"У православных императоров греческих сие многократно бывало": византийский пример в законодательных актах, панегирических и историко-политических сочинениях в России (конец XVII - первая четверть XVIII в.)

В современном византиноведении особое место занимают так называемые поствизантийские исследования, начало которым было положено в блестящей монографии румынского историка Николае Йорги «Византия после Византии»¹. По аналогии с «длящимся Римом» можно говорить и о «длящейся Византии», проявившейся как в прямых претензиях на преемственность по отношению к захваченному «агарянами» Второму Риму, так и в политической культуре, титулатуре, символике и традициях, обнаруживаемых в разных точках православного мира в Новое время В современной историографии существует мнение, что «византинизация» истории дает возможность формирования единого исследовательского пространства в условиях «мобилизации Средевековья» для «национализации истории»: МартынюкА. В. 1) «Великий раскол» восточнославянской медиевистики: Семь тезисов к дискуссии // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2017. № 1. С. 152; 2) История Средневековой Руси: От политической инструментализации и консерватизма академической традиции к аксиологическому пониманию // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2020. № 1. С. 27; Филюшкин А. И. «Мобилизация Средневековья» как поиск идентичности: Какими путями Белоруссия хочет уйти от исторического наследия Российской империи и СССР // Quaestio Rossica. 2017. № 2. С. 569-592..

В рамках пост-византийских исследований можно проанализировать, каким образом знание о византийской истории транслировалось в форме примеров в период, когда происходит разрыв с историографическими установками Московского царства XVI в. и на русской почве активно усваиваются идеи барочной культуры. Античные, византийские, библейские примеры широко применялись для объяснения политических событий, законоустановлений или событий истории. Пример или уподобление позволяли авторам, максимально экономя слова, донести свою оценку до читателя.

В последнее время ряд историков и литературоведов обратились к проблематике использования античной традиции в России XVIII в. См., например: Буланин Д. М. Античные традиции в древнерусской литературе XI-XVI вв. Munchen, 1991; Артемьева Т. В. Идея истории в России XVIII в. // Философский век: Альманах. Вып. 4. СПб., 1998; Кнабе Г. С. Русская античность. М., 2000; Зорин А. Л. Кормя двуглавого орла... Русская литература и государственная идеология в последней трети XVIII - первой трети XIX века. М., 2001; Алексеева Н. Ю. Русская ода: Развитие одической формы в XVII-XVIII вв. СПб., 2005; Козлова М. И. Рецепция античности в исторической мысли XVIII века (опыт М. М. Щербатова): Дис.... канд. ист. наук. Казань, 2011; Бугров К. Д., Соколов С. В. Республика мечей или торговая республика? Российская историческая мысль XVIII - начала XIX в. о военной мощи республиканского Новгорода // Cahiers du Monde Russe. 2018. Vol. 59/1. P. 93-116. Византийский пример в текстах рубежа XVII--XVIII вв. еще не стал предметом специального изучения, хотя имеется множество работ о византийском наследии в русской политической культуре и в юридической сфере. Одним из лучших трудов о привлечении византийских образцов принадлежит Б. А. Успенскому и В. М. Живову⁴Живов В. М., Успенский Б. А. Царь и Бог (семиотические аспекты сакрализации монарха в России) // Успенский Б. А. Избранные труды. Т I. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1996. С. 205-337. -- См. также об отказе от византийских образцов (в пользу древнеримских): Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Отзвуки концепции «Москва - третий Рим» в идеологии Петра Первого (К проблеме средневековой традиции в культуре барокко) // Художественный язык средневековья. М., 1982. С. 236-249.. Рассматривая феномен обожествления монарха в России, ученые обращаются к византийскому опыту как к точке отсчета и находят возможным говорить о том, что сакрализация образа царя была обусловлена византинизацией русской культуры при Алексее Михайловиче Живов В. М., Успенский Б. А. Царь и Бог. С. 257..

Вывод о «византинизации» русской культуры во второй половине XVII в. может показаться парадоксальным в свете научной традиции, отмечавшей европеизацию России и «латино-польский характер московской образованности» в этот период Подробнее см.: Лаппо-Данилевский А. С. История русской общественной мысли XVIIXVIII вв. М., 1990. С. 208., и обосновывающей наличие в Москве двух элитных групп: консервативных сторонников изоляционизма и прогрессивных западников, которым «суждено было победить» См., например: Панченко А. М. Два этапа русского барокко // ТОДРЛ. Л., 1977. Т. 32. С. 101.. Однако в действительности латинизация и византинизация не были противоречивыми процессами. Во второй половине XVII в. Россия активно впитывает установки барочной культуры, которые приобретают особое значение в образованной среде, проникают в литературу, искусство, школьное образование. Как отмечает в своей работе К. С. Диянов, «важной чертой барокко являлся его универсализм, не признававший политических и конфессиональных границ и подразумевавший наднациональность своих культурных проявлений» Диянов К. С. Полемика грекофилов и латинствующих в последней четверти XVII в.: Дис.... канд. ист. наук. Омск, 2014. С. 200-201..

Обратимся к вопросу, какие сюжеты и персонажи из истории Византии сохраняли значение в русской культуре на рубеже XVII и XVIII столетий. Для поиска ответа нами исследованы исторические и политические сочинения конца XVII - первой четверти XVIII в., комплекс панегириков, а также законодательные акты и бумаги Петра I.

