Лион, Никея и Каракорум во внешней политике Александра Невского

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Лион, Никея и Каракорум во внешней политике Александра Невского

А.В. Майоров



Аннотация

невский никея папский власть

В ходе контактов с папой Иннокентием IV и его представителями Александр Невский и его отец Ярослав Всеволодович выражали готовность принять латинство и признать власть папы в церковных делах. Эти контакты происходили в условиях более широких экуменических процессов 1240-1250-х гг., руководимых главами Римской и Византийской церквей. Русские князья и иерархи принимали самое активное участие в этих процессах, сохраняя верность Византийской церкви. Монгольская угроза, затронувшая всех христиан Европы и Ближнего Востока, непосредственно способствовала активизации усилий по восстановлению церковного единства.

Ключевые слова: Александр Невский, Ярослав Всеволодович, папа Иннокентий IV, архиепископ Петр, митрополит Кирилл.



A.V. Maiorov

Lyon, Nicaea and Karakorum in the foreign policy of Alexander Nevsky

Abstract

In the course of contacts with Pope Innocent IV and his representatives, Alexander Nevsky and his father Yaroslav Vsevolodovich expressed their readiness to accept Catholicism and recognize the papal power in church affairs. These contacts took place in the context of the broader ecumenical processes of the 1240s-1250s, led by the heads of the Ro-man and Byzantine Churches. Rus' princes and hierarchs took an active part in these processes, remaining faithful to the Byzantine Church. The Mongol threat, which affected all Christians in Europe and the Middle East, directly con-tributed to the intensification of efforts to restore church unity.

Keywords: Alexander Nevsky, Yaroslav Vsevolodovich, Pope Innocent IV, Archbishop Peter, Metropolitan Kirill.



В регестах папы Иннокентия IV до нас дошли копии двух посланий к Александру Невскому, датируемых 23 января и 15 сентября 1248 г. [47, no. 4092, р. 621; 48, no. 4129, р. 5]. В первом письме папа сообщает об обращении в латинство отца Александра, великого князя Ярослава Всеволодовича незадолго до его трагической гибели в Каракоруме, и призывает его сына последовать этому примеру. Во втором письме папа говорит о готовности к обращению самого Александра, приветствует и хвалит его за это и, в частности, за намерение возвести во Пскове кафедральный собор для латинян Статья представляет собой развернутый вариант доклада, прочитанного 25 мая 2021 г. на пленарном заседании международной научной конференции «Александр Невский: личность, эпоха, историческая память» (Москва, Институт российской истории РАН).

Исследование выполнено при поддержке Российского Научного Фонда (проект № 21-18-00166). Тексты документов неоднократно опубликованы, лучшее издание см.: [23, nos. 59, 65, р. 110-112, 117-118]. См. также: [7]..

Готовность Александра Невского подчиниться папской власти в корне противоречит его общей репутации последовательного защитника православия. Конечно, столь радикальное изменение политических предпочтений князя, вызывавшее недоумение многих исследователей, требует объяснений. Одно из них уже давно предложено в литературе: князь Александр поддерживал контакты с латинским Западом в надежде получить военную помощь против монголов, которую широко декларировал папа.

Не отвергая такой возможности, мы полагаем, что не менее важное влияние на выбор Александра должен был оказать другой фактор, пока еще недооцененный исследователями, а именно церковно-политическое сближение с папством, проводимое властями Никейской империи и выразившееся в переговорах о церковной унии конца 1240 -- начала 1250-х гг., в которых русские князья и иерархи принимали самое активное участие Подробнее см.: [8; 49]..

Главными движущими силами экуменических процессов середины XIII в., на мой взгляд, были, с одной стороны, настойчивое стремление властей Никеи любыми средствами вернуть под свою власть Константинополь, захваченный латинянами в 1204 г., а с другой -- монгольская угроза, так или иначе затронувшая всех христиан Европы и Ближнего Востока и способствовавшая объединению усилий для ее отражения.

К сожалению, практически не сохранились русские и греческие источники, способные пролить свет на участие Руси в церковно-союзных переговорах правителей Никеи с папством. Поэтому для нашей реконструкции, предлагаемой ниже, ключевое значение приобретают свидетельства некоторых латинских источников, синхронных описываемым событиям.

26 июня 1243 г. в битве при Кёсе-Даге монголы нанесли сокрушительное поражение главным силам сельджуков, после чего монгольская угроза вплотную подошла к границам Никеи [43, с. 178180]. Император Иоанн III Дука Ватац был вынужден прервать свое успешное наступление на Константинополь [66, р. 69-71], срочно вернуться в Никею и направить все ресурсы на защиту своей страны [25, р. 95-96]. К несчастью для Ватаца его ставка на военный союз с сельджуками не оправдалась. Уже в конце 1243 или в начале 1244 гг. правители Румского султаната, а также соседних Киликийской Армении и Трапезундской империи согласились признать себя вассалами монгольского хана [44, р. 116-119; 54, р. 54].

Никейская империя оставалась единственным анатолийским государством, которое не признало власть завоевателей и не отправило своих послов в Каракорум. Подчинение власти иностранного правителя в любой форме было неприемлемо для императора ромеев [43, р. 184]. Это неизбежно бросало вызов завоевателям. Согласно политической теории монголов, описанной папским посланником Плано Карпини, любой народ или государство, которые отвергали монгольское превосходство и не поддерживали дипломатических отношений с ханом, считались враждебным [35, р. 284-285]. В этих условиях прекращение конфронтации с папством и поиск возможностей для нового сближения с Западом стали жизненной необходимостью для Никеи, правители которой не могли допустить войны на два фронта.

По всей видимости, на рубеже 1243-1244 гг. властями Никеи был разработан план возобновления церковно-союзных переговоров с Римом. На первом этапе переговоров полномочным представителем Никеи стал временный глава Русской митрополии Византийской церкви, архиепископ Петр, известный нам только по латинским источникам, сообщающим о его неожиданном появлении при папском дворе накануне Лионского церковного собора и о последующем выступлении перед делегатами собора Подробнее см.: [51]..

Матвей Парижский, крупнейший английский хронист середины XIII в., представляет Петра как беженца, искавшего спасения от монголов на Западе [53, р. 386] Русский перевод см.: [10, с. 159]., и эта версия принимается многими исследователями Большинство исследователей считает, что Петр был отправлен в Лион кем-то из русских князей: Михаилом Черниговским, Даниилом Галицким, Ярославом Суздальским или другим менее известным князем и действовал в его интересах. Новейший обзор мнений по этому вопросу см.: [13, с. 12-49].. Но если бы Петр действительно был беженцем из Руси, то его появление на Западе должно было произойти вскоре после взятия монголами Киева (декабрь 1240 г.). Где в таком случае Петр провел еще четыре года? Никакие источники не отвечают на этот вопрос, создавая трудноразрешимое противоречие с версией о Петре как беженце.

