Французская колония в Москве во второй половине XVIII - начале XIX веков: особенности формирования и историческая судьба

Размещено на http://www.allbest.ru

Французская колония в Москве во второй половине XVIII - начале XIX веков: особенности формирования и историческая судьба

А.В. Белов, М.В. Рудаков

Abstract

French colony in Moscow of the second half of the 18^th - early 19^th c.: aspects of emergence and historical destiny

Alexey V. Belov, Mikhail V. Rudakov

The paper aims to analyze such a unique phenomenon of national history and culture as a French colony, established in Moscow of the late 18^th c., exerting an outstanding influence on every aspect of the city life. “Russian French”, although repeatedly noted by contemporaries as a fact and feature of the Russian culture, still awaits a body of consistent research. The authors seek to assess specificity of the French community of Moscow focusing on the context of its emergence and covering its time span until 1812. The study pays special attention to the issues of the process of the French diaspora's formation, its features and main aspects of the “Russian French” role in developing of the Russian culture at the turn of the 19^th century, in all complexity of this entity, to identifying of the main motivational directions, social and professional status of migrants, mutual estimations of two cultures' representatives, their adjustment during the period observed subject to internal and external factors. The study involves estimating the contribution of the French migrants into Moscow's business life and education, including the aspect of the theater evolution. The paper introduces into scholarly discourse previously unpublished sources and academic papers of the Russian and foreign authors of the past few years.

Keywords: Russian French, Francophone colony, migrants, motives, composition, French educators, booksellers, actors, Moscow French and 1812.

Аннотация

диаспора колония московский

Статья посвящена анализу французской диаспоры, сформировав-шейся в Москве к концу XVIII в. и оказывавшей исключительное влияние на все стороны ее жизни. «Русские французы» как явление отечественной культуры, неоднократно подмеченное уже современниками, не получило достаточной оценки в историографии и нуждается в комплексном анализе. Целью исследо-вания стало рассмотрение специфики формирования, состава и форм участия московской колонии французов, а также ее положения в 1812 г., эпохе, имевшей равное судьбоносное значение как для коренных москвичей, так и для «москов-ских французов». Особое внимание обращено на место и роль колонии в форми-ровании российской культуры рубежа XVIII-XIX вв. в рамках Первопрестоль-ного города, на многообразие различных сторон данного процесса; на выявление основных направлений мотивационной направленности, социального и профес-сионального статуса мигрантов; взаимную оценку представителей двух культур и на корректировку взаимоотношений в данный период в зависимости от влия-ния внутренних и внешних факторов. В рамках исследования отмечается вклад французов-мигрантов в развитие московской культуры, в частности искусства театра. В работе в научный оборот вводятся не опубликованные ранее источники, а также исследования как отечественных, так и иностранных авторов, вышедших в последние годы.

Ключевые слова: русские французы, франкоязычная колония, мигранты, моти-вация, состав, французы-учителя, книготорговцы, актеры, московские французы и 1812 г.

Целью данной работы стало определение важности и специфики колонии французов в Москве и ее изучение в условиях судьбоносного для обеих наций 1812 г. В последнее время вышло множество литературы, как отечественной, так и зарубежной, с новыми данными, посвященной «французской колонии» в Москве и России, которую бы следовало проанализировать и ввести в широкий научный оборот. До сих пор еще распространены мифологичность, разрозненность во взглядах и мнениях относительно судьбоносности 1812 г., московского пожара и вообще места и роли французов в разви-тии российской культуры. Во многом это следует объяснить и тем, насколько комплекс-ными были сами реалии, интенции, занятия представителей французского землячества или колонии, возможно, являвшей в этом смысле наиболее пеструю картину на фоне других иностранцев.

Показательно, что этноним «русские французы», в отличие, например, от «рус-ских немцев», не получил широко распространения как в научной литературе, так и в повседневном употреблении. Но если начало XVIII в. было теснейшим образом связано со вторым этнонимом, то уже вторая половина столетия, с начавшимся при Елизавете процессом галломании, не может быть рассмотрена без внимания к влиянию Франции и ее выходцев в России, оказавших огромное влияние на русскую действи-тельность во всех ее проявлениях.

Расцветшая на основах галантного века и века Просвещения галломания во всей Европе и России обеспечивала превосходство французов при проникновении в самые влиятельные круги российского общества, став основой для понимания «хорошего вкуса» и тона. Однако данный процесс в общественном сознании уже начиная по край-ней мере с первой четверти XIX в. чаще сводится сегодня к полуанекдотическим пер-сонажам. Достаточно вспомнить «французика из Бордо» из «Горя от ума» А. С. Гри-боедова. Именно в этом произведении абсолютно точно зафиксирована как важная особенность восприятия французов москвичами, так и их социокультурные параметры [14].

