Отношение Церкви и государства на Востоке и Западе

Размещено на http://www.Allbest.Ru/

Приднестровский государственный университет им. Т.Г. Шевченко

Институт государственного управления права и социально-гуманитарных наук

Кафедра истории

Направление 6.44.03.05. «Педагогическое образование»

Реферат

на тему:

Взаимоотношения государства и Церкви на Востоке и Западе

Выполнил Сободянский А.

Студент ИГ18ВР62ИС

Проверила: ст. преп. Царан Т.И

Тирасполь, 2023

Церковь и государство в Византийской империи

Для современного Российского государства нет более важного вопроса, чем его духовно-нравственные основания, так как именно они формируют ценности традиционной русской культуры. Как известно, именно в Византии Древняя Русь увидела воплощение этих ценностей и получила целый ряд институтов в сфере государственно-конфессиональных отношений. Поэтому вопрос о взаимодействии духовной и светской власти в Византийской империи в условиях современного духовного возрождения России имеет большое значение для юриспруденции.

Многие исследователи слышали о том, что в Византии достигла абсолютного воплощения система симфонии властей, но далеко не все представляют себе в каких сферах общественной жизни, в каком объеме и значении. Особый интерес представляет собой проникновение духовной власти, христианских представлений о благочестии и справедливости в юриспруденцию.

Древний Рим славен своим правовым порядком, римским правом. Римские граждане гордились своим судом, законодательством (в основном прецедентным, казуальным), юристами - адвокатами. Поэтому с принятием христианства в качестве доступной, а затем и официальной религии Римского государства. Христиане первых веков убегали языческих судов, свои конфликты они предпочитали разбирать на суде епископов, так как в языческих судах их вера мешала принятию решений. Римское правосудие знало также и языческие обряды: воскурение фимиама Фемиде. Дела старались решать на основе христианского нравственного закона. Следует иметь ввиду, что в языческом Риме верховная власть не стремилась уничтожить местные общины, сохранив их быт и социальную иерархию. Именно римское право сыграло главную роль в примирении местных и общегосударственных интересов, потребностей.

Римское право было связующим звеном для государства. Постепенно шел процесс признания нелатинян римскими гражданами, расширения границ действия jus latinum и jus civitas, а также права peregrine. В 212 году во время правления императора Каракалы все подданные Римской империи получили право римского гражданства. Так, римское право распространилось на всю территорию империи и стало доминирующим, хотя местные обычаи, не противоречащие ему, все еще продолжали существовать и использовались местным населением.

С принятием христианства право стало уже не основным общим идейным первоначалом: политическое единство оказалось скрепленным еще и духовно. Христианство связало разные народы - германцев, галлов, испанцев, греков, армян и др. Христианство было разрешено святым императором в 313 году, а уже в 318 эдиктом Константина Великого было позволено всякому заинтересованному лицу переносить по взаимному согласию с противной стороной гражданское дело на рассмотрение епископского суда, даже если это дело уже проходило слушания в обычном гражданском суде. Интересно отметить, что решение епископа по таким делам не подлежало обжалованию и пересмотру в высших судебных инстанциях, что было особо выделено и закреплено эдиктом от 5 мая 333 года, который подтвердил безапелляционность епископского решения.

Император Константин «близко к сердцу» воспринимал заповеди Божьи о любви к ближнему, что вызвало целый ряд юридических новелл в период его правления. Во-первых, император в 313, 319, 335 годах вводит три постановления, в которых запрещает доносы под страхом смертной казни. Во-вторых, он запрещает ставить клейма на лица преступников. В-третьих, под влиянием христианства он отменяет распятие как вид смертной казни и дает судьям указание на обязательную замену такого вида наказания как отдание в гладиаторы или на съедение диким зверям.

Юрисдикции Церкви и государства, несмотря на единство и симфонию властей, имели самостоятельный характер. Однако только с момента установления христианства в качестве официальной религии возникает факт государственной кодификации права, состоящего из имперских законов и сочинений римских юристов. Самая масштабная кодификация была связана с именем императора Юстиниана I. Она состояла из ряда книг: во-первых, кодекс Юстиниана, состоящий из 4600 указов и эдиктов императоров от Адриана до Юстиниана, во-вторых, Дигесты, состоящие из отрывков из более 2 тысяч сочинений классических юристов; в-третьих, из Институций, то есть из учебников права в 4 книгах, имеющих нормативный характер. Далее, новеллы императора Юстиниана были добавлены к своду и в Средние века эта совокупность нормативных установлений получило название Corpus juris civilis или "Свод гражданского права». Важнейшей частью Кодекса Юстиниана стало законодательство о христианской Церкви. Уже первая книга Кодекса посвящена догматам православного христианства, вводная конституция содержит молитву к Святой Троице.

Каноническое право получило свое развитие в первые три века христианской эры, до появления Миланского эдикта 313 года, автономно от римского классического права. Главное их различие заключалось в том, что римское право было подчинено формально-логической рациональности и потребностям экономической практики высокоразвитого рабовладельческого строя, а каноническое право регулировало отношения в религиозной, иррациональной сфере. В каноническом праве важнейшим элементом было регулирование деятельности богоустановленного института церкви, которая есть сообщество верных. Относительно неверных следует отметить, что их попадание в поле компетенции Церкви и канонического права происходило только после обращения в Церковь для крещения или покаяния в случае падения в ересь.

