.

¹² Небессмертный. Злобы дня // Приазовский край. 1900. 5 окт. № 263. С. 2.

¹³ См.: Заявления преподавателей Саратовской консерватории // ЦГИА СПб. Ф. 408. Д. 328. Л. 179-183.

¹⁴ Письмо М.Л. Пресмана к С.В. Рахманинову (без даты, предположительно, май 1912 года) // ЦГИА СПб. Ф. 408. Оп. 1. Д. 570. Л. 153об.-154.

¹⁵ Каратыгин В.Г Отставка Рахманинова // Речь. 1912. 2 (15) июня. № 148. С. 5.

¹⁶ Упоминается состоявшееся 6 декабря 1911 года в Петербурге заседание Главной дирекции ИРМО с приглашением участников ростовского конфликта и С.В. Рахманинова.

¹⁷ Иван Иванович Панченко - председатель дирекции ИРМО в Ростове-на-Дону, инженер-химик, потомственный почётный гражданин Ростова-на-Дону.

¹⁸ Предложение Рахманинова, скорее всего, касалось нового обращения в ростовскую дирекцию, что и было осуществлено в начале февраля 1912 года: А.Д. Оболенским был составлен, а Рахманиновым отредактирован проект письма в Ростовскую дирекцию ИРМО (ЦГИА СПб. Ф. 408. Оп. 1. Д. 570. Л. 117-118). (См. также: [5, 80-81]). Это письмо за подписью Е.Г. Саксен-Альтенбургской было направлено в Ростов 17 февраля 1912 года (ЦГИА СПб. Ф. 408. Оп. 1. Д. 570. Л. 123-123об.).

¹⁹ Письмо А.К. Глазунова не найдено. По всей вероятности, Е.Г. Саксен-Альтенбургская обращалась к нему как к директору Петербургской консерватории с просьбой о принятии Пресмана на службу в консерваторию.

²⁰ ЦГИА СПб. Ф. 408. Оп. 1. Д. 570. Л. 114-11506.

²¹ Письмо-обращение группы педагогов Ростовского-на-Дону музыкального училища к М.Л. Пресману // РНММ. Ф. 11. Д. 264. Л. 1-1об.

²² Традиционно сложные отношения между русской провинцией и культурными центрами страны специально рассматриваются в современных исследованиях (См., например: [10; 11]).

музыкальный конфликт директор провинциальный

Литература

1. Белкин А.М. Тамбовский край навеки в сердце: краеведческие очерки. Тамбов : Тамбовполиграфиз- дат, 2007. 157 с.

2. Казьмина Е.О. Музыкальная культура Тамбовского края, 1786-1917 гг. : дис канд. искусствоведения.

Москва, 2000. 256 с.

3. Коккезова А.М. Музыкально-общественная деятельность М.Л. Пресмана и её роль в развитии музыкальной культуры Ростова-на-Дону в конце XIX - начале ХХ века : дис. ... канд искусствоведения. Ростов-на-Дону, 2017. 222 с.

4. Крылова А.В. Роль Императорского русского музыкального общества в формировании музыкальной структуры Ростова-на-Дону // Проблемы муз. науки. 2016. № 1. С. 83-89.

5. Михеева М.В. Архив С.В. Рахманинова в Петербурге как источник изучения творческой биографии композитора. Тамбов ; Ивановка : Музей-усадьба С.В. Рахманинова «Ивановка», 2012. 208 с.

6. Рахманинов С.В. Литературное наследие. В 3 т. Т. 2. Письма / сост.-ред., авт. вступ. ст., коммент., указ. З.А. Апетян. М. : Совет. композитор, 1980. 583 с.

7. Ромащук И.М. Опыт прошлого как проекция будущего: Матвей Леонтьевич Пресман // Образование в сфере искусства. 2013. № 1. С. 29-35.

8. Сметанникова А.Ю. Роль творческих союзов и концертных учреждений в организации музыкальной жизни провинциального города конца XIX - первой половины XX века (на примере г. Ростова-на-Дону) : дис. ... канд. искусствоведения. Ростов н/Д., 1916. 216 с.

9. Строй Л.Р., Царёва Е.С. Роль П.И. Иванова-Радкевича в формировании культурного пространства Красноярска конца XIX - начала XX века // Проблемы муз. науки. 2017. № 4. С. 143-150.

