Российский фронтир на Северном Кавказе: проблемы периодизации

Размещено на http://www.allbest.ru/

Российский фронтир на Северном Кавказе: проблемы периодизации

Магарамов Шарафутдин Арифович

Abstract

The article addresses the challenge of periodizing the Russian frontier in the North Caucasus by establishing chronological boundaries and characterizing the major stages of the region's frontier history evolution. The periodization of the Caucasus frontier is rooted in the unique dynamics and nuances of ethnocultural interactions between the North Caucasus and the Muscovite state/Russian Empire, as well as the transformation of different frontier elements. Although the periodization of the North Caucasian frontier introduced in this article is a novel contribution to academic literature, scholars have tackled the issue of periodizing the Russian frontier in the North Caucasus before. The author's conceptual framework identifies four distinct stages in the history of the Caucasus frontier, each with its specific label: the “Terek” phase (second half of the 16th century - 1721), the “Persian” phase (1722-1735), the “Kizlyar-Mozdok” phase (1735-1817), and the “Caucasian War” period (1817-1864). Throughout each stage, Russian boundaries advanced further into the region, and at times, Russia was compelled to cede territories it had recently annexed. Following the end of the Caucasian War, the North Caucasian frontier reached its terminus, leading to the region's integration into the political and legal framework of the Russian Empire. Assertions by some scholars that the North Caucasus remains an “eternal frontier” and that its frontier phase never truly concluded are at odds with historical facts. Over the past 150 years, there's no evidence pointing to the North Caucasus fulfilling the generally recognized criteria of a frontier zone.

Keywords Frontier; Russia; North Caucasus; Periodization; Author's Concept

Аннотация

Российский фронтир на Северном Кавказе: проблемы периодизации

Магарамов Шарафутдин Арифович

Статья посвящена проблеме периодизации российского фронтира на Северном Кавказе, обоснованию хронологических рамок и характеристике основных этапов формирования и развития фронтирной истории Северного Кавказа. За основу периодизации кавказского фронтира взяты особенности и специфика процесса этнокультурного взаимодействия представителей Северного Кавказа и Московского государства / Российской империи, эволюция различных элементов фронтирного пространства. Приведенная в статье периодизация северокавказского фронтира в исторической науке предлагается впервые, хотя к проблеме периодизации российского фронтира на Северном Кавказе исследователи уже обращались. В истории кавказского фронтира, согласно авторской концепции, выделяются четыре этапа, каждый из которых имеет собственное наименование: «терский» (вторая половина XVI в. - 1721 г.), «персидский» (1722-1735 гг.), «кизляро-моздокский» (1735-1817 гг.) и период «Кавказской войны» (1817-1864 гг.). На каждом из этапов развития кавказского фронтира происходило продвижение российских границ вглубь региона, в отдельные периоды Россия была вынуждена уступать недавно завоеванные территории. С окончанием Кавказской войны северокавказский фронтир исчерпался, после началась инкорпорация региона в политико-правовое пространство Российской империи. Утверждения отдельных авторов о Северном Кавказе как «вечном фронтире», о том, что «закрытие» фронтира в регионе никогда не происходило, не соответствуют исторической объективности. В последние полтора столетия не наблюдается общепринятых критериев, свидетельствующих о фронтирной зоне на Северном Кавказе.

Ключевые слова фронтир; Россия; Северный Кавказ; периодизация; авторская концепція

Введение

Продвижение Московского государства, затем Российской империи на Северный Кавказ, процесс включения отдельных кавказских регионов в состав империи в историографии традиционно рассматривалось с позиции присоединения, завоевания региона, или же сводилось к сопротивлению горцев российской экспансии. В современных условиях развития гуманитарных знаний особенно большое значение имеет изучение данного исторического явления с позиций двух сторон: с горской (во всей сложности этнической и конфессиональной составляющей Кавказа) и имперской. Такая концепция изучения истории взаимоотношений российского государства и неславянских народов все более утверждается в российской исторической науке.

Наиболее перспективным, но не единственным возможным способом анализа российско-кавказских отношений представляется фронтирная теория. Применение фронтирной теории как инструмента к уже изучаемым проблемам ставит новые вопросы, открывая прежде неизведанные области. На современном этапе концепт фронтира активнее используют при изучении истории взаимодействия России с народами присоединенных территорий в разных географических регионах.