Таким образом, история взаимоотношений церкви и государства в Византии берет свое начало с Миланского эдикта императора Константина Великого, изданного в 313 году. Благодаря его принятию открывается новая эпоха в истории права. Как отмечает А.И. Овчинников: «Особое значение он играет для правовых систем самых разных государств, не только христианских. Если для христианской церкви он значим, во-первых, тем, что прекратил почти трехсотлетние гонения на христианскую Церковь и даровал ей равноправие с прочими религиями Римской империи; во-вторых, тем, что заложил фундамент государственно-церковных отношений на долгие столетия, то для права современных государств он значим христианским, нравственным очищением права, его преображением и новым этапом развития. Благодаря миланскому эдикту возникает новое право в истории человечества - «человеколюбивое право».

В дальнейшем император Константин продолжил установление крепких государственно-церковных связей, так как был уверен, что исключительно вера христианская только способна стать единым фундаментом разноплановой в этническом плане империи. Император разнообразно поддерживал Церковь, вел строительство храмов церкви, заботился о духовенстве. По его повелению в Никее в 325 году был проведен Первый Вселенский Собор, на котором 318 епископов осудили арианскую ересь. Среди его участников были такие знаменитые священники как святитель Николай Чудотворец. При этом, император присутствовал на заседаниях Собора.

Важным этапом в развитии отношений церкви и государства стали Дигесты Юстиниана, которые представляли собой широкий кодифицированный сборник извлечений из трудов авторитетных римских юристов, ставший важнейшей частью свода римского гражданского права Corpus iuris civilis. Дигесты были составлены по приказу византийского императора Юстиниана I в 530-533 годах н.э. В преамбуле к шестой новелле Святого императора Юстиниана содержится принцип симфонии властей в Византийской империи: «Величайшие дары Божии, данные людям высшим человеколюбием, - это священство и царство. Первое служит делам божеским, второе заботится п делах человеческих. Оба происходят от одного источника и украшают человеческую жизнь. Поэтому цари более всего пекутся п благочестии духовенства, которое, со своей стороны, постоянно молится за них Богу. Когда священство бесспорно, a царство пользуется лишь законной властью, между ними будет доброе согласие (ухмцщнЯб')»". Последнее слово в этой фразе - симфония, что означает соработничество.

По мысли одного из отцов церкви Августина, епископа Гиппонского, церковь и государство - это два противоположных царства, одно из которых Град Небесный, а другое - град земной. И оба этих града оказывают влияние на общество. Существует несколько моделей соотношения церкви и государства: примат Града Небесного (церкви) над законами человеческими; примат государства; симфония (согласие) церковной и светской власти. Об этой симфонии и говорит законодательство Юстиниана.

Время правления Юстиниана I считается новым этапом в развитии Византии и формирования христианской империи на Востоке. В этот период, точнее к его началу, государственность уже осознавалась монолитно христианским государством. A христианский император - уже не епископом только внешних дел церкви, как это сознавал Константин Великий, но и внутренних.

Свою узаконенную власть в церкви Юстиниан воспринимал с большим размахом. Во-первых, он имел право назначать всех патриархов. За папой римским оставлена форма выборов. При этом, Юстиниан мыслил их всех своими органами по управлению церковью. Во-вторых, он позволял себе управлять богословскими спорами. При этом для него руководство богословской мыслью церкви воспринималась как должное. A именно - декретирование в области богословия и проведение в жизнь таких декретов посредством сбора подписей патриархов по отдельности. Такой порядок представлялся многим как угроза соборности.

Юстиниан взял в свои руки управление далеким от стабильности государством, которое было наполнено разнообразными источниками смут и беспорядков. В Константинополе соперничали партии ипподрома и поддерживали оппозицию новому порядку со стороны отвергнутых наследников императора Анастасия. В провинциях многочисленные ошибки в управлении вызывали беспорядки и восстания, власти не чувствовали себя в безопасности. В условиях роста количества обнищавших слоев населения и оскудения налоговых поступлений религиозные споры и дискуссии могли привести к краху государственного режима. Религиозные споры увеличивали внутреннее разделение страны и еще более обострили кризис государства. Требовались серьезные реформы, в том числе в церковной жизни.

Юстиниан по признанию историков был человек набожный. Юстиниан почитал за честь выступить защитником православных догматов. При этом он считал себя сведущим в их содержании и в вопросах веры. Кроме того, статус императора - наместника Бога, его представителя на земле к этому обязывал. Об императоре говорилось как об учителе веры, а политическая ситуация к этому обязывала. Как глава империи он осознавал значимость и важность для безопасности страны отсутствие религиозных раздоров. Император в течение всего правления был защитником Церкви. От самой Церкви он принимал статус верховного деятеля и учителя.

Уже на первой странице Дигест можно увидеть проявление его веры в Бога. Начинаются они с главы «О пресвятой Троице и кафолической вере». Никейский символ веры, текст молитвы повторяется не один раз на страницах Дигест, сопровождаясь анафемами еретикам. Далее идут главы религиозного законодательства, что означает помещение последнего в основу законодательства цивильного или гражданского: «Упование на Бога составляет наше единственное прибежище для существования монархии; в нем спасение нашей души и империи; поэтому подобает, чтобы все наше законодательство вытекало из этого принципа, чтобы он был для него началом, серединой и концом».

Законодательство Юстиниана регулирует церковную жизнь. Надлежит избирать священников безупречных, полагает Юстиниан, перечисляя все тонкости этого процесса в деталях: порядок выборов нового епископа, его нравственные качества, гарантии праведности, возраст клириков, требованиям к ним, к монастырской жизни, казне монастырей и т.д. На страницах Дигест можно встретить наставления о поведении клира, инструкции по распоряжению церковными доходами, нормы, устанавливающие ответственность административных сотрудников церквей.