10. Трембовельский Е.Б. Организация культурного пространства в России: отношение центров и периферии // Муз. акад. 2003. № 2. С. 132-137.

11. Parts L. The Russian Provinces as a Cultural Myth // Studies in Russian and Soviet Cinema. 2016. Vol. 10, № 3. P. 200-205.

12. Taruskin R. Defining Russia musically. Historical and Hermeneutical Essays. Princeton ; Oxford : Princeton Univ. Press, 2000. 561 p.

References

1. Belkin A.M. Tambovsky kray navekivserdce: kraevedcheskieocherki [The Tambov Area Retains in a Heart Forever: Essays of Local Lore Study]. Tambov: Tambovpoligrafizdat, 2007. 157 p.

2. Kazmina E.O. Musykalnaya kultura Tambovskogo kraya, 1786-1917 : dis. ... kand. iskusstvovedeniya [The Music Culture of the Tambov Area, 1786-1917: abst. of diss.]. Moscow, 2000. 256 p.

3. KokkezovaA.M. Muzykalno-obschestvennayadeyatelnost'M.L. Presmana ieyorol'vrazvitiimuzykalnoy kultury Ros- tova-na-Donu v konceXIX-nachaleXXveka : dis.... kandidata iskusstvovedeniya [M.L. Presman's Musical-Social Activity and Its Role in the Development of Rostov-on-Don Musical Culture in XIX Fin de Siиcle and Early XX Centuries: dissertation]. Rostov-on-Don, 2017. 222 p.

4. Krylova A.V. Rol' Imperatorskogo russkogo musykalnogo obschestva v formirovanii musycalnoy infrastructury Postova-na-Donu [The Role of the Imperial Russian Musical Society in the Formation of the Musical Infrastructure of Rostov-on-Don]. Problemy musykalnoynauki [Music Scolarship]. 2016. No. 1, pp. 83-89.

5. Mikheeva M.V. Arkhiv S.V Rakhmaninova v Peterburge kak istochnik izucheniya tvorcheskoy biografii kompozitora [The Archives of S.V. Rakhmaninov in Petersburg as a Source for Study of Composer's Creative Biography]. Tambov; Iva- novka, 2012. 208 p.

6. Rakhmaninov S.V. Literaturnoe nasledie. V3 t. T 2. Pis'ma [S.V. Rakhmaninov's Literary Heritage in 3 Vols. Vol. 2. Letters. Comp., ed., introd., comment., index by Z.A. Apetian]. Moscow: Soviet Composer, 1980. 583 p.

7. Romaschuk I.M. Opyt proshlogo kak proekciya buduschego: Matvey Leont'evich Presman [An Experience of the Past As a Projection of the Future: Matvey Leont'evich Presman]. Obrazovanievsferekultury [Education in the Art]. 2013. No. 1, pp. 29-35.

8. Smetannikova A.Ju. Rol' tvorcheskich soyuzov i koncertnych uchrezhdeniy v organizacii musykalnoy zhizni pro- vincialnogo goroda v konce XIX - nachale XX veka : dis. ... kand. iskusstvovedeniya [The Role of Art Unions and Concert Constitutions in the Provincial Cities' Musical Life in XIX Fin de Siиcle and Early XX Centuries (by instance of Rostov-on-Don): dissertation]. Rostov-on-Don, 2016. 216 p.

9. Story L.R., Zariova E.S. Rol' P.I.Ivanova-Radkevicha v formirovanii kulturnogo prostranstva Krasnoyarska v konce XIX - nachale XX veka [The Role of P.I.Ivanov-Radkevich in the Formation of the Krasnoyarsk Musical Life in XIX Fin de Siиcle and Early XX Centuries]. Problemy musykalnoy nauki [Music Scolarship]. 2017. No. 4, pp. 143-150.

10. Trembovelsky E.B. Organizaciya kulturnogo prostranstva v Rossii: otnoshenie centrov i periferii [The Organization of the Cultural Space in Russia: The Center-Periphery Relations]. Musycalnaya akademiya [The Music Academy]. 2003. No. 2, pp. 132-137.

11. Parts L. The Russian Provinces as a Cultural Myth. Studies in Russian and Soviet Cinema. 2016. Vol. 10. No. 3, pp. 200-205.

12. Taruskin R. Defining Russia musically. Historical and Hermeneutical Essays. Princeton; Oxford: Princeton Univ. Press, 2000. 561 p.

