Н.М. Карамзин о теоретико-методологических проблемах истории

Размещено на http://www.allbest.ru/

Н.М. Карамзин о теоретико-методологических проблемах истории

Шеуджен Э.А.

XIX век был для Европы веком Истории, веком Истории он стал и для России. В российском обществе под влиянием новых идей Просвещения и Романтизма усилился интерес к историческому прошлому: «отечественная старина» теперь привлекала внимание не только ученых, но и писателей, публицистов, издателей, переводчиков, да и просто любителей истории от знатных вельмож и светских дам до военных и духовенства. Именно в это время была опубликована «История государства Российского» Николая Михайловича Карамзина (1766-1826), не только подводившая итог предшествующего развития исторического знания, но ставшая мощным стимулом «выхода» на европейский историографический уровень1.

Неизбежно возникает вопрос: имеет ли сегодня смысл обращение к данному сочинению? На протяжении последнего столетия историки имели возможность не только наблюдать, но и непосредственно испытать влияние на историографический процесс резких «поворотов» и «отказов». В результате стало утверждаться мнение, что «мудрость прошлого, которой общество когда-то доверяло, становится несущественной в культуре, в которой сегодняшние новации завтра устаревают»2. Эта идея во многом определяет отношение историков к интеллектуальному наследию как значимой, но во многом антикварной ценности.

В то же время, несмотря на подобные заявления, все более осознается потребность обращения к историографическому опыту, стремление восстановить обветшалые мосты с историческими сочинениями прошлых веков. Более того, возрастает интерес к так называемой повествовательной («нарративной») историографии, относимой модернистски настроенными историками к устаревшим формам историописания; заметно упрочиваются позиции сторонников «повествования» как метода написания истории: возвращаются, такие, казалось бы, навсегда отвергнутые формы исторического сочинения как «рассказ». В связи с этим Ф. Анкерсмит замечает, что лучше говорить об исторической репрезентации, чем о повествовании, акцентируя внимание на том насколько анализируемый текст адекватен прошлому3. При таком подходе открывается путь для обращения к повествовательным текстам и «теоретически ориентированным» историкам.

Потребность преодоления сложившейся ситуации обуславливает направленность данной статьи. Сегодня крайне важно восстановить «прерванную связь времен», возродить интерес к почти «забытым» историческим сочинениям. В этом смысле, обращение к истории Н.М. Карамзина, по праву названному Колумбом российской истории, позволяет не только представить структуру и информативный объем существовавшего знания по истории России, но и осознать смысл сложившихся теоретико-методологических представлений.

С выходом в свет «Истории» Н.М. Карамзина появился прецедент: историческая работа, говоря современным языком, стала бестселлером, формирующим массовые исторические представления, непосредственно влияющим на состояние общественного мнения. Тем не менее, в дальнейшем интерес к творчеству Н.М. Карамзина стал заметно снижаться: его историографическое наследие попадало в ряд «чуждой» -- то «монархической», то «буржуазной» историографии. В наши дни ситуация мало изменилась: «История» Н.М. Карамзина оказалась в тени теоретико-ориентированных работ, явно не вписываясь в требования «нового» исторического знания, сохраняя скорее знаковый, чем научный смысл.

Это, не столь уж редкое для историографического процесса явление, можно объяснить, но трудно понять. Н.М. Карамзин не может «устареть», он был и остается особым явлением интеллектуальной истории. Причина углубляющегося «забвения», прежде всего, в нашем нигилистическом отношении к историографической традиции, в недооценке своеобразия и значимости российской исторической мысли.

Создание «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина стало ярким аккордом в процессе перехода исторического знания в новое состояние. Эта «переходность» проявилась во влиянии просвещенческих идей на концептуальные подходы к русской истории, в характере источниковой базы, в стилевых особенностях труда. В то же время это романтическое описание «судьбы и грехов» России за многие века ее древней и средневековой истории.