На мой взгляд, появление русского архиерея на Западе спустя несколько лет после завоевания монголами Руси, Польши и Венгрии, когда их войска уже были выведены из Центральной Европы, а Киев и Южная Русь оказались под властью завоевателей, требует пересмотра устоявшегося мнения о Петре и целях его визита в Лион. Некоторые исследователи заподозрили Петра в том, что в действительности он не бежал от монголов, а, наоборот, был послан ими на Запад, чтобы дезориентировать Римскую церковь. Недавно подобную гипотезу обосновал Питер Джексон: в своих показаниях Петр стремился убедить папу и кардиналов в том, что монголы благосклонно (benigne) принимают послов и не причиняют им никакого вреда. Воодушевленный этими новыми сведениями, папа незамедлительно направил к ним своих представителей. Монголы приветствовали иностранных послов потому, что рассматривали их отправку как выражение готовности подчиниться своей власти, как первый шаг к признанию верховной власти хана. Не сделав этого шага, невозможно было установить мир с монголами [41].

Матвей Парижский, действительно собравший обширную информацию о Первом Лионском соборе (май -- июнь 1245 г.), иногда получал ее из не вполне надежных источников и в неполном виде. Не имея всей информации о Петре, Матвей не знал, что архиепископ Руси в качестве привилегированного гостя папы выступил на одном из заседаний собора и принял участие в совместном богослужении с папой и кардиналами. Об этом сообщает другой, более информированный английский источник того же времени -- Анналы бенедиктинского аббатства в Бертоне, составитель которых имел доступ к королевскому архиву и архивам нескольких епископов, делегатов собора См.: [36, р. 408-409; 37, s. 180].: «Среди прочих прелатов мира на Лионский собор прибыл рутенский архиепископ по имени Петр. По возвращении с собора некоторые участники рассказывали, что он не знал ни латыни, ни греческого, ни иврита, но, тем не менее, через переводчика блестяще объяснил Евангелие перед Святым Отцом (т. е. папой. -- А. М.). Специально приглашенный, он участвовал в богослужении вместе со святым отцом и другими прелатами, [как и они] в священных облачениях, но другого вида» [26, р. 272] Русский перевод см.: [10, с. 180]..

К выводу о «блестящем объяснении» русским архиепископом Евангелия можно было прийти только в результате конкретных вопросов латинских прелатов, имевших целью выяснить, в каком смысле -- греко-православном или католическом -- толковал Петр наиболее важные евангельские тексты См.: [32, s. 185].. В свою очередь, такой вопрос мог бы заинтересовать папу и кардиналов, если бы русский архиерей привез в Лион не только новую для Запада информацию о монголах, но и предложение возобновить переговоры о союзе между Римской и Византийской церквями, при условии преодоления существующих разногласий.

Выступление Петра перед латинскими прелатами должно было состояться в ходе обсуждения вопроса о церковном расколе и его преодолении, включенного папой в основную повестку Лионского собора, объявленную на его первой сессии [60, no. 401, p. 514; 53, p. 434; 69, p. 64-65; 61, s. 55-58]. Недавние археографические открытия позволяют более точно определить статус загадочного русского архиепископа и его роль в переговорах с папой. Ныне известно пять средневековых копий свидетельств Петра, записанных, скорее всего, еще до открытия Лионского собора и затем распространенных среди его участников. Особое значение для нас имеет версия, найденная в так называемом Линцском кодексе начала XIV в., который содержит несколько уникальных чтений. В частности, в Линцском кодексе Петр титулуется как архиепископ Белграбский на Руси (Petrus archiepiscopus de Belgrab in Ruscia). Это, вероятнее всего, означает, что его кафедра находилась в Белгороде под Киевом [63, p. 154; 40, p. 87, 105; 17, c. 108-109].

Такое дополнение к титулу русского архиепископа важнее, чем может показаться на первый взгляд. Хотя его происхождение остается неясным, это не может быть случайной ошибкой переписчика или подобным недоразумением. Белгородский епископ играл важную роль в церковном управлении, выступая в качестве наместника Киевского митрополита во время длительных поездок последнего за пределы Руси, например, в Константинополь. Точно так же Белгородский епископ исполнял обязанности Предстоятеля в те периоды, когда митрополия оставалась вакантной. По вероятному предположению А.В. Назаренко, с середины XII в. белгородские епископы носили титул архиепископа [12, c. 71-72].

После бегства или гибели митрополита Иосифа во время нашествия монголов на Южную Русь белгородский архиепископ Петр должен был стать временным главой Русской митрополии до официального назначения нового митрополита патриархом. Поскольку патриаршая кафедра в Никее оставалась вакантной между 1240 и 1243 гг., пребывание Петра в статусе временного главы Русской митрополии затянулось. Интронизация нового патриарха Мануила II (между августом и октябрем 1243 г.) [45, p. 138-139; 25, p. 358], поддержавшего курс на примирение с папством, привела к появлению при папском дворе одного из высокопоставленных иерархов Византийской церкви, архиепископа Петра, передавшего Западу сигнал о готовности к союзу с папством. Титул Петра «archiepiscopus Russiae/Russciae», используемый на Западе, соответствовал титулу «архгєпгакожод тцд щтрожоХєюд Рюогад», использовавшемуся в документах Византийской церкви и на печатях киевских митрополитов [19, с. 341, № 53; 28, s. 266-267, no. 3.2.3.10; 16, с. 467-471, прим. 13, 15]. Это значит, что Петр прибыл к папе, скорее всего, с официальным документом, подтверждавшим его полномочия и статус.

В отличие от православных церквей Сербии, получившей независимость в 1219 г., и Болгарии (Тырновский патриархат), чья автокефалия была признана никейским патриархом в 1235 г., Русская митрополия неизменно оставалась частью Византийской церкви. По всей видимости, в первой половине XIII в. Русь не получила никаких ощутимых церковных привилегий и, похоже, даже не пыталась получить их (если не учитывать хиротонию митрополита Кирилла II, русского по происхождению, как обычно считается). Киевские (Русские) митрополиты по-прежнему назначались и подчинялись константинопольскому (никейскому) патриарху. Из четырех известных ныне киевских митрополитов периода Никейской империи трое были греками [5, с. 504-505; 39, s. 379-380; 56, p. 240-242; 2, c. 8189; 58, s. 489-490].