Несколько слов необходимо сказать о терминологии источников этого периода. Византия была известна русским авторам в основном под наименованием «Греческое царство» или «монархия Греческая». Правители Византии назывались православными греческими или (в варианте 1673 г.) «благочестиво-греческими» царями См., например: Лызлов А. И. Скифская история. Ч. II. М.: Тип. Компании типографической, 1787. С. 121, 139, 152; Михайловский И. Н. Важнейшие труды Николая Спафария (1672-1679 гг.). Киев: Тип. ун-та св. Владимира Н. Т. Корчак-Новицкого, 1897. С. 30-32; Воскресенский Н. А. Законодательные акты Петра I. М.; Л.: Изд-во Академии наук, 1945. № 214. С. 156., иногда -- императорами Этот термин использовал В. Н. Татищев. В более раннюю эпоху он встречается в панегириках, например, у Гавриила Бужинского (Петухов Е. В. Проповеди Гавриила Бужинского (1717-1727) // Ученые записки Юрьевского ун-та. 1899. № 1. С. 352; Татищев В. Н. Избранные произведения. Л., 1979. С. 207).. Значительную роль играют особенности авторского стиля. Если Бужинский византийских правителей именует императорами, то Феофан Прокопович добавляет прилагательное «константинопольский», понимая под ним всю Византию -- «константинопольская история», «константинопольские цари», «константинопольские церемонии», «константинопольские императоры». У Феофана Прокоповича встречается уникальная для первой четверти XVIII в. форма -- «Греко-Римская империя» Подробнее см.: Духовный регламент. М.: Синодальная тип., 1804. С. 16; Верховской П. В. Учреждение Духовной Коллегии и Духовный Регламент. Ростов-на-Дону, 1916. С. 20; Феофан Прокопович. Сочинения. М.; Л. 1961. С. 51, 124, 344.. Большинство авторов определяет Византию как православную страну, и регулярно употребляют сочетание «греческая вера» для обозначения греческого православия См., например: МанкиевА. И. Ядро российской истории. М.: Императорский Московский университет, 1770. С. 55..

Между тем, слова «Византия», «Византий», «византийский» отмечаются гораздо реже. Как и в самой средневековой Византии их в основном использовали в поэтических произведениях. Например, Феофан Прокопович в трагедокомедии «Владимир» описывал шествие «народа византийского», подразумевая военный отряд Феофан Прокопович. Сочинения. С. 200.. В стихотворном «Плаче Святыя Христовы Восточныя церкве», сочиненном Софронием Лихудом, упомянут «скипетр византийский», наследником которого автор провозглашает русского царя Петра Рамазанова Д. Н. Сочинение Иоанникия и Софрония Лихудов «Плач святыя Христовы Восточные церкве» // Россия и христианский Восток. Вып. IV-V М., 2014. С. 657.. Вероятно, определение «византийский» применяется не для обозначения Византии как государства, а используется как поэтизированное название Константинополя. Словосочетание «народ византийский» у Феофана Прокоповича означало то же самое, что и константинопольцы. В сочинении Лихуда вместе с упоминанием ряда местных константинопольских топонимов (Галата, Скутарь) стоит пояснение, что это «брези, которыи суть против Византии, иде же суть палаты царя великого Константина». В стихах также названа и «византийская пристань» Подробнее см.: РамазановаД. Н. Сочинение Иоанникия и Софрония Лихудов... С. 657. -- Ср., например, с более поздним описанием в «Ежемесячных сочинениях»: «На одной стороны их оных находится греческой древней город Византи» ([Прокудин-Горский М. И.] Письма или уведомление в Москву, бывшего в Константинополе в 1760 году дворянином посольства лейб-гвардии Преображенского полку сержанта М. П. // Ежемесячные сочинения и известия о ученых делах. 1764. Июль. С. 80).. Понятие «империя Византийская» в 1720-1730-е гг. можно было встретить в ученых трудах, например, у Готлиба Байера Байер Г. З. Сочинение о варягах / Пер. К. Кондратовича. СПб.: Имп. Академия наук, 1767. С. 28.. Однако в большинстве случаев его Byzantium -- это Константинополь Данное пояснение можно встретить в печатном издании, где русский переводчик отмечает в скобках «в Византии (в Константинополе)» (Bayer T. S. 1) De Venere Cnidia // Commentarii Academiae Scientiarum Imperialis. 1735. T 4. P. 268; 2) De Varagis // Commentarii Academiae Scientiarum Imperialis. 1735. T. 4. P. 284; Байер Г. З. Сочинение о варягах. С. 15)..

ВИЗАНТИЙСКАЯ история в ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПРАКТИКЕ

В конце XVII - первой четверти XVIII в. история «Греческого царства» -- Византии, с одной стороны, была доступна для изучения по различным редакциям Хронографа, с другой -- была известна достаточно фрагментарно. Во второй половине XVII в. Россия переживала всплеск интереса к византийской истории. Сразу несколько новых текстов -- «Книга Василиологион», «Арифмология», «Хрисмологион», «Вертоград многоцветный», создававшиеся Николаем Спафарием, Петром Долгово и Симеоном Полоцким -- включали информацию о византийских императорах См.: Белоброва О. А. Мотив «Римские кесари» -- правители Византии в древнерусской литературе в последней трети XVII в. // Византийские очерки: Труды советских ученых к XVI международному конгрессу византинистов. М., 1982. С. 234-239., появлялись объемистые оригинальные произведения -- например, «Скифская история» А. И. Лызлова, вторая часть которой посвящена падению Византии Лызлов А. И. Скифская история. Ч. II. М., 1787.. В 1680 г. в Москве отпечатан «Тестамент к сыну своему Льву», который приписывался императору Василию I Македонянину [Псевдо-Василий IМакедонянин]. Тестамент к сыну своему Льву Философу. М.: Тип. Верхняя, 1680.. Этот текст, известный еще в средневековой Руси, теперь оказался в библиотеках многих представителей элиты, в том числе у Петра Великого Библиотека Петра I: Указатель-справочник. Л., 1978. С. 61.. В петровской библиотеке находилась печатная «История... о взятии Константинополя» Библиотека Петра I. С. 71., изданная за период его правления трижды. Существовал и ряд других сочинений -- «Сказание о Льве Мудром» См. подробнее: Курбатов Г. Л. История Византии (историография). Л., 1975. С. 45-48., переводные труды византийских авторов. Все они оказывались в дворцовой и частных библиотеках См.: Библиотека Петра I. С. 25, 31, 75..

Как использовались эти сочинения? Очевидно, византийский пример постоянно привлекался в духовных текстах и был привычен для духовенства. Именно церковь затронула в первую очередь отмеченная В. М. Живовым и Б. А. Успенским византинизация эпохи Алексея Михайловича. В петровское время коллегиальный орган управления церковью получил наименование по греческому образцу -- Синод, когда более привычным для Русской церкви являлся «Собор» В манифесте Петра об учреждении Духовной коллегии нет слова «Синод», а в качестве пояснения царь называет новый орган «Духовное Соборное правительство» (см.: Духовный регламент. С. 2). или даже церковнославянский грецизм «сигклит» -- синклит.