Для всех служителей Церкви установлена особая юрисдикция. Светский суд не ведет их дел, напротив, епископу даны особые полномочия контроля над гражданскими, светскими чиновниками. У него привилегии, позволяющие быть особым покровителем бедных, узников, рабов, защитником униженных и угнетенных.

Император оставил после себя огромное количество построек для церкви: в каждом крупном городе империи на его средства была построена Церковь или монастырь. Таким образом, в сфере церковной дисциплины и управления законодательная деятельность Юстиниана опередила законодательство церковное. Из разрозненных соборных постановлений еще не составилось одного церковного кодекса. Юстиниан в своем «Кодексе» и в «Новеллах» синтезировал церковные узаконения и обычаи. Например, 123-я новелла является сводкой всех узаконений о епископах и клириках, 133-я - п монашестве, и т.д. Эти законодательные сводки практически восприняты церковью, как законы церковные. Они положили начало церковному «Номоканону» или «Кормчей». «Мы, - писал Юстиниан в 6-й новелле, -- озабочиваемся и п хранении православной веры, и п благоустроении священства, чем надеемся получить великие блага от Бога и соблюсти твердый порядок в государстве». Историки сообщают, что после восхождения на царство император Юстиниан осуществил преследование язычников эллинов и еретиков и «постановил, что только вера православных христиан признается государственной, и все церкви еретиков отдал православным».

По мнению ряда исследователей, теория симфонии духовной и светской власти в версии Юстиниана является следствием или отзывом на теорию, концепцию государственно-церковных отношений, сформулированную в конце V - начале VI в. Геласием и Симмахом, которые ставили своей целью доказать главенство власти Церкви над светской в вопросах устроения Церкви, церковной жизни, вероучения, то есть в церковных делах, полагая, что правитель должен кротко и смиренно воспринимать наставления духовенства в вопросах веры. С одной стороны, это было выражением римского клерикализма, который тогда уже существовал, с другой стороны, это было вполне оправдано тем, что наставления адресовались императору Анастасию, который склонялся на сторону монофизитов. Юстиниан переинтерпретирует концепцию государственно-церковных отношений, которую он мог взять у этих римских и некоторых других отцов. Следует не отождествлять священство и Церковь, тогда становится понятным, почему в предисловии к "6-й новелле" Юстиниана говорится не о главенстве духовенства, но о единстве и согласии царства и священства внутри Церкви. Император Юстиниан прекрасно знал православное догматическое богословие, которые тогда уже начало складываться в догматическую систему и не отождествлял духовенство и Церковь. Следует иметь ввиду, что слово "Церковь" вообще отсутствует в его предисловии. Церковь понимается им как Богочеловеческий институт, объединяющий христиан, и Юстиниан говорит о дарах Божиих человечеству, т.е. соотношение царства и священства понимается вовсе не как соотношение государства и Церкви, а как соотношение различных властей внутри Церкви. Юстиниан при этом пользуется понятиями Божественного и человеческого. Однако в соответствии с Халкидонским догматом, который здесь как бы экклезиологически прилагается, он говорит о нераздельном единстве и также указывает на общение свойств между Божественным и человеческим. По тексту "6-й новеллы", "царство заботится и о догматах, и о чести священников, и о соблюдении церковных правил", т.е. устраивает предельно широко понимаемую человеческую сторону Церкви.

В его модели симфонии властей обращает на себя внимание разный вес ее частей. Понятие "священство" служит для отражения всех служителей церкви - епископов, священников, диаконов, чтецов, пономарей. По его суждению, «священство служит вещам Божественным", "оно более Божественная часть Церкви", "но это отличие духовенства от прочих членов Церкви относительно", "дело священства - молитва", т.е. предельно широко понимаемая литургическая и сакраментальная жизнь Церкви. Но при этом утверждается верховенство царства. В одном из своих законов Юстиниан говорит: "Что же есть более великого, более святого, чем императорское величество?!". В одном из законов, прямо относящемся к церковной жизни ("Новелла 133-я" - "О монахах и монахинях и их образе жизни"), Юстиниан говорит в предисловии: "Нет ничего недоступного для надзора царю, принявшему от Бога общее попечение о всех людях. Императору подобает верховное попечение о церквах и забота о спасении поданных. Император - блюститель канонов и Божественных Законов. Царь через Собор и священников утверждает Правую веру". Таким образом, Юстинианова модель симфонии властей представляет собой результат воцерковления государственной власти, которая не мыслила себя вне церкви, не осознавала свою секулярность и индифферентность к вопросам веры, то есть тех характеристик власти, которые возникли в Западной Европе в эпоху Просвещения. Огромную роль в государственно-конфессиональных отношениях играли институты судебной власти. Светская вертикаль судебной власти завершалась императорским судом на Ипподроме, который просуществовал вплоть до начала XIII века. Церковные суды или епископские суды функционировали для решения споров между священнослужителями, христианами, а также по вопросам, связанным с православной верой, богослужебным делам. Например, церковной юрисдикции подлежали все миряне, включая самого императора, по вопросам вероисповедных и моральных споров. Однажды при Патриархе константинопольском Николае I Мистике на императора Льва VI за его неканонический четвертый брак была наложена епитимия. Однако в одной из новелл анонимного императора был сформулирован и закреплен принцип: «Наш дворец и казна не подлежат каноническим законам».