Несмотря на тезис о преимущественном качестве, а не количестве русских фран-цузов, естественно возникает вопрос: а были ли grass-roots (рядовые представители) в этом эмиграционном движении, стихийные или массовые основы его существования? То, что можно было бы назвать колонией, складывалось далеко не сразу, а волнами и «по цепочке». Французы долгое время представляли собой, по сути, минимальный контингент на фоне других иноземцев, отличаясь при этом крайней неоднородно-стью, -- культурный партикуляризм самих французов (к которым следовало, напри-мер, относить и франко-швейцарцев) лишь добавлял сложности в процессе ее склады-вания. Колония формировалась медленнее других и в силу напряженных отношений между православием и католичеством, что служило основой благоприятствования про-тестантской миграции. В этой связи укажем на явление в России, ввиду гонений, гуге-нотов (франкоязычных протестантов). Ввиду них же Россия, пользуясь случаем, при-глашала или вербовала потенциально полезные кадры. И пусть их количество не было столь велико, опять-таки укажем на эту характеристику -- они были примечательны качеством: работоспособностью и дисциплиной.

Первая волна их эмиграции имела место еще во второй половине XVII в. в связи с отменой в 1685 г. Нантского эдикта, гарантировавшего им свободу совести и частич-ную свободу культа. В 1689 г. вышел указ, приглашавший преследуемых протестантов приехать и устроиться в России. Интересно, что для миграции французов принадлеж-ность к протестантам могла и не быть решающей ввиду их уже укоренившейся интен-сивной географической мобильности в Европе. Отчасти это объяснялось привычкой «дворянства шпаги» к службе на военном поприще, в Новое время активно экспорти-ровавшееся в другие страны, так как внутригосударственные войны велись уже в мень-шем объеме (либо в связи с послевоенными сокращениями армий и сменой монархов).

При Петре I следует ряд событий и актов, поощряющих приезд в Россию, пре-жде всего специалистов (манифест от 27 апреля 1702 г. о вызове иностранцев в Россию, облегчавший приезд и пребывание в России). Масштабы преобразований первого рус-ского императора резко увеличили потребности в специалистах. В дальнейшем приезд французов мог связываться и с приглашением со стороны властей при попытках соз-дания колоний. Одна из них и привела к серьезному пополнению французской (фран-кофонной) колонии Москвы в результате неудачи колонистов уже в прямом смысле слова. Наплыв их в старую столицу был не менее многочисленным, нежели на берега Невы. В 1759 г. в Первопрестольной даже открывается французское вице-консульство, ставшее важным центром жизни французской колонии. Не менее ключевой вехой для понимания механизмов жизнедеятельности колонии явилось разрешение торговать не в Гостином дворе, а в своих магазинах, в частных домах (1783), как и подписание двумя странами договора о торговле (1786).

Следующие вехи формирования колонии были вызваны политическими факто-рами конца XVIII в. Революция в Париже спровоцировала как наплыв французов, так и первые проявления враждебности разной степени, которая лишь нарастала по мере успехов Наполеона. С момента казни короля Людовика XVI и революции настроение Екатерины II, доселе увлекавшейся именно французским Просвещением, сменяет вполне понятные тревога и охранительные тенденции. В ответ на события в Париже французские дипломаты выдворялись из пределов империи, а все французские поддан-ные обязывались принести присягу на верность российской короне и отречься от «пра-вил безбожных и возмутительных, в земле их ныне исповедуемых» [8].

Августейший гнев в отношении «русских французов» мог иметь и вполне кон-кретную почву. Некоторые московские книгопродавцы-французы, как братья Ге или Кур- тенер, открыто торговали революционными изданиями, политическими памфлетами, такими как «О свободе печати» Мирабо, эстампами с изображениями взятия Бастилии и т д. Даже после начала революционных событий в Париже в книжных лавках именно Москвы можно было встретить французскую литературу, подпадавшую под категорию крайне вредной. Узнав о ее обнаружении, императрица была так возмущена, что рас-порядилась «сжечь», заменив позже на «отобрать и запечатать». Московскому генерал- губернатору также было поручено известить книготорговцев, что «впредь подобные нелепые книжки ими выпускаемые будут от них без денежно отбираемы и истребля-емы» (Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 16. Оп. 1. Д. 582. Ч. IV. Л. 123).

События 1793 г. не могли не повлиять на самосознание русских французов: в обществе для многих образ француза как наиболее просвещенного европейца сменил образ варвара.

К концу XVIII в. в Москве, согласно списку, проживало около 900 французских подданных. В список включались и имена выходцев из Брюсселя, Женевы, Люксем-бурга, поскольку «национальная принадлежность» устанавливалась по языку. Известно одно географическое приоритетное направление миграции -- Эльзас и Лотарингия, число выходцев из которых постоянно росло, что объяснялось расположением этих районов на перекрестье Европы, мультикультурным характером этих регионов, а также их связями с различными европейскими странами, включая Россию, поскольку с сере-дины XVIII в. большинство русских едут обучаться именно в университет Страсбурга, а русские семьи нанимают воспитателей и секретарей именно из этих регионов.

Во времена между двумя переписями иностранцев сохраняется постоянный профессиональный состав колонии. В первую очередь в городе проживают воспита-тели, учителя, торговцы. Число первых даже возрастает с 1793 по 1806 г., несмотря на резкую критику, благодаря моде и спросу на образование “a la frangaise”. Однако московская колония, весьма крупная и хорошо организованная в 1793 г., к 1806 г. сокра-щается. При этом давно уже необходимо расстаться с укоренившимся среди историков представлением о том, что «эмиграция французов в Россию в основном являлась след-ствием французской революции». Так, в Москве в 1793 г. самая значительная часть французов (20%) состояла из лиц, родившихся в России, т е. подавляющее большин-ство французов обустроилось в старой столице еще до событий 1789 и последующих годов.