В светской жизни византийская история была маргинальным сюжетом. Тем не менее, нередко с помощью духовных лиц она проникала и в светские законоустановления. Характерным примером является «Устав морской». Предисловие, составленное совместно Петром I и Феофаном Прокоповичем, давало обзор ранней истории русского флота и первых походов на Византию. Среди прочего в нем утверждалось, что греки были весьма искусны в морском деле, а Владимиру Святославичу ставилось в вину, что он не смог «дело корабельное перенять» Книга Устав морской. СПб.: В Санктпетербургской тип., 1720. С. 2..

Еще более выразительные примеры есть в «Правде воли монаршей», опять же написанной Феофаном Прокопович. Он обращает внимание на правителей, выбиравших наследников по своей воле. Среди византийских императоров упомянуты: Константин Великий, Феодосий Великий, Лев I, Юстин, Юстиниан, Лев VI Мудрый, Исаак Комнин и другие. Феофан находит подобие в Византийской и в российской истории. Например, разделение государства князем Владимиром Святославичем он соотносит с аналогичными разделами Константина Великого и Феодосия Великого. Форму правления в Византии, когда «не наследный скипетр содержится», а правитель избирает себе наследника, Феофан сопоставляет с существующим после Указа о престолонаследии положением в России Феофан Прокопович. Правда воли монаршей. СПб.: [б. и.], 1722. С. 28..

Законодательство Петра I имеет и другие случаи обращения к византийскому примеру. Возможно, Петр был самым заинтересованным в истории Византии государственным деятелем своего времени. Один из наиболее ярких случаев -- это «Манифест о короновании Екатерины» (1723). «Во всех христианских государствах, -- сказано в манифесте, -- непременно обычай есть потентатам супруг своих короновать, и не точию ныне, но и древле у православных императоров греческих сие многократно бывало, именно: император Василиск супругу свою Зиновию, император Юстиниан супругу свою Люпицию, император Ираклий супругу свою Мартинию, император Лев Премудрый супругу свою Марию императорским венцом короновали» Полное собрание законов Российской империи. СПб.: Тип. II Отделения С. Е. И. В. канцелярии, 1830. Т. VII. № 4366. С. 161.. Обращение именно к истории Византии здесь отнюдь не случайно, поскольку, как будет показано ниже, принятие самим Петром императорского титула также имело византийские коннотации.

Русские цари как византийские императоры

Особым признанием пользовались императоры, правившие на стыке античного и византийского периодов -- Константин Великий и Феодосий Великий. Оба правителя Константинополя почитались за свою роль в утверждении христианства: Константин как первый равноапостольный император-христианин, а Феодосий как утвердитель никейского символа веры, борец с ересями и противник язычества. Именно Константина и Феодосия как пример монархов, исповедующих свои грехи перед Богом, вспоминает Феофан в «Слове о власти и чести царской» Феофан Прокопович. Сочинения. С. 81..

Сравнение российских царей и императоров IV в. было распространено среди греческого духовенства Ченцова В. Г. Восточная церковь и Россия после Переяславской рады. 1654-1658. Документы. М., 2004. С. 18-19.. В книге «Хрисмологион», переведенной на русский язык Николаем Спафарием, Алексей Михайлович назван на византийский манер «тишайшим государем, державнейшим кесарем, непобедимым августом» См.: Чеснокова Н. П. Христианский Восток и Россия: Политическое и культурное взаимодействие в середине XVII века (По документам Российского государственного архива древних актов). М., 2011. С. 175.. В историографии высказывались предположения, что Алексей, вдохновленный придворными писателями, и сам отождествлял себя с Константином, предпринимая аналогичные шаги в государственной деятельности: он выписывает из Константинополя диадему, державу и крест, сделанные по образцу регалий Константина, вносит изменения в чин венчания и дает старшему сыну титул «Великого государя» См., например: ВилинбаховГ. В. Основание Петербурга и имперская эмблематика // Труды по знаковым системам. Тарту, 1984. Вып.18. С. 51; Живов В. М. Культурные реформы в системе преобразований Петра I // Из истории русской культуры. Т. III. М., 1996. С. 546-547. -- Об уподоблении Алексея Михайловича и Петра I императору Константину и о мотиве освобождения Царьграда у Симеона Полоцкого см. также: Ранчин А. М. К истолкованию теории «Москва - Третий Рим» в русской культуре Нового времени // Россия XXI. 2012. № 6. С. 36-40..

Петра I, как и его отца, также часто сравнивали с императором Константином. Вопрос об отождествлении правителей рассмотрен в работе В. М. Живова Живов В. М. Культурные реформы... С. 545-549.. Многочисленные параллели между Петром и Константином, очевидно, были не только данью традиции. На материале панегирических речей, богослужебных слов и описаний нескольких триумфов ученый показал, что ключевой для авторов панегириков аналогией являлись светское и церковное единоначалие двух императоров (о чем неоднократно писал Феофан Прокопович Духовный регламент. С. 16; Феофан Прокопович. Сочинения. С. 127, 138.), а также военные успехи русского царя. Особый повод для аналогии давало то, что оба стали создателями новой столицы См., например: Чистович И. А. Неизданные проповеди Стефана Яворского // Христианское чтение. 1867. Ч. I. С. 266; Феофан Прокопович. Сочинения. С. 55, 127; Николози Р. Петербургский панегирик XVIII века: Миф -- идеология -- риторика. М., 2009. С. 53-54.. Константин Великий в глазах православного интеллектуала обладал особой харизмой основателя христианской империи и единодержавного повелителя. Между тем, если выйти за пределы круга панегирических по отношению к Петру текстов, то можно обнаружить, что имя Константина Великого иерархи церкви могли использовать и для осуждения политики Петра I. Например, митрополит Иов в послании 1713 г., жалуясь на вмешательство светской власти в хозяйственное управление церковью, утверждал, что в правление «великого Константина» было иначе: тиуны духовных лиц помогали советом светским чиновникам «Москва и Новград едина держава Божия»: Новгородский митрополит Иов и его переписка конца XVII - начала XVIII в. Великий Новгород, 2009. С. 19..