На мой взгляд, нет оснований считать, что русский архиепископ Петр, фактический глава Киевской (Русской) митрополии, демонстрировал лояльность папе на Лионском соборе исключительно по собственной инициативе или по поручению кого-то из русских князей. Скорее, наоборот, Петр как высокопоставленный иерарх Византийской церкви вел переговоры с папой и участвовал в Лионском соборе, прежде всего, в качестве представителя никейского патриарха, уполномочившего его обсуждать возможные перспективы объединения Римской и Византийской церквей.

Получив указание из Никеи начать новый раунд церковно-союзных переговоров с папой, архиепископ Петр, находившийся тогда, вероятно, в Киеве, должен был согласовать свои действия с новым киевским князем Ярославом Всеволодовичем, недавно получившим этот стол по решению Бату [14, стб. 470]. Исследователями неоднократно высказывались более или менее обоснованные предположения о том, что Петр был лично связан с князем Ярославом и отправился на Запад при его содействии [20, s. 119, przyp. 1; 24, s. 246-247, anm. 4; 32, s. 183, 187; 18, c. 53]. Осенью 1244 г. Петр достиг Северной Италии, где неожиданно столкнулся с папской курией, покинувшей Рим из-за конфликта с императором Фридрихом II, чтобы перебраться в более безопасный Лион [69, p. 49]. Петр последовал за папой в его новую резиденцию и провел там следующие полгода, пока не получил возможность выступить на церковном соборе. По возвращении из Лиона он, очевидно, проинформировал князя Ярослава о результатах своей миссии, что, на мой взгляд, предопределило готовность последнего к подчинению Римской церкви, засвидетельствованному в упомянутом выше письме папы к Александру Невскому.

Дело, начатое архиепископом Петром в Лионе, продолжил новый русский митрополит Кирилл, выдвинутый волынскими князьями Даниилом и Васильком Романовичами в противовес архиепископу Петру, ставленнику Ярослава Всеволодовича. По моим расчетам, Кирилл отправился на интронизацию в Никее в начале июня 1246 г. [6, с. 48-49]. К концу того же года он должен был вернуться на Русь в качестве митрополита. Согласно Галицко-Волынской летописи, по пути в Никею Кирилла сопровождала охрана, предоставленная венгерским королем Белой IV [15, стб. 809]. Будучи союзником и родственником никейского императора, Бела использовал свое влияние, чтобы способствовать утверждению Кирилла как нового митрополита Руси.

Примечательно, что Кирилл, хотя и явно священник, не принадлежал к иерархам Византийской церкви и в ранговом отношении был ниже архиепископа Петра. Прежде чем стать киевским митрополитом, Кирилл, скорее всего, был печатником князя Даниила, т. е. главой княжеской канцелярии См.: [6, s. 150-175; 42, s. 281-283]. О хронологии этой поездки см.: [9].. Сразу после того, как Даниил вернулся из ставки Бату ранней весной 1246 г.11, венгерский король и галицко-волынские князья заключили политическое соглашение, одним из условий которого было содействие венгерского короля в утверждении Кирилла в Никее [15, стб. 809] См.: [6]..

Венгерская королева Мария Ласкарина (жена Белы Четвертого и сестра первой жены Ватаца) в конце 1246 г. уведомила папу о своих недавних контактах с никейским императором и готовности последнего начать прямые переговоры с римским понтификом о церковной унии. Из сохранившегося ответа королеве Марии от 30 января 1247 г. явствует, что папа с энтузиазмом воспринял ее постоянные усилия, приведшие к тому, что «Ватац и его люди пожелали вернуться в лоно матери церкви, и мы возликовали, услышав об этом, и хвалим тебя за это». Далее папа попросил, чтобы королева без промедления отправила новых послов к Ватацу . .exultantes accepimus et referimus gloriantes, quod pro tuis insistis viribus et laboras, ut ad sinum matris Ecclesiae redeat Vatacius et gens eius, ex quo tanto tibi maiores actiones referimus gratiarum, quanto magis id ad laudem cedit et gloriam Jesu Christi, exaltationem contigit et commodum Sponsae suae, nostram et tuam utilitatem respicit pariter et honorem” [23, no. 34, p. 77]..

На мой взгляд, слова папы предполагают, что в несохранившемся письме к нему королева Мария сообщила об успешном визите в Никею нового русского митрополита, получившего подтверждение готовности высших никейских властей продолжить переговоры о церковной унии. Это тем более вероятно, если вспомнить, что на пути в Никею, а значит, и на обратном пути до Венгрии, Кирилла сопровождала охрана, предоставленная венгерским королем.

Из папского письма венгерской королеве следует еще одно важное наблюдение: помимо вооруженной охраны, Кирилла сопровождали в Никею высокопоставленные венгерские францисканцы во главе с их провинциальным министром Якобом (Jacobo, ministro provinciali). Именно этих францисканцев королева затем отправила с докладом папе [23, no. 34, p. 77]. Эта важная деталь свидетельствует о том, что в конце лета или осенью 1246 г. в Никее решалась не только судьба митрополичьей кафедры в Киеве, но и условия предстоящих церковно-союзных переговоров. Именно францисканцам Иннокентий IV доверял вести переговоры о восстановлении церковного единства с греками и участвовать в богословских дебатах, сопровождавших такие переговоры. Патриарх Мануил мог отдать предпочтение Кириллу перед архиепископом Петром (который в то время, вероятно, также находился в Никее и претендовал на пост митрополита), рассчитывая, что венгерская королевская семья будет помогать своему протеже в дальнейших переговорах с папством. Основанием для таких ожиданий были не только родственные отношения между Ватацем и Белой, но и долговременный политический союз, выражавшийся в выступлениях Белы в качестве посредника в переговорах Ватаца с папой См.: [67, no. 308, р. 170-171]. Ср.: [22, no. 265, р. 347 note]..

По возвращении митрополита Кирилла из Никеи галицко-волынские князья и епископы уже не имели никаких сомнений насчет будущего союза Византийской и Римской церквей. По словам Плано Карпини, проезжавшего летом 1247 г. через Волынь на обратном пути в Лион, русские князья после совещания со своими епископами единодушно заявили, что «желают иметь господина папу своим преимущественным господином и отцом, а святую Римскую церковь владычицей и учительницей» [35, р. 330].

7 сентября 1247 г. папа уведомил своего легата на Руси архиепископа Альберта о том, что Даниил Романович «через особые письма и послов, которых он ради этого недавно отправил к нашему присутствию, потребовал со смирением и настойчивостью, чтобы мы постарались в силу [нашей] обычной благосклонности принять обратно к церковному единству и к послушанию Римской церкви, которая есть глава и наставница всех прочих [церквей], как его самого, так и весь его народ, и его королевство, до сих пор оторванных от единства веры». Папа поручил Альберту лично отправиться во владения Даниила и осуществить объединение церквей [48, no. 3237, р. 487; 23, no. 47, р. 89-90].