Приложение

Письмо М.Л. Пресмана С.В. Рахманинову, без даты

(ЦГИА СПб. Ф. 408. Оп. 1. Д. 570. Л. 153-155)

Г-ну помощнику Председателя Императорского Русского Музыкального Общества по музыкально части С.В. Рахманинову.

Милостивый Государь Сергей Васильевич!

8 апреля сего 1912 года мною было назначено заседание Совета Музыкального Училища для выбора членов экзаменационных комиссий. В заседание Совета явились: 1) г-жа Эрман и гг. 2) Зелихман, 3) Весельский, 4) Барт, 5) Койта, 6) Бургет, 7 Бирман, 8) Маршад, 9) Образцов. В начале заседания мною были объявлены числа, в кои должны быть произведены экзамены, а затем я предложил приступить к избранию членов комиссий. В ответ на моё предложение первые шесть преподавателей сделали заявление о полной отмене экзаменов и так как их было большинство, то большинством шести против четверых (считаю и себя) постановили: «Ввиду того, что подготовка к экзаменам задерживает успехи учащихся - экзамены отменить, оставив таковые только для оканчивающих курс».

Я не нашел возможным согласиться с таким постановлением, остался при особом мнении, которое и занёс в протокол, в следующих выражениях:

«Находя, что экзамены не только в смысле контроля, но и для успехов учащихся имеют громадное значение, остаюсь при особом, по этому вопросу, мнении». К моему особому мнению присоединились преподаватели гг. Бирман, Маршад и Образцов.

22 апреля настоящий протокол Совета был доложен мною Дирекции, которая вынесла следующую резолюцию: «Предложить Совету: ввиду не ясной мотивировки решения большинства отменить экзамены, пересмотреть вопрос и дать подробно обоснованный ответ. Предложить Совету принять в соображение желание Дирекции отметить юбилей Отечественной войны некоторыми льготами для учащихся».

Заседание Совета было мною назначено 27 апреля. К вышепоименованному составу членов Совета прибавился еще и г. Шоломович.

Едва я прочитал постановление Дирекции, как г. Шоломович вынул из кармана уже заранее приготовленное решение большинства, а потому мне ничего не оставалось, как записать их постановление целиком в протокол. Содержание постановления - следующее: «В дополнение к поданному нами заявлению, помещённому в протоколе заседаний № 91 (8 апреля 1912 г.), мы имеем объяснить Дирекции нижеследующее: едва ли нужно подробно говорить о вреде экзаменов вообще. Вопрос настолько ясен, что говорит сам за себя. О вреде экзаменов именно в Музыкальном Училище, можно было бы сказать очень многое: идя вразрез с главною целью возможно более широкого развития учащихся, при выработке в них самодеятельности и любви к музыке, экзамены по определенной заранее программе, проходимой исключительно при помощи преподавателя, приносят учащимся невознаградимый ущерб, заставляя их затрачивать чуть ли не четверть учебного года на подготовку заранее выбранной пьесы с единственной целью оправдать форму, отдаляя надолго самую суть и цель музыкального преподавания и тем самым превращая живое дело в какое-то механическое исполнение музыкальной пьесы. Уже в силу вышеизложенного мы считаем своим нравственным долгом обратить внимание Дирекции на то, что подобного рода экзамены не приносят делу музыкального образования абсолютно никакой пользы, отдаляя учащихся от желания и возможности всесторонне и серьезно поработать над предметом; по сему, в виде пробы на сей год, мы просим Дирекцию о полной отмене экзаменов. Отмена экзаменов именно в настоящем году ещё желательна потому, что осуществление давно желанной мечты каждого из нас, преподавателей, о правильной постановке обучения музыке в Училище совпадает с высокоторжественным в этом году событием - столетним юбилеем Отечественной войны».

