"Уговорить беглецов из горских округов явиться к начальству с повинною": меры российских властей по искоренению разбоев и грабежей на Северо-Западном Кавказе во второй половине 60-х годов XIX в.

Размещено на http://www.allbest.ru/

«УГОВОРИТЬ БЕГЛЕЦОВ ИЗ ГОРСКИХ ОКРУГОВ ЯВИТЬСЯ К НАЧАЛЬСТВУ С ПОВИННОЮ»: МЕРЫ РОССИЙСКИХ ВЛАСТЕЙ ПО ИСКОРЕНЕНИЮ РАЗБОЕВ И ГРАБЕЖЕЙ НА СЕВЕРО-ЗАПАДНОМ КАВКАЗЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ 60-Х ГОДОВ XIX В.

Ю.Ю. Клычников,

доктор исторических наук, профессор, профессор кафедры исторических и социально-философских дисциплин, востоковедения и теологии Пятигорского государственного университета

Аннотация

В статье раскрываются особенности усилий российской администрации на Северо-Западном Кавказе, направленных на преодоление криминогенной ситуации в крае и изживание последствий военно-политического противостояния первой половины XIX столетия. Показаны меры, направленные на борьбу с абреками, от действий которых страдало всё население, независимо от своей этнической и конфессиональной принадлежности. Рассматриваются обстоятельства выстраивания диалога между имперской властью и обществом хакучей, которое долгое время не желало покидать свои труднодоступные места проживания и предоставляло убежище антисоциальным элементам. Приводятся примеры действий властей по изъятию оружия у населения, что рассматривалось как обязательная мера по предотвращению роста насилия в этих местах. Выявляются свидетельства того, что по многим вопросам интересы царского правительства и горцев совпадали, и они неоднократно решали имеющиеся проблемы совместными усилиями. Демонстрируются примеры как силовых, так и вполне мирных способов искоренения разбоев и грабежей в Кубанской области. Совокупность этих действий, гибкий подход, практикуемый имперскими властями, в целом позволили решить проблему по пресечению криминальных проявлений в регионе и создать условия для проведения реформ, связанных с упразднением крепостнических порядков.

Ключевые слова: управление, грабежи, администрация, горцы, абреки, ха- кучи, амнистия.

Yu.Yu. Klychnikov,

Doctor of Historical Sciences, Professor, Department of Historical and Socio- Philosophical Disciplines, Oriental Studies and Theology, Pyatigorsk State University

“TO TALK FUGITIVES FROM THE MOUNTAIN DISTRICTS TO REPORT TO THE AUTHORITY WITH CONFESS...”: MEASURES OF THE RUSSIAN AUTHORITIES TO KEEP UNDER BRIGANDAGE AND ROBBERIES IN THE NORTH WEST CAUCASUS IN THE SECOND HALF OF 1860S

Abstract. The article reveals the peculiarities of the Russian administration efforts in the North-West Caucasus, aimed at overcoming the criminal situation in the region and eliminating the consequences of the military-political confrontation of the first half of the 19th century. The publication shows the measures, aimed at combating abreks, of whose actions the entire population suffered, regardless of their ethnic and religious affiliation. The circumstances of building a dialogue between the imperial power and the hakuchi society, which for a long time did not want to leave their inaccessible places of residence and provided asylum to antisocial elements, are examined. The author gives examples of actions by the authorities to seize weapons from the population, which was considered as a mandatory measure to prevent the growth of violence in these places. Evidence is revealed that on many issues the interests of the tsarist government and the highlanders coincided, and they repeatedly resolved the existing problems through joint efforts. Examples of both power and quite peaceful methods of keeping under brigandage and robberies in the Kuban region are demonstrated. The combination of these actions, the flexible approach practiced by the imperial authorities, on the whole made it possible to solve the problem of suppressing criminal manifestations in the region and create the conditions for carrying out reforms related to the abolition of serfdom.

Keywords: management, looting, administration, highlanders, abreks, hakuchi, amnesty.