Между клириками споры часто были связаны с финансовыми и имущественными конфликтами - они не могли прибегнуть к светскому суду в силу своего сана. Ведь представителям клира нельзя было заниматься какой-либо иной, не церковной деятельностью, например, они не могли выступать защитниками на судах. Принятый епископом правоприменительный акт подлежал реализации государственным чиновником. Однако возможны и светские суды с участием священнослужителей: это было возможно в случаях, когда епископом или священнослужитель оказывался в тяжбе вне своей епархии в столице. Кроме того, в 29 году во время правления императора Ираклия была принята новелла «истец следует юрисдикции ответчика». Уголовные дела с участием епископа или иных клириков рассматривались епископом в случае рядового священнослужителя и патриархом в случае епископата. Если священник или епископ извергался на церковном суде из сана, то впоследствии он подлежал юрисдикции светского суда или суда наместника провинции. На епархиальных соборах рассматривались иски священнослужителей против епископов по церковным делам, а разбирательства между епископами - экзархом диоцеза или патриаршим судом в Константинополе. Церковная вертикаль судов завершалась высшим патриаршим судом, который существовал в Константинополе. На этом суде разбирались тяжбы архиереев.

Следует учесть, что пренебрежение церковной юрисдикцией и попытки найти решение в светских судах со стороны клириков подлежали наказанию со стороны Церкви. Однако светские власти не могли в отдельные периоды оказать существенного влияния на внутрицерковные отношения. Между тем, светское право строго наказывало за измену православной вере, секты и ереси государство изживало, а не крещенных поражало в целом ряде прав и свобод.

Важной особенностью Византийской государственности был принцип теократии, который, несмотря на цезарепапизм, проявлялся в законотворчестве. В IX веке во время правления Церковью патриарха Фотия духовная власть принимала участие в составлении свода законодательства. Не случайно одним из требований по отношению к кандидатам на должность патриарха было хорошее знание законодательства и церковного и гражданского, а многие патриархи были юристами по образованию и первоначальному роду деятельности. Среди них и патриарх Константинопольский Иоанн III Схоластик (VI в.), и патриарх Антиохийский Феодор IV Вальсамон (XII в.), и патриарх Иоанн VIII Ксифилин. Позднее Церковь еще более стала вникать в дела государственного управления, правотворчества и отправления правосудия. Архивы свидетельствуют о том, что в XIV-XV вв. Константинопольские Патриархи занимались и решали дела из области брачно-семейного, наследственного права, участвовали в составлении сборников церковного и гражданского права. Встречаются и императорские распоряжения о включении архиереев в судебные институты империи: так, император Андроник II Палеолог (1282-1328) создавая институт 12 присяжных «вселенских судей ромеев», распорядился включить туда и архиереев. Их юрисдикция, так называемых «вселенских судей», распространялась и на императора, и на семью императора. Таким образом, император становится подсудным.

Затем, впоследствии был учрежден отдельный императорский суд, в который входили также архиереи. Однако эта реформа не была осуществлена ввиду невозможности разрешить огромное количество дел разумные сроки. В одном из указов Андроника III прямо определяется участие Церкви в отправлении светского правосудия: «Вселенские судьи ромеев избраны и поставлены святою Церковью Божией и моей царственностью», а проводился данный «вселенский суд» в храме Святой Софии в Константинополе.

церковь государство судебный византийский римский

Церковь и государство в Римской империи

В 312 году от Рождества Христова римский император Константин вел борьбу за столицу империи, Вечный город - Рим. Всю империю, еще недавно так успешно восстановленную императором Диоклетианом, лихорадила гражданская война. Красивая идея коллективного руководства государством из двух августов и двух цезарей, сменявшихся каждые 20 лет, оказалась утопичной. Как только Диоклетиан добровольно вышел на пенсию, его наследники и соправители тут же рассорились и принялись делить власть. В западной части империи соперничали два сына бывших августов: 40-летний Константин, за которым шли легионы Британии и Галлии, и Максенций, владевший Италией и Африкой. Историки, ссылаясь на слова самого Константина, рассказывают, что перед решающей битвой за Рим император (в то время поклонник солнечного культа, как и многие военные люди в Римской империи) увидел в небе знамение - знак в виде солнечного креста. Очень суеверный, как и все римляне той эпохи, император истолковал это как знак покровительства со стороны христианского Бога: именно с христианством ассоциировался в то время крест. Монограмма, увиденная императором в виде букв «хи» и «ро» (?), была изображена на знаменах Константина, на щитах его воинов, а после славной победы над императором Максенцием и взятия Рима стала своего рода гербом Римской империи: ее можно видеть на многих саркофагах, зданиях и украшениях церквей того времени и будущих, уже христианских веков.

Следует отметить, что христианство при Константине вовсе не стало официальной государственной религией: и сам Константин, и его многочисленные подражатели из числа военной и гражданской элиты хотя и обратились, то есть уверовали в Христа, но не спешили принимать крещение и по долгу службы нередко участвовали в языческих обрядах. И большинство населения империи, конечно же, в то время не составляли христиане. Но христианство уже стало религией, которой покровительствовала государственная власть, что в Римской империи значило очень много. Тем более что прежняя, языческая религия держалась исключительно на государственном статусе, поскольку римский император по должности одновременно являлся главным жрецом, великим понтификом (а по-гречески - архиереем). И как только император перешел в другую веру, официальная римская религиозная традиция очень быстро стала сходить на нет.

