Критика современных либеральных представлений о политической модернизации и имперской традиции России

Размещено на http://www.allbest.ru/

Критика современных либеральных представлений о политической модернизации и имперской традиции России

Александр Геннадьевич Кузьмин

Аннотация

Статья посвящена изучению ситуации, сложившейся в российской науке в постсоветский период, когда одним из господствующих направлений исследований социума было представление о модернизации как исключительно «западном» образце. Такой подход подразумевал следование определённым канонам, которым российское общество не только не соответствовало, но и в силу своей «дефективности» не могло сделать это. Особенно этому мешают имперские и националистические традиции, которые в немалой степени сохранило в своей основе постсоветское общество. В работе подчеркивается, что применение западной методологии для изучения российской постсоветской модернизации закономерно порождало негативный результат, например в плане ранжирования Российской Федерации по ряду западных индексов развития, что, по мнению представителей либерального экспертного сообщества, не только указывает на неготовность российского общества к переменам в плане определённой стратегии, но и лишает нашу страну такой возможности в перспективе. Кроме того, в оценке сторонников либерального пути, Россия постоянно демонстрирует примеры «имперских амбиций» и имперского националистического мышления, последним из которых является проект «Русский мир». В статье сделан вывод об односторонности и неприемлемости применения либерального подхода к современному выбору пути обновления нашей страны.

Ключевые слова: модернизация, политическая идеология, либеральная традиция, альтернативы развития, демократизация, русский национализм, империя, «Русский мир», политический режим

Abstract

Criticism of Modern Liberal Ideas about Political Modernization and the Imperial Tradition of Russia

Aleksandr G. Kuzmin

The study is concerned with the situation in Russian science in the post-Soviet period, when one of the dominant directions of social research was the idea of modernization as an exclusively “western” model. This approach implied following certain canons, which Russian society not only did not comply with but also because of its “defectiveness” could not do. This is especially hindered by imperial and nationalist traditions which post-Soviet society has largely preserved in its core. The paper emphasizes that the application of Western methodology to study Russian post-Soviet modernization naturally led to a negative result, for example, with regard to ranking the Russian Federation according to a number of Western development indices. According to representatives of the liberal expert community, this not only indicates that Russian society is unwilling to change the terms of a specific strategy but also deprives our country of such a future opportunity. Moreover, in the assessment of supporters of the liberal path, Russia constantly demonstrates examples of “imperial ambitions” and imperial nationalist thinking, the latest example of which is the “Russian World” project. The author concludes that the application of a liberal approach to the modern choice of the path of renewal for our country is one-sided and unacceptable.

Keywords: modernization, political ideology, liberal tradition, development alternatives, democratization, Russian nationalism, empire, “Russian World”, political regime

Одной из значимых проблем, ставшей серьёзным препятствием для беспристрастного анализа социально-политических процессов и исторического прошлого России, является понимание рядом известных отечественных исследователей самого механизма общественных изменений с точки зрения соответствия неким западноевропейским или американским (западным) образцам. Многие российские исследователи указывают на это как на само собой разумеющийся факт. Например, самые известные примеры исторических российских модернизаций - «прорубание окна в Европу» Петром I, политика просвещённого абсолютизма Екатерины II, либеральные изменения в первый период царствования Александра I, реформы Александра II, почти приведшие к введению в стране конституции, столыпинские реформы начала XX в. - можно интерпретировать как попытку следовать западноевропейской модели общества (в советский период - также западной марксистской теории), хотя бы и в оригинальном российском варианте. Иными словами, в истории российских реформ модернизационной основой нередко была идея достижения в России некоего западного образца общественных отношений. Во времена «оттепели» Н.С. Хрущев по этому поводу выразился кратко и понятно - как о задаче СССР «догнать и перегнать Америку». политическая модернизация имперский россия

Как пишет российский социолог Л.Д. Гудков, в изучении процессов модернизации «в широком плане» ещё в 1960-1970-х гг. в зарубежной науке постепенно господствующим становилось мнение о «безусловном лидерстве западных стран (США, Европы, Японии, «азиатских тигров», Австралии), что показывает «однозначный характер направленности мирового развития, хотя сама по себе модель модернизации претерпела значительные изменения, стала многомерной...» (Гудков, 2022: 430-431). Однако мы отметим, что в последнее время для западной поли-тической науки стало общим местом указывать на серьёзные критические процессы, меняющие жизнь в западном мире, где возникают многочисленные проблемы и угрозы существования самой системе либерально-демократических отношений (Hobson, 2017).

Либеральная точка зрения на российскую модернизацию, на наш взгляд, утратила свою актуальность. Сегодня, как показывает опыт воссоединения Крыма с Российской Федерацией и собственно сам украинский кризис, начиная с 2014 г. (событий «Русской весны»), больше оказались востребованы концепции общественных изменений, имеющие исторически обусловленный, во многом консервативный характер.

