Погребения с вооружением и конской уздой Юлдашевского могильника в лесостепи Южного Приуралья

Наконечников копий и боевых ножей найдено в одинаковом количестве - по 10 экз. Причём в двух погребениях (п. № 60 и 64) наконечники копий выступали единственным предметом вооружения, что указывает на самостоятельность и значимость копья как вида вооружения. Такая же картина наблюдается и в погребениях со стрелами. Этого не скажешь о боевых ножах и кинжалах, которые на данном могильнике всегда фиксируются совместно с каким-либо другим видом оружия. Скорее всего, они играли вспомогательную роль. Учитывая, что и боевые ножи, и кинжалы сосредоточены вместе с наконечниками стрел (табл. 2, вероятно, главной задачей вооружённого воина было удержать или поразить цель на расстоянии и при необходимости воспользоваться оружием ближнего боя.

Конская узда обнаружена только с костяками, в инвентаре которых есть либо предметы ближнего, либо дальнего боя. В то же время, находки конской узды в некрополях пьяноборской культуры нельзя соотносить исключительно с комплексом вооружения. Например, в п. № 222 и 305 могильника Ныргында I узда вообще обнаружена с элементами костюма [7, с. 29, 37]. Аналогичная ситуация характерна и для погребений 1-М вв. н. з. Тарасовского могильника: п. № 610, 611, 688, 1059 и др. [12, с. 260, 293, 436].

Наименее популярным оружием являлся кинжал, так как кинжалы эпохи железа на Южном Урале являются типично сарматским оружием и широкого распространения в пьяноборской культуре не получили. На все известные могильники приходится 11 находок кинжалов разных типов. Чего не скажешь о гораздо большей распространённости боевых ножей.

К сожалению, кинжал из п. № 75 идентифицируется только по отчётным данным: с плохо сохранившимся прямым перекрестием и, по-видимому, кольцевым навер- шием (рис. 3: 1) [5, с. 63]. Описать его не представляется возможным, поэтому в работе он учитывается только как количественный показатель. С другой стороны, кинжал из п.№85 имеет кольцевое навер- шие, прямое брусковидное перекрестие и прямую рукоять. Особенностями данного кинжала являются его вытянуто-треугольный клинок, на поверхности которого фиксируются два дола, идущих от перекрестия и заканчивающихся у начала нижней трети клинка (рис. 3: 2).

Рис. 4. Наконечники стрел из погребений Юлдашевского могильника:

1-10 - п. № 128; 11-15 - п. № 32; 16 - п. № 30; 17-18 - п. № 91; 19 - п. № 24; 2022 - п. № 47; 23-26 - п. № 59; 1-10 - бронза; 11-19 - кость; 20-26 - железо

Так или иначе, кинжалы с кольцевым навершием и прямым перекрестием получают наибольшее распространение в среднесарматской культуре. Самые поздние находки датируются концом II - началом III в. н. э. [9, с.123-125].

Наконечники стрел в колчанах представлены: 1) только костяными - 10 погребений; 2) только железными - 3 погребения; 3) только бронзовыми - 2 погребения; 4) костяными и железными с преимуществом костяных - 4 погребения; 5) костяными и железными с преимуществом железных - 4 погребения; 6) железными и бронзовыми в равном количестве - 1 погребение; 7) бронзовыми, железными и костяными с преобладанием последних - 2 погребения (табл. 2).

Таблица 2 Соотношение видов наконечников стрел в колчанах

В количественном соотношении преобладают колчаны до 10 наконечников стрел - 13 погребений; 10-20 наконечников стрел - 11 погребений; более 20 наконечников стрел - 2 погребения (табл.2). Причём погребения с наибольшим количеством наконечников стрел - № 2 и 68 - диаметрально противоположны друг другу по качественному составу сопутствующих предметов вооружения. Кроме наконечников стрел в погребении № 2 обнаружены: рамчатая пряжка, боевой нож, нож, умбоновидная пряжка, 3 бронзовые обоймочки, железные удила со стержневыми псалиями, наконечник копья, круглые пластинчатые пряжки. С другой стороны, погребение № 68 не так богато на количество сопутствующих находок. Вместе с наконечниками стрел там найдены только 3 бронзовые обоймочки и 2 пластинчатые пряжки.