Завершение активных боевых действий на Северо-Западном Кавказе отнюдь не означало, что ситуация здесь полностью стабилизировалась. Властям приходилось прилагать серьёзные усилия, чтобы искоренить преступность, мешавшую мирному течению жизни и затруднявшую поступательное экономическое развитие края. Из отчёта по военно-народному управлению мы видим, какие шаги царской администрации предпринимались для изменения образа жизни местных сообществ, чтобы убрать «из оной всё вредное и обветшалое, вызывая народ на новую, светлую жизнь» [1; 8]. К числу первоочередных мер относилось введение окружных управлений, учреждение окружных судов и введение выборного управления вместо «власти владетельных родов», создание аульных управлений и судов. Важнейшей задачей виделось скорейшее наделение горцев землёю и принятие мер к развитию среди них «хозяйственности» и т.п. В череде этих планов особую роль играли пункты, связанные с искоренением воровства и абречества, а также «обезоружением горцев». Без этого невозможно было преодолеть рецидивы недавнего противостояния и сделать из вчерашнего противника «верноподданных великого государя нашего» [1; 8].

Представляется, что такие усилия нашли понимание среди значительной части черкесов, которые предпочли остаться на земле предков, а не отправились в Турцию. По крайней мере, в рапорте начальника Кубанской области от 7 августа 1869 г. мы видим констатацию того, что «благодаря единодушному содействию большей части аульных обществ, помянутый корень зла горского населения, подтачивавший в самом основании благосостояние оного, весьма заметно уменьшился» [1; 27]. И ранее далеко не все стремились приобщиться к набеговому промыслу, который был наиболее характерен для представителей высших сословий [2; 25-60], а в новых исторических обстоятельствах высказывалась надежда- предположение, что «воровские проделки не получат уже в горских обществах прежнего снисходительного о них суждения» [1; 27].

Российская администрация отдавала себе отчёт в том, что эти процессы не могут дать скорого результата. Долгое время в общественном сознании умелый «набежчик» пользовался всяческим уважением и служил примером для подражания, и «естественно, что и с принесением вынужденной покорности воззрения горцев на воровство скота и даже на грабежи не могли скоро измениться» [1; 28]. Это был настоящий промысел, который при удачном стечении обстоятельств не только обеспечивал лёгкую прибыль, но ещё и удовлетворял «жажду приключений» [3; 1].

Для некоторых горцев воровство продолжало оставаться «семейным бизнесом», причём они сумели скооперироваться с казаками из-за кубанских станиц, среди которых было немало «людей порочных, выброшенных разными казачьими обществами» [1; 28]. Совместными усилиями они организовали сбыт и продажу украденного скота на сопредельных территориях, и властям крайне сложно было искоренить такую преступную сеть.

Суды захлестнули дела, связанные с разбором таких правонарушений, причём в случае троекратного повторения воровства виновников высылали за пределы края. Был известен случай, когда летом 1866 г. четверо жителей Псекупского округа, не желая за свои проступки покидать родных мест, «бежали из аулов в горы и, соединившись в значительную шайку с горцами, оставшимися в горах южного склона, начали производить с ними уже грабежи и разбои в нагорных станицах закубанских полков и в Черноморском округе, где и прежде бывали частые происшествия, безнаказанность которых и увлекла беглецов из Псекупского округа» [1; 29]. Среди «праздной молодёжи» такие действия рассматривались как проявление доблести, тем более что в большинстве случаев их «ремесло разбойника» оставалось безнаказанным. В горах было немало схронов, где всегда можно было укрыться от преследователей, которые ещё слабо ориентировались на местности и не могли тягаться с людьми, здесь выросшими. Как следствие, набеги «сделались весьма часты, и бессилие местных властей к пресечению этого зла без искреннего содействия аульных обществ начало дурно отзываться на настроении умов населения, явно покровительствовавшего беглым» [1; 29].

Происходящее становилось одной из побудительных причин, по которой российская администрация занималась выселением непокорных горских обществ на равнину или за пределы империи. Организовывались воинские экспедиции, которые осуществляли практику депортации. С 1865 по 1868 гг. численность такого «беспокойного элемента» оценивалась в 10 тысяч человек. В цитируемом документе говорилось: «Не трудно себе представить, какие размеры могли принять абречество, грабежи и разбои, ежели бы вся помянутая масса самого дикого и свирепого неприятеля оставалась в области» [1; 30]. Опыт показывал, что без поддержки со стороны местного населения абреки были обречены, и рано или поздно они либо гибли, либо сдавались властям. Отсюда и столь жёсткие методы давления на нелояльные общества.