У современного отечественного политолога В.П. Милецкого со ссылкой на французского социолога Алена Турена есть формулировка концепции «модернизация в обход модернити» - модернизация при сохранении специфики национального архетипа и национальной культуры, национальной идентичности и фундаментальных традиций образа жизни. Она исключает навязывание западных стандартов в результате вестернизации (Милецкий, 1997: 15). В постсоветской России присутствуют не только сторонники западной модели развития, но и её оппоненты, выступающие за различные варианты «консервативной модернизации», как среди представителей научного сообщества (А.С. Панарин (2002), Б.Е. Ерасов (2002), Е.Н. Мощелков (1996) и др.), так и среди некоторых общественно-политических деятелей, традиционалистов и идеологов русского национализма (А.А. Проханов (2007), А.Г. Дугин (2007), Э.В. Лимонов (2002) и др.). В настоящее время существует множество определений слова «модернизация», одно из них, выражающее современную сущность российского модернизационного процесса, сформулировано следующим образом: «Модернизация в XXI веке есть комплексный способ решения политических и экономических, социальных и культурных задач, которые в полный рост стоят перед государством, обществом в контексте внутренних, межрегиональных и глобальных угроз и рисков, это совокупность процессов технического, экономического и социокультурного развития общества (страны и её регионов), повышающих его конкурентоспособность» (Лапин, 2011: 4).

При проведении данного исследования нами в рамках консервативного подхода в основном используется системная критика взглядов на российскую общественную модернизацию ряда либеральных авторов (при вполне релевантной подборке текстов, некоторые из которых ещё только входят в научный оборот (Гудков, 2022; Давыдов, 2022; Колесников, 2022; Мадьяр, Мад- лович, 2022)). Результаты нашего исследования могут быть полезны для анализа методологических и идейных трендов развития политической науки в России, а также для переосмысления важных концептов - «модернизация», «демократия», империя».

Что касается термина «империя», то в своем исследовании мы опирались на понятие, предложенное политологом О.Ю. Малиновой. В несколько сокращенном варианте её определение империи в теоретическом представлении имеет следующие характеристики:

1) многосоставность государства, в которое включено много народов;

2) наличие центра и периферии;

3) автократический способ интеграции территорий и общества «сверху»;

4) наличие «универсальной объединяющей идеи», некоего глобального проекта;

5) влияние на международной арене, стремление распространить влияние на другие государства при сохранении ими формальной самостоятельности (Малинова, 208: 63-66).

Безусловно, считать Россию империей в полном смысле данного понятия неправомерно. С точки зрения рассматриваемой с научных позиций проблемы, не опускаясь до обывательского уровня ее понимания, такое методологическое допущение вполне оправданно стилистически.

Комментируя далее историю изучения модернизации в западной политологии и социологии, Л.Д. Гудков приводит слова американо-российского социолога Г.М. Дерлугьяна: «Политически это была альтернатива социалистическим идеям, которым США активно противостояли в странах тогдашнего “третьего мира”. В плане теории основатели школы модернизации (Л. Пай, У. Ростоу, Э. Шилз, Г. Алмонд, С. Хантингтон) постулировали, что существует один и только один “нормальный” путь к развитой современности...» (Дерлугьян, 2007: 7). Тем самым автор констатирует: является общепринятым мнение, что модернизация имеет «линейную» либеральную историю, в которой сам смысл общественного реформирования любого государства имеется только тогда, когда это общество максимально приближается к известным параметрам социума западного типа. Но, как отмечал ранее сам Л.Д. Г удков, «арсенал западных социальных наук обнаружил свою ограниченную пригодность и дескриптивную неадекватность. Буквальное и механическое применение этого понятийного аппарата в качестве логических шаблонов для интерпретации отечественного материала (социологического, культурного, исторического) или его использование в качестве теоретических аналогий оказалось совершенно недопустимым. .Язык западной социологии был разработан для изучения принципиально иных институциональных систем, действовавших по иным правилам, нежели мобилизационное и милитаризованное советское общество-государство и многое сохранившая от него постсоветская Россия» (Гудков, 2004: 7).

Практически в тон рассуждениям Гудкова современные венгерские социологи Б. Мадьяр и Б. Мадлович в своей совместной работе по исследованию посткоммунистических общественных систем отмечают: «После распада Советского Союза повсеместное распространение либеральной демократии как политического режима сопровождалось господством либеральной демократии как описательного языка». По их мнению, в данном контексте либеральный взгляд на равенство людей означает такой научный подход, когда «каждая нация обладает одинаковым потенциалом к построению либеральных демократий западного типа, у них есть внутренне присущая жажда свободы западного образца - настоящей свободы, на которую люди имеют право, - просто эта жажда ранее подавлялась коммунистической диктатурой». В итоге авторы приходят к справедливому, на наш взгляд, выводу: «Мы, несомненно, находимся в ловушке аналитического языка, который начал доминировать в 1990-е годы. Хотя парадигма перехода была единогласно отвергнута, мы продолжали пользоваться терминологией, предназначенной для анализа государств западного типа, и использовать язык либеральной демократии, чтобы описывать пост-коммунистические режимы» (Мадьяр, Мадлович, 2022: 19, 21-22).