Основное содержание

На материале Северного Кавказа концепт «фронтир» может быть эффективным исследовательским инструментом для описания пространства, в котором взаимодействовали представители горской и европейской культур, для комплексного исследования пограничных сообществ. Возможность применения этого концепта к реалиям российско-северокавказских отношений достаточно убедительно доказана в зарубежной и отечественной историографии. В частности, американский исследователь Т. Баррет пишет:

«Российское продвижение через Северный Кавказ было чем-то большим, чем просто завоевание: оно было также и процессом образования «фронтира» - приграничной, порубежной зоны, - включавшем внутреннюю и внешнюю миграцию большого числа населения, оседание на новых местах, образование новых сообществ и отказ от старых» (2000, с. 165).

Применение концепта фронтира при изучении процесса расширения границ Российского государства на Северном Кавказе позволяет показать многоаспектные контакты, взаимовлияния, конфликты и практики их разрешения между участниками пограничья, при этом не ограничиваясь только политической историей. Как считает Т. Баррет, «чтобы понять, что стояло за присоединением Северного Кавказа к России, нам следует заглянуть за военные линии и посмотреть на передвижения народов, на их поселения и сообщества, изменения ландшафта, взаимоотношения соседей, причем не только во время военных действий, но и в повседневной жизни» (2000, с. 165).

Правда, историк относительно северокавказского фронтира активно использует концепт «ничейная земля», заимствованный из американской историографии. В его представлении, «ничейная земля» - это пространство, в котором отсутствует доминирующий элемент, способный диктовать «нормы поведения». Вкратце упоминается процесс вытеснения из пределов региона адыгов и ногайцев, более подробно освещается заселение данной территории казаками и крестьянскими массами. Перемещения населения, несмотря на целенаправленный официальный характер, даже после 1864 г. не привели к доминированию русского населения в северокавказском регионе (Урушадзе, 2021, с. 17). фронтирный этнокультурный государство

На современном этапе развития гуманитарных знаний классическая теория фронтира Ф. Дж. Тернера практически не используется, ученые уходят от концепции фронтира как двигателя прогресса и представлений о нем, как о перманентном пространстве конфликтов (Как сегодня изучать фронтиры? Дискуссия по статье Д. В. Сеня, 2020, с. 96). Тем более, что сам Тернер отмечал эластичность предложенной дефиниции, которая не требует особо точного определения (Rereading Frederick Jackson Turner, 1998, р. 33). Фронтир все больше начал пониматься как «зона коммуникации и взаимодополняющего экономического, социального, культурного и политического взаимодействия между обществами с различной спецификой» (Каппелер, 2003, с. 49).

А.Т. Урушадзе активно применяет концепт «фронтир» к Кавказскому региону. По его мнению, использование данного понятия «расширяет тематическое поле работы историка, что в свою очередь ведет к привлечению новых источников и (или) к новой интерпретации уже введенных в оборот свидетельств. Фронтирное измерение особенностей присоединения Северного Кавказа к империи, «растворяет» стереотипные бинарные оппозиции «цивилизация-варварство», «порядок-хаос», а с другой стороны: «свобода-рабство», «коренные жители-пришельцы» (Урушадзе, 2012).

Опасения, вызванные применением тернеровского определения концепта фронтира к реалиям Северного Кавказа, не безосновательны. Нельзя согласиться с мнением американского профессора российской истории М. Ходарковского, который предлагает рассматривать Кавказский регион как место встречи «двух различных миров: мозаичного мира существовавших на Кавказе языческих и мусульманских обществ с примитивной политической организацией и экономикой, основывавшейся на низкоразвитом пастушестве и натуральном хозяйстве, и мира людей, пришедших сюда из России, с ее бюрократическим аппаратом и военной машиной, геополитическими интересами и миссионерской амбицией эпохи Просвещения» (Ходарковский). Видимо, автор не имеет представления о том, что Кавказ испокон веков являлся регионом высоко развитой горской (локальной) цивилизации, как сочетание «самобытных обществ с уникальными чертами социально-экономической и политической организации, развивающихся в особых географических и природноклиматических условиях и отличающихся высоким уровнем культурной и духовной межэтнической интеграции» (Шеуджен, 2006, с. 81).

Э.А. Шеуджен выступает против применения теории фронтира к Кавказу в его классическом понимании. Она отмечает, что «утверждение о северокавказском фронтире как «рубеже», «границе», где встречаются «цивилизация» и «дикость», не имеет научных оснований» (с. 83). Здесь мы абсолютно согласны с мнением автора; выше нами было отмечено, что тернеровское определение идеи фронтира не может быть применено к реалиям Северного Кавказа. Что касается фронтира как контактной зоны, процесса межкультурного диалога, -- это вполне возможно.