В качестве альтернативы предлагалось сотрудничество с администрацией и своевременное уведомление о наличии в ауле подозрительных людей. С целью вербовки такой агентурной сети выделялись средства для ее материального стимулирования. Это позволило вытеснить бандитов из селений, где они уже не могли безнаказанно отдыхать и получать продовольствие от местных жителей. Отныне разбойники сохранили «безопасный приют в трущобах Юго-Западного Кавказа», что затрудняло их промысел. В свою очередь, абреки ответили террором. Они «не только не оставили своих грабежей и разбоев, но напротив того - начали производить оные с особенным зверством» [1; 30-31].

В результате наступившего шаткого равновесия ни одна из сторон не могла изменить ситуацию в свою пользу. Абреки уже не могли развернуться с прежним размахом, а российская администрация затрачивала большие силы и средства на содержание в горах кордонов и на организацию экспедиций, далеко не всегда находивших тщательно скрывавшихся неприятелей. Между тем, в преддверии готовящейся крестьянской реформы и необходимости сосредоточиться на обеспечении колонизации пустующих земель Черноморского округа власти должны были форсировать решение этого наболевшего вопроса.

В качестве одной из мер предполагалось активно привлекать авторитетных лиц из числа самих черкесов, которые должны были выступить переговорщиками и в обмен на амнистию убедить скрывавшихся в горах преступников вернуться к мирной жизни. С этой целью от наказания был освобождён один из беглецов, ранее покинувший Зеленчукский округ. Такой пример оказался весьма убедительным, и ему последовали прочие абреки, которые «в начале лета 1868 года предпочли явиться с повинною, чем терпеть сношение в непоселённых трущобах Лабы, Мзымты и Бзыба» [1; 31].

Агитаторами, которым предстояло убедить и других скрывавшихся в горах преступников повиниться перед властями, выступили депутат Псекупского окружного суда подпоручик Асланов и старшины Псекупского и Лабинского округов. Их красноречие и личная храбрость позволили без применения насилия возвратить к мирной жизни не только отдельных абреков, но и «более 500 душ хакучей, до того времени ни за что не хотевших оставить свои трущобы и предпочитавших явную смерть вероятности плена» [1; 32].

О последних следует сказать особо. Хакучи были давней «головной болью» российской администрации. Эта этническая группа по своему языку была близка шапсугам [4; 730-731]. Дореволюционные путешественники отмечали, что он у них сложился в результате смешения наречий самых разных закубанских этносов, «вследствие особенных условий происхождения этого общества» [5]. По мнению Н.Г. Волковой, их выделение в отдельное племя можно считать «недоразумением» [6; 38]. Проживая в верховьях реки Шахе и Псезуапсе, отличаясь своей замкнутостью, они неохотно шли на контакты и обладали невероятной иммунностью к любым попыткам предложить им иной образ жизни как альтернативу привычному миропорядку. Для местных жителей, причём не только русских, этноним хакучи был синонимом слова абрек.

Как писал о них в своих воспоминаниях М.Я. Ольшевский, они не составляли «особого племени», а сформировались «из абреков, то есть воров, разбойников и таких бездомных людей, которые всегда жили грабежом и воровством. Тут были абадзехи, шапсуги, убыхи и горцы из других обществ. Между хакучами даже находились наши беглые казаки и солдаты. Хакучи не щадили никого, даже своих соплеменников. Их боялись и ненавидели, как страшных воров, все соседние им горцы» [7; 552]. В 1864-1865 гг. уже предпринимались попытки с помощью военной экспедиции ликвидировать этот очаг дестабилизации на Северо-Западном Кавказе, но полностью решить проблему тогда не удалось.

Примечательно, что среди соседей хакучей нашлось немало желающих помочь русскому отряду и безвозмездно выступить в качестве проводника в земли этого общества. В сложившихся обстоятельствах «у хакучей не могло быть особенного влечения в Турцию, тем более что они опасались там мщения бывших своих соседей-горцев» [8; 260]. Столь же неприемлемым был для них и исход на равнину, т.к. доверять русской власти они также не спешили.