Труд Н.М. Карамзина стал воплощением морально-нравственной концепции монархической власти, что обусловило оценку многих исторических явлений (стремление к расширению территории, макиавеллизм политических решений и многое другое). В основе его общественно-политических воззрений лежала апология самодержавия и порожденных им институтов, в том числе и крепостнических порядков. При этом, по его глубокому убеждению, право на власть заслуживает монарх просвещенный, высоконравственный, не попирающий человеческого достоинства подданных.

По существу, приступая к составлению своего труда, Н.М. Карамзин намеривался «приложить» свой литературный талант к уже готовому материалу. Он ставил перед собой вполне конкретную задачу - «выбрать, одушевить, раскрасить» известные факты, сделав из русской истории «нечто привлекательное, сильное, достойное внимания не только русских, но и чужестранцев»4. При этом он прекрасно осознавал, что это лишь первый набросок замысла специального труда по отечественной истории.

Однако это намерение во многом оказалось несостоятельным: ему пришлось упорно работать над созданием необходимой источниковой базы. «История» Н.М. Карамзина создавалась на основе обширного и разнообразного круга исторических и историографических источников, о чем свидетельствует специальный раздел его работы «Об источниках российской истории до XVII века», дающий краткую, но емкую характеристику материалов, составлявших «предмет исторической критики»5. Наряду с фондами отечественных и зарубежных архивов и библиотек им широко использовались частные собрания древностей, веками из поколения к поколению «откладывавшихся» в семейных архивах Румянцевых, Тургеневых, Муравьевых, Уваровых и других знатных коллекционеров России. Только от А.И. Мусина - Пушкина им было получено около двадцати редчайших рукописей6.

Н.М. Карамзин великолепно знал рукописные источники и, прежде всего, летописи, многие из которых к этому времени уже были изданы. В его работу вошли обширные извлечения, «слово в слово», из летописей и других источников, особенно при воссоздании древней истории Руси. При этом он неоднократно признавал, что в рассказе о первых веках русской истории руководствовался, главным образом, «Нестором» («Повестью временных лет»). Тем не менее, благодаря его усилиям немало «совершенно неизвестных» документов были «найдены» и впервые введены в научный оборот. Непосредственно это относится к рукописям XIII - XIV веков: Ипатьевской и Троицкой летописи, к сочинению Даниила Заточника, к «Судебнику» Ивана III, документам монастырей и приказов.

Обращаясь к особенностям работы с такими непростыми источниками как летописи, он отмечал, что писал об отдаленных событиях «как современник», смотря на происходившее «в тусклое зеркало древней летописи с неутомимым вниманием, с искренним почтением», прекрасно осознавая, что далеко не всегда приложенные усилия приносят желаемые плоды - «вместо живых, целых образов представлял единственно тени, в отрывках, то не моя вина: я не мог дополнять летописи!»7.

Почти половину его труда составляли тщательно разработанные, сохранившие и сегодня источниковедческое значение, примечания и комментарии к тексту, содержащие множество выписок из рукописей, большей частью впервые опубликованных, более того, многие из них в дальнейшем были утрачены. Упоминание об этом приеме «обработки» источников весьма важно в связи с периодически возникающими дискуссиями относительно достоверности приводимых им свидетельств.

В сферу его внимания попали и такие первые историописания как «Хронограф» и «Синопсис», включавшие данные по всеобщей и русской средневековой истории; «Степенная книга», созданная при Иване Грозном на основе русских летописей; знаменитые послания Андрея Курбского, направленные Ивану IV, и особенно его «История о великом князе Московском», ставшая ценнейшим памятником по истории внешней и внутренней политики Руси. Во многом благодаря Н.М. Карамзину в историографии утвердилось мнение, что создание этих работ знаменовало новый период в развитии исторического знания в России, обусловив переход от летописного к научному этапу8.