Поскольку основной целью данной статьи является определение основных этапов становления и развития северокавказского фронтира, теперь более подробно остановимся на данном сюжете.

Проблема периодизации северокавказского фронтира становилась предметом исследований ряда кавказоведов. Одним из первых попытку определить этапы северокавказского фронтира предпринял Т. А. Урушадзе, выделив три этапа. Первым этапом автор считает период от возникновения Азово-Моздокской укрепленной линии (1777 г.) до начала Кавказской войны, когда в условиях формирования российского фронтира на Северном Кавказе параллельно существовали в регионе и другие пограничные зоны: персидский, турецкий, крымский. Вторым периодом стал период Кавказской войны, а третьим - время наместничества на Кавказе М. С. Воронцова (1844-1854 гг.), который политику культурной экспансии эффективно дополнил военно-силовыми методами инкорпорации региона в состав Российской империи (Урушадзе, 2011, с. 11,17). Исследователи А. П. Романова и М. С. Топчиев в истории северокавказского фронтира выделяют четыре этапа: ранний фронтир, фронтир, постфронтир и рефронтир (Романова & Топчиев, 2014, с. 503-511). Данная периодизация относит Северный Кавказ к пространству вечного фронтира, с чем, на наш взгляд, нельзя согласиться.

Мы предлагаем собственную концепцию периодизации истории российского фронтира на Северном Кавказе, за основу которой взяты особенности и специфика процесса этнокультурного взаимодействия представителей Северного Кавказа и Московского государства/Российской империи. Первый этап северокавказского фронтира, который именуется нами «терским» периодом, начинается со второй половины XVI в., когда южные рубежи Московского государства вплотную приблизились к северным берегам Каспийского моря с завоеванием нижнего Поволжья. На территории Северного Кавказа в это время в военных целях появляется ряд русских укреплений, городищ и крепостей: в 1567 г. при впадении р. Сунжи в р. Терек было основано Сунженское городище (в 1571 г. оно было снесено по требованию турецкой стороны); в 1588 г. в устье р. Терек была заложена крепость Терки (Терский городок); в 1590 г. на месте прежнего Сунженского городище возник Сунженский острог (просуществовал до 1605 г.); в 1594 г. в устье р. Сулак (Койсу) был основан Койсинский острог. Наиболее крупным укреплением и военно-административным центром Московского государства на Северном Кавказе во второй половине XVI - первой четверти XVIII в. был Терки, упраздненный по личному распоряжению Петра I в 1722 г. в связи со строительством новой крепости Святой Крест в устье реки Сулак, в 20 верстах от берега.

Ввиду тяжелой участи (пожары, наводнения, эпидемии, нападения горцев, крымских татар) Терский город несколько раз был заново отстроен на новом месте. Тем не менее, он продолжал выступать пограничным пунктом социокультурного, экономического, политико-дипломатического взаимодействия горских народов и русских. В Терках находилось «не только военно-служилое население, там жили временно или постоянно русские торговые люди, работные люди, обслуживавшие приходившие с моря бусы и стружки и рыбные промыслы». Под стенами Терков, в его заречной части, сложились различные «слободы великие», где жило северокавказское население: Черкасская, Окоцкая, Новокрещенская и Татарская (Кушева, 1963, с. 192-293). Нерусское население Терского городка было значительным. Московский купец Ф. А. Котов в 1623 г. писал, что напротив крепости раскинулись большие слободы - Черкесская, Окоцкая и слобода новокрещенных черкесов (Дагестан в известиях русских и западноевропейских авторов КШ-КУШ вв., 1992, с. 64).

В Терском городе шла оживленная торговля между русскими и представителями северокавказских народов, а также купцами из восточных стран. В городе были русские ряды с лавками и гостиные дворы, в которых останавливались кавказские и восточные купцы. Северокавказские горцы поставляли для служивого населения города хлеб, особенно в то время, когда из-за Смуты подвоз хлеба в Терки по Волжско-Каспийскому пути прекратился; также привозили сушеные фрукты, марену, ремесленные изделия, скот и лошадей (Кушева, 1963, с. 299).

Терский город был окраиной Московского государства на Северном Кавказе, в котором выстраивались дипломатические отношения между северокавказскими правящими элитами и московским правительством. В Терках заключались договоры о вступлении в подданство к русскому царю, содержались аманаты (заложник) от северокавказских правителей в качестве гаранта верноподданнических отношений, выплачивалось вознаграждение и одаривались подарками за лояльность, верную службу и готовность служить властям.