С началом XIX в. набирают силу еще два события, отразившиеся на «русских французах». Если сначала приход к власти Наполеона расценивался неоднозначно, то казнь герцога Энгиенского (1804) положит конец заигрываниям с его персоной со сто-роны европейской и русской верхушки и ускорит формирование антинаполеоновской коалиции. В итоге смерть герцога как бы «разожгла старые страсти и обиды на Фран-цию», тем самым поставила выходцев из нее в щекотливое положение [13, р. 28], и не только в России.

Второе событие относится к 1810 г., когда отношения между Россией и Францией портятся еще больше. Российские деловые круги, имевшие тесные связи с Англией, осудят экономическую политику Наполеона. Он оставался для них революционным деятелем, «ниспровергателем» законных правителей и завоевателем [11].

Каковы же были мотивы прибывавших в Россию и Москву, помимо связанных с беженцами от религиозных гонений и поисками занятости представителей «дворян-ства шпаги»? Они представляли крайне широкий спектр от идеологических убеждений до чисто лукративных прожектов, а соответственно, и их носители являли пеструю кар-тину -- от политически убежденных антиреволюционных либо антинаполеоновских эмигрантов, роялистов, масонов, авантюристов, искателей быстрой наживы и, наконец, представителей серьезного бизнеса. Россия для множества из них также представала в противоречивом свете -- либо как последнее пристанище старорежимного мира, например, для роялистов, таких как Жозеф де Местр, либо воспринималась в духе (пользуясь нашими современными представлениями) Дикого Запада, страной богатей-ших возможностей, пусть и с явными минусами в виде температуры и «азиатского» менталитета.

Значительное число аристократов оказалось разорено и пополняло ряды тех, кто ехал в надежде заработать. В 1801 г. министр флота России Траверсе напишет знамена-тельные строки, выражавшие отношение многих французов того времени: «...Россия ныне -- мое отечество, она сохранила меня от нищеты. Я всегда должен быть благода-рен и преданный к ней и трем Государям, от которых я столь много получил милостей. В России я получил фортуну, жену, милостей и честь.» [14].

Представители аристократии даже могли открывать свое дело, как, например, шевалье д'Изарн-Вильфор (1763-1840), отпрыск старинного рода. Эмигрировав, он вступил в роялистскую армию принца Конде, в которой служил вплоть до ее роспуска в 1797 г. Количество такого же рода воинов, оставшихся в России, установить сложно, ведь большинство из них скрывало свое прошлое. В 1797 г. принц Конде предложил свою армию новому царю Павлу I. Многие согласились с этой интеграцией в русскую армию, надеясь вернуть утраченное во Франции -- звание, престиж, обеспеченность. Многие страдали от ностальгии и непростого климата, голода -- росло число случаев нарушения дисциплины, дезертирств. Неудавшиеся военные шли в сферу образования, становясь учителями фехтования, танцев, гувернерами.

Прибывавшие в Россию люди образования, искусства знали о спросе на свои услуги, как и о слабости, которую питало, прежде всего, русское дворянство ко всему французскому (и даже нуждавшегося в знании языка и манер как необходимого атри-бута или средства выживания при российском дворе или в «хорошем обществе»).

Часть беженцев составляли духовные лица, прибывшие из самых разных регио-нов Франции и групп духовенства. Некоторые из них, например, отец Сюрюг, прибыли в Москву как к пристанищу от долгих мытарств в Европе. Большое количество при-ехавших в Петербург священников не позволяло им всем устроиться в качестве пре-подавателя, так что многие из них отправились в Москву в надежде занять священ-нические должности во французском приходе, существующем с 1790-1791 гг. Сюрюг, доктор Сорбонны, занимавшийся педагогической деятельностью еще до революции, получил место учителя у графа А. И. Мусина-Пушкина (открывшего рукопись «Слова о полку Игореве»). Именно он станет кюре прихода св. Людовика, служившего важней-шим звеном французской колонии. Еще до его приезда губернатор, князь A. A. Прозо-ровский писал о приходе: «.аббат Матиньикур посвящал молитвам не все свое время <...> стремился собрать в одном месте весь французский сброд <...> вокруг церкви под предлогом восстановления католической веры, в чем за ним будто бы последовала колония, как он ее именует <.> эта церковь никогда не соблюдала необходимых при-личий; на ее территории был открыт так называемый пансион, предлагавший ночлег, напитки, кофе и чай, где каждый мог прийти почитать газеты и журналы, а также вести политические разговоры, так что она больше напоминала харчевню или меблирован-ные комнаты, нежели дом Божий» [6]. Слово «колония», употребленное в нем, показы-вало, насколько община казалась сплоченной и если и не опасной, то подозрительной в революционную пору для российской самодержавной власти.

Ввиду роста колонии и торговых соглашений активно прибывали и коммер-санты. В торговых гильдиях 1786 г. их значится более 26 человек, а в 1793 уже более 60. Из переписи 1806 г. из 274 французов 31 чел. (11%) обозначены как коммерсанты. Кроме них во множестве встречаются модисты, белошвеи, повара, метрдотели и при-слуга.