Что касается древкового оружия, то оно представлено наконечниками копий в количестве 10 экземпляров. Как уже говорилось ранее, копьё могло выступать как самостоятельным видом вооружения (п. № 60 и 64), так и в совокупности с боевым ножом, луком, уздой (п. № 2, 3, 36, 59, 69, 70, 75, 128) (табл. 3).

Таблица 3. Распределение предметов вооружения по погребениям Юлдашевского могильника

Как и лук со стрелами, копьё можно считать универсальным орудием. Полифункциональность копья заключается в удержании и поражении противника на расстоянии. А.М. Белавин и Н.Б. Крыласова полагают, что для копья как боевого оружия важно было вывести противника из строя любым способом. Если говорить об охоте, то здесь необходимо обязательно убить зверя, чтобы избежать поисков подранка [13, с. 69]. Более того, в местах преимущественного проживания крупной дичи, а это лесная и лесостепная зоны, длина копья должна была быть максимально приемлемой как для поражения врага или добычи на расстоянии, так и для продуктивного использования копья в условиях плотной залесенности территории.

Свидетельства применения копья на охоте сохранились в разных изобразительных и письменных источниках. На кинжале VIV вв. до н. э. из кургана № 4 погребения № 2 Филипповского комплекса, сохранилась сцена охоты, где изображён всадник, пронзающий копьём кабана [14, с. 98]. В галерее Дориа-Памфили г. Рима сохранился саркофаг, датирующийся 170-180 гг. н. э., где изображён миф о Мелеагре. Одним из центральных сюжетов композиции является охота с копьём на кабана [15, с. 312].

В трактате древнегреческого философа Ксенофонта (V-IV вв. до н. э.) «Синегети- ка» сказано, что копья для охоты на кабана должны иметь широкие, острые наконечники, длиной с пять ладоней [16, с. 73]. На римской чаше из музея Бонна зафиксирована сцена охоты, где всадник, вооружённый копьем, преследует кроликов [17, с. 15]. Копьё применялось и гладиаторами-венаторами в боях на арене. Об этом свидетельствует одна из мозаик Большого дворца в Константинополе [18, рис. 107]. Найдена мозаика с изображением всадника-копьеносца, охотящегося на оленей [19, рис. 18].

Данные этнографии также демонстрируют то, что копьё являлось одним из самых распространённых видов оружия у охотников. Цель применения копья на охоте - поражение крупного зверя.

В охоте на медведя тунгусы, маньчжуры и нивхи упирали основание древка копья под углом в землю, придерживая ступнёй. Медведь фактически сам убивал себя, наваливаясь всем телом на остриё [20, с. 65-66].

Амурские нанайцы представляли себе хозяина лесов и гор Онку в виде человека средних лет, живущего среди скал в горах или местах с каменистыми россыпями. Вооружён Онку копьём, стрелами и пешнёй [21, с. 39].

При исследовании встречаемости определённых видов вооружения и конской узды в погребениях выделяются следующие наборы (табл. 3): 1) лук; 2) узда+лук+копьё+боевой нож; 3) узда+лук+боевой нож; 4) узда+лук+копьё; 5) лук+копьё+боевой нож; 6) копьё; 7) узда+лук+копьё+кинжал; 8) узда+лук+кинжал; 9) узда+лук; 10) лук+-боевой нож.

Наиболее стабильный результат даёт набор, состоящий просто из лука - 11 погребённых. Четырём другим погребённым присущ набор, состоящий из удил, лука и боевого ножа. Ещё для трёх характерным является набор, включающий удила, лук, копье и боевой нож. На 10 остальных костяков приходится целых 7 оружейных наборов.

Данные табл. № 4 демонстрируют: 1) «полный набор» вооружения пьяноборского мужчины, погребённого в Юлдашевском могильнике - это удила, лук, копьё и боевой нож; 2) в 9 из 10 оружейных наборов фиксируются наконечники стрел - то есть лук; 3) проявляются два самостоятельных предмета вооружения - лук и копьё; 4) набор вооружения почти каждого третьего погребённого отличался друг от друга; 5) в 6 из 10 наборов встречается конская узда. Последний пункт вызывает наибольший интерес, так как 11 погребённых из 28 могли быть всадниками.

Таблица 4. Соотношение оружейных наборов Юлдашевского могильника

При этом каждый из всадников был обязательно вооружён луком. Из 17 условно пеших воинов 15 были также вооружены луком. Таким образом, лук почти одинаково широко использовался как всадниками, так и пешими воинами.