Но и сам Константин, и другие военачальники и политики того времени далеко не сразу принимали крещение. Это очень важно отметить: крещение воспринималось в то время, как печать, окончательное вхождение в ряды Церкви Христовой, которое обязывало соответствовать очень высокому стандарту христианской жизни. И крещеный человек не мог запросто участвовать в войнах, утверждать смертные приговоры, из которых в то время в основном и состояло римское законодательство, так что люди, занимавшиеся государственной деятельностью, в том числе и сами императоры, откладывали крещение до смертного одра, оставаясь в статусе оглашенных. Но это вовсе не значит, что они не были верующими. И сам Константин Великий, и все его преемники были ревностными христианами, хотя и не могли в одночасье искоренить многовековые языческие традиции, тем более что с этими традициями связывались военные победы и слава Римской державы (не случайно статуя богини Виктории украшала римский Сенат, и как раз вокруг нее впоследствии проходила драматичная борьба между императорами-христианами и еще сохранявшими верность старой традиции римскими сенаторами).

Единственным исключением из вот этой череды императоров-христиан, преемников Константина Великого, оказался его племянник Юлиан, который, в общем-то, не планировался в императоры - он был крещен в юности, и ему готовили духовную карьеру. Но Юлиан увлекся античной классикой и всеми фибрами души возненавидел христианство, за что впоследствии получил прозвище «апостат», то есть отступник. Характерно, что Юлиан попытался создать нечто вроде языческой альтернативы христианской церкви со своим богословием, основанным на солярном культе, на почитании бога Гелиоса. Он ввел иерархию жречества, храмовое богослужение с песнопениями, установил нечто вроде морального кодекса жреца (который вызвал очень большое недовольство среди языческого духовенства), разрабатывал изощренную теологию. Но идея вот такой языческой церкви оказалась несовместимой с теми традициями, на которые опиралась древняя языческая культура. И сами язычники высмеивали Юлиана как непонятного чудака. Его авантюрная персидская война, которую он начал по примеру любимого им Александра Македонского, была, можно сказать, жестом отчаяния. Там, в Персии, он и нашел свою смерть - как говорят, бросив в сторону Гелиоса (то есть солнца) горсть окровавленной земли и произнеся фразу «Ты победил, галилеянин!» - тем самым как бы признав победу христианства над язычеством. Так к концу IV века, после провала этой последней языческой реакции, христианство становится фактически официальной религией. То есть несмотря на то, что закон гарантирует свободу веры, сами императоры уже христиане, христианами были чиновники, и христианство становится обязательным для общественной жизни. Можно, конечно, при этом оставаться язычником, но так, чтобы никто не замечал. Оказываются запрещены все языческие жертвоприношения, обряды, запрещена пропаганда язычества, повсеместно закрываются языческие храмы, и впоследствии христианство даже вводится в законодательную систему империи. Это очень важно, потому что перед императорами, ставшими христианами, становилась очень сложная задача: следовало каким-то образом превратить Римскую империю, жестокое и суровое государство, в государство, живущее по заповедям Христа.

Задача эта не из легких. Строго говоря, христианство вообще запрещает применять принуждение, в том числе и законодательное принуждение для того, чтобы сделать человека благочестивым. И хотя сам Константин Великий воспринимал христианство как закон, то есть как систему, нарушать которую не разрешается, закон этот в христианстве именно духовный. Это не закон Моисеев, за нарушение которого следовало вполне осязаемое уголовное наказание, это именно моральные нормы, которые верующий человек должен исполнять добровольно. И это один из главных принципов христианского учения, ибо именно в воле коренится человеческий грех. Если этот грех не исправить внутри человека, в его собственной воле, то его невозможно искоренить. Тем не менее у государства, кроме законодательных рычагов, никаких других нет, поэтому императоры постепенно стали проводить своего рода христианизацию римского законодательства.

Вообще, христианское учение произвело настоящую революцию в области религии, права, которое тесно связано с религией, поскольку если оно основано на вере в истину тех принципов, которые в него заложены, то оно гораздо жизнеспособнее, чем право абстрактное, основанное на некой форме общественного договора. В христианстве впервые во главу угла было положено понятие благодати (греч. «харизма»), то есть отношения Бога и человека выстраивались на совершенно безвозмездной основе. Богу не просто ничего не нужно от людей - с этим были согласны уже и языческие философы, - Бог приносит сам себя в жертву людям, поскольку распятый Иисус Христос есть Сын Божий. И каждое христианское богослужение, евхаристия, есть напоминание об этой жертве.

Смерть Христа, Бога и Сына Божия, преданного самой унизительной и самой жестокой казни, которую вообще только могло изобрести человечество (медики могут объяснить, что распятие - это когда человек умирает не от ран, а от медленного мучительного удушья), стала одновременно и окончательным разрывом договора между Богом и человеком, который был заключен в Ветхом Завете. В Ветхом Завете (др.-евр. «барит», то есть договор, контракт между Богом и его любимым народом, Израилем) люди как бы говорят: мы почитаем тебя, но ты помогаешь нам. Завет Новый мыслится как взаимный обмен бескорыстными дарами любви. Бог, возлюбивший человечество до такой степени, что собственного Сына отдает на безвинное заклание ради искупления человеческих грехов, дарует людям свою благодать и здесь, на земле, и в вечной жизни. Но что же требует Он от человека? От человека ожидается ответная любовь к Богу, и именно плодами этой любви являются и благие дела, и так называемый страх Божий, который совсем не похож на страх грозного начальника, который накажет за непослушание. Он напоминает страх сына обидеть своего отца, страх матери за своего ребенка. И вот этот страх - оказаться недостойным, страх несовершенства - как раз и останавливает человека перед совершением грехов. Следствием этого страха вовсе не является робкое смирение - наоборот, он двигает человека к ревностному стремлению к идеалу, который, казалось, недостижим.