Например, таким же далеко не бесспорным механизмом определения степени демократичности того или иного государства является так называемый индекс демократии, который используется с 2006 г. для создания ежегодного рейтинга примерно из 167 стран мира по ряду критериев, характеризующих некий «уровень развития демократии», что, соответственно, отражается в специально разработанной на основе этих данных классификации политических режимов (полноценные демократии, несовершенные демократии, гибридные режимы, авторитарные режимы), составляемой британской компанией Economist Intelligence Unit, издающей журнал либеральной ориентации The Economist. На самом деле таких вызывающих определённые сомнения показателей используется в мировой (западной) практике много: индекс процветания, индекс развития человеческого потенциала, индекс качества жизни, индекс социального прогресса, индекс глобальной конкурентоспособности, индекс глобализации, различные индикаторы устойчивого развития и ряд других рейтингов. Все они связаны с ангажированным ранжированием государств мира на группы стран разной степени развитости и практически ориентированы на социально-экономические и экологические показатели, разрабатываемые различными международными организациями, где огромное влияние имеют страны западного мира. Возьмем, например, индекс демократии. Типич-ной иллюстрацией использования подобного индекса, на наш взгляд, является утверждение российского либерального экономиста и публициста А.П. Заостровцева, что «новое имперство Московии 3.0 пронизывает всю внешнюю политику путинизма. Так же, как и связанная с ней экспансия. Достаточно сказать, что по Глобальному индексу мира. Россия в 2019 г. заняла 154-е место в мире из 163 включенных в него государств» (Заостровцев, 2020: 228).

Отметим, что используемые в таких классификациях данные базируются на неких закрытых экспертных опросах и показателях общественного мнения, что вызывает резонные сомнения в отношении их валидности и верификации. Кроме того, непонятно, какое в целом отношение к либеральной (западной) демократии могут иметь целый ряд стран из различных регионов мира, которые по своей исторической, религиозной, культурной или экономической составляющей общества заведомо имеют большие проблемы с демократией или даже демократическими элементами как политическим явлением.

Мы должны отметить, что критическое отношение к модернизационным усилиям современных российских властей в целом характерно для сформировавшейся в стране устойчивой либеральной традиции (Гельман, 2019; Давыдов, 2022; Колесников, 2022, и др.). Так, ещё десять лет назад представители этого направления в российском современном обществоведении заявляли, что «сформированная к концу нулевых годов модель российского государства сегодня стала неадекватной задачам сохранения статуса России в мире и новым вызовам мировой экономики» (Бусыгина, Филиппов, 2012: 16; Демократия и модернизация..., 2010, и др.).

Можно сказать, что за последние десять лет ничего не изменилось, сторонники западной модели повторяют те же слова. Например, научный руководитель Центра исследований модернизации в Европейском университете в Санкт-Петербурге Д.Я. Травин заявляет: «Россия с её нынешней политикой плохо вписывается в формирующуюся картину XXI века. Мы в основном ориентируемся на давно прошедшие времена, гордимся былыми свершениями, ищем ориентиры в истории и стараемся отгородиться от того нового и непривычного, что несёт с собой текущее столетие» (Травин, 2019: 314). Помимо дежурного упрёка в отставании России от западного мира здесь разве что добавлено ещё предупреждение о китайской угрозе: «В целом социально-экономическая система, формирующаяся сегодня в России, способна породить длительный застой. Зарубежный мир XXI века будет быстро меняться, а мы станем все больше отставать от современных тенденций. Мы дистанцируемся от Запада и отторгаем европейские ценности, а это значит, что волей-неволей Россия будет всё теснее примыкать к Китаю. Экономический застой и нежелание найти своё место в хозяйственной системе XXI века обрекают Россию на роль сы-рьевого придатка самой сильной страны восточного полушария» (Травин, 2019: 316-317).