Совершенно особенную категорию москвичей-французов составляли члены труппы императорского театра, функционировавшего в городе с 1806 г. Это была немно-гочисленная группа, пользующаяся особым вниманием и расположением. Согласно штату 1810 г. в ней состояло 13 актеров, 15 актрис, по одному дирижеру, балетмейстеру, суфлеру и надзирательницы, а также 7 «танцоров и танцорок», не считая фигурантов (массовки), в состав которых входили и русские исполнители (Российский государ-ственный исторический архив (РГИА). Ф. 497. Оп. 4. Д. 81. Л. 6-11). Это были в бук-вальном смысле звезды тех лет, ведущие себя соответствующим образом и получавшие оклад согласно своему статусу (РГИА. Ф. 497. Оп. 4. Д. 81. Л. 8). Так, средняя ставка русского актера колебалась в районе 1 тыс. Но и это относилось к немногим из выс-шего слоя труппы. Прочие сводили концы с концами, находясь на жаловании от 600 до 100 руб. (РГИА. Ф. 497. Оп. 4. Д. 81. Л. 6). Французы-актеры получали в подавляю-щем своем числе от 4 до 1 тыс. руб. (РГИА. Ф. 497. Оп. 4. Д. 81. Л. 7-8). Представители немногочисленной балетной труппы имели оклады от 4,5 тыс. до 1 тыс. руб. (РГИА. Ф. 497. Оп. 4. Д. 81. Л. 10).

Во второй половине XVIII в. многие во Франции воспринимали Россию как новое Эльдорадо. Не случайно такие одиозные личности и яркие авантюристы, как Казанова, Сен-Жермен и шевалье д'Эон, направили сюда свои кареты. В Париже успели запомнить отношение к Западу Петра І и знали, что России не хватает специалистов во всех областях, а с эпохой Екатерины II и сопутствующей ей галломании сомнений в актуальности подобных мероприятий оставалось все меньше.

Показательно, что в 1802 г. на сцене парижского театра Сите Варьете шла новая пьеса «Едем в Россию». Героиня заявляет о своем желании покинуть страну и уехать в Россию. В ответ ее домочадцы единодушно приходят к выводу: «Поехали в Россию, там нужны таланты, нас всех там ждут, там платят наличными». И лишь один персонаж вносит минорную ноту во всеобщий энтузиазм: папаша Фрак. «При моей профессии я как то не решаюсь, -- говорит он. -- Многие путешественники рассказывали мне, что все жители Севера обросли шерстью, как животные» [1, с. 26].

В Москве многие французы оседали в районе Кузнецкого моста. Начало актив-ной французской торговли на этой улице связывают с графом Иваном Воронцовым, который первым сдал французам в аренду часть владений. Данный район города имел многое для удачной торговли. Помимо магазинов в центре Москвы появились гости-ницы, содержавшиеся французами. Таков «Отель де Пари», возглавляемый г-ном Леке-ном, родственником знаменитого трагика из «Комедии франсез», любимого артиста Вольтера. Постепенно французская община укреплялась и богатела на фундаменте культуры и хорошего вкуса.

До 1812 г. традиционные французские товары были предметами роскоши, а не товарами первой необходимости. Торговля не была специализирована, и в одном магазине продавались ткани, кружева, платья, перчатки, шляпы, белье, чулки, туфли, дорогая посуда, украшения, духи. Кроме промышленных изделий, продавали про-дукты -- конфитюр, конфеты, пирожные, сыры, вина, оливковое масло, горчицу. Ф. Тастевен объясняет такую эклектику привычкой русских, а не французов [3].

Здесь же сформировалась респектабельная прослойка французов-книготоргов-цев и издателей, послуживших на славу российской литературы. Необходимо упомя-нуть хотя бы о нескольких -- Готье, Семен, Рисс, Куртенер. Первый стал основателем купеческого рода Jean Marie (Иван Антонович) Дюфайе (Готье), прибывший из Франции в Россию в 1763 г. ввиду законотворческой деятельности Екатерины. Его сын поступил в возрасте 20 лет на службу Франсуа Куртенера, своего тестя, одного из самых крупных московских книгопродавцев конца XVIII в. и не только стал известным книготоргов-цем, но и положил начало целой династии -- дело в течение 96 лет не выходило из рук семьи. Его преемником станет Ф. И. Тастевен, автор «Истории французской колонии в Москве от ее возникновения до 1812 года».

В одном доме с Готье находился и магазин книгоиздателя Августа Семена, у кото-рого печатался А. С. Пушкин, впервые издано «Горе от ума». Свои сочинения ему дове-ряли Д. В. Давыдов, С. Н. Глинка, И. И. Лажечников, митрополит Филарет (Дроздов). Старший сын Семена Александр пошел по стопам отца и стал типографом: именно он напечатает первое издание «Словаря живого великорусского языка» В. И. Даля.

Главной причиной популярности их магазинов была книжная торговля, в то время как основным предметом изучения в гимназиях, университетах и на дому были иностранные языки, и в первую очередь французский. Знание языков сделало спрос на зарубежную литературу устойчивым.