Поощряя стремление волынских князей воссоединиться с Римской церковью, 12 сентября 1247 г. папа объявил, что принимает их под свою особую защиту вместе со всеми их владениями, как нынешними, так и будущими, а также их семьи и все движимое и недвижимое имущество [23, no. 48, p. 91]. Сближение зашло так далеко, что папа взял на себя право решать спорные вопросы в сфере брачных отношений. В письме от 6 декабря 1247 г. Иннокентий IV в виде особого исключения разрешил князю Василько Романовичу жениться на Дубравке, дочери князя Конрада I Мазовецкого, несмотря на то, что стороны состояли в неприемлемо близкой «третьей степени» кровного родства [23, no. 51, р. 94-95] См. также: [1, с. 330]..

Очевидно, при участии митрополита Кирилла и других иерархов Даниил Романович провел переговоры с папой по одному из самых спорных вопросов, разделявших Византийскую и Римскую церкви, которому обе стороны стремились придать догматическое значение, -- вопросу о литургическом использовании квасного хлеба. 27 августа 1247 г. папа ответил Даниилу, что, уступая его просьбам, он разрешает «епископам и другим пресвитерам Руси придерживаться обычаев, связанных с [приготовлением святых даров] из дрожжевого теста, и других религиозных обычаев, которые не противоречат католической вере, т. е. вере Римской церкви» [23, р. 87]. Эта уступка имела важное прецедентное значение для последующих отношений Римской и Византийской церквей. После договоренности, закрепленной в переписке папы с князем Даниилом, вопрос об опресноках более не становился препятствием для сближения сторон на переговорах о церковной унии См.: [8, с. 144-148]..

Через некоторое время после возвращения из Никеи митрополит Кирилл перебрался в Северо-Восточную Русь, сблизился с Александром Невским и оставался ближайшим сподвижником князя до конца его жизни. Этот несколько неожиданный выбор Кирилла, ранее тесно связанного с волынскими Романовичами, конкурировавшими с владимиро-суздальскими князьями за власть над Киевом и контроль над Русской митрополией, до некоторой степени мог быть обусловлен позицией никейских властей, стремившихся вовлечь в орбиту своих контактов с папством сильнейших правителей Руси, -- не только Южной, но и Северной, -- укрепляя тем самым собственные позиции в переговорах о церковной унии. С помощью русских князей и иерархов власти Никеи стремились продемонстрировать папству вселенский характер Византийской церкви, сохранившийся, несмотря на утрату Константинополя. Такой мотив звучит в переписке патриарха с папой См.: [22, no. 179b, р. 251]..

Зная об этом, папа, похоже, стремился опередить правителей Никеи. По замыслу Иннокентия IV, его легат Альберт Зуербеер после посещения Даниила Галицкого должен был отправиться к Александру Невскому. В письме к последнему от 15 сентября 1248 г. папа просил принять архиепископа Альберта и руководствоваться его советами: «Кроме того, вышеупомянутый архиепископ желает навестить тебя. Поэтому мы обращаемся к твоему королевскому величеству с молениями, предостережениями и настойчивыми просьбами, дабы ты подобающим образом принял его как выдающегося члена Церкви, дабы ты отнесся к нему благосклонно и с уважением воспринял то, что он посоветует тебе ради спасения твоего и твоих подданных» [23, no. 65, p. 117-118; 11, c. 318].

Цель визита Альберта к князю Александру, очевидно, была той же, что и к князю Даниилу, -- приведение к присяге на верность Римской церкви. Об этом прямо свидетельствуют инструкции, содержавшиеся в приведенном выше послании Иннокентия IV к архиепископу Альберту от 7 сентября 1247 г.: «...Мы поручаем, чтобы ты, лично отправившись в те области, -- если упомянутый король (Даниил Галицкий. -- А. М.), будучи постоянным в столь священном намерении, как сам, так и его архиепископы и епископы и другие влиятельные люди его королевства, клятвой от всего сердца отказавшись от всякого раскола, пообещают и поклянутся, что впредь навеки останутся в единстве с верой, которую проповедует и соблюдает Римская церковь, а также в послушании [ей], -- чтобы ты принял их нашей властью и включил в единство с упомянутой Римской церковью, которая есть всеобщая матерь, как особенных и благочестивых сынов. И чтобы ты объявил это и приказал объявить по всем местам и царствам, где ты увидишь, что это полезно» [23, no. 46, p. 89-90].

Итак, усилиями русских князей, -- как Даниила и Василька Романовичей, так и Ярослава Всеволодовича и Александра Невского, -- при непосредственном участии русских иерархов -- архиепископа Петра и митрополита Кирилла -- и содействии венгерской королевской семьи, последовательно предпринимавшимися в 1245-1248 гг., были созданы необходимые предпосылки для проведения церковно-союзных переговоров на высшем уровне и выработки условий унии Римской и Византийской церквей.

Уже осенью 1248 г. Иоанн III Ватац предложил Иннокентию IV прислать в Никею полномочного представителя для обсуждения союза между Византийской и Римской церквями. Хотя письмо Ватаца к папе не сохранилось, о его содержании можно судить по сообщению современного хрониста, францисканца Салимбене де Адам: «Услышав о святости брата Иоанна Пармского, Ватац, император греков, направил письмо к папе Иннокентию IV с просьбой прислать к нему генерального министра брата Иоанна, так как он надеялся, что через пример брата Иоанна греки вернутся к послушанию Римской церкви» “Vattatius similiter, imperator Grecorum, audiens sanctitatem fratris Iohannis de Parma, misit ad papam Innocentium quartum rogando quod mitteret ei fratrem Iohannem generalem, quia sperabat quod per eum Greci redirent ad precepta Romane Ecclesie” [30, p. 304].. Согласно другому францисканскому хронисту начала XIV в. Паолино Венецианцу, тогда же никейский патриарх Мануил II направил письмо аналогичного содержания непосредственно Иоанну Пармскому (Джованни Буралли), генеральному министру ордена “Ipse recepit litteras a Manuele dicto, patriarcha Constantinopolitano, et a Iohanne dicto, imperatore Graecorum, de Ecclesia adunanda” [31, p. 697]. Ср. также: [46, p. 118]..

Переговоры начались весной 1249 г. с прибытием в Никею делегации францисканцев во главе с Иоанном Пармским, получившим чрезвычайные полномочия от папы и встретившим самый радушный прием со стороны Ватаца [48, nos. 4749, 4750, p. 129-130] См. также: [62, p. 76].. Главным политическим вопросом этих и последующих переговоров было признание греками папского plenitudo potestatis Об этом понятии в каноническом праве Римской церкви см.: [68, p. 75-105]., что было равносильно признанию верховной власти папы над Византийской церковью. В обмен власти Никеи рассчитывали получить гарантированный отказ папы оказывать помощь латинским властям Константинополя, что фактически открывало реальную возможность для быстрого возвращения его под власть греков [34, p. 93; 33, p. 119-129; 29, p. 164].