Важным моментом в критике российской модернизации у представителей отечественной либеральной мысли является соединение двух негативных дискурсов - нарративов империи и русского национализма. Например, А.Р. Абалов и В.Л. Иноземцев, комментируя современную российскую политику и проект «Русский мир», пишут: «Хотя В. Путин и аргументировал аннексию Крыма заботой о соотечественниках, хорошо известно, что нынешняя Россия трактует «русский мир» крайне расширительно» (Абалов, Иноземцев, 2021: 8). По их мнению, российская внешняя политика имеет явный проимперский характер: «Оценивая современное поведение России на международной арене, мы отметили, что оно напоминает скорее поведение империи, чем национального государства» (Абалов, Иноземцев, 2021: 19). Более того, в историческом плане, на их взгляд, Россия «никогда не существовала в форме, отличной от империи, - если не по названию, то по содержанию. Именно это, на наш взгляд, и обусловливает исключительную устойчивость имперских трендов в политике, воспроизводящихся без существенных отличий на протяжении вот уже более пяти веков». Иными словами, они считают, что «имперское и экспансионистское сознание» является «естественным составным элементом российской идентичности» (Абалов, Иноземцев, 2021: 19, 21). Авторы также отмечают, что Россия, при некоторых различиях, как империя похожа на европейские империи: «Несмотря на то, что пути развития Московии и России существенно отличались от исторической динамики большинства европейских государств, рос-сийский имперский проект оказывается хронологически крайне схожим с эволюцией европейских империй». Но главной проблемой для страны, на их взгляд, является сегодня «всё более разительное несоответствие возрождаемых ею практик тем стереотипам поведения, которые сегодня распространяются в остальном мире». Итогом этих отличий является констатация такого негативного положения, что «страна, которая на протяжении своей многовековой истории выступала окраиной нескольких цивилизационных центров, каждый из которых она затем опережала в своем развитии или по крайней мере становилась с ним вровень, сегодня стремительно превращается в глобальную периферию, которая с каждым годом внушает остальному миру все большие ужас и недоверие» (Абалов, Иноземцев, 2021: 24-25).

Практически речь снова идёт о перманентных неудачах российской модернизации. Для данных представителей российской либеральной общественности причина всех указанных проблем обнаруживается в том, что «Россия являлась и является своего рода бесконечной империей», которая «воспроизводит имперские стратегии и тактики поведения, оставаясь угрозой для соседей и продолжая подавлять ростки федерализма и самоуправления внутри самой себя». Кроме того, такие понятия как «“вертикаль власти” внутри и воображаемый “русский мир” снаружи - прямые продукты российской имперской истории, отказаться от которых она... в ближайшее время не сможет (в том числе и потому, что подобные структуры и представления не только насаждаются элитами, но и не отвергаются населением)». Подводя итог своим рассуждениям, А.Р. Абалов и В.Л. Иноземцев характеризуют состояние российской империи следующим образом: «Она не мертва и сейчас, хотя экономически слаба, идеологически бессодержательна и геополитически изолирована» (Абалов, Иноземцев, 2021: 24-25).

Таким образом, в российской либеральной традиции сегодня такие понятия как «Русский мир» и «империя» являются порождением исторической традиции «бесконечной» российской (русской) империи, страны, которая сегодня не может найти своё место в глобализирующемся мире и обречена влачить одинокое и незавидное существование на положении «страны-изгоя», от которой отвернулись государства, представляющие «хорошие» западные демократии, их со-юзники и сателлиты.

В дальнейшем мы рассмотрим идеи, связанные с российской модернизацией и в некоторой степени касающиеся русского национализма, представленные в работах журналиста, социолога и философа Л.Д. Гудкова как одного из самых авторитетных представителей современной либеральной публицистики . Они были написаны за почти двадцатилетний срок и вполне могут помочь получить наиболее полное представление о том, что, по мнению представителей «классического либерализма» в современной России в лице данного автора, мешает процессу модернизации постсоветской России с точки зрения отечественной либеральной социологии.

Постоянное, по словам Л.Д. Гудкова, недовольство россиян является проявлением их жизненного перманентного негативизма, который «есть форма или матрица антропологического воспроизводства наиболее существенных представлений общества этого типа в его неспособности вообразить или нежелании создать себе лучшие обстоятельства существования. .объяснение нынешним неудачам, войне, всё более сильному увязанию в повторяющихся катастрофах, дефолтах, политических сбоях и прочем следует искать в культуре массового российского или постсоветского человека» (Гудков, 2004: 297).

Хотя, на его взгляд, в российском социально-политическом пространстве присутствуют некоторые формальные элементы демократии, но они на самом деле являются фикцией, так как их не поддерживает население, и они не соответствуют общепринятым западным образцам. Он считает, что «видимость процессов “демократизации” (наличие свободных выборов, многопартийности, свобода прессы, декларированные права меньшинств) не должна вводить в заблуждение, поскольку они никак не поддержаны “снизу”, не подкреплены массовыми интересами и движениями, не опираются на соответствующие ценности и моральные принципы, в том числе - представления о правах человека» (Гудков, 2004: 680).

Говоря о глубинных причинах неудач российских реформ, он пишет, что «.структуры негативной идентичности являются механизмами систематического разрушения позитивной гражданской солидарности и взаимной ответственности, проявлениями аномии в процессе дальнейшей модернизации и реформ, формой сопротивления любым переменам к лучшему, выражением настроений хронического уныния и безнадёжности» (Гудков, 2004: 797). Следует отметить, что, по мнению маститого критика российской власти, научный анализ российского общества не может быть осуществлён потому, что оно сильно отличается от «нормального» западного социума в худшую сторону.