Петр отслеживал панегирические сравнения с Константином Великим. В 1724 г. он приказал «внесть в Гисторию (Северной войны. -- С. С.)... все поздравления и приветствия, которые чинены были во время триумфальных входов Е. В. в Москву от преосвященного резанского Стефана митрополита, також от учителей Латинской и Греческой школ, о чем приискал и прислал в Кабинет, но и поныне оных не прислано» Воскресенский Н. А. Законодательные акты Петра I. № 204. С. 149.. Неизвестно, попали ли в конечном итоге в руки Петра речи митрополита Стефана (Яворского), но панегирики Феофана Прокоповича и братьев Лихудов, в которых как раз Петр и отождествлялся с Константином, точно отложились в библиотеке царя Библиотека Петра I. С. 33, 50, 90..

Отождествление Петра и Константина давало дополнительные основания возникшей ранее идее о том, что российскому царю следует изгнать из Константинополя турок и восстановить Греческую империю (либо присоединить ее земли к своему православному царству). Историческим контекстом этой идеи стали победа под Азовом и Прутский поход. Литературную основу составляли византийские пророчества, известные благодаря греческим монодиям и их интерпретации русскими источниками Об этом см.: РамазановаД. Н. Сочинение Иоанникия и Софрония Лихудов. С. 652.. В первой половине 1711 г. Петру был поднесен сочиненный Софронием Лихудом «Плач святыя Христовы Восточные церкве», где к дежурному уподоблению Константину Великому добавлено «проречение» о том, что Петр «сядет на престоле великаго святаго Константина, его ж монаршество до онаго края от едина» РамазановаД. Н. Сочинение Иоанникия и Софрония Лихудов. С. 652.. Риторическое сопоставление в дальнейшем превратится в апологетической историографии в сравнительное жизнеописание двух монархов. Таковы были сочинения П. Н. Крекшина (1759) и И. И. Голикова (1790-е гг.) Голиков И. И. Сравнение свойств и дел Константина Великого, первого из римских христианскаго императора, с свойствами и делами Петра Великого, первого всероссийского императора. М.: Тип. П. Бекетова, 1810. -- См. также: Кротов П. А. Основание СанктПетербурга: Загадки старинной рукописи. СПб., 2006. С. 33..

Помимо Петра I очевидными фигурами для сопоставления с Константином Великим были крестивший Русь князь Владимир Святославич и Александр Невский. Владимир не часто появлялся в историко-политических трактатах или панегириках. Но следует упомянуть трагедокомедию Феофана Прокоповича «Владимир», где прямо говорится, что «Владимир. равен Константину» Феофан Прокопович. Сочинения. С. 168.. Это сопоставление, как и соотнесение княгини Ольги и матери Константина христианки Елены, уходит корнями в Средневековье. В аналогиях между Константином и Александром Невским См.: Петухов Е. В. Проповеди Гавриила Бужинского. // Ученые записки Юрьевского университета. 1900. № 4. С. 520. на первый план выходил мотив воинской доблести.

Интересно, что Софья Алексеевна, занявшая русский престол в 1682 г., не удостоилась сравнения с Еленой. Однако для нее придворным поэтом Сильвестром Медведевым была подобрана другая, гораздо более изящная аналогия из ранневизантийской истории. Софья уподоблялась Пульхерии (V в.), являвшейся регентом при своем младшем брате императоре Феодосии II. Пульхерия, как и Софья, «не токмо в гражданских делах пособствовала брату своему царю Феодосию, но и всей церковной православной полноте на третием и четвертом соборех, яко истинная церкве святыя дщерь, помощь и пособие творила» Россия при царевне Софье и Петре I: Записки русских людей. М., 1990. С. 86..

Империя в России -- подражание Риму, Священной Римской империи или Византии?

В 1722 г. Петр I принимает новый титул, состоявший из трех частей: «Отец Отечества, Петр Великий и Император Всероссийский». Утверждая императорский титул, Петр и политическая элита России могли ориентироваться на три примера: Римскую империю, ее наследницу Византию и Священную Римскую империю. Какой из этих примеров сыграл ведущую роль? Исследователи дают разные ответы: от предположения, что это было подражанием габсбургскому императору, означало «обесценивание идеи византийского наследия» См., например: Агеева О. Г. Титул «император» и понятие «империя» в России в первой четверти XVIII в. // Мир истории. 1999. № 5. URL: http://www.historia.ru/1999/05/ageyeva. htm (дата посещения -- 31.08.2021). и призвано показать «смену культурной ориентации -- от византийской к европейской модели» Успенский Б. А. Петр Первый и переосмысление понятия империи // Факты и знаки: Исследования по семиотике истории. Вып. 3. М.; СПб., 2014. С. 213., до утверждения непосредственного следования позднеантичному канону Подробнее см.: Живов В. М. Культурные реформы. С. 548-549..

Для того чтобы разобраться, какая из трех империй выступила образцом, следует решить два вопроса: кто являлся инициатором принятия нового титула и какие смыслы вкладывались в этот акт? Ответ как будто содержится в Прошении Петру I от сенаторов, где упоминается пример «римского и греческого народов», Протоколах заседаний Святейшего Синода, отразивших процесс согласования титула между высшими органами власти, в речи канцлера Г. И. Головкина на церемонии в Троицком соборе 22 октября 1722 г. и специальной реляции, опубликованной 1 ноября Воскресенский Н. А. Законодательные акты Петра I. № 212. С. 155. -- Подробнее об источниках см.: Агеева О. Г. Титул «император»... (URL: http://www.historia.ru/1999/05/ageyeva.htm).. Из протоколов не ясно, кто персонально был автором идеи, сказано лишь, что 18 октября «Святейший Правительствующий Синод имели секретное рассуждение о славных и великолепных Царского Пресветлаго Величества делах и неусыпных трудах и руковождениях...» и «возомнили за благо всеподданейше молить Его Царского Величества, дабы благоволил милостиво прияти титул» Протоколы заседаний Св. Синода, особенно и общего с Сенатом, о поднесении царю Петру Алексеевичу титула Отца Отечества, Петра Великого, Императора Всероссийского // Описание документов и дел, хранящихся в архиве Святейшего Правительствующего Синода. Т. 6. СПб., 1868. Прил. XLII. С. CCCCLII.. Самым активным членом Синода в процессе подготовки акта принятия нового титула являлся архиепископ Псковский Феофан Прокопович: он присутствует на секретном заседании Синода и получает задание провести переговоры с Сенатом, а затем участвует в согласовании вопроса с царем. Формальную процедуру поднесения Петру I нового трехчастного титула должен был вести вицепрезидент Синода архиепископ Новгородский Феодосий Яновский.