В Терках с самого начала его основания начало складываться служилое население, в том числе из представителей северокавказских горцев, которых терские воеводы активно использовали при взаимодействии с горскими владельцами и при склонении их «под государеву» протекцию. Услуги служилых людей из числа горцев в приграничной зоне были востребованы.

Наиболее известными фамилиями служилых людей были Сунчалеевичи и Черкасские, последние являлись крупными землевладельцами в Московском государстве (Кушева, 1963, с. 294-295).

Со второй половины XVI в. на Северном Кавказе возникают казачьи общины, ставшими впоследствии неотъемлемой частью этнокультурного пространства региона. В Терках служилые казаки составляли регулярный военный гарнизон наряду со стрельцами. В это же время в регионе появляется и другая группа казаков - «вольных», считавшимися более независимыми. Они подчинялись выборным атаманам и отказывались от службы в случае прекращения жалованья. Служилые казаки были вовлечены в процесс взаимодействия русских властей с северокавказцами: сопровождали послов, доставляли письма местным владетелям, участвовали в вооруженных конфликтах с местными народами, охраняли Терский городок (Тхамокова, 2017, с. 108-110).

Северный Кавказ становится южной окраиной огромного казачьего пространства, где начали оседать казаки: осваивать новую территорию, смешиваясь с местными этническими общностями. Неоднородность этнического состава казачьих групп значительно возрастала, их ряды пополнялись, в том числе за счет крещеных горцев. Как видно, район Терека становится той контактной зоной, в которой происходил процесс взаимодействия между представителями Северного Кавказа и Московского государства.

Второй этап северокавказского фронтира приходится на время правления Петра I и начинается его с Персидского похода 1722-1723 гг., в результате которого юго-западные области Каспийского моря были присоединены к молодой Российской империи и официально признаны за ней на международном уровне. Пограничная зона теперь проходила по прикаспийской низменности, где располагались города-крепости с гарнизоном российских войск: Терский редут, крепость Святого Креста (была заложена по личному распоряжение императора в 1722 г.), Дербент, Баку, Решт и др. Российское присутствие на завоеванных территориях обеспечивалось с помощью императорских войск, как одного из имперских институтов. В качестве иррегулярных войск использовались казаки, калмыки, армяне, грузины. Они участвовали в карательных экспедициях против непокорных горцев и персов. Казаки выполняли и хозяйственные функции, их привлекали для заготовки дров, покоса сена, посадки виноградников.

В целях упрочения своих позиций российская власть призывала христианское население Южного Кавказа - армян и грузин, попавших под власть Османской империи, переселяться в прикаспийские области. На них возлагались большие надежды в плане хозяйственного освоения новообретенных провинций. В нашем распоряжении имеются документальные данные о планах заселить армянами не только прикаспийские города, но и населенные пункты, в которых испокон веков проживали дагестанцы. Одним из таких пунктов был Тарки (АВПРИ, ф. 77. Сношения России с Персией. 1729 г., оп. 77/1, д. 5, л. 1-11) - резиденция тарковских шамхалов.

Проводниками российской власти в прикаспийской зоне выступали коменданты крепостей. На примере управленческой практики дербентского коменданта А.Т. Юнгера прослеживается процесс выстраивания отношений представителей российской стороны с дагестанскими элитами, вовлечения последних в имперскую политико-правовую систему, модернизации экономических ресурсов новообретенных областей (Магарамов, Кидирниязов и др., 2020, с. 184-192).

Второй этап северокавказского фронтира, который условно будет назван «персидский» (от названия Персидского похода), заканчивается в 1735 г., в связи с оставлением Россией юго-западных берегов Каспия по условиям договоренностей с Ираном. Расширение территорий Российской империи в каспийском направлении в петровскую эпоху привело к столкновению с интересами Ирана и Османской империи. С последней у России появилась общая граница в Восточном Закавказье. Послепетровская Россия решила оставить юго-западное побережье Каспия, чтобы не превратить Иран из союзника в противника. Новые южные рубежи Российской империи передвигались на правый берег реки Сулак на севере Дагестана, где была основана новая русская крепость Кизляр. Как видно, территориальная экспансия Российской империи имела не только поступательный характер, но порою и возвратный.