Л.Д. Гудков вводит в оборот термин «абортивная модернизация», который означает, что «на протяжении последних полутора столетий имели место периодически повторяющиеся сбои и прекращение начавшихся процессов вестернизации и модернизации, прерывание развития, казавшегося эволюционным. Речь идёт не о случайных эксцессах, вызванных политическими конфликтами, экономическими или военными неудачами, а о системных кризисах, захватывающих целый ряд социальных институтов. Последствиями потрясений оказывалась редукция сложности социальной структуры, реорганизация по упрощённой схеме, принимающей вид “возвращения” к “национальным” традициям, “особого пути” России. В таких ситуациях прекращались заимствования более развитых и эффективных институциональных и культурных форм, шло “восстановление”, “регенерация” гораздо более примитивных или архаических, чаще всего даже варварских по своей репрессивности и жесткости типов социальной организации» (Гудков, 2011: 5).

В российском обществе, на взгляд исследователя, дефективной является сама мораль - тяжёлое наследство советской эпохи, что обрекает на неудачу любые периодически предпринимаемые попытки вернуть себе «нормальность». Так, «главное препятствие российской модернизации, - пишет он, - заключается в самом типе советского или постсоветского человека (homo soveticus), его базовом недоверии к миру, в опыте приспособления к насилию, которые делают его неспособным к рецепции более сложных моральных представлений и отношений, а это означает невозможность институционализации, закрепления новых социальных форм взаимодействия. Специфическая “невменяемость” российского общества объясняет периодически возни-кающую блокировку модернизации...» (Гудков, 2011: 7).

По мнению исследователя, хотя в разных российских сегментах общества возникают «ресурсы, идеи и стимулы ограничения всевластия неэффективного государства, изменения тоталитарной или патерналистской системы отношений, но эти потенциальные возможности стерилизуются теми, кто обладает монополией на принуждение». Л.Д. Гудков считает, что «периодический сброс сложности» и, вообще, «неудачи» всех российских реформистских усилий, все причины, тормозящие «развертывание современных институтов», на самом деле обусловлены «не какими-то выдумываемыми традициями “тысячелетней” русской культуры, её “византийством” или особой “ментальностью” российского населения. А преимущественно интересами авторитарной, централизованной, не подконтрольной никому власти.» (Гудков, 2011: 7). Не только население, но и российская элита подвергается у социолога резкой критической оценке: «Социологические наблюдения и анализ текущей политики свидетельствует, что люди, находящиеся сегодня у власти, отобранные ею, кооптируемые в структуры государственного управления, отличаются тем же завистливо-циническим сознанием, что и масса российского населения в целом» (Гудков, 2011: 9). В итоге он приходит к неутешительному выводу: «Ни у элиты (включая и прежних “реформаторов”), ни тем более у населения не было и нет ни соответствующих идей, ни ценностных преставлений (о демократии, о модернизации), ни сознания своих прав и тем более желания отстаивать эти права и соответствующие свободы» (Гудков, 2011: 369-370).

Именно В.В. Путин как руководитель российского государства, по мнению Л.Д. Гудкова, несёт ответственность за то, что во время его правления в текущем XXI в. западные либеральные идеи в нашей стране по факту не получили дальнейшего развития. Критик «режима» считает, что в Российской Федерации сложилась система так называемой «имитационной демократии» взамен настоящей, основанной на западных ценностях. Он пишет: «Дискредитировав реформаторские, прозападные демократические партии, представив их виновникам развала СССР, це-лого ряда кризисов 90-х гг., особенно - тяжелейшего кризиса 1998 г., падения жизненного уровня населения, путинская администрация лишила привлекательности демократические модели политического устройства, понятия ценности свободы, прав человека и массовых симпатий к лидерам демократических партий. В противовес им режим выдвинул идеи социального порядка, традиций великодержавного превосходства и милитаризма, православия, консерватизма, ставших официальной идеологией со времени прихода к власти Путина. .заметно усилились антизападные настроения и склонность к изоляционизму» (Гудков, 2011: 355, 364-365).

В сокращённом виде критическая характеристика «режима Путина» (на 2007 г.) в изложении Л.Д. Гудкова содержит следующие негативные черты:

1) централизация государственного управления; дегенерация парламента, зависимость законодательной и судебной ветвей власти от администрации президента («иммунизация произвола»);

2) ликвидация самоуправления, отказ от федерализма;

3) дегенерация механизмов политического целеполагания, связанная с имитацией партийной деятельности, симулякрами политических и социальных идей, нарастание церемониально- сти политической практики;

4) ужесточение административно-полицейского контроля над публичной жизнью и подавление независимых СМИ, ограничение и замещение деятельности негосударственных общественных организаций разными формами декоративной публичности (вплоть до вариантов «путинюгенд»);

5) административный избирательный контроль над ключевыми отраслям экономики в интересах отдельных кланов;

6) стиль имитационного традиционализма; создание иллюзии усиления православного влияния на общественную жизнь;

7) симуляция демократии и свободных выборов; вытеснение политической оппозиции с политического поля; редукция самоорганизации общества и сферы публичности;

8) демонстративно-агрессивный и конфликтный характер внешней политики; консолидация страны через негативную идентификацию и мобилизацию;

9) стремительный рост коррупции;

10) негативный побор кадров (понижающие механизмы социальной селекции) (Гудков, 2011: 367-368).