Феофан Прокопович имел все необходимые компетенции, чтобы предложить и обосновать новый титул. Не меньшую роль мог сыграть присутствовавший на заседаниях Синода архимандрит Ипатьевского монастыря Г авриил Бужинский, который в торжественных речах очень часто использовал титул «император» применительно к Петру. «Благочестивейший император наш», «император Петр Первый», «император премилостивый» -- так обращался Гавриил к царю задолго до 1721 г. См., например: Гавриил Бужинский. Слово в похвалу Санкт-Петербурга и его основателя государя императора Петра Великого. СПб., 1717 (без пагинации). URL: https://kp.rusneb. ru/item/material/slovo-v-pohvalu-sanktpeterburga-i-ego-osnovatelya-gosudarya-imperatorapetra-velikogo (дата посещения -- 31.08.2021). -- Подробнее см: Петухов Е. В. Проповеди Гавриила Бужинского... // Ученые записки Юрьевского университета. 1899. № 1. С. 231, 335. Отметим, этим титулом неформально наделяли царя и другие его сподвижники -- как духовные, так и светские Этот факт неоднократно отмечался в литературе. Примеры употребления см.: Феофилакт Лопатинский. Политиколепная Апофеосис. М.: [б. и.], 1709 (титульный лист); Шафиров П. П. Рассуждение, какие законные причины его царское величество Петр Первый царь и повелитель Всероссийский. к начатию войны против короля Карола XII Шведского 1700 году имел. СПб.: [б. и.], 1717. С. 1; Феофан Прокопович. Сочинения. С. 144.. Однако именно Гавриил в панегириках неоднократно называл Петра не только императором, но и «Отцом Отечества»: дважды в «Слове в похвалу Санкт-Петербурга», в двух «Словах» по поводу годовщин победы у Гангута и в нескольких других случаях (рассмотрены панегирики 1717-1721 гг.) См.: Гавриил Бужинский. Слово в похвалу Санкт-Петербурга. (URL: https://kp.rusneb.ru/ item/material/slovo-v-pohvalu-sanktpeterburga-i-ego-osnovatelya-gosudarya-imperatora-petravelikogo); Петухов Е. В. Проповеди Гавриила Бужинского. // Ученые записки Юрьевского университета. 1898. № 2. С. 68; 1899. № 1. С. 353; 1900. № 3. С. 443. -- Феофан также употреблял титул «отец отечества» по отношению к Петру в своих речах, но реже (см.: Феофан Прокопович. Сочинения. С. 26, 63).. Более того, Гавриил, кажется, единственный из составителей панегириков обращается к Екатерине «Матерь Российского Отечества»Петухов Е. В. Проповеди Гавриила Бужинского. // Ученые записки Юрьевского университета. 1900. № 4. С. 479.. Скорее всего, называя Петра «Отцом Отечества», Гавриил делал отсылку не столько на классическую античность, сколько на императора Константина (также носившего титул «Отец Отечества»), с которым сравнивали Петра.

Если допустить, что Синод и сам Петр уподобляли императора Всероссийского первым императорам Восточной Римской империи Константину и Феодосию, то становится понятнее, почему, несмотря на византийскую аналогию, не возникает диссонанса при использовании латинского термина. Греческий титул «василевс» становится официальным в Византии только в середине VII в., до этого византийские правители титуловались на латинском -- «imperator Caesar» Успенский Б. А. Петр Первый. С. 220.. Хорошо знакомые с латинской и греческой традициями инициаторы принятия императорского титула Феофан и Гавриил должны были знать об этом.

Однако были ли императоры Константин и Феодосий византийскими? Не справедливее ли считать их римскими, а в принятии императорского титула видеть подражание римскому образцу? Действительно, в петровскую эпоху римские аллюзии и практики играли важную роль См.: Агеева О. Г. Титул «император». (URL: http://www.historia.ru/1999/05/ageyeva.htm); Живов В. М. Культурные реформы. С. 548.. Но когда для российских интеллектуалов конца XVII - начала XVIII в. заканчивалась история Рима и начиналась история Византии? Если на Западе со времен гуманистов еще держалась историографическая традиция, не проводившая грани между классическим Римом и его преемницей Византией См.: Курбатов Г. Л. История Византии. С. 18., то в России четко знали, что водораздел между историей античного Рима и историей православной Константинопольской империи проходит по времени правления Константина Великого. Симеон Полоцкий в «Вертограде многоцветном» писал: «Сей Константин Великий егда воцарися, Тогда имя Христово велми прославися... Созда Константинополь и в нем водворися, И тако на Востоце царство сотворися» Симеон Полоцкий. Вертоград многоцветный. Т 3. Koln; Weimar; Wien, 2000. С. 519.. В оглавлении труда Симеона отдельно указаны цари «Рима ветхаго» (языческого) и «Рима новаго» (христианского). Так же и у Г авриила Бужинского в одной из речей все римские императоры разделены на языческих и христианских См.: Петухов Е. В. Проповеди Гавриила Бужинского. // Ученые записки Юрьевского ун-та. 1899. № 3. С. 353.. Интересно, что Г авриил приводит «девизы» императоров, которые, по-видимому, были позаимствованы из переводной «Арифмологии» Николая Спафария Ср.: Николай Спафарий. Эстетические трактаты. Л., 1978. С. 108-124.. Последний в своем сочинении «Хрисмологион» делил всех царей на «римских, римляно-греческих христианских и римско-германских» Подробнее см.: Белоброва О. А. Мотив «Римские кесари». С. 235.. Подобное разделение языческой (античной) и христианской (византийской) Римской империй можно увидеть и в законодательных актах петровской эпохи См.: Воскресенский Н. А. Законодательные акты Петра I. № 3. С. 31-32; № 229. С. 179.. Таким образом, современники могли прочитывать императорский титул как подражание христианской Греческой империи, то есть Византии В актуальной внешнеполитической практике понятие «Империя» было прочно закреплено за Священной Римской империей, что отразилось в дипломатической и личной переписке (см.: РединД. А., СеровД. О. Второе путешествие Петра Первого в Европу в письмах барона П. П. Шафирова князю А. Д. Меншикову (1716-1717) // Quaestio Rossica. Т 5. 2017. No. 2. С. 481-495). Однако принятие титула было не только актом реальной политики, но и символическим актом, что подразумевало больше исторических смыслов..