Для преодоления богословских разногласий, главными из которых по-прежнему оставались различное отношение к филиокве и литургическому использованию квасного хлеба (по первому из них стороны так и не смогли достичь компромисса), в начале 1250 г. под эгидой никейского императора и патриарха в Нимфее был проведен церковный собор, в котором также участвовали полномочные представители папы и некоторых восточных патриархов. Для дальнейших переговоров в мае 1250 г. в Лион было направлено ответное посольство Никеи, состоявшее из высших сановников и иерархов Подробнее см.: [64, p. 148-152; 34, 88-95; 29, p. 158-165].. Послы доставили папе письмо патриарха Мануила с предложением передать все спорные вопросы, не решенные в Нимфее, на рассмотрение будущего Вселенского собора с участием всех христианских церквей, который должен был созвать папа. Патриарх обязывался признать любые решения этого собора [23, p. 195-199] O датировке этого документа см.: [38, s. 64-65]. Ср.: [46, р. 126-128]..

Означает ли все сказанное, что папство было готово согласиться на возвращение Константинополя грекам в случае согласия никейского императора на воссоединение Византийской церкви с Римской на условиях последней? Скорее всего, на этот вопрос следует дать отрицательный ответ.

Дальнейшая переписка с греками Иннокентия IV и его преемника Александра IV показала, что в отношениях с Никеей папство использовало выработанную им доктрину приоритета церкви в решении спорных политических вопросов: если два короля или князя претендуют на один и тот же престол, оба признаны папской властью и принадлежат Римской церкви, именно папа окончательно решает спор между ними. Разумеется, что ни Иоанн III, ни его сын и наследник Феодор II не могли согласиться с такой перспективой. Об этом знали и папы. Поэтому переговоры о Константинополе затянулись, не дав никаких результатов [66, р. 88-89, note 19]. Возможно, в 1245-1248 гг. греки и их союзники еще не знали или не до конца понимали истинную позицию папы в вопросе о Константинополе и поэтому переоценивали его готовность к уступкам.

Сегодня мы не располагаем сведениями об участии в церковно-союзных переговорах, происходивших после 1248 г., русских иерархов или других представителей. До некоторой степени это может быть объяснено утратой основного источника наших сведений об экуменических процессах середины XIII в., а именно регестов седьмого года понтификата Иннокентия IV, содержавших документы второй половины 1249 -- первой половины 1250 гг. (их содержание может быть восстановлено лишь частично) [57, р. 199-207]. Однако, как мы покажем ниже, на Руси внимательно следили за этими процессами и были в курсе важнейших договоренностей Никеи с папством.

Смерть главного врага папы императора Фридриха II 13 декабря 1250 г. привела к радикальному изменению расстановки политических сил в Европе и, в частности, оказала драматическое влияние на предполагаемый союз Византийской и Римской церквей. В лице Фридриха Ватац потерял своего главного союзника на Западе, чье влияние делало папу более уступчивым на переговорах с греками.

Поздней осенью 1251 г. переговоры о церковной унии продолжились в Перудже, где, возвращаясь из Лиона в Рим, остановился Иннокентий IV. К сожалению, никаких записей, фиксирующих ход переговоров, не сохранилось. Однако документ, найденный в переписке папы Александра IV, может пролить некоторый свет на содержание дебатов. Этот документ, иногда именуемый «Capitula» О датировке документа см.: [29, р. 343]., представляет собой исходивший от греческой стороны список конкретных условий объединения церквей, состоявший из девяти пунктов. В первых восьми пунктах содержались обязательства Византийской церкви в отношении папского первенства: послушание папе как первосвященнику, признание за ним прав высшей апелляционной инстанции, предоставление почетного места в любом церковном совете и др. Взамен греки добивались только одного (пункт 9) -- полного восстановления своего суверенитета над Константинополем: никейский император и патриарх должны были вернуться в город, а латинский император и патриарх -- покинуть его [21, no. 28, р. 39-40] См. также: [33, р. 83-87, 194-199]..

Однако теперь на переговорах с греками Иннокентий IV занял более жесткую позицию, прежде всего, по главному для них вопросу -- о судьбе Константинополя. Папа ясно дал понять, что он не в праве отстранить от власти законного латинского императора Балдуина II, поскольку тот не совершил никакого преступления и не имеет никакой вины перед церковью [21, no. 28, р. 40-41] См. также: [34, р. 94-95; 29, р. 165].. В результате уже в конце 1251 или в начале 1252 гг. послы Ватаца вернулись в Никею с пустыми руками.

Провал союзных переговоров в Перудже, похоже, вызвал соответствующий отклик на Руси. В Галицко-Волынской летописи сообщается, что Даниил Романович отказался принять церковную унию и королевский венец от папы, когда этот венец доставил к князю некий епископ (или епископы) Береньский и Каменецкий [12, стб. 826-827]. Поскольку Даниил мотивировал тогда свой отказ отсутствием помощи со стороны папы ввиду нового обострения отношений с монголами, это событие можно датировать 1252 г. и связывать с нападением на Бакоту монгольского военачальника Куремсы О датировке этого события см.: [4, с. 40-41].. И вновь в ситуацию должен был вмешаться венгерский король Бела IV. В письме к папе, датируемом 11 мая 1253 г., он подчеркивал свои недавние заслуги в «возвращении рутенов к послушанию Апостольскому престолу» и уведомлял о том, что «их послы либо уже прибыли, либо с почтением подойдут к Вам в ближайшее время» [59, no. 991, p. 308; 67, no. 441, p. 233].

В Житии Александра Невского, древнейшая редакция которого возникла, вероятнее всего, уже во второй половине XIII в., сообщается о богословском диспуте, состоявшемся под эгидой князя Александра с участием присланных папой кардиналов Галда и Гемонта. В большинстве редакций и списков Жития Александра сообщение об этом событии помещено сразу после описания так называемой Неврюевой рати, датируемой 1252 г. Русский князь и епископы решительно отвергли латинское вероучение, и папские послы отправились назад ни с чем [3, с. 190-195].

Приход к власти нового монгольского императора Менгу, развернувшего две крупные завоевательные кампании -- в Южном Китае и на Ближнем Востоке, способствовал новому сближению Никеи с Римом и привел к еще одному раунду союзных переговоров в 1253-1254 гг. Весной 1254 г. послы никейского императора и патриарха, на несколько месяцев задержанные по пути в Рим германским королем Конрадом, вновь прибыли к папе. О новых переговорах, происходивших в Ананьи, известно только по краткому упоминанию в официальном жизнеописании Иннокентия IV, составленном его капелланом Николо да Кальви (Николай де Карбио) См.: [55, р. 12, 114]. См. также: [34, р. 92; 33, р. 234-239].. И на этот раз стороны не пришли ни к какому определенному решению. Вскоре переговоры были и вовсе остановлены из-за смерти их главных участников, сначала Ватаца (ноябрь), а затем и Иннокентия (декабрь) 1254 г.