Исходя из анализа вышесказанного, не удивляет крайне отрицательная оценка Л.Д. Гудковым современного этапа деятельности российской власти («путинского правления»). У него это - «путинская риторика “стабильности”, “порядка”, позднее - суверенитета и национального возрождения, православного традиционализма, “особого пути” или “русской цивилизации”, антизападничества, на первый взгляд, воспроизводит характеристики позднебрежневской идеологии консерватизма, фазу эрозии миссионерского, революционного учения (получившего слабый импульс к обновлению при Хрущёве) и трансформацию его в имперский русский национализм. Однако её функции совершенно иные: путинизм как идеология предназначена для легитимации вторичного тоталитаризма, оправдания политики реставрации тотального господства и дискредитации самой идеологии реформ, критики идеи перехода России к демократии и устранению групп, заинтересованных в изменении системы» (Гудков, 2022: 490).

Анализ сочинений Л.Д. Гудкова позволяет сделать вывод, что в его лице современная российская либеральная общественная теория ясно выражает своё отношение не только к власти и гражданам нашей страны, но и определяет все попытки общественных изменений в Российской Федерации как безнадёжные. По мнению российских западников, российский социум имеет массу врождённых дефектов, унаследованных от имперского и особенно советского периодов, болеет «великодержавностью», поэтому способен только на неудачные имитации настоящих демократических механизмов во всех сферах деятельности, и никакие попытки модернизироваться никогда не приведут Россию к успешным переменам.

Понимая настоящие причины скептического и в целом негативного отношения зарубежных и отечественных представителей гуманитарных и общественных наук из числа сторонников либеральной идеологии к возможностям модернизации российского общества, а, по сути говоря, к нему самому и к положительному реформационному потенциалу российской исторической традиции, мы должны учитывать, что специфической чертой отечественных процессов модернизации социально-политической системы является их циклический характер, характеризующийся периодической сменой либеральных и консервативных реформ с общим вектором развития в сторону либерализма.

Как отмечает отечественный философ В.И. Пантин, «если в фазе либеральных реформ в России складываются новые, более сложные политические и экономические институты, то в фазе контрреформ такие институты подвергаются существенному преобразованию для адаптации к ним общества и государства. В итоге российская политическая система при всех характерных для нее противоречиях, потрясениях и потерях все же эволюционирует, приспосабливаясь к меняющимся условиям» (Пантин, 2002: 21).

Таким образом, российская политическая модернизация предполагает результативную работу политической системы в центре и регионах, а также развитие действенной системы политической коммуникации. Целью нынешней модернизации в данном аспекте является построение адекватных современности механизмов эффективного управления в центре и регионах, учитывающих современные риски и угрозы развития страны и общества.

Кризисность современной социально-экономической системы России определяет ориентацию россиян не на размытое понятие «свободы» и абстрактные рассуждения об общечеловеческих правах, а на сильное и справедливое государство, что служит опорой возможного проведения в стране консервативных преобразований, в том числе и в виде ответа России на санкцион- ную политику стран из числа сторонников западной модели развития. В связи с этим возрастает вероятность политического уклона «вправо» как реакции на разрушение несиловых факторов российской государственности. Среди основных причин этого следует выделить: демографический потенциал, идейно-духовное состояние общества, систему национальных отношений, науку, образование, финансово-экономическую систему (Якунин и др., 2013). Ослабление данных факторов, даже при повышении мощи силовых факторов (военная система, территориальная составляющая и др.), приводит к разрушению российской государственности и сужению пер-спектив стратегического развития страны. На наш взгляд, в такой ситуации нормальной практикой может быть обращение к собственной исторической традиции, что следует делать, не боясь нелепых обвинений в «империализме». Так, известный современный российский историк А.И. Миллер резонно полагает, что «важно иметь в виду, что наследие империй не только бремя, но, в определённых случаях, и ресурс, которым можно умело воспользоваться во благо будущего развития» (Миллер, 2008; 6).

Подводя некоторые итоги, можно сказать, что либеральная оценка российской модернизации на сегодня исчерпала себя, на её место, скорее всего, будут выдвинуты другие модели развития, никак не связанные с либеральной идеологией. Можно предположить, что среди них, в том числе, вполне могут быть некоторые концепции из идейного багажа русских национал-патриотов имперской направленности. Последние полностью поддержали идеи проекта «Русский мир», предлагаемого российской властью после событий, связанных сначала с воссоединением в 2014 г. Крыма с Россией, а затем специальной военной операцией (февраль 2022 г.) и присоединением ряда бывших украинских территорий.