С 1735 г. со времени основания крепости Кизляр начинается третий этап северокавказского фронтира. Кизляр, куда были передислоцированы российские войска после ухода из юго-западных прикаспийских областей и упразднения крепости Святого Креста, становится пограничным рубежом и военно-административным центром империи на Северном Кавказе. Позже, в 1762 г., началось строительство другой стратегически важной русской крепости Моздок, а в 1784 г. у входа в Дарьялское ущелье, где начинался перевал Большого Кавказа, была заложена крепость Владикавказ. Русско- турецкая война 1768-1774 гг., закончившаяся полным поражением Турции, кардинально изменила соотношение политических сил на Северном Кавказе в пользу Российской империи. После началось поэтапное присоединение Ингушетии, Восточной Осетии, Кабарды, Чечни и, наконец, в 1813 г. Дагестана и Азербайджана. В последней четверти XVIII в. Россия начала строительство Азово-Моздокской укрепленной линии - единой системы укреплений от Черного моря до Каспия (Северный Кавказ в составе Российской империи, 2007, с. 50).

На северокавказском пограничье Российской империи складывалось пестрое и своеобразное общество. В новые российские крепости правительство переселяло донских, волжских и запорожских казаков. Имперская власть придавала казачеству роль авангарда в процессе завоевания и колонизации Кавказа. Имперская администрация высоко ценила универсальность казачества: казаки и воевали на Северном Кавказе, и заселяли его (Урушадзе, 2016, с. 65). Одновременно происходил приток на Северный Кавказ беглых крестьян из центральных губерний России, которые заселялись в казачьи станицы. В российском имперском проекте казачья и крестьянская колонизация воспринималось как необходимое дополнение военной экспансии; имперские власти стремились параллельно с военной службой организовать переселенческую службу.

Процесс адаптации новых поселенцев в непривычных природно-климатических условиях проходил тяжело. Закрепление казаков в Черноморье затрудняли эпидемии, нередко случавшиеся на Кавказе в начале XIX столетия; тяжелые условия вынуждали казаков к бегству в турецкую Анапу. Казакам на новом месте жительства во многом приходилось заимствовать у местных жителей виды оружия, одежду, предметы быта, если они находили их более удобными и соответствующими особенностям жизни на конкретной территории. Большое значение имело и становление прямых мирных контактов между черноморцами и черкесами. Встречи на берегах Кубани в конце XVIII - начале XIX в. были частыми, не подвергались никакому контролю и регулированию со стороны администрации. Поводом к этим встречам обычно бывало взаимное тяготение к обмену продуктами (Урушадзе, 2016, с. 54-56).

Лояльно относившиеся к империи горцы также спускались на равнину, и со временем многие из них влились в состав казачества. Становясь российскими подданными, горцы превращались в «мирных». Горцы, остававшиеся за Кавказской линией, считались «немирными».

Для третьего этапа северокавказского фронтира, именуемого «кизляро- моздокский», также характерно расширение российских владений на Южном Кавказе: в 1783 г. был установлен российский протекторат над Восточной Грузией, а в 1801 г. она была присоединена к империи. Вне российской зоны влияния оставались еще высокогорные районы Дагестана, Чечни и Черкесии, образовав промежуточное пространство. Однако рубежная линия на Северном Кавказе поэтапно продвигалась вглубь региона, пока не соединилась с российскими владениями на Южном Кавказе, в частности, с Грузией.

И, наконец, последним этапом севрокавказского фронтира выступает период Кавказской войны, в результате которой весь Кавказ был покорен и включен в состав Российской империи. Данный этап можно охарактеризовать как «военный», поскольку доминирующим фактором коммуникаций между Россией и народами Северного Кавказа на данном этапе было военное противостояние.

После 1817 г. Россия начала последовательное военное наступление на Северном Кавказе, пограничная линия продвигалась вглубь гор. Параллельно с жесточайшими военными действиями происходил процесс этнокультурного взаимодействия в подконтрольных империи землях, северокавказских городах и казачьих станицах. В то время как часть горской элиты противилась российской экспансии, другая часть горской знати несла военногражданскую службу, пользовалась покровительством имперской власти, постепенно входила в состав имперской государственности.

По наблюдениям А. Т. Урушадзе, заимствования носили взаимный характер и в ходе военного противостояния империи и горцев. Русские солдаты и офицеры облачались в более удобный и больше подходящий к местным условиям горский костюм или его отдельные элементы, а в отрядах имама Шамиля с начала 1840-х гг. начинают появляться командно-должностные звания и военные награды (Урушадзе, 2016, с. 125).