В общем, христианство - это религия максималистов. Оно требует полной самоотверженности, отказа от самого себя, и это самое сложное, что ожидается от человека, - преодоление эгоизма и любой формы ограниченности: национальной, культурной, государственной. Это религия пламенной любви к Богу, которая выражается в любви к ближним, к дальним, беззаветной и самоотверженной, выше которой нет вообще никакой добродетели, ни порядка, ни благочестия, ни мудрости. Все эти ценности ниже, чем любовь. Можно назвать христианство именно религией любви. И несмотря на то, что уже Аристотель учил, что любое общество держится на любви, такой любви, которой ожидает христианство от своих последователей, требовать от людей необычайно сложно.

Спрашивается: как на таких принципах можно построить государство? Уже упоминавшийся император Юлиан Отступник иронично упрекал христиан: какое же прекрасное у вас требование - продайте имение ваше и подавайте милостыню. А может быть что-то более подходящее для общества? Ну, если все продадут, говорит он, то кто же купит? И вообще, если начнут исполнять ваши заповеди, не останется ни государства, ни города, ни одного нормального домохозяйства. Все превратятся в каких-то таких странных философов, неспособных к практической жизни. Но в реальности мы видим, что христианство не только не отвергается римским социумом (в принципе, достаточно прагматичным), но, напротив, в течение каких-то двух-трех веков с колоссальным интересом общество начинает впитывать в себя христианство, и в какой-то момент оно становится, можно сказать, единственной общепринятой системой моральных ценностей.

Вот характерен такой пример: в своде законов Римской империи, составленном при Феодосии II в 438 году, целый раздел посвящен законам о Церкви и религии, но он составляет последнюю, 16-ю книгу Кодекса Феодосия. А уже через сто лет, в VI веке, в Кодексе Юстиниана церковный раздел помещен в самой первой книге, и первая же глава этого законодательного свода называется «О Троице и католической вере». Вот здесь стоит поговорить о том, что же такое католичество, ибо слово «католикон», или, как обычно это слово применяется к Церкви, catholici iglesia, буквально означает «всеобщий». В славянском оно переводится как «соборный». Соборная церковь, то есть церковь, собранная из всех религиозных общин империи. Ей противостоят те общины, которые по тем или иным причинам порывают с полнотой церковного тела, уходят в раскол. Таким образом, католическая вера - это вера всей Церкви, всеобщая вера. И в этом смысле слово «католический» является полным синонимом слова «православный», ибо православие (ортодоксия, истинная вера, истинное учение) - это догматически правильная система религиозного мировоззрения. И сама по себе правильность догмата оценивалась именно через его признание всей церковной полнотой, то есть его вселенскостью, всеобщестью. Обычно догматы утверждались на Вселенских соборах, хотя и необязательно. Так вот, в имперском законодательстве с IV века уже записано, что никто не смеет публично выступать против кафолической веры. И христианство становится не просто официальной религией, но государство берет на себя заботу о чистоте веры и в целом о единстве Церкви. Это тоже надо воспринимать в контексте старых римских традиций, где государство всегда мыслилось как не просто мирское, но отчасти и религиозное устроение, ибо Римская империя, созданная Цезарем и Августом, носила на себе очень четкий отпечаток сакральности: всё, что было связано с властью, сакрализовывалось. Эта традиция перешла и в византийскую эпоху. Иногда она нас немножко смущает, но следует помнить, что знаменитые нимбы, которые украшают сейчас иконы всех святых, - изначально императорский атрибут, и именно вокруг императорских портретов появляется это солнечное излучение. В наше время, когда государство и церковь уже повсеместно разделены, мы уже почти забыли, что вплоть до ХХ века считалось совершенно неестественным отстранение государства от религиозной политики.

В глубокой древности, когда всякая власть была сакрализована и правитель и верховный жрец часто выступали в одном лице, было совершенно естественно, что императоры интересовались религией и защищали ее. Вот римские императоры, которые были одновременно и верховными понтификами, став христианами, отказались от этого своего эпитета. И со стороны общества даже было такое предложение: а не могут ли они возглавить и всю христианскую церковь? Но император Константин категорически отказался становиться епископом. И с этого времени в Римской империи устанавливается невиданное доселе уникальное некое двоевластие, когда государство и церковь на равных начинают господствовать в обществе. Но государство господствует традиционным образом - через политику, законы и всякого рода институты, принуждающие к благочестию в рамках закона, - а религия, которая принципиально не может применять насилие, действует через увещевание и опирается на добрую волю верующих. Логика простая: главная задача и государства, и Церкви - это благо общества. И если церковь будет недостойна, то Бог, который способен даровать человеку и добро, и зло, и благо, и тяжелые испытания, может прогневаться на христианский народ, и поэтому в интересах самого государства следить за тем, чтобы церковь была свята и едина.

И вот в этой системе, когда государство уже начинает опекать Церковь и заботиться о распространении христианства по всему обществу, уже язычники подвергаются гонениям. Но, правда, сопротивляются язычники достаточно вяло и подвигов мученичества не совершают, поэтому язычество в принципе сходит со сцены, но уходит в своего рода интеллектуальную оппозицию, где оно теплится в течение многих веков и в свое время проявит себя.