Тем не менее, актуальной остается угроза разрушения российской государственности, она в современных условиях может стать причиной радикализации российского социума и привести к процессам нарушения национального единства страны. Подобные тенденции прослеживаются, например, в современной Украине. Поэтому в условиях нестабильности социально-экономической системы страны и резко ухудшающихся внешнеполитических отношений с большинством стран Европы и НАТО крайне важным является соответствие процессов повышения обществен-ного самосознания и расширения внутренней демократизации общества развитию и поддержанию стабильной деятельности основных государственных институтов, а также сохранению общегосударственных традиционных ценностей и идеалов.

Список источников:

Абалов А.Р., Иноземцев В.Л. Бесконечная империя: Россия в поисках себя. М., 2021.426 с.

Бусыгина И.М., Филиппов М.Г. Политическая модернизация государства в России: необходимость, направления, издержки, риски. М., 2012. 222 с.

Гельман В.Я. «Недостойное правление»: политика в современной России. СПб., 2019. 254 с.

Гудков Л.Д. Абортивная модернизация. М., 2011.630 с.

Гудков Л.Д. Возвратный тоталитаризм : в 2 т. Т. 2. М., 2022. 720 с.

Гудков Л.Д. Негативная идентичность. Статьи 1997-2002 годов. М., 2004. 816 с.

Давыдов М.А. Цена утопии. История российской модернизации. М., 2022. 536 с.

Дерлугьян Г.М. Демократия как озеро : предисловие к русскому изданию // Тилли Ч. Демократия. М., 2007. С. 6-13.

Демократия и модернизация: к дискуссии о вызовах XXI века / под ред. В.Л. Иноземцева. М., 2010. 318 с.

Дугин А.Г. Геополитика постмодерна. Времена новых империй. Очерки геополитики XXI века. СПб., 2007. 382 с.

Заостровцев А.П. Полемика о модернизации: общая дорога или особые пути? СПб., 2020. 310 с.

Ерасов Б.С. Цивилизации: универсалии и самобытность. М., 2002. 522 с.

Колесников А.В. Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Е. Гайдара. М., 2022. 608 с.

Лапин Н.И. Социокультурные факторы российской стагнации и модернизации // Социологические исследования. 2011. № 9. С. 3-18.

Лимонов Э.В. Моя политическая биография. СПб., 2002. 302 с.

Мадьяр Б., Мадлович Б. Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура / пер. с англ. Ю. Игнатьевой : в 2 т. Т. 1. М., 2022. 744 с.

Малинова О.Ю. Тема империи в современных политических дискурсах // Наследие империй и будущее России / под ред. А.И. Миллера. М., 2008. С. 59-102.

Милецкий В.П. Российская модернизация: предпосылки и перспективы эволюции социального государства. СПб., 1997. 126 с.

Миллер А.И. Наследие империй: инвентаризация // Наследие империй и будущее России / под ред. А.И. Миллера. М., 2008. С. 5-22.

Мощелков Е.Н. Переходные процессы в России: опыт ретроспективно-компаративного анализа социальной и поли-тической динамики. М., 1996. 152 с.

Панарин А.С. Искушение глобализмом. М., 2002. 416 с.

Пантин В.И. Возможности циклически-волнового подхода к анализу политического развития // Полис. Политические исследования. 2002. № 4. С. 19-26.

Проханов А.А. Симфония «Пятой Империи». М., 2007. 288 с.

Травин Д.Я. Крутые горки XXI века: постмодернизация и проблемы России. СПб., 2019. 336 с.

Якунин В.И., Багдасарян В.Э., Сулакшин С.С. Новые технологии борьбы с российской государственностью. М., 2013. 472 с.

Hobson Ch. Democratic peace: Progress and crisis // Perspectives on Politics. 2017. Vol. 15, no. 3. P. 697-710. https://doi.org/10.1017/S1537592717000913.

References:

Abalov, A. R. & Inozemtsev, V. L. (2021) Beskonechnaya imperiya: Rossiya vpoiskah sebya [The Endless empire: Russia in search of itself]. Moscow. 426 p. (In Russian).

Busygina, I. M. & Filippov, M. G. (2012) Politicheskaya modernizatsiya gosudarstva v Rossii: neobkhodimost', napravleniya, izderzhki, riski [Political modernization of the state in Russia: Necessity, directions, costs, risks]. Moscow. 222 p. (In Russian).Davydov, M. A. (2022) Tsena utopii. Istoriya rossiiskoi modernizatsii [The price of utopia. History of Russian modernization]. Moscow. 536 p. (In Russian).

Derlugyan, G. M. (2007) Demokratiya kak ozero: predislovie k russkomu izdaniyu [Democracy is like a lake: Preface to the Russian edition]. In: Tilly, Ch. (2007) Democracy. Moscow, pp. 6-13. (In Russian).