Падение Византии

Пожалуй, самый убедительный аргумент в пользу того, что принятие императорского титула имеет смволические связи с Византией, дает речь самого Петра I, произнесенная им в Троицком соборе сразу после окончания церемонии. Петр лично готовил речь, сохранились его собственноручные тезисы Подробнее см.: Воскресенский Н. А. Законодательные акты Петра I. № 213. С. 156.. Новонареченный император призвал собравшихся не предаваться «роскоши и сладости» после заключения Ништадтского мира, «экзерцицию или употребления оружия на воде и на земле» не прекращать, «но оное б всегда в добром порядке содержали и в том не ослабевали, смотря на примеры других государств, которыя чрез такое нерачителство весма разорилис, междо которыми приклад Греческого государства, яко с собою единоверных, ради своей осторожности пред очми бы имели, которое государство от того и под турецкое иго пришло...» Воскресенский Н. А. Законодательные акты Петра I. № 214. С. 159. Как кажется, Петр не случайно обратился к опыту Византии: принимая титул императора, он держал в голове печальную судьбу Греческой империи и нашел необходимым прочитать своим сподвижникам политическую нотацию.

В историографии сложился образ «Петра-технократа», однако на самом деле царь живо интересовался историей, был начитан и заботился о переводах исторических трактатов больше, чем, например, юридических Об этом см.: Бугров К. Д., КиселевМ. А. Естественное право и добродетель: Интеграция европейского влияния в российскую политическую культуру XVIII в. Екатеринбург, 2016. С. 100-102.. Существует гипотеза, что идею крушения Греческой империи из-за военной слабости греков Петр почерпнул из сочинения Ивана Пересветова См.: Погосян Е. А. Петр I -- архитектор российской истории. СПб., 2001. С. 240-241.. Так это или нет, но Петр в любом случае рвет с предшествующей хронографической традицией, объяснявшей гибель Византии в духе средневековой историографии наказанием за грехи. Более того, царь проводит в своей речи и дополнительные параллели с российской историей: на Руси «издревле храбрые люди были, но потом нерадением и слабостию весма от обучения воинского было отстали» Воскресенский Н. А. Законодательные акты Петра I. № 214. С. 159.. Сюжет с падением Константинополя был для Петра важным: как отмечалось в историографии, царь и ранее обращался к нему в своих записках, связывая «греческое падение» с «презрением» войны Воскресенский Н. А. Законодательные акты Петра I. № 78. С. 78; Погосян Е. А. Петр I. С. 229.. Была у Петра и параллельная версия: Византия погибла от небрежения чиновниками своих обязанностей и неисполнения указов. Интересно, что царь писал об этом в «Должности Сената» (1718) Об этом см.: Воскресенский Н. А. Законодательные акты Петра I. № 334. С. 288., указа, реформировавшего Сенат -- еще один орган, в котором можно увидеть не только римские, но и византийские коннотации.

Вероятно, императорский титул не был претензией на продолжение истории погибшей Византии, но метафорически возвращал российскую историю к начальной точке истории Византии с надеждой на иной финал. Претендовал ли в таком случае Петр на Константинополь? Как отмечено Н. П. Чесноковой, «образы Нового Константина и царя-освободителя [Константинополя от власти турок] нашли свое отражение в личности Алексея Михайловича» Чеснокова Н. П. Христианский Восток и Россия. С. 172.. В период принятия титула Императора Всероссийского Петр не высказывал официальных претензий на обладание Константинополем, однако противостояние с турками было для него давним и принципиальным делом. После взятия Азова в России и за ее рубежами были созданы панегирические произведения, напрямую призывавшие русского царя не останавливаться и освободить Грецию Панегирическая литература петровского времени: Исследования и тексты. М., 1979. С. 14.. В апреле 1697 г., во время пребывания Петра в Митаве, ему и членам Великого посольства был поднесен панегирик, написанный местным придворным поэтом Христианом Борнманном. В панегирике, составленном на трех языках, Петр именовался «автократором» (по-гречески) и «кесарем» (по-латински), его призывали к продолжению войны с турками: «Константинополь с Тартариею возьми победителю, И греческий вышщим имянем цесарь будеши» Цит. по: Кузнецова О. А., Ченцова В. Г., Шамин С. М. Русские переводы элогиума Христиана Борнманна: Великое посольство Петра I и литература // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2016. № 2. С. 113, 122-123..

В 1710 г. в Амстердаме в русском переводе Петра Беклемишева была издана речь члена Берлинского научного общества, македонянина Анастасия Наузиуса. Он развивал тему освобождения греков от турецкого господства с помощью русского царя. Петр уподобляется христианским монархам Константину, Феодосию, Юстиниану. «Да подаст вышний Бог, писал Наузиус, дабы Грециа, оная мать всех наук возвратилася в свое состояние и дабы всегда цвели в оной славе и хвале православнейшаго, храбрейшаго Филеллина, православнаго церкви протектора и великаго императора, царя Петра Алексеевича, нашего премилостивейшаго государя!» Цит. по: Панегирическая литература... С. 10. Речь была издана именно в тот момент, когда началась очередная русско-турецкая война, где Петр рассчитывал одержать решительную победу. Однако поражение в Прутском походе не дало развернуться теме «русский царь -- Константинопольский император». Тема актуализировалась в царствование Анны Иоанновны, во время новой русско-турецкой войны. В основе многих панегириков аннинского времени лежит идея «освобождения христиан от иноверных» Алексеева Н. Ю. Русская ода. С. 298., хотя титул уже и не играл значимой роли.