В результате изнурительных походов, когда главным противником царских отрядов выступили не столько горцы, сколько сама природа, командование смогло принудить часть населения покинуть свои неприступные укрытия. Большая часть хакучей предпочла отправиться в Турцию [8; 273]. Однако были и те, кто продолжал прятаться в горах, и к ним устремлялись лица, которые были в неладах с законом. Хакучам приходилось терпеть невероятные тяготы, и якобы доходило даже до людоедства [5]. Сложно сказать, насколько эта информация соответствовала действительности, но в отчаянной решимости этих людей идти до конца сомневаться не приходилось.

То, что в конечном итоге удалось убедить хакучей довериться властям и перейти на плоскость, было серьёзным успехом царской администрации. Теперь у абреков не оставалось покровителей в горах, а без их помощи беглецы обрекали себя на мучительную гибель. Те, кто всё ещё оставался в своих укрытиях, сами нуждались в поддержке, доведённые нуждой до крайности. Считалось, что их численность не превышала шести или семи семейств [9; 3].

Примечательно, что образ хакучей нередко применялся к не относящимся к ним разбойным элементам в своих целях. Это было известно командованию, которое отмечало, что в результате блокады «плохо вооружённые, оборванные, они не могли наконец считаться опасными противниками при встречах не только с командами, но и с отдельными вооружёнными людьми, судя по тому жалкому виду, с которым они выходили или выгоняли их из гор» [9; 1 об.]. Но нередко казачьи команды сталкивались с прекрасно вооружёнными отрядами, на хороших лошадях, «и, как видно, не особенно нуждавшимися в предметах первой необходимости. Это показывало, что под видом хакучей были не они, а если и они, то видно было, что они снабжаются всем необходимым для своих партизанских действий» [9; 2]. В области действовали банды, которым было выгодно, чтобы их разбои ассоциировались с этим обществом. Они хотели и дальше поощрять хакучей скрываться в горных трущобах. По мнению властей, «они, вероятно, заинтересованы тем, чтобы в горах была закваска для разбоев и был бы всегда благовидный предлог сваливать всякий разбой не на настоящих виновников, а часто на невиновных хакучей» [9; 3 об.]. Последние были скорее «свободолюбивые бродяги», в силу своей ментальности плохо уживавшиеся в обычных аулах. Некоторые из них, перебравшись на равнину, вскоре вновь начинали тосковать по прежней жизни и устремлялись в горы.

Приводился пример, когда совершили побег из Псекупского округа семеро хакучей, при этом у них было всего одно ружьё. Столь скромный арсенал вряд ли позволил бы им предпринимать дерзкие нападения, «а между тем 18 февраля [1870 г. - Ю.К.] около станицы Калужской вновь совершён грабёж, угнано 12 штук скотины. Безоружная партия не может этого сделать. Для разъяснения той странной аномалии, по которой безоружные хакучи нападают на проезжающих, отбивают скотину, я уже послал особо доверенных людей в те места, где бродят хакучи, и они мне на днях должны доставить положительные сведения, кто под именем хакучей разбойничает», - писал начальник Кубанской области генерал-лейтенант М.А. Цакни [9; 3 об. - 4]. Надо отдать должное имперской администрации - она не стремилась назначить виновных в происшествиях и сделать «крайними» горцев, а пыталась найти подлинных преступников.

Другим направлением приложения усилий властей стало изъятие оружия у горского населения. Здесь нельзя было действовать грубой силой, чтобы не спровоцировать вспышку недовольства, чреватого кровопролитием. Существовали опасения начала новой внешней войны, а в памяти ещё живы были воспоминания о том, как немалая часть горцев примкнула к противникам России во время Восточной кампании. Поэтому, не изымая огнестрельное оружие, администрация в начале 1866 г. ограничила права на его ношение. Исключение было сделано лишь для пастухов, которым приходилось защищать стада от нападения диких зверей. Но эта мера была признана паллиативной. Ждали лишь удобного повода, чтобы приступить к более решительным шагам. Им стал трагический эпизод в ноябре 1867 г., когда «около Энемского аула (он же Тахтамукай) был сожжён устроенный на аульной земле хутор арендатора Мауха и сам он был убит разбойниками» [1; 33]. После этого местных жителей обвинили в умышленном неоказании помощи пострадавшему и нежелании задержать преступников. В качестве наказания решили лишить их права владеть огнестрельным оружием. Но сделать это нужно было так, чтобы не вызвать волнения, а потому «заведывавший Псекупским округом капитан Колосов получил приказание подготовлять население самым тайным образом к мысли о добровольной сдаче оружия» [1; 34]. Замысел вполне удался, и пример тахтамукаевцев подвигнул прочих черкесов добровольно отказаться от своих ружей и пистолетов.