Парадокс заключается в том, что христианство в принципе религия аполитичная. Точнее говоря, политика в этой религии играет очень даже существенную роль: все-таки Христос был казнен именно по политической статье. Но политика эта особого рода. Иисус Христос ведь действительно Царь, но царство Его, говоря Его собственными словами, не от мира сего, то есть не имеет ничего общего с привычными нам политическими институтами. Даже напротив, оно противостоит им, так же как узаконенное насилие, главный атрибут государства, противостоит убеждению и вере. Главная идея христианства, которая красной нитью проходит через весь Новый Завет, заключается в том, что человека нельзя принудить к праведности, она может быть только результатом добровольного стремления к высшему благу, плодом чистой любви к Богу. И если страх перед законом или фарисейский формализм примешиваются к этому, то это еще не приводит человека к подлинному спасению. Но какова же тогда роль государства в такой системе? Значит ли это, что оно вообще не нужно? Действительно, общество святых (а святость, как мы понимаем, для христианина - это нормальное состояние) не нуждается в государстве.

Но где оно, это общество святых? Ни во времена первых христианских общин, бывших крохотными островками в языческом море, ни во времена внешне христианской, но внутренне по большей части всё еще ветхой и далекой от новозаветного идеала Римской империи никто не обманывался (как это, кстати, делал сто лет назад Лев Николаевич Толстой), что устранение насилия откроет дорогу добру. Отнюдь нет - оно откроет дорогу злу. И поэтому даже апостолы, жившие под властью далеко не симпатизировавших им императоров, прекрасно понимали, что государственная власть именно преграждает путь злодеяниям. Поэтому, когда апостол Петр говорит «…будьте покорны всякому человеческому начальству», а апостол Павел - «всякая душа да будет покорна высшим властям» (по-церковнославянски - «властем предержащим»), в этом вовсе нет никакого заискивания перед сильными мира сего, поскольку дальше идет разъяснение: правители посылаются от Бога для наказания преступников, и всякая власть, всякий порядок установлен Богом для устрашения злодеев. Вот это очень важно. Та великая миссия, к которой призван христианин, не означает, что люди в большинстве своем уже готовы к тому, чтобы отменился закон. Но при этом христианин всегда свободен. Он слушается власть, но не как раб царя, а как раб Божий, и если повинуется закону, то не за страх, а за совесть. Поэтому возникает двухэтажная система, в которой на первом этаже закона еще допустимо принуждение, удерживающее человека от падения в скотское состояние, а вторая ступень - ступень благодати, нового совершенства, требующая устранения государства. Здесь действует церковь, священнослужители, закон любви.

Но дальше история показывает нам, как сложно оказалось реализовать христианские идеалы в реальности, тем более в позднеантичной реальности, глубоко пропитанной языческими традициями. Да, в первые века все увлеклись христианством: в IV, V, VI веке по всей империи появляются храмы, образцом для которых, кстати, служат прежние здания императорского культа, так называемые базилики - это некое подобие таких клубов, клубов поклонников императора - и знаменитые апсиды, которые мы знаем по нашим храмам, - это то место, где когда-то возвышалась огромная императорская статуя. Пустыни и города наполняются монахами - людьми, которые в условиях прекращения гонений и повсеместного распространения христианства начинают искать особую подвижническую жизнь для того, чтобы испытать истинность своей веры, своей любви. Ведь в новых условиях очень многие люди переходят в христианство вовсе не потому, что искренне верят в Христа, но просто поскольку это общая тенденция и это теперь удобно и выгодно. Сложные богословские вопросы начинают обсуждаться на рынках, в тавернах, на площадях и подчас становятся причиной (если не предлогом) массовых волнений, кровавых столкновений с войсками, пытающимися утихомирить разбушевавшуюся толпу. Но как это всё далеко от того, о чем говорится в Новом Завете, от учения Христа.

Впрочем, нельзя сказать, что никакого прогресса не было. Во-первых, серьезно изменяется имперское законодательство. Постепенно устраняется рабство. И равноправие женщины и мужчины - это тоже одно из величайших достижений христианства, поскольку женщина возведена именно в этой религиозной традиции на очень высокую ступень, ибо сам Господь Иисус Христос родился от Девы Марии и именно через женщину человечество удостоилось спасения. Это рассматривалось как искупление греха Евы, ибо раньше, в древней традиции, считалось, что грех Евы наложил некое заклятие на весь женский род. И вот теперь через Жену, через Деву Марию, род человеческий спасается, и нет никаких оснований для того, чтобы женщин рассматривать как существ второго сорта. Но наряду с этим император Константин начинает укреплять семью, потому что равноправие женщин в условиях достаточно свободного, рыхлого римского брака приводит к очень нежелательным последствиям: женщины, получая имущество и возможность распоряжаться своим наследством, очень часто выгоняют мужей, и здесь император приходит на помощь институту семьи и устанавливает жесткие запреты для развода. В христианском мире они действовали аж до ХХ века, а в католическом мире существуют до сих пор. И как известно, в католической традиции убийца может быть прощен, а разведенный человек до конца дней своих остается отлучен, за пределами Церкви. Развод становится немыслимым событием, и семья становится главным институтом римского общества.

Церковь формируется как мощная организация, которой в целом при всех имевшихся эксцессах все-таки удается сохранить независимость от государства. Это тоже очень важный аспект. Во всяком случае, церковные каноны, правила, на которых основана внутренняя церковная жизнь (и нарушение которых наказывалось, в том числе и государством, которое рассматривало каноны как закон), категорически запрещали и запрещают вмешательство светских властей любого уровня в избрание епископов, в решение вероучительных вопросов и в другие внутрицерковные проблемы.