Тем не менее, этот последний раунд сближения Никеи с папством также вызвал свой отклик на Руси. Из сообщения Галицко-Волынской летописи следует, что на рубеже 1253-1254 гг. Даниил Романович после долгих сомнений и колебаний согласился на церковную унию с Римом, за что был коронован папским посланником в качестве короля Руси. Летопись специально оговаривает, что этот нелегкий выбор Даниил сделал, поддавшись на уговоры своей матери, византийской принцессы, происходившей из семьи Ангелов, царствовавшей в Константинополе на рубеже XII-XIII вв. [15, стб. 827] См. также: [50; 51]..

Кроме того, в летописи подчеркивается, что Даниил принял королевский венец не только от папы, но и «от всех епископов своих», и главным доводом в пользу унии с Римом для русского князя стали надежные сведения о том, что «Иннокентий предавал проклятью тех, кто хулил православную греческую веру, и хотел собрать собор об истинной вере, о воссоединении церквей» [15, стб. 827]. Как видим, сведения, которыми располагал Даниил, полностью соответствовали недавним договоренностям с папством властей Никеи.

Однако после того, как новый никейский император Феодор II Ласкарис окончательно порвал с Римом и взял курс на отвоевание Константинополя с помощью военной силы (осень 1256 г.), Даниил Романович также разорвал свои отношения с папством, отказавшись от всех сделанных ранее обязательств. В письме от 13 февраля 1257 г. папа Александр IV сурово порицал Даниила за его отступничество: «Забыв, как про духовные, так и про светские благодеяния церкви, ты проявил неуважение к благодати, пренебрег религией, нарушив данную тобою клятву, не сдержал того, что обещал в отношении покорности этой церкви и упомянутого соблюдения веры с опасностью для своей души, ущербом для веры, небрежением для названной церкви и отступничеством от Иисуса Христа» [21, no. 31, p. 65-67].

Таким образом, с точки зрения отношений с папством, Александр Невский и Даниил Галицкий прошли примерно один и тот же путь. Оставаясь верными Византийской церкви и поддерживая союз с правителями Никеи, они готовы были идти на сближение с Римом лишь постольку, поскольку к такому сближению были готовы император и патриарх. Единство позиций было обусловлено общностью политических и духовных интересов, главными из которых оставались объединение усилий всего христианского мира перед лицом монгольской агрессии и возвращение грекам Константинополя -- важнейшей святыни и оплота православия.



Список источников и литературы

1. Домбровский Д. Генеалогия Мстиславичей. Первые поколения (до начала XIV века) [Genealogy of the Mstislavichi. First generations (before the beginning of the XIV century). СПб.: Дмитрий Буланин, 2015. 879 с.

2. Жаворонков П.И. Никейская империя и княжества Древней Руси // Византийский временник. 1982. Т. 43. С. 81-89.

3. Житие Александра Невского. Первая редакция, 1280-е годы / Реконструкция текста Ю.К. Бегунова // Князь Александр Невский и его эпоха. Исследования и материалы / под ред. Ю.К. Бегунова и А.Н. Кирпичникова. СПб.: Дмитрий Буланин, 1995. С. 190-195.

4. Иванова Е.Е. К вопросу об ордынской политике князя Даниила Романовича Галицкого // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2013. № 2 (52). С. 37-48.

5. Левченко М.В. Очерки по истории русско-византийских отношений. М.: Изд-во АН СССР, 1956. 556 с.

6. Майоров А.В. «Cum quodam rege Rucsie singelariter in prelio dimicans...»: был ли Даниил Галицкий участником битвы на Лейте? // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2016. № 4. С. 35-51.

7. Майоров А.В. Александр Невский, римский папа и монгольский хан: к вопросу о «выборе» между Западом и Востоком // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2021. № 4 (86). С. 5-24.

8. Майоров А.В. Апостольский Престол, Никейская империя и Русь в экуменических процессах середины XIII в. // Византийский временник. 2019. Т. 103. С. 128-152.

9. Майоров А.В. Даниил Галицкий в пути к хану Батыю: к спорам о продолжительности поездки князя в Орду // Stratum plus. 2016. № 6. С. 195-202.

10. Матузова В.И. Английские средневековые источники IX-XIII вв.: тексты, перевод, комментарий. М.: Наука, 1979. 268 с.

11. Матузова В.И., Назарова Е.Л. Крестоносцы и Русь. Конец XII в. -- 1270 г. Тексты, перевод, комментарий. М.: Индрик, 2002. 488 с.

12. Назаренко А.В. Архиепископы в Русской церкви домонгольского времени // Древняя Русь: вопросы медиевистики. 2015. № 4. С. 67-76.

13. Паславський I. Український епізод Першого Ліонського собору (1245 р.). Львів: НВФ «Українські технології», 2009. 124 с.

14. Полное собрание русских летописей. Т. 1: Лаврентьевская летопись. М.: Языки русской культуры, 1997. 496 с.

15. Полное собрание русских летописей. Т. 2: Ипатьевская летопись. М.: Языки русской культуры, 1998. 648 с.

16. Поппэ А. Митрополиты и князья Киевской Руси // Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988-1237 гг.). СПб.: Византинороссика, 1996. С. 443-506.

17. Селарт А. Архиепископ Петр и Лионский собор 1245 года // Rossica Antiqua. 2011. № 1. С. 100-113.

18. Толочко О.П. Петро Акерович -- гаданий митрополит всея Русі // Український історичний журнал. 1990. № 6. С. 45-53.

19. Янин В.Л., Гайдуков П. Г. Актовые печати Древней Руси X-XV вв. Т. 3. М.: Интрада, 1998. 502 с.

20. Abraham W. Powstanie organizacji kosciola lacinskiego na Rusi. T. 1. Lwow: Nakladem Towarzystwa dla Popierania Nauki Polskiej, 1904. xvi, 418 s.

21. Acta Alexandri PP. IV (1254-1261) / Eds. T.T. Haluscynskyj, M.M. Wojnar. Roma: Typis Pontificiae Universitatis Gregorianae, 1966. xxviii, 162 p. (Pontificia Commissio ad redigendum codicem iuris canonici orientalis. Fontes. Ser. 3. Vol. IV/2).