В ряду не потерявших своего значения проблем стоит вопрос об отношении Н.М. Карамзина к устной традиции. «Еще не зная употребления букв, - писал он, - народы уже любят историю: старец указывает юноше на высокую могилу и повествует о делах лежащего в ней Героя»9. У Н.М. Карамзина не было сомнения в том, что истоки истории нерасторжимо связаны с устным творчеством народа: именно в недрах устной памяти с глубокой древности закреплялись образные представления об окружающем мире, переходя из эпохи в эпоху, получая разные интерпретации и художественные формы. При этом он осознавал главное, что даже самый профессиональный анализ устных преданий, да и летописных свидетельств, не способен дать целостной оценки явлениям и процессам прошлого. Речь может идти лишь об общих характеристиках человеческого бытия, масштабных мозаичных картинах, влияющих, в первую очередь, на сознание людей и историческую память.

Заинтересованное отношение к устной традиции сохраняется и в наши дни: именно об этом свидетельствуют интенсивные исследования в области «устной истории», благодаря которым утверждается мнение, что фольклорная мнемотехника многое объясняет в историческом прошлом, более того, настоящем народов. Мифологические сказания дописьменного периода обладают удивительной способностью как бы «соединять» время, «зашифровывать» прошлое, закладывать мудрость древних «словно в капсуле, предназначенной для потомства»10. Сейчас, когда созданы десятки работ, посвященных исторической памяти, это утверждение выглядит во многом банальным. Но не будем забывать, что уже почти два столетия тому назад именно это понимание определяло позиции Н.М. Карамзина при написании российской истории.

Конечно, Н.М. Карамзину не удалось избежать крайностей, еще в восемнадцатом веке один из оригинальных мыслителей Д. Вико, осмысливая историю устной традиции как способа познания прошлого, подчеркивал, что при обращении к этим свидетельствам важно освоить критический взгляд. Он считал, что объективному познанию прошлого препятствуют два вида тщеславия: тщеславие наций, полагающих, что их история восходит «к самому началу мира», и тщеславие ученых, далеко не всегда учитывающих сходство пути в истории «своего» народа с историческими судьбами других народов11.

По-существу, Н.М. Карамзину были присущи оба вида тщеславия: он прекрасно осознавал, что воссоздает «свою», русскую историю, настойчиво пробиваясь через «молчание» или сомнительное «многословие» источников. Для него определяющим было неукоснительное следование основной идеи: представить Россию великой, древнейшей державой. Даже учитывая состояние источниковой базы, он считал невозможным иначе построить повествование: сказать лишь несколько слов о происхождении ее «главного народа», о составе государства, представить важные, «достопамятные черты» в древности и начать «обстоятельное повествование с Иоаннова времени», то есть c XVI века. Отрицая для себя возможность подобного подхода, Н.М. Карамзин подчеркивал его неприемлемость для россиян, ставящих «уважение к предкам в достоинство гражданину образованному»12.

Рассуждая о типологии существовавших с античных времен историописаний, Н.М. Карамзин делает важное заключение: «Как естественная, так и гражданская история не терпит вымыслов, изображая, что есть или было, а не что быть могло. Но история, говорят, наполнена ложью: скажем, лучше, что в ней, как в деле человеческом, бывает примесь лжи, однако ж характер истины всегда более или менее сохраняется; и сего довольно для нас, чтобы составить себе общее понятие о людях и деяниях»13.

В то же время он, несомненно, разделял идеи просветителей, что сохранившиеся свидетельства, по большому счету, могут быть «лишь вероятными» и способны создавать искаженный образ прошлого, более того, упорно отстаивать его перед лицом меняющейся реальности. Именно поэтому в истории каждого народа немало «нелепицей», погружающих их «в сумерки истории»14. При работе с подобными источниками, утверждал Н.М. Карамзин, «для полного удовольствия должно обманывать себя и думать, что они истина»15. В широком смысле им был поставлен актуальный вопрос о праве историка на вымысел.