Но полностью избежать эксцессов не удалось. Как отмечалось в рапорте, «кичливая молодёжь беглых кабардинцев, восстановленная против сдачи оружия людьми неблагонамеренными, заявила, что считает за позор остаться без оружия» [1; 35]. В этом их поддержала часть духовенства, которая ратовала за переселение в Османскую империю и подогревала своими проповедями недовольство ожидавшейся крестьянской реформой. В обществе фактически произошёл раскол, закончившийся в апреле 1868 г. кровопролитием на р. Ходзь. Противники диалога с российской властью, укрывшись за завалами, отказались пойти на переговоры и сложить оружие. Ими был открыт огонь по начальнику округа, трижды пытавшемуся призвать их к повиновению. В итоге они были ликвидированы, а местное население лишилось вооружения.

При всём трагизме ситуации власти отмечали, что «суровые меры, принятые против ходзинских бунтовщиков, и сдача огнестрельного оружия повлекли за собою крутой переворот в образе мыслей и в поведении всего горского населения Кубанской области, и голос благомыслящей части населения получил решительный перевес в советах обществ» [1; 36-37]. Уже через полгода люди, которые раньше давали приют беглым преступникам, стали уговаривать их повиниться перед законом и приняли активное участие в убеждении хакучей спуститься на равнину.

Всё чаще можно встретить весьма оптимистичные рассуждения об изменении нравственности среди туземного населения края. Об этом писал в своём отчёте за 1868 г. начальник Урупского округа. По его словам, на вверенной его попечению территории воровство почти исчезло, и у жителей появилось понятие «о праве собственности» [10; 42]. Выше уже говорилось, что наиболее склонными к набеговой деятельности были представители горской знати. Но теперь не без удовлетворения констатировалось, что «многие крупные личности, бросив свои княжеские и дворянские предания», предпочитают наблюдать за хозяйством, служа примером остальным сословиям [10; 43 об.].

Схожие наблюдения были и у начальника Псекупского военного округа. Он отмечал, что в нынешних условиях гораздо больше проблем ему доставляют казаки, «а отдельные случаи воровства молодых и легкомысленных горцев нельзя ставить в упрёк всему народонаселению мужского пола» [10; 105]. Имевшие место случаи разбоев совершались абреками, в борьбе с которыми приняли активное участие все без исключения жители округа, в том числе и черкесы. Они выражали готовность «идти на южный склон для поимки беглецов из округа и для выселения шапсуг, ещё остающихся» в труднодоступных местах. Причём речь шла не о небольших группах, а о двухстах милиционерах [11; 12]. В июле, августе и сентябре 1868 г. они вынудили «всех абреков, а потом хакучинцев и других бродячих горцев явиться с покорностью и выселиться из горных трущоб» [10; 106 об. - 107].

К выразившим желание покинуть свои убежища прикомандировывались представители армейского командования, которые сопровождали их до места проживания [12; 22]. Таких людей отдавали на поруки «почётнейшим и более влиятельным лицам в округе, частию в тех видах, чтобы, успокоив их опасение за свою участь, иметь возможность получить от них более откровенные показания о прежних их проделках, а частию в уверенности, что аульные общества, тяготившиеся прежними стеснительными мерами, направленными против передержателей абреков, скорее решатся сильно подействовать на беглецов, чтобы склонить их всех к добровольной явке...» [12; 29 - 29 об.]. Вчерашние абреки оказались самыми убедительными агитаторами в деле переговоров с хакучами, т.к. пользовались у них наибольшим доверием.

При этом шёл процесс добровольной сдачи оружия, чего не ожидал и сам начальник округа, понимая, что спустя четыре года после окончания войны это было слишком оптимистичным сценарием. Но он всё же воплотился в жизнь.