Об успешности московских французов-книготорговцев свидетельствует тот факт, что в 1802 г. Куртенер открыл филиал своего торгового дома в Париже, на улице Бонди, успешно расширяясь, таким образом, из России -- во Францию (!). Французы реализовывали товары очень дорого, но многим это казалось совершенно естествен-ным. Используя связи с московской знатью, французы по сути и специализировались на элитарной клиентуре, ценившей эксклюзивность товаров. Однако в сентябре 1812 г., перед вступлением в Москву Наполеона, Семена вместе с другими 40 московскими французами, как и собратьев по коммерции Готье, Алларом, выслали, по распоряже-нию Ростопчина, под надзор губернатора в Нижний Новгород. (Высланные вернулись в Москву спустя несколько лет.) Пострадать московским французам-книготорговцам пришлось и от «своих» -- Рисс отстраивал новый дом взамен разоренного французами и сгоревшего.

В 1812 г. французская колония в Москве составляла, по приблизительным под-счетам, более трех тысяч человек при общем населении города в 300-4000 тыс. человек. В годы, предшествовавшие этому, французы уже подвергались нападкам со стороны русской торговой элиты. Напомним об обращении московских коммерсантов к импера-тору с жалобой на «вредоносность» французских собратьев. Одним из поводов недо-вольства было участие в коммерции женщин, а именно Мари-Роз Обер-Шальмэ, мил-лионерши, известной далее под именем «Обер-шельма». Кроме того, часто в магазинах иностранцев обнаруживали контрабанду. Под давлением подобных обстоятельств фран-цузы шли на натурализацию, не включая семьи, как, например, та же Обер-Шальмэ.

Французы были чуть ли не единственными не покинувшими Москву (как и ста-рообрядцы Рогожской и Преображенской слобод) ввиду приближения Наполеона, что на первый взгляд кажется вполне объяснимым ввиду приближения «своих». Однако при этом историки указывают на факт щедрых пожертвований со стороны французских коммерсантов в поддержку русской армии. Солдаты Великой армии называли подоб-ных «русскими французами», жертвовавшими значительные суммы ради победы рус-ских и неудачи Наполеона. Это также вполне объяснимо -- большинство французов уже приобрели больше, чем имели во Франции. Для многих с приходом революции Франция перестала существовать (вспомним о разорении, конфискациях времен Тер-рора).

С 1810 г. русские все более отдалялись от французов, на тех свистели на ули-цах, шикали в театрах и обращались как с врагами. Аббат Сюрюг в Москве даже про-поведовал своим соотечественникам умеренность в употреблении французского языка и осторожность действий. И такие настроения лишь укреплялись, подпитываемые, в основном, русской аристократией, которая, несмотря на привязанность к французской культуре, опасалась за свои привилегии и свою идентичность. Как и в конце царствова-ния Екатерины II, все французское стало называться «якобинским» с соответственным сему отношением. Спустя десять лет после Террора русское дворянство почти в пол-ном объеме вернулось к антиреволюционным взглядам.

Дворяне, предвосхищая разрыв договоров, добавляли унижения и даже пускали в ход кулаки против французов, учивших их детей. Подобные методы подхватывались учениками и даже прислугой. Губернатор Ростопчин приказал своей супруге, тайно перешедшей в католичество и посещающей французский приход, временно прекратить там все контакты. «Аббата Сюрюга <...>, -- писала его дочь Наталья, -- попросили сделать его визиты столь редкими, сколь это было возможно, и моя матушка также согласилась принять некоторые меры, чтобы не быть замеченной в исполнении своих религиозных обязанностей» [1, с. 34].

Образ врага лег грузом на французское сообщество, но в этот критический момент главным фактором уже была степень их интегрированности в русское обще-ство, которая и раскрывает судьбу колонии до и после оккупации Москвы Наполео-ном. А степень эта весьма различалась, как различались отмеченные волны и слои эмигрантов. Пожалуй, не будет ошибочным сказать, что французская колония была наиболее пестрым конгломератом как в отношении состава, так и отношения к России, что не удивительно, если вспомнить о том, что общество самой Франции, как никакой другой европейской страны, претерпело радикальные изменения в конце XVIII в.

Наполеон оставался для них революционным деятелем и завоевателем. Расска-зывали, что князя Тюфякина, произнесшего во время обедни несколько слов на фран-цузском своему соседу, едва не линчевала толпа. Своим спасением он обязан полицей-скому, который, сделав вид, будто арестовывает его как шпиона, позволил ему бежать через черный ход [9]. Этот инцидент очень хорошо показал антифранцузскую атмо-сферу того времени. Конечно, многие французы были обеспокоены данной ситуацией. Например, в мае-июне 1812 г. французы, как, например, Домерг, режиссер француз-ского театра Москвы, запросили паспорта для выезда из России, однако многие из них не получили.