Заключение

Несмотря на определенное разнообразие представленных сюжетов, общий вывод о месте византийских примеров в России конца XVII - первой четверти XVIII в. однозначен: они явно уступают по популярности античным и библейским. Панегирическая литература эпохи Петра I и вирши, зачитывавшиеся на триумфальных торжествах в честь побед царя, чаще всего отождествляли его с античными правителями (Александром Македонским, царем Дарием и т. д.) или античными богами, а не с византийскими императорами. Более того, древнегреческая и древнеримская образность, хотя и вполне понятная русским элитам уже с конца XVII в., уступала по популярности библейским сюжетам Панегирическая литература. С. 20-21..

Барочный универсализм способствовал возникновению причудливых комбинаций западноевропейских (часто полученных через польское посредство) и греческих (византийских) идей. В этом состояло своеобразие историко-политической идейной сферы конца XVII - первой четверти XVIII в. В дальнейшем универсалистские импульсы барокко ослабевают, и во второй половине XVIII в. сменяются историко-философским дискурсом эпохи Просвещения. Интересно, что так называемый «греческий проект» Екатерины II не ограничивался византийской образностью. Императрица во множестве использовала древнегреческие отсылки. В этом видится значительное западноевропейское влияние Алексеева Н. Ю. Русская ода. С. 298..

Тем не менее, византийский пример сыграл определенную роль в русской культуре. На рубеже XVII-XVIII вв. он выступил связующим звеном между культурой Московского царства и новой Российской империи. Ранневизантийская история, которая на Западе считалась позднеантичной, снабжала русских авторов устойчивыми образами, позволявшими объяснить очень разные политические акты -- от принятия титула императора до нового порядка престолонаследия. Парадоксальным образом роль медиатора, сыгранная Византией в русской культуре, близка ее реальной исторической роли. византия культура история русский

Литература, использованная в статье

1. Агеева, Ольга Гениевна. Титул «император» и понятие «империя» в России в первой четверти в. // Мир истории. 1999. № 5. URL: http://www.historia.ru/1999/05/ageyeva.htm (дата посещения -- 31.08.2021).

2. Алексеева, Надежда Юрьевна. Русская ода: Развитие одической формы в XVII-XVIII вв. СанктПетербург: Наука, 2005. 369 с.

3. Артемьева, Татьяна Владимировна. Идея истории в России XVIII в. // Философский век: Альманах. Вып. 4. Санкт-Петербург: Санкт-Петербургский Центр истории идей, 1998. 267 с.

4. Белоброва, Ольга Андреевна. Мотив «Римские кесари» -- правители Византии в древнерусской литературе в последней трети XVII в. // Византийские очерки: Труды советских ученых к XVI международному конгрессу византинистов. Москва: Наука, 1982. С. 234-245.

5. Бугров, Константин Дмитриевич; Киселев, Михаил Александрович. Естественное право и добродетель: Интеграция европейского влияния в российскую политическую культуру XVIII в. Екатеринбург: Уральский университет, 2016. 480 с.

6. Бугров, Константин Дмитриевич; Соколов, Сергей Васильевич. Республика мечей или торговая республика? Российская историческая мысль XVIII - начала XIX в. о военной мощи республиканского Новгорода // Cahiers du Monde Russe. 2018. Vol. 59/1. P 93-116.

7. Буланин, Дмитрий Михайлович. Античные традиции в древнерусской литературе XI-XVI вв. Munchen: Verlag Otto Sagner, 1991. (Slavistische Beitrage. Bd 278). 468 с.

8. Вилинбахов, Георгий Вадимович. Основание Петербурга и имперская эмблематика // Труды по знаковым системам. Тарту: Тартуский гос. университет, 1984. Вып.18. С. 46-55.

9. Диянов, Константин Сергеевич. Полемика грекофилов и латинствующих в последней четверти XVII в.: Дис.... канд. ист. наук. Омск, 2014. 243 с.

10. Живов, Виктор Маркович. Культурные реформы в системе преобразований Петра I // Из истории русской культуры. Т III. Москва: Языки русской культуры, 1996. С. 527-583.

11. Живов, Виктор Маркович; Успенский, Борис Андреевич. Царь и Бог (семиотические аспекты сакрализации монарха в России) // Успенский, Борис Андреевич. Избранные труды. Т I. Семиотика истории. Семиотика культуры. Москва: Языки русской культуры, 1996. С. 205-337.

12. Зорин, Андрей Леонидович. Кормя двуглавого орла. Русская литература и государственная идеология в последней трети XVIII - первой трети XIX века. Москва: Новое литературное обозрение, 2001.416 с. Кнабе, Георгий Степанович. Русская античность. Содержание, роль и судьба античного наследия в культуре России. Москва: Российский государственный гуманитарный университет, 2000. 240 с. Козлова, Мария Игоревна. Рецепция античности в исторической мысли XVIII века (опыт М. М. Щербатова): Дис.... канд. ист. наук. Казань, 2011. 218 с.

13. Кротов, Павел Александрович. Основание Санкт-Петербурга: Загадки старинной рукописи. СанктПетербург: Историческая иллюстрация, 2006. 160 с.

14. Кузнецова, Ольга Александровна; Ченцова, Вера Георгиевна; Шамин, Степан Михайлович. Русские переводы элогиума Христиана Борнманна: Великое посольство Петра I и литература // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2016. № 2. С. 111-125.

15. Курбатов, Георгий Львович. История Византии (историография). Ленинград: Изд-во Ленинградского ун-та, 1975. 256 с.

16. Лаппо-Данилевский, Александр Сергеевич. История русской общественной мысли XVII-XVIII вв. Москва: Наука, 1990. 292 с.

17. Лотман, Юрий Михайлович; Успенский Борис Андреевич. Отзвуки концепции «Москва -- третий Рим» в идеологии Петра Первого (К проблеме средневековой традиции в культуре барокко) // Художественный язык средневековья. Москва: Наука, 1982. С. 236-249.