22. Acta Honorii III (1216-1227) et Gregorii IX (1227-1241) / Ed. A.L. Tautu. Rome: Typis polyglottis Vaticanis, 1950. xxiv, 400 p. (Pontificia Commissio ad redigendum codicem iuris canonici orientalis. Fontes. Ser. 3. Vol. III).

23. Acta Innocentii P.P. IV (1243-1254) / Ed. T.T. Haluscynskyj, M.M. Wojnar. Romae, 1962. xliv, 226 p. (Pontificia Commissio ad redigendum codicem iuris canonici orientalis. Fontes. Ser. 3. Vol. IV/1).

24. Ammann A.M. Kirchenpolitische Wandlungen im Ostbaltikum bis zum Tode Alexander Newski's. Studien zum Werden der russischen Orthodoxie. Roma: Pontificium Institutum Orientalium Studiorum, 1936. 316 s.

25. Angelov D. Byzantine Hellene: the life of Emperor Theodore Laskaris and Byzantium in the thirteenth century. Cambridge; New York: Cambridge University Press, 2019. xx, 441 p.

26. Annales monastici / Ed. H.R. Luard. T. 1. London: Longman etc., 1864. xxxviii, 519 p. (Rerum Britannicorum Medii Aevi Scriptores. T. XXXVI/1).

27. Brubaker J.D. Religion and Diplomacy. The Role of the Disputatio in Byzantine-Latin Relations after 1204. PhD Thesis. Birmingham: Birmingham University, 2016. vi, 445 p.

28. Bulgakova V. Byzantinische Bleisiegel in Osteuropa. Die Funde auf dem Territorium Altrublands. Wiesbaden: Harrassowitz Verlag, 2004. 349 s. (=Mainzer Veroffentlichungen zur Byzantinistik. Bd. 6).

29. Chrissis N.G. Crusading in Frankish Greece: A study of Byzantine-Western relations and attitudes, 1204-1282. Turnhout: Brepols, 2012. xlii, 335 p.

30. Chronica fratris Salimbene de Adam / Ed. O. Holder-Egger // Monumenta Germaniae Historica. Scriptores. T. XXXII. Hannover: Impensis Bibliopolii Hahniani. 1905-1913. P. 1-652.

31. Chronicon XIV vel XV Generalium Ministrorum Ordinis Fratrum Minorum // Analecta Franciscana sive Chronica Aliaque Varia Documenta ad Historiam Fratrum Minorum spectantia. T. III / Ed. a patribus collegii S. Bonaventurae. Quaracchi: Ex Typographia Collegii S. Bonaventurae, 1897. P. 693-707.

32. Dorrie H. Drei Texte zur Geschichte der Ungarn und Mongolen // Nachrichten der Akademie der Wissenschaften in Gottingen. Philolog.-hist. Klasse. 1956. No. 6. S. 125-202.

33. Franchi A. La svolta politico-ecclesiastica tra Roma e Bisanzio (1249-1254). La legatione di Giovanni da Parma. II ruolo di Federico II. Rome: Pontificium Athenaeum Antonianum, 1981. 307 p.

34. Gill J. Byzantium and the Papacy, 1198-1400. New Brunswick, NJ, Rutgers University Press, 1979. xii, 342 p.

35. Giovanni di Plan di Carpine. Storia dei Mongoli / Eds. E. Menesto et al. Spoleto: Centro italiano di studi sull'alto medioevo, 1989. viii, 522 p.

36. Gransden A. Historical Writing in England c. 550 to 1307. London: Routledge & Kegan Paul, 1974. xxiv, 610 p.

37. Hilpert H.-E. Kaiser- und Papstbriefe in den Chronica majora des Matthaeus Paris. Stuttgart: Klett-Cotta, 1981. 241 s.

38. Hofmann G. Patriarch von Nikaia Manuel II. und Papst Innozenz IV // Orientalia Christiana Periodica. 1953. T. 19. S. 59-70.

39. Irmscher J. Das Nikaische Kaisertum und Russland // Byzantion. 1970. T. 40. S. 377-384.

40. Jackson P. The Mongols and the West, 1221-1410. Harlow: Pearson Longman, 2005. xxxiv, 414 p.

41. Jackson P. The Testimony of the Russian `Archbishop' Peter Concerning the Mongols (1244/5): Precious Intelligence or Timely Disinformation? // Journal of the Royal Asiatic Society. Series 3. 2016. Vol. 26. P. 65-77.

42. Jusupovic A. Elity ziemi halickiej i wolynskiej w czasach Romanowiczow (1205-1269). Studium prozopograficzne. Krakow, Avalon, 2013, 351 s.

43. Korobeinikov D. Byzantium and the Turks in the Thirteenth Century. Oxford: Oxford University Press, 2014. xxii, 372 p.

44. Langdon J. S. Byzantium's Initial Encounters with the Chinggisids: an Introduction to the Byzantino-Mongolica // Viator. 1998. Vol. 29. P. 95-140.

45. Laurent V. La chronologie des patriarches de Constantinople au XIIIe siecle (1208-1309) // Revue des Etudes Byzantines. 1969. T. 27. P. 209-228.

46. Laurent V. Les Regestes des actes du patriarcat de Constantinople. Paris: Institut frangais d'etudes Byzantines, 1971. T. 1/4. XXVII, 634 p.

47. Les Registres d'Innocent IV (1243-1254) publies ou analyses d'apres les manuscrits originaux du Vatican et de la Bibliotheque nationale / Ed. E. Berger. Paris: Thorin, 1884. T. I. lxxix, 625 p.

48. Les Registres d'Innocent IV (1243-1254) publies ou analyses d'apres les manuscrits originaux du Vatican et de la Bibliotheque nationale / Ed. E. Berger. Paris: Thorin, 1887. T. II. ccxciii, 262 p.

49. Maiorov A.V. Ecumenical Processes in the mid-13th century and the Union between Russia and Rome // Zeitschrift fur Kirchengeschichte. 2015. Bd. 126. P. 11-34.

50. Maiorov A.V. The Alliance between Byzantium and Rus' before the Conquest of Constantinople by the Crusaders in 1204 // Russian History. 2015. Vol. 42. P. 272-303.

51. Maiorov A.V. The Daughter of a Byzantine Emperor -- the Wife of a Galician-Volhynian Prince // Byzantinoslavica. 2014. Vol. 72. P. 188-233.

52. Maiorov A.V. The Rus Archbishop Peter at the First Council of Lyon // Journal of Ecclesiastical History, 2020. Vol. 71. P. 20-39.

53. Matthaei Parisiensis Chronica majora / Ed. H.R. Luard. T. 4. London: Longman etc., 1877. XVIII, 655 p. (Rerum Britannicarum Medii Aevi Scriptores. T. LVII/4).