Я - снова остался при прежнем своём особом мнении. На другой день - 28 апреля я получил, для доклада Дирекции, дополнительное заявление за подписью: Г-жи Эрман, г.г. Шоломовича, Зеликмана, Веселовского, Барта, Копта и Бургета, следующего содержания: Высказавши на заседании 27 апреля 1912 г. В мотивированном письменном объяснении свой общий взгляд на экзамены в Музыкальном Училище, мы просим уважаемую Дирекцию экзамены в текущем году, в виде пробы, отменить полностью. Но если бы таковое наше ходатайство Дирекция не нашла возможным удовлетворить, приняв во внимание, что старая форма экзаменов ещё не отменена, мы сим нашим заявлением, согласно предложению Дирекции, применить юбилейную льготу учащимся, предложили бы, с своей стороны, произвести экзамены в следующей частичной форме: подвергнуть экзаменам по 4 ученика от каждого класса (2 учеников по назначению преподавателя, 2 - по назначению экзаменационной комиссии). В случае же постановления Дирекции о произведении экзаменов, с целью контроля, исключительно в классах новых преподавателей - произвести экзамены ученикам сих преподавателей указанным выше способом (4 ученика с класса). Всех же остальных учащихся перевести на следующий курс по годовым баллам.» - Дополнительное это заявление от 28 апреля с.г. вместе с протоколом от 27 апреля (№ 92) были доложены мною Дирекции 2-го мая. Дирекция, рассмотрев протокол Совета и дополнительное заявление вышеупомянутых преподавателей, постановила: в ознаменование столетия отечественной войны 1812 г. Дирекция нашла возможным частично отменить экзамены, произведя таковые следующим порядком: а) в классах, где количество учащихся не превышает пяти учеников - экзаменуется один ученик по жребию. b) в классах, где количество учащихся не превышает десяти учеников, экзаменуются: один по жребию, а другой по назначению преподавателя. с) в классах, где количество учащихся не превышает двадцати учащихся, экзаменуются: двое по жребию и двое по назначению преподавателя. d) в классах, где количество учащихся превышает двадцать человек, экзаменуются: трое по жребию и трое по назначению преподавателя. В классах теории пропорция экзаменующихся та же самая.

К этому постановлению мною было приложено следующее особое мнение: «Ссылаясь на высказанное мною, в протоколе Совета 8 апреля (№ 91) 1912 г., особое мнение, не считаю себя вправе согласиться с постановлением Дирекции.

Проводя параллель между учебными заведениями И.Р.М.О. и таковыми же всех других ведомств, в которых отмена экзаменов делается не иначе, как с разрешения высшей власти, т.е. г. Министра, я считаю, как постановление большинства членов Совета, так и окончательное решение дирекции не законным, ибо решением этим Дирекция не только наносит явный ущерб делу, но и превышает свою власть. Если ко всему этому прибавить, что среди преподавателей есть четыре новых, служащих в Училище первый год, то станет понятно, что таким путем фактически уничтожается контроль над их годичной работой.

Ввиду спешности и приближения окончания занятий покорнейше прошу Вас, Милостивый Государь, решение вопроса: быть экзаменам или нет - сообщить мне телеграммой.

Кроме того, ввиду не избрания членов комиссии в заседании Совета 8 апреля и возможных со стороны большинства, недовольных назначением экзаменов, нежелательных давлений, я покорнейше прошу разрешения пригласить, с правом решающего голоса, членов комиссии по своему усмотрению, и не только из числа преподавателей Училища, но и посторонних артистов.

Директор Музыкального Училища

Ростовского на Дону Отделения И.Р.М.О.

М. Пресман [подпись]

P.S. Настоящее моё отношение

в копии сообщено местной Дирекции

М. Пресман [подпись]

* * *

Письмо Е.Г. Саксен-Альтенбургской в дирекцию Ростовского-на-Дону отделения ИРМО

от 15 мая 1912 года (ЦГИА СПб. Ф. 408. Оп. 1. Д. 156. Л. 173)

В Дир[екцию] Рост[овского] на Д[ону] Отделения] И.Р.М.О[бщест]ва

15 мая 1912 г. № 172

Представлением от 20 марта Дирекция уведомила меня, что она решила уволить без прошения директора училища М.Л. Пресмана. Эта мера ставит г. Пресмана в положение обвиняемого и является как бы карой за неудовлетворительное ведение училища. И то и другое несправедливо, ибо г. Пресман пользуется репутацией выдающегося педагога и хорошего музыканта, прочно поставившего музыкальное дело в Ростовском на Дону Отделении. На основании этих сообщений я не считаю возможным утвердить увольнение г. Пресмана без прошения. Сознавая однако, что ввиду крайне обострившихся отношений с местной дирекцией его дальнейшая служба в Ростовском на Дону музыкальном училище могла бы вредно отразиться на этом учреждении, мною вместе с тем приняты меры, чтобы побудить его добровольно отказаться от должности Директора.