Dugin, A. G. (2007) Geopolitika postmoderna. Vremena novykh imperii. Ocherki geopolitiki XXI veka [Postmodern Geopolitics. Times of new empires. Essays on geopolitics of the XXI century]. St. Petersburg. 382 p. (In Russian).

Erasov, B. S. (2002) Tsivilizatsii: universalii i samobytnost' [Civilizations: Universals and originality]. Moscow. 522 p. (In Russian).

Gelman, V. Ya. (2019) “Nedostoinoe pravlenie”: politika v sovremennoi Rossii [“Unworthy government”: Politics in modern Russia]. St. Petersburg. 254 p. (In Russian).

Gudkov, L. D. (2004) Negativnaya identichnost'. Stat'i 1997-2002 godov [Negative identity. Articles. 1997-2002]. Moscow. 816 p. (In Russian)

Gudkov, L. D. (2011) Abortivnaya modernizatsiya [Abortive modernization]. Moscow. 630 p. (In Russian)

Gudkov, L. D. (2022) Vozvratnyi totalitarizm [Return totalitarianism]. In 2 vols. Vol. 2. Moscow, Russia. 720 p. (In Russian)

Hobson, Ch. (2017). Democratic peace: Progress and crisis. Perspectives on Politics. 15 (3), 697-710. Available from: doi:10.1017/S1537592717000913.

Inozemtsev, V. L. (ed.) (2010) Demokratiya i modernizatsiya: k diskussii o vyzovakh XXI veka [Democracy and modernization: To the discussion about the challenges of the XXI century]. Moscow. 318 p. (In Russian)

Kolesnikov, A. V. (2022) Pyat' pyatiletok liberal'nykh reform. Istoki rossiiskoi modernizatsii i nasledie E. Gaidara [Five five- year plans of liberal reforms. The origins of Russian modernization and the legacy of Ye. Gaidar]. Moscow. 608 p. (In Russian).

Lapin, N. I. (2011) Social cultural factors for Russian stagnation and modernization. Sotsiologicheskie issledovaniya. (9), 3-18. (In Russian)

Limonov, E. V. (2002) Moya politicheskaya biografiya [My political biography]. St. Petersburg. 302 p. (In Russian)

Magyar, B. & Madlovics, B. (2022) The anatomy of post-communist regimes. A Conceptual framework. Translated from English by Ignatieva, Yu. (2022) In 2 vols. Vol. 1. Moscow. 744 p. (In Russian)

Malinova, O. Yu. (2008) Tema imperii v sovremennykh politicheskikh diskursakh [The theme of empire in modern political discourses]. In: Miller, A. I. (ed.) Nasledie imperij i budushchee Rossii [Heritage of empires and the future of Russia]. Moscow, pp. 59-102. (In Russian)

Miletsky, V. P. (1997) Rossiiskaya modernizatsiya: predposylki i perspektivy evolyutsii sotsial'nogo gosudarstva [Russian modernization: Background and prospects for the evolution of the welfare state]. St. Petersburg. 126 p. (In Russian)

Miller, A. I. (2008) Nasledie imperii: inventarizatsiya [Heritage of empires: Inventory] In: Miller, A. I. (ed.) Nasledie imperii i budushchee Rossii [Heritage of empires and the future of Russia]. Moscow, pp. 5-22. (In Russian)

Moshchelkov, E. N. (1996J Perekhodnye protsessy v Rossii: opyt retrospektivno-komparativnogo analiza sotsial'noiipolitich- eskoi dinamiki [Transition processes in Russia: An experience of a retrospective-comparative analysis of social and political dynamics]. Moscow. 152 p. (In Russian)

Panarin, A. S. (2002) Iskushenie globalizmom [The temptation of globalism]. Moscow. 416 p. (In Russian)

Pantin, V. I. (2002) Potentialities inherent in the cycles-waves approach to the analysis of political development. Polis. Political Studies. (4), 19-26. (In Russian)

Prokhanov, A. A. (2007) Simfoniya Pyatoi Imperii' [Symphony of the `Fifth Empire']. Moscow. 288 p. (In Russian)

Travin, D. Ya. (2019) Krutye gorki XXI veka: postmodernizatsiya i problemy Rossii [Steep hills of the XXI century: post-modernization and problems of Russia]. St. Petersburg. 336 p. (In Russian)

Yakunin, V. I., Bagdasaryan, V. E. & Sulakshin, S. S. (2013) Novye tekhnologii bor'by s rossiiskoi gosudarstvennost'yu [New technologies for combating Russian statehood]. Moscow. 472 p. (In Russian)

Zaostrovtsev, A. P. (2020) Polemika o modernizatsii: obshchaya doroga ili osobye puti? [The modernization debate: Common road or special ways?]. St. Petersburg. 310 p. (In Russian).

Размещено на Allbest.ru