Хронология погребений с предметами вооружения Юлдашевского могильника также требует детального осмысления. В первую очередь нужно отметить, что в специальной литературе [8] устоялась точка зрения о смене бронзовых наконечников стрел на железные в пределах III-II вв. до н. э. [22, с.95]. Последние исследования О.И. Куринских по колчанным наборам из могильника Покровка также подтверждают эту дату [23, с. 51]. Однако, как отмечалось ранее, Б.Б. Агеевым логично обосновано, что смена наконечников стрел с бронзовых на железные могла запаздывать [3, с. 74]. С этой точкой зрения солидарен и Р.Р. Саттаров. Совместно с С.Э. Зубовым на материалах Кипчаковского I могильника ими было доказано, что бронзовые наконечники стрел в пьяноборской культуре могли доживать до рубежа эр. [24, с. 76].

Погребения только с бронзовыми наконечниками стрел фиксируются в юго-восточной части могильника, вплотную друг к другу: № 128 и 130 (рис. 5). Их можно отнести к самым ранним. К переходному времени - рубеж эр - относятся п. № 16, 85 и 118. В полутора метрах от п. № 128 и 130 находится погребение № 118, где в колчане есть и бронзовые, и железные наконечники стрел (рис. 5). У западного края раскопа расположено п. № 85, где вообще найдены все виды наконечников стрел. Оно также относится к переходному времени.

В погребении № 118 найдена кругло- рамчатая бесщитковая железная пряжка с подвижным язычком. Её упоминание здесь не случайно, так как хронологические рамки появления этих пряжек определены Р.Д. Голдиной I в. н. э. по аналогии с Кавказом [7, с. 64]. Вероятно, такая датировка преждевременна, так как круглорамчатые железные пряжки с подвижным язычком известны и в памятниках позднего этапа скифской культуры и отнесены к концу IV - первой половине III в. до н. э. [25, с. 208]. Начало их широкого распространения отнесено Н.Е. Берлизовым к концу II - середине I в. до н. э. [26, с. 176]. Соседние погребения не дают выразительного в хронологическом плане инвентаря, планиграфически п. № 118 ближе к погребениям только с бронзовыми наконечниками стрел, что может натолкнуть на мысли о его удревнении, но не омоложении.

Сложность описанной ранее ситуации добавляет нахождение в п. № 16 бронзовых, и железных наконечников стрел вместе с ажурной круглой пластинчатой сюльгамой [5, рис. 4: 23]. Она же датирована В.Ф. Генингом, как и все сюльгамы, I-II вв. [27, табл. VI-2]. Такая же была обнаружена в могильнике Чеганда II и близкие ей известны также из Ныргындинского I и Ново- Сасыкульского могильников [7, с. 53].

Малая хронологическая информативность набора погребального инвентаря вообще не позволяет установить точную хронологию для следующих многих погребений с оружием: № 2, 3, 38, 47, 59, 66, 68, 70, 75, 79 и 107. Тем не менее, они из-за наличия в некоторых из них железных наконечников стрел не могут датироваться раньше I в. до н. э. Необходимо обратить внимание на то, что большинство из них находятся в северо-западной части могильника. Лишь одно - п. № 107 - по планиграфии находится между погребением переходного времени (№ 118) и погребениями с железными наконечниками стрел (рис. 5).

Рис. 5. Планиграфия погребений с предметами вооружения в Юлдашевском могильнике.

А. Цветом отмечены: черным - погребения раннего времени (с бронзовыми наконечникам стрел); в черно-белую клетку - погребения переходного периода (бронзовые и железные наконечники стрел); в темно-серую клетку - погребения заключительного этапа существования могильника (только с железными наконечниками стрел). План составлен А.Х. Пшеничнюком

В некоторых случаях хронологические рамки погребений с вооружением могут быть растянуты на несколько веков. Особенно это касается погребений, в которых найдены бронзовые пряжки с неподвижным крючком. Например, в п. № 4 встречена застёжка с неподвижным крючком, относящимся к типу 2 (I в. н. э.) по Р.Д. Голдиной [28, с. 155]. Однако бронзовые застёжки с неподвижным крючком появились в Прикамье в I в. до н. э. и использовались вплоть до II в. н. э. [29, с.46].