«История» Н.М. Карамзина создавалась на основе критического использования работ предшественников: В.Н. Татищева, М.В. Ломоносова, И.Н. Болтина и особенно М.М. Щербатова. Именно их труды стали важным этапом на сложном пути превращения разрозненных, бессистемных исторических знаний в науку с конкретным предметом исследования, разнообразным кругом источников, специальными приемами и методами их критического анализа. В одной из первых историографических работ С.М. Соловьев с гордостью отмечал, что им «принадлежит самое почетное место в истории русской науки в эпоху ее начальных трудов»16.

Несмотря на откровенные заимствования у предшественников в плане методологии работа Н.М. Карамзина отразила стремление «слить» в единое целое историческую науку с художественной образностью изложения исследовательских результатов. Это важно подчеркнуть, учитывая, что именно в это время в европейской культуре постепенно утверждалось широкое, противоречивое по содержанию идейное и художественное течение - романтизм. Все более явственно проявлялось стремление к живому, красочному изложению. Чтобы понять влияние на Н.М. Карамзина сложившихся в романтической историографии подходов достаточно обратиться к таким базовым понятиям как историзм, разнообразие, экзотизм17.

Еще более значимо то, что благодаря его работе утверждалось представление, что движение истории, исторический процесс, раскрывается не в глобальном развитии всего человечества, а в конкретном прошлом отдельных народов и стран, позволяющем выявить «во времени» самобытные черты каждой национальной истории. Понятие «развитие» истории переросло в общее убеждение, став интеллектуальным стержнем, отличительным признаком научного мышления XIX века.

В современном, все более расширяющемся дискуссионном пространстве, особую значимость приобретает изложенное Н.М. Карамзиным в «Предисловии» понимание основных теоретико-методологических оснований истории. Автор начинает свой труд с определения предмета истории. «История, - писал он, - в некотором смысле есть священная книга народов; главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровений и правил; завет предков к потомству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего»18.

В принципе, в это определение вошли положения, утвердившиеся уже в античной и средневековой историографии. В то же время эти идеи не были простым заимствованием: они присутствовали в его более ранних работах19, позволяя понять устойчивость позиции Н.М. Карамзина по одному из «вечных» вопросов о смысле и назначении истории. В связи с этим заслуживает внимания его утверждение, что иностранцы, обращаясь к истории России, способны «пропустить скучное для них в нашей древней истории». В то время как россияне обязаны иметь больше терпения при изучении истории своей страны, следуя правилу «государственной нравственности»20.

Сегодня, когда существует мнение, что история может быть только всемирной, несомненный интерес представляют взгляды Н.М. Карамзина относительно дефиниции «отечественная история». По его твердому убеждению личность каждого человека в любой точке мира связана с отечеством. Если всемирная история «великими воспоминаниями украшает мир для ума», то отечественная еще более «приятна», «имеет для нас особую прелесть», заставляя сердце сильнее биться. «Истинный космополит есть существо метафизическое или столь необыкновенное явление, что нет нужды говорить о нем, ни хвалить, ни осуждать»21. Все четко и ясно и никаких сомнительных рассуждений о «праве быть национальным историком»22.

Важно подчеркнуть, что в «Историю» Н.М. Карамзина вошли обобщенные данные, накопленные к началу XIX века о многих народах России. При этом организующим началом стал ряд важных теоретико-методологических вопросов. В частности, как народы разных территорий, «разделенные вечными преградами естества, неизмеримыми пустынями и лесами непроходимыми, жаркими и хладными климатами» могли составить «одну державу с Москвой»? «Менее ли чудесна и смесь ее жителей, разноплеменных, разновидных и столь удаленных друг от друга в степенях образования»?23

В этой связи особого внимания заслуживает сделанное им заключение: «Подобно Америке Россия имеет своих диких...». Учитывая огромную популярность сочинения Н.М. Карамзина, подобные сентенции закрепляли в сознании россиян устойчивые представления о «дикости» народов «окраин», вошедших в состав империи и особой цивилизаторской роли России, подобно странам Европы «являющей плоды долговременной гражданской жизни»24.