Прославились манией контрразведки директор полиции Москвы П. А. Ивашкин и генерал-губернатор Ф. В. Ростопчин. Согласно приказу от 12 июля 1812 г., следо-вало осуществить перепись всех иностранцев в Москве и Подмосковье с намерением изгнать всех неблагонадежных. Знаменитым стал случай с поваром графа Ростопчина Турне, сказавшим «наш император» в отношении Наполеона (что потом им отрицалось) и получившим двадцать ударов кнутом перед немедленной ссылкой в Тобольск. Легко представить себе тягостные настроения французов, пребывавших в России. Подобного же рода -- высечены и высланы в Сибирь -- случаи с Токе и Шнайдером, «предска-завшими», что Наполеон отобедает в Москве 15 августа. Российские власти, прежде всего в лице Ф. В. Ростопчина, в предоккупационное время действовали в соответствии с надвигавшейся угрозой войны. Все иностранцы, не имевшие российского подданства, подлежали «разбору» -- решению судьбы. На каждого «разбираемого» заводилась кар-точка, в которой были следующие пункты: имя, жена, дети, нация, какого сословия, имеет ли собственный дом, магазин, с какого времени в России, решение о его судьбе [4].

Помимо упомянутых книготорговцев, в ссылку на речное судно были отвезены давно осевшие французские торговцы, такие как Гутт, или Демонси, или Шарль Леконт да Лаво, бывший компаньоном библиотеки Аллара, ставший известным после войны своим «Путеводителем по Москве». Послевоенное письмо Ф. В. Ростопчина так пояс-няет его враждебность к французам: указанные лица состояли в «секте иллюминатов», пытавшихся организовать масонскую ложу в Москву, формирование которых было запрещено в конце правления Екатерины. Все ссыльные достигли Нижнего Новго-рода в добром здравии, где пробыли до 1814 г. Подобные действия, воспринимавшиеся французами как акт возмездия либо как взятие заложников, не были, однако, чем-то особенным для того времени: русские следовали примеру англичан, арестовывавших французов в момент объявления войны.

Вполне очевидно подавленное состояние духа московских французов при вступ-лении войск Наполеона, ведь уже длительный период они пользовались весьма благо-приятной для них ситуацией и боялись все это потерять. Чем ближе был Наполеон, тем чаще вспоминали о том, что «русские французы» были той же нации, что и «современ-ный Тамерлан». Изарн де Вильфор так описывает свои поступки в те дни: «Печальный опыт научил меня, что бегущий все теряет; сейчас был не тот случай, когда следовало прислушиваться к страхам <.. .> мое место было здесь, и я остался» [1, с. 43].

Множество иностранцев осталось в Москве из-за материальных соображе-ний, стремясь оградить свое имущество. И хотя большинство от прихода французов потеряло, сам район Кузнецкого моста и Лубянки, благодаря координированным дей-ствиям московских французов и французов наполеоновской армии, пострадал неизме-римо меньше других кварталов. Общими настроениями управляла мысль о том, что война закончилась и русские проиграли, с чем было сложно спорить ввиду вступления в Москву Наполеона. Ей и руководствовались книготорговцы Рисс и Сосэ, решившие спешно организовать процессию с передачей «ключей от Москвы» французским вла-стям. Первые же дни пребывания французских войск были для французов-резидентов гнетущими -- пожар быстро начал угрожать «французскому» кварталу. Московские французы попадали под перекрестный огонь обвинений в коллаборационизме с обеих сторон. Типографский рабочий Клод Гюе, публиковавший оккупационные проклама-ции французской армии, посчитал себя скомпрометированным и последовал за вой-сками Наполеона во время отступления, однако, будучи ограбленным в первый же день соотечественниками, вернулся и по возвращении русских в Москву не знал бед. Отно-шение к местным французам со стороны солдат чаще было следующим: «Что вы тут забыли? Здесь лишь предатели, эмигранты, отказавшиеся от нас» [10].

Живописно вспоминает об этих днях аббат Сюрюг: «.городской пожар про-должал свирепствовать <...>. Злополучные обитатели Слободы (французского предме-стья), гонимые с места на место пламенем, были вынуждены укрываться на кладбищах за пределами военного госпиталя, где также отнюдь не могли чувствовать себя в без-опасности. При виде этих несчастных, с бледностью и отчаянием на лицах, среди могил в отсветах пламени, могло показаться, что это призраки вышли из своих гробниц.» [14].

Особое место в истории Москвы и трагедии французской диаспоры заняли пред-ставители французской труппы, игравшей в городе. На их основе был открыт театр, занявший одну из частных площадок города в доме П. А. Позднякова. Всего было при-влечено не менее 13 исполнителей. Надо сказать, что все они, представ перед оккупа-ционными властями, изначально имели весьма непритязательный вид. Так, например, «весь костюм главного трагика состоял из старой военной шинели, наброшенной прямо на голое тело, и ополченческой шапки, поднятой им на улице», а «первый любовник» был одет в семинарский подрясник, имея на голове генеральскую треуголку с пыш-ными перьями [2].

Всего за месяц оккупации Москвы так называемый французский (наполеонов-ский) театр сыграл 11 спектаклей, которые имели большой успех и принесли не мень-шую прибыль. Были поставлены «Свадьба Фигаро», «Заира», «Три султанши» и др. [11, с. 223]. Сам Наполеон спектакли не посещал [7].

Представления шли до последних дней присутствия неприятельской армии в Москве. Как вспоминала актриса Л. Фюзи, «Мы играли до самого дня отъезда» [9].