Такие позитивные подвижки не следует связывать только с силовыми акциями администрации. Открывались самые широкие перспективы для мирных занятий, и власть стремилась их всячески поддерживать. Любопытен пример того, как один из местных администраторов ходатайствовал перед начальником Кавказского горского управления об отправке нескольких юношей- карачаевцев на учёбу, чтобы они познакомились с современными технологиями молочного хозяйства, изготовлением качественных сыров и обработкой шерсти. Это должно было стать альтернативой искушению добиваться благосостояния с помощью «хищничеств», приобретать «средства к жизни путём войны и грабежа» [3; 1 об.].

Параллельно выявлялись агитаторы, которые распускали антиправительственные слухи, старались увлечь своих земляков в различные протестные акции или убедить их покинуть Кавказ и выехать в Турцию. Распространяемая ими информация, как правило, не имела под собой основания, но оказывала серьёзное негативное воздействие на сознание населения, в немалой степени сохранявшее фобии военного времени. Так, начальник Урупского военного округа в своём рапорте от 24 апреля 1867 г. начальнику Кубанской области по управлению горцами поведал о неких бесленеевских узденях Магомете Кочесокове, Мустафе Коджокове и Нершу Кубзечеве, которые замешаны в распространении «разных нелепых слухов, в роде того, что за отнятием крестьян последует насильное обращение в христианство, а потому рекомендовали при всяком удобном случае тем из своих земляков, которых легче можно сбить с толку, примкнуть к ним, чтобы заодно противодействовать освобождению крестьян.» [13; 8].

Примечательно, что власти пытались привлечь их к совместной работе, поддержали кандидатуру Магомета Кочесокова на должность аульного старшины, т.к. сочли его человеком энергичным и способным кконструктивному взаимодействию. Но эти расчёты оказались ошибочными. Если российская администрация, пойдя на активное привлечение выходцев из местных сообществ в создаваемую управленческую структуру, рассчитывала «заботливостью об улучшении быта удержать в крае тех туземцев, которые искренне желают быть подданными России» [14; 3 об.], то упомянутый фигурант, напротив, собирался шантажировать её, подбивая земляков примкнуть к мухаджирам. Все усилия этого человека оказались направлены на сохранение своего права владеть зависимыми крестьянами, и ради этого он готов был втянуть соплеменников в вооружённую борьбу с имперской властью.

Чтобы не доводить дело до кровопролития, автор рапорта «просил выслать в ссылку этих трёх лиц, во 1-х, для того, чтобы запугать других желающих пропагандировать в этом же духе и, во 2-х, разочаровать тех, которые могли увлечься их россказнями» [13; 8 об.]. Эти доводы власти сочли разумными, и Кочесокова решено было удалить с Кавказа сроком на три года. Местом ссылки был назначен город Тамбов. Его товарищей заключили в Ставропольский тюремный замок «впредь до окончания приуготовительных работ по освобождению крестьян» [13; 10 об.].

Видимо, борцы с режимом не ожидали столь жёстких шагов со стороны властей, и последовавшее наказание поколебало их решимость продолжать фрондёрство. Коджоков и Кубзечев, отсидев пять месяцев, стали просить Ф.Н. Сумарокова-Эльстона, возглавлявшего Кубанскую область, рассмотреть их дело, заявляя о своей невиновности и жалуясь на расстройство своего домашнего хозяйства и отсутствие возможности заниматься воспитанием своих детей, которые «кроме худой нравственности без родителей ничего не могут хорошего почерпнуть в будущем» [13; 27 - 27 об.].

Не осталась в стороне и жена Кочесокова, просившая за своего мужа, по её словам, пострадавшего «по оговору некоторых неблагонамеренных людей в небывалом поступке». Она утверждала, что он, «убитый летами старости и притом страдающий увечьем...», не мог самостоятельно отправиться в Тамбов, а семья была не в состоянии сопровождать его, т.к. боялась не выдержать переезда [13; 31].

Сложно сказать, насколько ситуация и вправду была драматична и соответствовала тому, как её описали в своих прошениях обвиняемые. Кочесокову было 47 лет, Коджокову - 55, а Кубзечеву - 36. Но власти решили, что они сделали правильные выводы и в дальнейшем не станут заниматься антиправительственной деятельностью. Решено было проявить милосердие, простить их и позволить вернуться к семьям [13; 41 об.].