Для Н.М. Карамзина принципиально важно было «удревнить» историю России, «вписав» ее в пеструю панораму античных свидетельств. В целом подобный подход, не нов: многие народы не имея письменности, а, следовательно, фиксированных документальных свидетельств исторического прошлого, стремились найти «начало» своей истории в историописаниях античных авторов. Именно благодаря их сообщениям, зафиксированным в письменной традиции, через многие века дошли сведения о бесписьменных народах. «Греки и латиняне, наши первые учителя, - писал Марк Блок, - были народами-историографами»25.

Учитывая, что славяне до IX века не имели письменности, а, следовательно, фиксированных документальных свидетельств своей древней истории, Н.М. Карамзин счел необходимым обратиться к свидетельствам античных авторов. «Только в повествованиях греков и римлян, - подчеркивал он, - сохранились известия о нашем древнем отечестве»26. Несомненно, при этом он осознавал, что дошедшие сведения, в виде отрывочных заметок у древних писателей, страдают большой фрагментарностью, и реконструировать на их основе более или менее связную историю достаточно сложно.

Тем не менее, Н.М. Карамзин считал возможным использовать сообщения мифологического характера, несмотря на убежденность в том, что «современники Гомеровы» имели «ложное понятие» о странах юго-восточной Европы27. Для него важно было не столько реконструировать научную историю, сколько по возможности, хотя бы опосредованно, «связать» историю России с античными свидетельствами. Так, несмотря, а, быть может вопреки, «туманным» свидетельствам он делает неожиданное заявление, что тавры и киммериане «обитатели южной России», более того, «древнейшие обитатели нынешних губерний Херсонской и Екатеринославской»28.

Эти экстраполяции, как и многие другие подобного рода, отражают упорное стремление автора «вписать» древнюю историю Руси не только в другое историческое время, но и другое историческое пространство. Эта идея становится для него определяющей: вновь и вновь античные свидетельства он непосредственно связывал с ранней историей России. Для Н.М. Карамзина принципиально значимым было создать представление о «древности» отношений славян с античным миром.

Имеет смысл отметить, что письменные тексты античности, закреплявшие исторические представления лишь в элитарной культуре, благодаря Н.М. Карамзину смогли войти в массовое сознание. Созданная им картина оказалась столь завораживающе яркой, что даже ее фрагментарность принципиально не влияла на производимое впечатление.

В принципе это достаточно типичное явление: историческое самосознание народа, формирующееся интеллектуальной элитой, как правило, направлено на выявление «реальных» истоков своих народов, желательно их родства с миром цивилизации.

При этом нельзя не подчеркнуть, что стремление обосновать «историческое право» России на «южные» территории, приводило к серьезному нарушению хронологии, «совмещению» событий разного времени, явственно выраженному анахронизму при соотнесении античных свидетельств с историей России. Н.М. Карамзин в известном смысле оказался в замкнутом круге античных первоисточников, создав исследовательский прецедент: этими данными при реконструкции начального периода русской истории пользовались многие историки, конечно, с учетом состояния научной критики источников.

Для Н.М. Карамзина одной из основополагающих стала апология идеи исторической обусловленности движения России «на юг», впрочем, как и в других направлениях. Несмотря на то, что он писал свою работу в первые десятилетия XIX столетия, уже зная опыт развития страны в Новое время, для него значимо было, основываясь на событиях ее начальной истории, закрепить мысль о «историческом праве» России на выход к естественным границам государства, расширившим пространство обитания русского народа.

В результате формировалось представление о «ничейной земле», земле принадлежащей Богу (свободные, незанятые, пустые земли).

И хотя, как правило, стремление России к расширению границ, ставшее на века аксиомой ее внешней политики, приводило к столкновению интересов нескольких государств, для Н.М. Карамзина принципиально важно стало представить имперские амбиции как цивилизационное явление, подчеркивая, что к моменту выхода на историческую арену славян и упоминания о них в византийских летописях (V в.), «южная Россия» представляла «обширную пустыню, где скитались одни бедные остатки народов»29.