Боясь наказания за сотрудничество, актеры покинули город с уходящими частями Великой армии. Их дальнейшая судьба была печальна.

Уход из Первопрестольной стал для всех актеров и их семей большим испыта-нием, а нередко и настоящей трагедией и тяжелой смертью. Так, одна из актрис труппы, оставляя Москву с двумя детьми, находилась на последнем месяце беременности. Пер-вого ребенка она в буквальном смысле потеряла во время переполоха в Вязьме, вто-рой -- погиб в пути от голода. Она же сама трагически умерла в Смоленске: ее при попытке войти в город ударил штыком французский солдат [2, с. 224]. При этом русское правительство не видело в артистах врагов. Какое-то время (если бы те решили вер-нуться) сохранялось в неприкосновенности даже положенное им жалование за первую половину 1812 г. в размере 36 тыс. руб. [5].

Единственным источником об убытии иностранцев из Москвы с отступлением армии Наполеона служит список, составленный по приказу графа Ф. В. Ростопчина по отвоеванию Москвы русскими. Он состоит из 71 имени, включая детей. Только 15 со всей очевидностью являлись французами. Приблизительно 50 человек, включая несовершеннолетних, были лишь французского происхождения. Первой, судя по всему, город покинула верхушка муниципалитета, скомпрометированная контактами с захват-чиками. Большая часть осталась, посчитав свои функции в его составе безобидными (соблюдение санитарных норм в Москве и попечительство над оставшимися жите-лями). Так, очевидно, рассудил Сенат, вынесший приговор лишь 11 французам (высылка в Сибирь или изгнание из страны). Прочие были оправданы и освобождены из-под аре-ста, осужденным же в дальнейшем приговор был смягчен.

Кампания 1812 г. обозначила конец блестящего, насыщенного периода в жизни французского сообщества Москвы -- в значительной степени трагичного, ввиду глу-боких причин, коренившихся и в самой неоднозначной природе французской колонии. Часть ее составляли люди, покинувшие Францию лишь в связи с революцией, но сохра-нявшие тесные культурные связи с родиной. Для французов оставалось возможным сохранять свою «национальную идентичность» на протяжении поколений. А потому «русские французы» не могли окончательно принять сторону их нового пристанища. Для многих их судьбы и судьба России еще не были неразрывно связаны. Те же, кто жил в Москве уже многие годы, покинули город при приближении Наполеона или, если оставались, в целом ничем себя не скомпрометировали. При этом 1812 г. стал годом, который заставил французов побыть не только учителями, но и учениками рус-ских и пересмотреть свои культурные и психологические априори. С другой стороны, русские, хотя граф Ф. В. Ростопчин изгнал французов с Кузнецкого моста и запретил вывески на французском языке, уже в 1814 г. приветствовали на этой же улице «преж-нее владычество французских мод». И бессмертное «Горе от ума», написанное спустя десять лет после событий 1812 г., -- наглядное тому свидетельство.

Список литературы

1. Аскиноф С. Московские французы в 1812 году. От московского пожара до Бере-зины. М.: Кучково поле, 2012. 188 с.

2. Бескин Э. М. История русского театра. М.; Л.: Гос. изд-во, 1928. Ч. I. 239 с.

3. Загрязкина Т. Ю. Следы Франции в России // Вестник МГУ Серия 19. Линг-вистика и межкультурная коммуникация. 2009. № 3. URL: http://lit-prosv.niv. ru/lit-prosv/articles-fra/zagryazkina-sledy-francii-v-rossii.htm (дата обращения: 12.07.2021).

4. Московские французы. Нашествие европейцев // Livejournal.com. URL: https:// bettybarklay.livejournal.com/145058.html (дата обращения: 22.08.2021)

5. Погожев В. П. Столетие организации Императорских Московских театров (Опыт исторического обзора). СПб.: Изд-е Дирекции Императорских театров, 1906. Вып. I. Кн. 1. 388 c.

6. Ржеуцкий В. С. Французское землячество и католическая церковь в Москве в конце XVIII века // Cahiers du Monde russe. Octobre-dbcembre 2000. № 41/4. P. 615-628. URL: https://halshs.archives-ouvertes.fr/halshs-00154159v2/file/Eglise_ vr_site.pdf (дата обращения: 02.10.2021).

7. Рэй М.-П. Страшная трагедия. Новый взгляд на 1812 год. М.: Политическая энциклопедия, 2015. 316 с.

8. Указ Ее Императорского Величества Самодержицы Всероссийской, из Пра-вительствующего Сената, 14 февраля 1793 года. О расторжении отношений с Францией... // Hisdoc.ru. URL: http://hisdoc.ru/laws/17065/ (дата обращения: 17.08.2021).

9. Французы в России: 1812 год по воспоминания современников-иностранцев: в 3 ч. М.: ГПИБ, 2012. Ч. 1-2. 736 с.

10. Шатне Мадлен дю. Жан Батист де Траверсе, министр флота Российского / пер. М. Л. Андреев. М.: Наука, 2003. URL: https://coollib.com/b/283288/read (дата обращения: 02.11.2021).