Точные хронологические рамки удалось установить для погребений № 64 и 75. В них найдены: а) п. № 64 - бусина из стекла с металлической прокладкой (тип 4 по Р.Р. Саттарову) - I-II в. н. э. [24, с. 114]; б) стеклянная бусина усечённо-биконической формы из глухого голубого стекла в п. № 75 - I в. н. э. [Там же].

Из всего вещевого инвентаря п. № 85 наиболее показательным в качестве хроно-индикатора является бронзовая умбоновидная пряжка с дужкой, которая, по мнению В.Ф. Генинга, относится к I в. н. э. [29, рис. 20: 51]. Этой датировке не противоречат последние теоретические выкладки Р.Д. Голдиной и В.А. Бернц на данную тему [30, рис. 6: 1].

Таким образом, погребения № 128 и 130 можно отнести к самым ранним погребениям с предметами вооружения Юлдашевского могильника. Для них характерно наличие бронзовых наконечников стрел, боевого ножа и копья. К погребениям переходного времени относятся № 16, 85 и 118.

В них встречаются принадлежности конской упряжи, лук и кинжал. Основная часть остальных погребений концентрируется ближе к северо-западной части могильника и связана с последним этапом его существования. Об этом факте может говорить концентрация могил вокруг погребений, где в колчанах присутствуют только железные наконечники стрел (рис. 5). С этой группой погребений связаны все известные виды вооружения Юлдашевского могильника, а также и «полный набор вооружения», что отмечалось ранее.

Планиграфия погребений с предметами вооружения также показала, что могильник расширялся от юго-восточного угла к северо-западному (рис. 5). Одной из особенностей Юлдашевского могильника является то, что мужские погребения составляют значительную часть всех погребений в северо-западной части некрополя.

вооружение могильник пьяноборский

Заключение

Таким образом, статистические данные говорят об отсутствии специализированных воинов у группы пьяноборского населения, оставившей данный некрополь. Большая часть из погребённых сопровождается разнообразными набором вооружения. У 11 погребённых фиксируется устойчивый набор вооружения, состоящий только из лука. В остальных случаях наблюдаются единичные сочетания копья, лука, кинжала, узды и боевого ножа. При этом на 131 погребение приходится всего 28 погребений с вооружением, которые и без того растянуты хронологически. Эти же материалы свидетельствуют о существенном отличии пьяноборского комплекса вооружения от сарматского: отсутствие мечей и единичность кинжалов. Не следует исключать наличия в пьяноборской среде предметов вооружения, которые могли не сохраниться до нашего времени: деревянные дубины, рогатины и т. д.

Похоже на то, что половина из погребённых в Юлдашевском могильнике были простыми охотниками, которые немногим могли противостоять возможному противнику. Таким противником, судя по работам Д.Г. Бугрова, вполне могли происходить локальные конфликты внутри пьяноборского общества. Материалы Тойгузинского II городища наглядно продемонстрировали массовое применение пьяноборских костяных наконечников стрел, направленных против своих же воинов [31, с. 136]. Со стороны степи в это время наблюдается относительная стабильность, связанная с уходом кочевников с территории дёмско-бельского языка [32, с. 376].

Похожая ситуация относительно популярности конкретных предметов вооружения наблюдается в оружейных наборах кара-абызской археологической культуры. Из 635 погребений Охлебининского могильника выделено 200 с предметами вооружения [2, с. 109]. Располагая гораздо большей выборкой, С.Э. Зубов доказал, что среди кара-абызцев луком пользовались также почти все погребённые мужчины [Там же, с. 110]. Далее по популярности идет копье - встречается в более чем в половине воинских могил. Погребения с удилами составляют 39,5 % (79 п.) от всех погребений с оружием. Следующими по массовости идут боевые ножи - 38 погребений из 200. Остальные предметы клинкового оружия - мечи, кинжалы и палаши представлены крайне незначительно [Там же, с. 108-116]. Разумеется, корректнее было бы сравнивать оружейные наборы пьяноборской культуры на примере материалов Тарасовского и Охлебининского или Кушулевского III и Ново-Сасыкульского могильников. Однако анализ оружейных наборов даже такого сравнительного небольшого некрополя как Юлдашевский показал: 1) популярность лука у пьяноборцев была такой же, как и у кара-абызцев; 2) распространение удил среди погребений с оружием примерно соответствует пропорции 1:3; 3) копья имели большее распространение в кара-абызской среде; 4) боевые ножи встречаются в мужских погребениях с вероятностью 1:5; 5) количество кинжалов также незначительно - 6 экз. [Там же, с. 117-122].