Конечно, средневековые русские источники, по сравнению с античными, давали более четкое представление о сопредельных Руси территориях. Тем не менее, существовали сложности с адекватностью понятий: в летописях довольно свободно использовались такие термины как «русы», «славяне», «русские». Именно этот средневековый метод народной этимологии нашел отражение в сочинении Н.М. Карамзина. Для него принципиально важно было обосновать «укорененность»

этниконов «Русь» и «Русская земля» на территории империи, по возможности найти в глубинах прошлого ее «начало». В «Повести временных лет» летописец, отвечая на вопрос, сформулированный в начале повествования: «Откуда есть пошла Русская земля», относит ее начало к библейским событиям всемирного потопа30. Это утверждение вошло во многие летописные своды и стало общим местом русской средневековой историографии. карамзин российский история

Не менее важно и другое - с самого зарождения Русского государства преобладающим мотивом политической риторики стало убеждение в иноземном происхождении власти киевских, а затем московских князей. Как известно, в «Повести временных лет» подчеркивалось преимущество сильной власти князей-викингов, по просьбе народа призванных для наведения порядка, то есть приобретал основные контуры образ князей-воинов, мечом создающих русское государство31.

По глубокому убеждению Н.М. Карамзина походы на Византию под предводительством Олега, Игоря, Святослава укрепляли в сознании общность интересов всех славянских племен. «Можно смело сказать, что если в доисторическое время русское племя распалось на разъединившиеся племенные группы, то в первые века своей исторической жизни оно объединилось и подготовило все данные для образования из себя одной великой нации»32. Вне всякого сомнения, успешные походы русских войск в Византию, заключение выгодных мирных договоров продемонстрировали возрастающую военную мощь древнерусского государства, обусловили стремление киевских князей к расширению территориальных границ, в обобщающем смысле - Русской земли.

Благодаря «разысканиям» Н.М. Карамзина закладывались основы представлений об исторической непрерывности русской истории. Исходя из этого подхода он пишет, что уже в X веке Киевская Русь занимала огромную территорию от Балтики до Черного моря и являлась одним из крупнейших государств средневековой Европы. Эта идея стала одним из лейтмотивов созданной им «Истории». При этом в работе Н.М. Карамзина явственно проявилось деление мира на «мы» и «они», порожденное субъективным толкованием лежащих на поверхности явлений: «культурные» русские и «дикие» варварские народы. Это вполне объяснимо: собственно славянские источники, прежде всего летописи, отражали взгляды христианских книжников, живущих в эпоху постоянной борьбы с набегами кочевников, для них все они - враги «поганые» (язычники).

Особый смысл приобретает стремление Н.М. Карамзина выявить влияние исторических событий на ментальность общества. Так, отмечая последствия монгольского ига, он выделяет трагические изменения в русском обществе - «забыв гордость народную, мы выучились низким хитростям рабства, заменяющим силу в слабых...»33. Страх и рабская угодливость во многом определяла состояние русского общества. «...Обманывая татар, - писал Н.М. Карамзин, - более обманывали и друг друга; откупаясь деньгами от насилия варваров, стали корыстолюбивее и бесчувственнее к обидам, к стыду, подверженные наглостям иноплеменных тиранов. От времен Василия Ярославича до Иоанна

Калиты (период самый несчастнейший!) Отечество наше походило более на темный лес, нежели на государство: сила казалась правом; кто мог, грабил; не только чужие, но и свои; не было безопасности ни в пути, ни дома...»34.

Уныние охватило общество: князья, как и народ, упали духом: смотрели на жизнь как на милость завоевателя и по первому призыву являлись в Орду смиренно бить челом. Все более утрачивалось чувство собственного достоинства, многие князья погибли, но были и такие, кто сотрудничал с монголами, получал ярлыки, охотно роднился с ними и во главе войск воевал на стороне захватчиков. «Страшно было состояние Руси, - с болью отмечал Н. Полевой. - ... Целые роды князей истребились; целые народонаселения исчезли, погубленные смертью и рабством»35. Сложилась ситуация понять и объяснить которую под силу историкам, занимающимся проблемами ментальности.