11. Dufay C. L'histoire mouvementbe de la communautb frangaise de Moscou // Russieinfo. com. URL: http://www.russieinfo.com/l%E2%80%99histoire-mouvementee-de-la- communaute-francaise-de-moscou-2017-04-03 (дата обращения: 09.09.2021).

12. Les francais en Russie et les russes en France. Ancien regime -- l'emigration -- les invasions / par L. Pingaud // Gallica.bnf.fr. URL: https://gallica.bnf.fr/ark:/12148/ bpt6k5758242k/f501.image (дата обращения: 08.09.2021).

13. Remy Chamousset. Les bmigres frangais en Russie, 1789-1815. Histoire. 2011. HAL Id: dumas-00625408. URL: https://dumas.ccsd.cnrs.fr/dumas-00625408 (дата обра-щения: 21.09.2021).

14. Rjeoutski V. Les «Frangais russes» a Moscou en 1812: images de l'ennemi et destin d'une communautb d'bmigres // Revue des btudes slaves. 2012. T. 83. № 4. P. 945-959. https://doi.org/10.3406/slave.2012.8286

References

1. Askinof S. Moskovskie frantsuzy v 1812 godu. Ot moskovskogo pozhara do Bereziny [The Moscow French in 1812. From the Moscow's fire to Berezina]. Moscow, Kuchkovo pole Publ., 2012. 188 p. (In Russian)

2. Beskin E. M. Istoriia russkogo teatra [History of the Russian theater]. Moscow, Leningrad, Gosudarstvennoe izdatel'stvo Publ., 1928. Part I. 239 p. (In Russian) Zagriazkina T. Iu. Sledy Frantsii v Rossii [Traces of France in Russia]. Vestnik MGU. Series 19. Lingvistika i mezhkul'turnaia kommunikatsiia [Linguistics and intercultural communication], 2009, no 3. Available at: http://lit-prosv.niv.ru/lit-prosv/articles-fra/ zagryazkina-sledy-francii-v-rossii.htm (accessed 12 July 2021). (In Russian) Moskovskie frantsuzy. Nashestvie evropeitsev [Moscow French. Invasion of the Europeans]. In: Livejournal.com. Available at: https://bettybarklay.livejournal. com/145058.html (accessed 22 August 2021). (In Russian)

3. Pogozhev V. P. Stoletie organizatsii Imperatorskikh Moskovskikh teatrov (Opyt istoricheskogo obzora) [Centenary of the organization of Imperial Moscow Theaters (Historical review experience)]. St. Petersburg, Izdanie Direktsii Imperatorskikh teatrov Publ., 1906. Vol. I. Book 1. 388 p. (In Russian)

4. Rzheutskii V. S. Frantsuzskoe zemliachestvo i katolicheskaia tserkov' v Moskve v kontse XVIII veka [The French community and the Catholic Church in Moscow at the end of the 18^th century]. In: Cahiers du Monde russe. Octobre-decembre, 2000, no 41/4, pp. 615-628. Available at: https://halshs.archives-ouvertes.fr/halshs-00154159v2/file/ Eglise_vr_site.pdf (accessed 02 October 2021). (In Russian)

5. Rei M.-P. Strashnaia tragediia. Novyi vzgliad na 1812 god [Terrible tragedy. A new look at 1812]. Moscow, Politicheskaia entsiklopediia Publ., 2015. 316 p. (In Russian) Ukaz Ee Imperatorskogo Velichestva Samoderzhitsy Vserossiiskoi, iz Pravitel'stvuiushchego Senata, 14 fevralia 1793 goda. O rastorzhenii otnoshenii s Frantsiei... [Decree of Her Imperial Majesty the Autocrat of All-Russia, from the Governing Senate, February 14, 1793. On the termination of relations with France...]. In: Hisdoc.ru. Available at: http://hisdoc.ru/laws/17065/ (accessed 17 September 2021). (In Russian)

6. Frantsuzy v Rossii: 1812 godpo vospominaniia sovremennikov-inostrantsev: v 3 ch. [The French in Russia: 1812 according to the memoirs of foreign contemporaries: at 3 parts]. Moscow, GPIB Publ., 2012. Parts 1-2. 736 p. (In Russian)

7. Shatne Madlen diu. Zhan Batist de Traverse, ministr flota Rossiiskogo [Chatenet Madeleine du. Jean Baptiste de Traversay, Minister of the Russian Navy], translated by M. L. Andreev. Moscow, Nauka Publ., 2003. Available at: https://coollib. com/b/283288/read (accessed 02 November 2021). (In Russian)

8. Dufay C. L'histoire mouvementde de la communautd frangaise de Moscou [The turbulent history ofthe French community in Moscow]. In:Russieinfo.com. Available at: http://www.russieinfo.com/l%E2%80%99histoire-mouvementee-de-la-communaute- francaise-de-moscou-2017-04-03 (accessed 09 September 2021). (In Russian)

9. Les francais en Russie et les russes en France. Ancien regime -- l'emigration -- les invasions [The French in Russia and the Russians in France. Ancient regime -- emigration -- invasions], by L. Pingaud. In: Gallica.bnf.fr. Available at:https:// gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k5758242k/f501.image (accessed 08 September 2021). (In France)

Размещено на Allbest