Это был не единственный пример амнистии раскаявшихся горцев. Ранее кавказский наместник, великий князь Михаил Николаевич «изволил изъявить согласие на возвращение на Кавказ унтер-офицера Вятского губернского батальона (из ссыльных бесленеевцев) Согатуллы (он же Тлухудух) Докумова и рядового, состоящего в части инженерной мастеровой № 6 команды, находящейся в Риге, Арбе-Ахмет Укора (из военнопленных абадзехов), заслуживших одобрительный отзыв их настоящего начальства» [15; 4]. Возвращались горцы, отправленные служить в Новороссийский край, Кронштадтские военно-арестантские роты, Сибирь, Забайкалье [15; 1, 6, 26, 35].

Таким образом, применяя самые различные меры - от военно-насильственного принуждения и штрафов до уговоров, амнистий, организации карьерного роста и административных перспектив, а также экономических преференций - власти добивались стабилизации ситуации на Северо-Западном Кавказе. Им удалось справиться с криминогенной волной и создать условия для проведения реформ и мирного развития края.

кавказ военный политический хакучи

Примечания

1. Государственный архив Краснодарского края (ГАКК). Ф. 774. Оп. 1. Д. 172. Св. 13.

2. Мирзоев (Марзей) А.С. Черкесское наездничество «ЗЕКГУЭ» (Из истории военного быта черкесов в XVIII - первой половине XIX вв.). Нальчик: Издательский центр «Эль-Фа», 2004. 302 с.

3. ГАКК. Ф. 774. Оп. 1. Д. 119.

4. Адыгская (черкесская) энциклопедия / Главный редактор профессор М.А. Кумахов. М., 2006. 1248 с.

5. Невский П. Закубанский край в 1864 г. (путевые воспоминания) // Кавказ. 1868. № 97.

6. Волкова Н.Г. Этнонимы и племенные названия Северного Кавказа. М.: Наука, 1973. 208 с.

7. Ольшевский М.Я. Кавказ с 1841 по 1866 год. СПб: Издательство журнала «Звезда», 2003. 608 с.

8. Васильев Е. Экспедиция в землю Хакучей // Военный сборник. 1872. № 8. С. 259-274.

9. ГАКК. Ф. 774. Оп. 1. Д. 562.

10. ГАКК. Ф. 774. Оп. 1. Д. 124.

11. ГАКК. Ф. 774. Оп. 1. Д. 441.

12. ГАКК. Ф. 774. Оп. 1. Д. 480 а.

13. ГАКК. Ф. 774. Оп. 1. Д. 364.

14. ГАКК. Ф. 774. Оп. 1. Д. 1.

15. ГАКК. Ф. 774. Оп. 1 Д. 281.

References

1. The State Archives of the Krasnodar Territory (SAKT). F.774. Inv.1. C.172. Dat.

2. Mirzoev (Marzey) A.S. Circassian horse riding «ZEQUE» (From the history of the military life of the Circassians in the 18th - first half of the 19th century). Nalchik: El-Fa Publishing Center, 2004. P. 302.

3. SAKT. F.774. Inv.1. C.119.

4. Adyghe (Circassian) Encyclopedia / Editor-in-Chief Professor M.A. Kumakhov. Moscow, 2006. P. 1248.

5. Nevsky P. Zakubansky Territory in 1864 (travel memories) // Caucasus. 1868. No. 97.

6. Volkova N.G. Ethnonyms and tribal names of the North Caucasus. Moscow: Nauka, 1973. P.208.

7. Olshevsky M.Ya. Caucasus from 1841 to 1866. Saint-Petersberg: Publishing house of the magazine «Star», 2003. P. 608.

8. Vasiliev E. Expedition to the land of Hakuchey // Military collection. 1872. No. P.259 - 274.

9. SAKT. F.774. Inv. 1. C.562.

10. SAKT. F.774. Inv. 1. C.124.

11. SAKT. F.774. Inv. 1. C.441.

12. SAKT. F.774. Inv. 1. C.480 a.

13. SAKT. F.774. Inv. 1. C.364.

14. SAKT. F.774. Inv. 1. C.1.

15. SAKT. F.774. Inv.1 C.281.

Размещено на Allbest.ru