Председатель Об[щест]ва [Принцесса Е.Г. Саксен-Альтенбургская]

* * *

Письмо Е.Г. Саксен-Альтенбургской М.Л. Пресману

от 15 мая 1912 года (ЦГИА СПб. Ф. 408. Оп. 1. Д. 156. Л. 174-174об.)

15 марта 1912 г. № 173

Милостивый Государь Матвей Леонтьевич,

Представлением от 20 марта с.г. Дирекция Ростовского на Дону Отделения просила меня утвердить увольнение ваше без прошения от должности Директора музыкального училища. Ввиду ваших заслуг по основанию и упрочению музыкального дела в Ростове, я отказалась утвердить представление о вашем увольнении. Но ваши отношения к Дирекции местного Отделения настолько обострились, что дальнейшее пребывание ваше в должности Директора училища не может быть признано желательным и полезным для того дела, которое вы сами насадили и которому посвятили столько труда. Поэтому - искренне сожалею о прискорбных происшествиях последнего учебного года - я вынуждена просить вас без замедления добровольно подать установленным в уставе порядком прошение о вашем увольнении.

Примите уверения в моем уважении.

[Принцесса Е.Г. Саксен-Альтенбургская]

* * *

Письмо М.Л. Пресмана Е.Г. Саксен-Альтенбургской

от 18 мая 1912 года (ЦГИА СПб. Ф. 408. Оп. 1. Д. 156. Л. 175-176)

Ростовское на Дону отделение

Императорского Русского Музыкального Общества

Директор музыкального училища

№

Мая 18 дня 1912 г.

Ее Высочеству Председателю Русского Музыкального Общества

Ваше Высочество!

Сейчас получил отношение Вашего Высочества от 15 мая с.г. за № 173, которое глубоко поразило меня своей неожиданностью. Гуманное отношение Вашего Высочества, а также уверения С.В. Рахманинова в моей правоте во всей этой печальной с Дирекциею истории, внушили мне уверенность в совершенно ином обороте дела. Будучи поддерживаем в этом сознании, я ничего не предпринимал, чтобы в дальнейшем обеспечить себе и своей семье существование, и остаюсь в настоящее время без всякого дела.

Конечно, я могу остаться в Ростове и продолжать работать, конкурируя с тем самым учреждением, создателем которого я был, на пользу которого я отдал шестнадцать лет лучшей поры своей жизни. Однако любовь к моему детищу лишает меня возможности остаться в Ростове, так как враждовать и действовать против Музыкального Училища не допускает меня моя слишком глубокая привязанность к делу. Что же должен я теперь предпринять? Поехать в новый город, создавать новое дело - мне теперь не под силу: волнения последнего года слишком тяжело отразились на моем здоровье.

Кроме шестнадцати лет службы в Ростовском Отделении И.Р.М.О. я прослужил ещё три года в Тифлисском Отделении, таким образом я прослужил в И.Р.М.О[бщест]ве девятнадцать лет; никаких за мною проступков за всё это время не числилось, и неужели теперь я должен быть выброшен за борт, как человек никуда не годный?

Простите, Ваше Высочество, за смелость и непосредственное к Вам отношение, но глубокое чувство обиды, глубокое сознание не только своей правоты, но и сознание, что я всё время действовал в интересах дела, дают мне некоторую надежду на то, что Ваше Высочество, не захотите выбросить человека, в лице которого имеете опытного, преданного и усердного работника.

Желание Вашего Высочества, чтобы я подал прошение об увольнении, считаю для себя законом и незамедлительно исполню его, но умоляю Ваше Высочество войти в мое тяжелое моральное положение и сделать для меня что-либо, что могло бы, хотя отчасти, вознаградить меня за все те душевные страдания, которые я перенёс. Не нашли бы Ваше Высочество возможным перевести меня в другое Отделение? Я позволил бы себе покорнейше просить Ваше Высочество перевести меня в Казанское Отделение, Директора которого можно перевести на мое место в Ростове; полагаю, что Дирекция Ростовского на Дону Отделения не имела бы никакого нравственного права возражать против такого перемещения.

Покорнейший слуга Вашего Высочества

Матвей Пресман.

Размещено на Allbest.ru

...