54. Melville Ch. Anatolia under the Mongols // The Cambridge History of Turkey. Vol. 1 / Ed. K. Fleet. Cambridge: Cambridge University Press, 2009. P. 51-101.

55. Nicolaus de Carbio. Vita Innocentii IV / Ed. J. Pagnotti // Archivio della regia Societa Romana di storia patria. 1898. T. 21. P. 5-120.

56. Obolensky D. The Byzantine Commonwealth: Eastern Europe, 500-1453. New York; Washington: Praeger Publishers, 1971. xiv, 445 p.

57. Pasztor E. Ricostruzione parciale di un registro pontificio deperdito del sec. XIII // Melanges Eugene Tisserant. T. V (Studi e Testi. T. 253). Citta del Vaticano: Biblioteca Apostolica Vaticana, 1964. P. 199-207.

58. Preiser-Kapeller J. Der Episkopat im spaten Byzanz. Ein Verzeichnis der Metropoliten und Bischofe des Patriarchats von Konstantinopel in der Zeit von 1204 bis 1453. Saarbrucken: VDM Verlag Dr. Muller, 2006. xc, 542 s.

59. Regesta regum stirpis Arpadianae critico-diplomatica / Ed. I. Szentpetery. Budapest: Kiadja a Magyar Tudomanyos Akademia, 1927. T. 1/2. P. 177-352.

60. Relatio de Concilio Lugdunensi / Ed. L. Weiland // Monumenta Germaniae Historica. Constitutiones et acta publica imperatorum et regum. T. 2. Hannover: Impensis Bibliopolii Hahniani, 1896. P. 517-520.

61. Roberg B. Zur Uberlieferung und Interpretation der Hauptquelle des Lugdunense I von 1245 // Annuarium Historiae Conciliorum. 1990. Bd. 22. S. 31-67.

62. Robson M. The Franciscans in the Middle Ages. Woodbridge, UK: The Boydell Press, 2006. xiii, 239 p.

63. Ruotsala A. Europeans and Mongols in the Middle of the Thirteenth Century. Encountering the Other. Helsinki: The Finnish Academy of Science and Letters, 2001. 161 p.

64. Stiernon D. Le probleme de l'union Greco-Latine vu de Byzance. De Germain II a Joseph Ier (1232-1273) // 1274. Annee charniere: mutations et continuites / Ed. M. Mollat. Paris: Editions du Centre National de la Recherche Scientique, 1977. P. 148-152.

65. Stokl G. Kanzler und Metropolit // Wiener Archiv fur Geschichte des Slawentums und Osteuropas. 1966. Bd. 5. S. 150-175.

66. Van Tricht F. The Horoscope of Emperor Baldwin II: Political and Sociocultural Dynamics in Latin-Byzantine Constantinople. Leiden; Boston: Brill, 2019. xx, 300 p.

67. Vetera Monumenta Historica Hungariam Sacram Illustrantia / Ed. A. Theiner. T. I. Rome: Typis Vaticanis, 1859. xlii, 838 p.

68. Watt J.A. Theory of Papal Monarchy in the Thirteenth Century. London: Fordham University Press, 1965. 160 p.

69. Wolter H., Holstein H. Lyon I et Lyon II. Paris: Editions de L'orante, 1966. 320 p. (=Histoire des conciles oecumeniques. T. 7).



References

1. Dombrovskiy D. Genealogiya Mstislavichey. Pervyye pokoleniya (do nachala XIV veka) [Genealogy of the Mstislavichi. First generations (before the beginning of the XIV century)]. St. Petersburg, “Dmitriy Bulanin” Publ., 2015, 879 p. (In Russian).

2. Zhavoronkov P.I. Nikeyskaya imperiya i knyazhestva Drevney Rusi [Nicaean Empire and Principalities of Ancient Russia]. Vizantiyskii vremennik [Byzantine chronicle], 1982, vol. 43, p. 81-89. (In Russian).

3. Zhitiye Aleksandra Nevskogo. Pervaya redaktsiya, 1280-ye gody / Rekonstruktsiya teksta Yu.K. Begunova [Life of Alexander Nevsky. First edition, 1280s / Reconstruction of the text by Yu.K. Begunov]. In: Kniaz' Aleksandr Nevskii i ego epokha. Issledovaniia i materialy [Prince Alexander Nevsky and his era. Research and materials]. Ed. Yu.K. Begunov and A.N. Kirpichnikov. St. Petersburg, “Dmitriy Bulanin” Publ., 1995, pp. 190-195. (In Old Russian).

4. Ivanova Ye.Ye. K voprosu ob ordynskoy politike knyazya Daniila Romanovicha Galitskogo [On the issue of the Horde policy of Prince Daniil Romanovich Galitsky]. Drevnyaya Rus'. Voprosy mediyevistiki [Ancient Russia. Questions of medieval studies], 2013, no. 2 (52), pp. 37-48. (in Russian).

5. Levchenko M.V. Ocherki po istorii russko-vizantiyskikh otnosheniy [Essays on the history of Russian-Byzantine relations]. Moscow, “Publ. House of the Academy of Sciences of the USSR”, 1956, 556 p. (in Russian).

6. Maiorov A.V. «Cum quodam rege Rucsie singelariter in prelio dimicans...»: byl li Daniil Galitskiy uchastnikom bitvy na Leyte? [Cum quodam rege Rucsie singelariter in prelio dimicans.»: if the Galicia-Volhyn Prince Daniel Took Part in the Battle of the Leitha River?]. Drevnyaya Rus'. Voprosy mediyevistiki [Ancient Russia. Questions of medieval studies], 2016, no. 4, pp. 35-51. (in Russian).

7. Maiorov A.V. Aleksandr Nevskiy, rimskiy papa i mongol'skiy khan: k voprosu o «vybore» mezhdu Zapadom i Vostokom [Alexander Nevsky, the Pope and the Mongol Khan: on the issue of the “choice” between West and East]. Drevnyaya Rus'. Voprosy mediyevistiki [Ancient Russia. Questions of medieval studies], 2021, no. 4, pp. 5-24 (in Russian).

8. Maiorov A.V. Apostol'skiy Prestol, Nikeyskaya imperiya i Rus' v ekumenicheskikh protsessakh serediny XIII v. [The Apostolic Throne, the Nicaean Empire and Russia in the ecumenical processes of the middle of the XIII century]. Vizantiyskii vremennik [Byzantine chronicle], 2019, vol. 103, p. 128-152. (In Russian).

9. Maiorov A.V. Daniil Galitskiy v puti k khanu Batyyu: k sporam o prodolzhitel'nosti poyezdki knyazya v Ordu [Daniil Galitsky on the way to Batu Khan: to the disputes about the duration of the prince's trip to the Horde]. Stratum plus, 2016, no. 6, pp. 195-202. (In Russian).

...