Само устройство Церкви при этом представляет собой весьма любопытный сплав самых разных традиций. Здесь есть элементы античной демократии, поскольку все церковные должности выборные; восточной деспотии, поскольку епископ - абсолютный владыка на своей кафедре; есть элементы коллегиальности, поскольку высший орган власти в Церкви - это собор епископов, собор равных; но есть и монархическое единоначалие, поскольку архиерей - это пожизненный властитель и представитель поместной церкви, глава подчиненных ему епископов. Тем самым церковное устройство органично соединяет элементы и сетевой структуры, и вертикальной иерархии. Кстати, само слово «иерархия» как раз и означает «священноначалие». Это позволило Церкви пережить полномасштабные гонения со стороны Римского государства, пережить внутренние склоки и разногласия, и это один из залогов того, что церковь фактически в тех формах, в которых она сложилась в IV веке, существует до сих пор. Но самое главное, что позволяет Церкви сохраняться в почти неизменном виде, - это строжайшая система внутреннего контроля, контроля за вероучением и внутренней дисциплиной.

Первое, то есть вероучение, охраняют так называемые догматы - принципы веры, прописывавшиеся по мере вызревания проблемных вопросов и их коллективного, иногда очень драматичного, разрешения, распутывания в ходе богословских дискуссий. В итоге решения фиксировались - обычно в виде формул. Ключом и фундаментом этих формул является так называемый Символ веры, то есть краткая формула, на которой основана христианская вера. В дальнейшем этот символ дополнялся вероопределениями и другими догматическими формулами, а государство становилось на стражу этих формул, поскольку после того, как Вселенский собор их вырабатывал и утверждал, их нарушение или критика считались государственным преступлением, а люди, которые шли против Церкви, рассматривались как общественно опасные элементы и подвергались ссылкам и другим репрессивным мерам именно как государственные преступники. Заметим: не за свое убеждение, а за свою, если угодно, такую гордость, за свой отказ слушаться мнения большинства. И это тоже очень важно, поскольку внутренний мир, внутренние убеждения человека государство вообще не интересовали. То есть нельзя назвать римское общество этой эпохи тоталитарным. Но под запрет попадали все публичные формы выражения своего несогласия с кафолической верой, поскольку это рассматривалось как источник смут, мятежей, угрозы общественному порядку. И такие лица, так называемые еретики (по-гречески это слово означает «предпочитающие», «выбирающие»), то есть ставящие себя, свое мнение выше соборного решения, подвергались прежде всего церковному наказанию - но церковное наказание может сводиться только к отлучению и к так называемой анафеме (анафема - это высшая форма отлучения, то есть некое откладывание суда над человеком до Страшного суда), но в том числе испытывали и репрессии со стороны закона. Репрессии, которые вовсе не предусматривали смертную казнь. Это тоже нужно иметь в виду, поскольку то, что мы обычно понимаем под наказаниями еретиков (то есть все эти средневековые аутодафе, казни, пытки и другие формы насилия), категорически не допускалось в эту раннехристианскую эпоху. Более того, часто еретики сами получали прощение, а в случае их искреннего покаяния и полностью воссоединялись с Церковью.

Что же касается поддержания дисциплины, то есть того, что регулируется церковными канонами (аморальное поведение духовенства, взяточничество, то есть продажа церковных должностей, воровство, прочие злоупотребления), то поддерживать эту церковную дисциплину было призвано государство, поскольку у самой Церкви нет карательного механизма. И если человек настолько уже потерял совесть, что ему не страшна церковная епитимия, то есть церковное наказание, которое по определению может быть только добровольным (епитимию нельзя наложить принудительно), такого человека отдавали гражданским властям и он уже подвергался соответствующим наказаниям за нарушение закона. Таким образом, Церковь и государство образовывали единство.

Короче говоря, Церковь молилась о государстве, воспитывала народ, а государство охраняло этот самый народ от злодеев (внутренних и внешних), ну и заодно оберегало саму Церковь от смут и морального разложения и охраняло законом нормы, выработанные самой Церковью. Это и есть знаменитая симфонимя или симфуния, то есть система согласия, созвучного и стройного пения, действия двух общественных механизмов (политического в лице государства и религиозного в лице духовенства), которые приводят человека, согласно преамбуле к шестой новелле императора Юстиниана, к достижению всех, какие только ни на есть, благ. И это тоже очень важный принцип, поскольку часто говорят о разделении государства и Церкви как о некоем новшестве. Так вот, как раз главным принципом той религиозной системы, которая сложилась в Римской империи в христианскую эпоху, то есть в эпоху Вселенских соборов, в IV, V, VI веке, была система, согласно которой церковь и государство представляли собой совершенно независимые друг от друга институты. Институты, которые не имели права вмешиваться в дела друг друга: Церковь не имела права назначать императоров или способствовать политической борьбе, государство не имело права вмешиваться в церковную жизнь, императоры не имели возможности назначать епископов или патриархов. Но эти институты тем не менее исполняли одну и ту же задачу, и их служение мыслилось по метафоре пения в хоре. Вот, собственно, то слово «симфония», которое использует Юстиниан, «согласное пение», означает, что каждый ведет свою партию, но если он фальшивит, то результата не достигается. Фальшивить же они могут следующим образом: государство - нарушая принцип справедливости, а Церковь - нарушая принцип истинной, правильной веры, то есть ортодоксии, и морального порядка, то есть канонической дисциплины. И вот на этом принципе и началось созидание того большого общественно-политического здания, которое условно можно назвать проектом Константина и целью которого было построение христианского государства.

Размещено на allbest.ru