«История государства Российского» Н.М. Карамзина с ее удивительной верой в достоверность свидетельств прошлого, несомненным обаянием образности, в известном смысле стала знаковой, заложившей в массовом историческом сознании устойчивые представления о прошлом страны. По точному определению В.О. Ключевского, именно Н.М. Карамзин «… помог русским людям понимать свое прошлое, но еще больше он заставил их любить его».

Примечания

1. Карамзин Н.М. История государства Российского. В 12 т. В 4 кн. М., 1998.

2. Хаттон П. История как искусство памяти. СПб., 2003. С. 49.

3. Анкерсмит Ф. Возвышенный исторический опыт. М., 2007. С. 12.

4. Карамзин Н.М. Указ. соч. Кн. I. Т. 1. С. 6.

5. Там же. С. 47- 48.

6. Там же. С. 12.

7. Там же. С. 42.

8. Пештич С.Л. Русская историография XVIII века. Ч. 1. Л., 1961. С. 44.

9. Карамзин Н.М. Указ соч. Кн. I. Т. 1. С. 39.

10. Хаттон П. Указ. соч. С. 129.

11. Вико Д. Основания Новой науки об общей природе наций. М., 1994. С. 117- 118, 369-376.

12. Карамзин Н.М. Указ соч. Кн. I. Т. 1. С. 42.

13. Там же. С. 43.

14. История в энциклопедии Дидро и Д' Аламбера. Л., 1978. С. 7.

15. Карамзин Н.М. Указ соч. Кн. I. Т. 1. С. 39.

16. Соловьев С.М. Писатели русской истории ХVIII века // Соч. В 18 кн. Кн. ХVI. М., 1995. С. 221.

17. Савельева И.М., Полетаев А.В. Плоды романтизма. Тезисы // Конференция «Межкультурный диалог в историческом контексте» Москва, 30 - 31 октября 2003 г. Институт всеобщей истории РАН. [Электронный ресурс]. URI: info_igh@bk.ru

18. Карамзин Н.М. Указ соч. Кн. I. Т. 1. С. 39.

19. Там же. Т. 3. С. 487.

20. Там же. Т. 1. С. 42.

21. Там же. С. 40.

22. Шеуджен Э.А. О «национальной историографии», «национальных историках» и «своей» истории и «историописаниях» // Научная мысль Кавказа. 2012. № 2. С. 90 - 99.

23. Карамзин Н.М. Указ. соч. Кн. I. Т. 1. С. 40.

24. Там же.

25. Блок М. Апология истории или Ремесло историка. М., 1986. С. 7.

26. Карамзин Н.М. Указ. соч. Кн. I. Т. 1. С. 51.

27. Имеются в виду свидетельства, вошедшие в знаменитую эпическую поэму Гомера «Одиссея» (IX - VIII вв. до н. э.).

28. Карамзин Н.М. Указ. соч. Кн. I. Т. 1. С. 52.

29. Там же. С. 58.

30. Повесть временных лет. СПб., 1996. С. 7 - 8.

31. По-видимому, в эти представления уходят истоки традиционного дистанцирования княжеской, а позже царской власти на Руси. В частности, Иван IV, подчеркивая «германское» происхождение от Рюрика, утверждал, что он «не русский» (Дмитриева Р.П. Сказание и князьях Владимирских. М.; Л., 1955. С. 5.) .

32. Шахматов А.А. О государственных задачах русского народа в связи с национальными задачами племен, населяющих Россию // Вопросы филологии. 2006. № 2 (23). С. 74 - 85.

33. Карамзин Н.М. Указ. соч. Кн. II. Т. 5. С. 371.

34. Там же.

35. Полевой Н. История русского народа. В 6 т. Т. 2. М., 1830. С. 111.

36. Ключевский В.О. Н.М. Карамзин // В.О. Ключевский. Сочинения. В 9 т. Т. VII. М., 1989. С. 276.

Размещено на Allbest.ru