Список литературы

1. Иванов В.А. Вооружение и военное дело финно-угров Приуралья в эпоху раннего железа. М.: Наука, 1984. 87 с.

2. Зубов С.Э. О военной структуре среднебельских племён раннего железного века (по материалам Охлебининского могильника) // Уфимский археологический вестник. 2012. Вып. 12. С. 108-123.

3. Агеев Б.Б. Пьяноборская культура. Уфа: БНЦ УрО РАН, 1992. 140 с.

4. Рындина О.М., Боброва А.И., Ожередов Ю.И. Ханты салымского края: культура в археолого-этнографической ретроспективе. Томск: Изд-во ТГУ, 2008. 412 с.

5. Пшеничнюк А.Х. Юлдашевский могильник // Археологические работы в низовьях Белой: сб. науч. ст. / отв. ред. А.Х. Пшеничнюк. Уфа: ИИЯЛ БФАН СССР, 1986. С. 45-94.

6. Голдина Р.Д., Сабиров Т.Р, Сабирова Т.М. Погребальный обряд Тарасовского могильника I-V вв. на Средней Каме. Казань; Ижевск: Удмурт, гос. ун-т, 2015. Т 3. 297 с.

7. Голдина Р.Д., Красноперов А.А. Ныргындинский I могильник II-III вв. на Средней Каме. Ижевск: Удмурт, гос. ун-т, 2012. 364 с.

8. Мошкова М.Г. О раннесарматских втульчатых стрелах // Краткие сообщения института археологии. 1962. № 89. С. 77-82.

9. Скрипкин А.С. Азиатская Сарматия. Проблемы хронологии и её исторический аспект. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1990. 300 с.

10. Красноперов А.А. К вопросу о хронологии пьяноборской культуры: заметки к констатации ответа // Археология евразийских степей. 2009. Вып. 10. С. 92-105.

11. Зубов С.Э., Саттаров Р.Р. Наконечники стрел пьяноборской культуры как хронологические маркеры (по материалам погребальных комплексов Кипчаковского I курганно-грунтового могильника) // XXI Уральское археологическое совещание: материалы Всерос. науч. конф. с междунар. участием / под ред. А.А. Выборнова. Самара: Изд-во СГСПУ, 2018. С. 210-214.

12. Голдина Р.Д. Тарасовский могильник I-V вв. на Средней Каме. Ижевск: Ижевская респ. тип., 2003. Т 2. 722 с.

13. Белавин А.М., Крыласова Н.Б. Орудия охоты средневекового Предуралья (археологический очерк) // Гуманитарные аспекты охоты и охотничьего хозяйства. 2017. № 3. С. 66-80.

14. Яблонский Л.Т. Сокровища сарматских вождей (материалы раскопок Филипповских курганов). Оренбург: Димур, 2008. 144 с.

15. Lorenz K. The death of Meleager on Roman sarcophagi. In: Life, death and representation: some new work on Roman sarcophagi // Millenium-Studien. 2011. No. 2. Pp. 305-332.

16. Xenophon, Cynegetica, X. Xenophon and Arrian On Hunting. Warminster: Aris & Phillips Ltd, 1999. 208 p.

17. Ginsburg M. Hunting scenes on Roman glass in the Rheinland. 1941. No. 2. Pp. 3-31.

18. Westbrook B. An Architectural Interpretation of the Early Byzantine Great Palace in Constantinople, from Constantine I to Heraclius. Dr. phil. sci. diss. Perth, 2013.

19. Trilling J. The Soul of the Empire: Style and Meaning in the mosaic pavement of the Byzantine Imperial Palace in Constantinople // Dumbarton oaks paper. 1989. Vol. 43. Pp. 27-72.

20. Гвоздев Р.В. Традиционное оружие ближнего боя у тунгусо-маньчжуров и нивхов (по материалам середины XIX-XX вв.) // Siberian Studies. 2014. Vol. 2. Pp. 63-79.

21. Старцев А.Ф. Этнические представления тунгусо-манчжуров о природе и обществе. Владивосток: Дальнаука, 2017. 232 с.

22. Хазанов А.М. Очерки военного дела сарматов. М.: Наука, 1971. 172 с.