18. Николози, Рикардо. Петербургский панегирик XVIII века: Миф - идеология - риторика / Пер. с нем. М. Н. Жаровой; Под ред. К. А. Богданова. Москва: Языки славянской культуры, 2009. 216 с. Мартынюк, Алексей Викторович. История Средневековой Руси: От политической инструментализации и консерватизма академической традиции к аксиологическому пониманию // Stadia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2020. № 1. С. 25-38.

19. Мартынюк, Алексей Викторович. «Великий раскол» восточнославянской медиевистики: Семь тезисов к дискуссии // Stadia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2017. № 1. С. 146-153.

20. «Москва и Новград едина держава Божия»: Новгородский митрополит Иов и его переписка конца XVII - начала XVIII в. / Сост., вступ. ст., комм. Анисимова, Евгения Викторовича. Великий Новгород, 2009. 231 с.

21. Панегирическая литература петровского времени: Исследования и тексты / Изд. подгот. Гребенюк, Василий Петрович; под ред. Державиной, Ольги Александровны. Москва: Наука, 1979. 313 с. Панченко, Александр Михайлович. Два этапа русского барокко // Труды Отдела древнерусской литературы. Ленинград, 1977. Т 32. С. 100-106.

22. Погосян, Елена Анатольевна. Петр I -- архитектор российской истории. Санкт-Петербург: ИскусствоСПБ, 2001. 424 с.

23. Рамазанова, Джамиля Нуровна. Сочинения Иоанникия и Софрония Лихудов «Плач святыя Христовы Восточные церкве» // Россия и христианский Восток. Вып. IV-V Москва: Языки славянской культуры; Знак, 2014. С. 648-659.

24. Ранчин, Андрей Михайлович. К истолкованию теории «Москва - Третий Рим» в русской культуре Нового времени // Россия XXI. 2012. № 6. С. 26-57.

25. Редин, Дмитрий Алексеевич; Серов, Дмитрий Олегович. Второе путешествие Петра Первого в Европу в письмах барона П. П. Шафирова князю А. Д. Меншикову (1716-1717) // Quaestio Rossica. Т 5. 2017. No. 2. С. 471-502.

26. Успенский, Борис Андреевич. Петр Первый и переосмысление понятия империи // Факты и знаки: Исследования по семиотике истории. Вып. 3. Москва; Санкт-Петербург: Институт славяноведения РАН; Нестор-История, 2014. С. 209-250.

27. Филюшкин, Александр Ильич. «Мобилизация Средневековья» как поиск идентичности: Какими путями Белоруссия хочет уйти от исторического наследия Российской империи и СССР // Quaestio Rossica. Т 5. 2017. No. 2. С. 569-590.

28. Ченцова, Вера Георгиевна. Восточная церковь и Россия после Переяславской рады. 1654-1658. Документы. Москва: Московский гос. ун-т им. М. В. Ломоносова, 2004. 176 с.

29. Чеснокова, Надежда Петровна. Христианский Восток и Россия: Политическое и культурное взаимодействие в середине XVII века. (По документам Российского государственного архива древних актов). Москва: Индрик, 2011. 287 с.

References

1. Ageeva, Olga Genievna. Titul «imperator» i ponyatie «imperiya» v Rossii v pervoy chetverti XVIII v. [The title «emperor» and the concept of «empire» in Russia in the first quarter of the 18^th century], in Mir istorii. 1999. No. 5. URL: http://www.historia.ru/1999/05/ageyeva.htm (last visited -- August 31,2021). (in Russian). Alekseeva, Nadezhda Yuryevna. Russkaya oda: Razvitie odicheskoy formy vXVII-XVIIIvv. [Russian Ode: The development of the odic form in the 17^th-18^th centuries], St. Petersburg: Nauka Publ., 2005. 369 p. (in Russian). Anisimov, Evgeniy Viktorovich (ed.). «Moskva i Novgrad edina derzhava Bozhiya»: Novgorodskiy mitropolit Iov i ego perepiska kontsa XVII - nachala XVIII v. [«Moscow and Novgorod are one power of God»: Novgorod Metropolitan Job and his correspondence from the end of the 17`^h to the beginning of the 18^th century]. Velikiy Novgorod, 2009. 231 p. (in Russian).

2. Artemyeva, Tatyana Vladimirovna. Ideya istorii v Rossii XVIII v. [The idea of history in Russia in the 18^th century], in Filosofskiy vek. Almanakh. Issue 4. St. Petersburg: St. Petersburg Center for the History of Ideas Publ., 1998. 267 p. (in Russian).

3. Belobrova, Olga Andreevna. Motiv «Rimskie kesari» -- praviteli Vizantii v drevnerusskoy literature v posledney treti XVII v. [The motive «Roman Caesars» -- the rulers of Byzantium in Old Russian literature in the last third of the 17^th century], in Vizantiyskie ocherki. Trudy sovetskikh uchenykh k XVI mezhdunarodnomu kongressu vizantinistov. Moscow: Nauka Publ., 1982. Pp. 234-245. (in Russian).

4. Belobrova, Olga Andreevna (ed.). Nikolay Spafariy Esteticheskie traktaty [Nikolay Spafary. Aesthetic treatises]. Leningrad: Nauka Publ., 1978. 160 p. (in Russian).

5. Bugrov, Konstantin Dmitrievich; Kiselev, Mikhail Aleksandrovich. Estestvennoe pravo i dobrodetel ': Integratsiya evropeyskogo vliyaniya v rossiyskuyu politicheskuyu kul 'turu XVIII v. [Natural law and virtue: The integration of European influence into 18th century Russian political culture]. Ekaterinburg: Ural University Press, 2016. 480 p. (in Russian).

6. Bugrov, Konstantin Dmitrievich; Sokolov, Sergey Vasilyevich. Respublika mechey ili torgovaya respublika? Rossiyskaya istoricheskaya mysl' XVIII - nachala XIX v. o voennoy moshchi respublikanskogo Novgoroda [A military republic or trading republic? The position of Russian historiography between the 18^th and early 19^th centuries on the Republic of Novgorod's military might], in Cahiers du Monde Russe. 2018. Vol. 59/1. Pp. 93-116. (in Russian).