23. Куринских О.И., Куринских О.И. Наконечники стрел ранних кочевников Левобережного Илека VI--I вв. до н. э. (по материалам могильников у с. Покровка) // Российская археология. 2011. № 3. С. 42-54.

24. Саттаров Р.Р. Импортные предметы в пьяноборской культуре (конец II в до н. э. - II в. н. э.): дис. ... канд. ист. наук: 07.00.06. Казань, 2019. 324 с.

25. Пеляшенко К.Ю. Древности III-I вв. до н. э. лесостепного Подонцовья // Археологія і давня історія України. 2018. Вип. 2. C. 204-218.

26. Берлизов Н.Е. Ритмы Сарматии. Савромато-сарматские племена Южной России в VII в. до н. э. - V в. н. э. Краснодар: КГУКИ: Парабеллум, 2011. 320 с.

27. Генинг В.Ф. История населения удмуртского Прикамья в пьяноборскую эпоху. Ч. 2. Археологические памятники чегандинской культуры // Вопросы археологии Урала. 1971. Вып. 11. C. 1-158.

28. Голдина Р.Д. Застёжки с крючком Тарасовского могильника // Поволжская археология. 2018. № 1. С. 150-177.

29. Генинг В.Ф. История населения удмуртского Прикамья в пьяноборскую эпоху. Ч. 1. Чегандинская культура (III в. до н. э. - II в. н. э.) // Вопросы археологии Урала. 1970. Вып. 10. С. 3-224.

30. Голдина Р.Д., Бернц В.А. Хронология погребений I-II вв. Тарасовского могильника // Поволжская археология. 2016. № 1. С. 41-89.

31. Бугров Д.Г. Поселения пьяноборской культуры в Икско-Бельском междуречье: дис. ... канд. ист. наук: 07.00.06. Казань, 2006. 351 с.

32. Овсянников В.В. Культурно-исторические процессы в лесостепном Предуралье в середине I тыс. до н. э. - середине I тыс. н. э. // Труды IV Всероссийского археологического съезда в Казани / отв. ред. А.Г. Ситдиков, Н.А. Макаров, А.П. Деревянко. Казань: Отечество, 2014. С. 375-377.

References

1. Ivanov V.A. Weapons and military affairs of the Finno-Ugric peoples of the Urals in the early iron era. M: Nauka, 1984. (In Rus.)

2. Zubov S.E. On the military structure of the Middle Belian tribes of the early Iron Age (based on materials from the Okhlebininskiy burial ground). Ufa archaeological bulletin, vol. 12, pp. 108-123, 2012. (In Rus.)

3. Ageev B.B. The Pyanobor culture. Ufa: BSC URD RAS, 1992. (In Rus.)

4. Ryndina O.M., Bobrova A.I., Ozheredov Yu.I. Khanty ofthe Salym region: culture in an archaeological and ethnographic retrospective. Tomsk, TSU, 2008. (In Rus.)

5. Pshenichnyuk A.H. Yuldashevskiy burial ground. In A.H. Pshenichnyuk edition. Archeological works in lower Belaya river: collection of scientific articles. Ufa: IHLL BDAS USSR, 1986: 45-94. (In Rus.)

6. Goldina R.D., Sabirov T.R., Sabirova T.M. Funeral rite of the Tarasovsky burial ground IV centuries on the Middle Kama. Ch. III. Kazan, Izhevsk, Udmurt State University, 2015. (In Rus.)

7. Goldina R.D., Krasnoperov A.A. Nyrgyndinskiy I burial ground II-III AD on the middle Kama. Izhevsk, Udmurt university, 2012. (In Rus.)

8. Moshkova M.G. About early Sarmatian socketed arrows. Brief reports of the Institute of Archeology, no. 89, pp. 77-82, 1962. (In Rus.)

9. Skripkin A.S. Asian Sarmatia. Problems of chronology and its historical aspect. Saratov: publ. Saratov State University, 1990. (In Rus.)

10. Krasnoperov A.A. On the question of the chronology of the Pianobor culture: notes on the statement of the answer. Archeology of the Eurasian steppes, vol. 10, pp. 92-105, 2009. (In Rus.)

11. Zubov S.E., Sattarov R.R. Arrowheads of the Pianobor culture as chronological markers (based on materials from the burial complexes of the Kipchakov I Kurgan-ground burial ground). In A.A. Vybornov ed. XXI Ural Archaeological Meeting. Materials of the All-Russian scientific conference with international participation. Samara: Izd-vo SGSPU, 2018: 210-214. (In Rus.)

12. Goldina R.D. Tarasovskiy burial ground I-V AD on the middle Kama. Ch. II. Izhevsk: Izhevskaya resp. tip., 2003. (In Rus.)

13. Belavin A.M., Krylasova N.B. Hunting tools of the medieval Cis-Urals (archaeological sketch). Humanitarian aspects of hunting and game management, № 3, pp. 66-80, 2017. (In Rus.)

14. Yablonskiy L.T. Treasures of the Sarmatian leaders (Excavation materials of the Filippovskiye kurgans). Orenburg, Dimur, 2008. (In Rus.)

15. Lorenz K. The death of Meleager on Roman sarcophagi. In: Life, death and representation: some new work on Roman sarcophagi. Millenium-Studien, no. 2, pp. 305-332, 2011. (In Engl.)

16. Xenophon, Cynegetica, X. Xenophon and Arrian on Hunting. Warminster: Aris & Phillips Ltd, 1999. (In Engl.)

17. Ginsburg M. Hunting scenes on Roman glass in the Rheinland, no. 2, pp. 3-31, 1941. (In Engl.)

18. Westbrook B. An Architectural Interpretation of the Early Byzantine Great Palace in Constantinople, from Constantine I to Heraclius. Dr. phil. sci. diss. Perth, 2013. (In Engl.)

19. Trilling J. The Soul of the Empire: Style and Meaning in the mosaic pavement of the Byzantine Imperial Palace in Constantinople. Dumbarton oaks paper, vol. 43, pp. 27-72, 1989. (In Engl.)

20. Gvozdev R.V. Traditional melee weapons among the Tungus-Manchus and Nivkhs (based on materials from the middle of the 19th-20th centuries). Siberian Studies, no. 2, pp. 63-79, 2014. (In Rus.)

21. Startsev A. F Ethnic views of the Tungus-Manchus about nature and society. Vladivostok: Dal'nauka, 2017. (In Rus.)

22. Hazanov A.M. Essays about the warfare of the Sarmatians. M: Science, 1971. (In Rus.)

23. Kurinskikh O.I. Arrowheads of the early nomads of the Left Bank Ilek, 6th - 1st centuries. BC. (based on materials from burial grounds near the village of Pokrovka). Russian archeology, № 3, pp. 42-54, 2011. (In Rus.)

24. Sattarov R.R. Imported items in the Pianobor culture (late 2nd century BC - 2nd century AD). Cand. hist. sci. diss. Krasnodar. Kazan, 2019. (In Rus.)

25. Pelyashenko K.Yu. Antiquities of the III-I centuries. BC e. forest-steppe Podontsovye, № 2, pp. 204218, 2018. (In Rus.)

26. Berlizov N.E. Rhythms of Sarmatia. Sauromato-Sarmatian tribes of southern Russia in VII v. BC. - V AD. Krasnodar: KGUKI, Parabellum, 2011. (In Rus.)

27. Gening V.F The history of the population of the Udmurt Kama region in Pianoborsk era. Ch. 2. Archeological objects of the chegandinskaya culture, vol. 11, pp. 1-158, 1971. (In Rus.)

28. Goldina R.D. Clasps with a hook from the Tarasov burial ground. Volga archeology, № 1, pp. 150177, 2018. (In Rus.)

29. Gening V.F. The history of the population of the Udmurt Kama region in Pianoborsk era. Ch. 1: Chegandinskaya culture (III BC - II AD.) Archeological issues of the Urals, vol. 10, pp. 3-224, 1970. (In Rus.)

30. Goldina R.D., Bernc V.A. Chronology of burials of the AD 1 - 2. Tarasovsky burial ground. Volga archeology, no. 1, pp. 41-89, 2016. (In Rus.)

31. Bugrov D.G. Settlements of the Pianobor culture in the Iksko-Belsk interfluve. Cand. hist. sei. diss. Krasnodar. Kazan, 2006. (In Rus.)

32. Ovsyannikov V.V. Cultural and historical processes in the forest-steppe Cis-Urals in the middle of the 1st millennium BC - the middle of the 1st millennium AD. In A. G. Sitdikov, N. A. Makarov, A. P Derevyanko edition. Proceedings of the IV (XX) All-Russian Archaeological Congress in Kazan. Kazan, 2014: 375-377 (In Rus.)

Размещено на Allbest.ru