Задачи управления и освоения завоеванных территорий требовали лучшей информированности о регионе. Неслучайно важным направлением имперской политики на Кавказе стало «научное завоевание» новых территорий и народов: картографирование, статистические описания, этнография, которые необходимы были для выяснения экономического потенциала региона, для построения стратегии управленческого поведения в отношении коренных народов с учетом их социокультурной специфики (Ремнев, 2013).

С окончанием Кавказской войны в 1864 г. северокавказский фронтир исчерпался. Началась инкорпорация региона в политико-правовое пространство Российской империи. Утверждения отдельных авторов о Северном Кавказе как «вечном фронтире» (Романова & Топчиев, 2014, с. 184-291), где «закрытие» фронтира никогда не происходило, не соответствуют исторической объективности. Со времени окончательного вхождения Северного Кавказа в состав Российской империи в регионе более не наблюдаются черты фронтира с соответствующими элементами. Подобного рода выводы основаны на анализе политических кризисных ситуаций на Северном Кавказе в постсоветский период. Как справедливо заметила Э. А. Шеуджен, «в подобных утверждениях больше политики, чем стремления проникнуть в суть происходящих на Северном Кавказе процессов» (Шеуджен, 2006, с. 83).

Выводы

Итак, процесс продвижения границ Российского государства на Северный Кавказ, поэтапное присоединение империей северокавказских территорий перспективнее рассматривать с точки зрения фронтирной теории. Применение этого инструмента к уже изучаемым проблемам ставит новые вопросы, открывая прежде неизведанные области. Исходя из этого, нами предложена целостная периодизация истории российского фронтира на Северном Кавказе, согласно которой выделены четыре периода, каждый из которых имеет конкретные хронологические рамки и особенности развития: «терский» (вторая половина XVI в. - 1721 г.), «персидский» (1722-1735 гг.), «кизляро-моздокский» (1735-1817 гг.) и период «Кавказской войны» (1817-1864 гг.). Окончание войны привело к «закрытию» фронтира и инкорпорации региона в российское имперское пространство.

Список литературы

1. Rereading Frederick Jacks on Turner: `The Significance of the Frontier in American History', and Other Essays. (1998). Yale University Press.

2. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). (б. д.). Ф. 77. Сношения России с Персией. 1729 г. On. 77/1. Д. 5.

3. Баррет, Т. М. (2000). Линии неопределенности: Северокавказский «фронтир» России.

4. В М. Дэвид-Фокс (Ред.), Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Императорский период. Антология (сс. 163-193). Издательство «Самарский университет».

5. Дагестан в известиях русских и западноевропейских авторов XIII--XVIII вв. (1992). Дагкнигонздат.

6. Как сегодня изучать фронтиры? Дискуссия по статье Д. В. Сеня. (2020). Studia Slavica Et Balcanica Petropolitana, 1, 81-105.

7. Каппелер, A. (2003). Южный и Восточный Фронтир Россиив XVI - XVIII Веках. Ab Imperio, 2003(1), 47-64. https://doi.org/10.1353/imp.2003.0126

8. Кушева, Е. Н. (1963). Народы Северного Кавказа и их связи с Россией: Вторая половина XVI - 30-е годы XVII в. Издательство АН ССР.

9. Магарамов, Ш. А., Кидирниязов, Д. С. и др. (2022). Кавказско-Каспийский регион в политике Российской империи в первой четверти XVIII в. Издательство «Лотос».

10. Ремнев, А. В. (2013, апрель 17). Сибирь в имперской географии власти XIX - начала XX вв.:

11. В поисках новых теоретических подходов. Сибирская Заимка

12. Романова, А. П., & Топчиев, М. С. (2014а). Кавказ как вечный фронтир. Каспийский Регион: политика, эконожика, культура, 3, 284-291.

13. Романова, А. П., & Топчиев, М. С. (2014b). Проблемы периодизации кавказского фронтира.

14. Границы и пограничье в южнороссийской истории. Материалы Всероссийской научной конференции. 2014.

15. Северный Кавказ в составе Российской империи. (2007). Новое литературное обозрение.

16. Тхамокова, И. X. (2017). Терское казачество в этнокультурном пространстве Северного Кавказа (XVI - начало XX в.). Принт Центр.

17. Журнал Фронтирных Исследований. 2023. No 4 | ISSN: 2500-0225 Северокавказский фронтир

18. Урушадзе, А. Т. (2011). Взаимодействие культур на Кавказе в конце XVIII - первой половине XIX вв. (с. 203) [Диссертация кандидата исторических наук]. Южный федеральный университет.

19. Урушадзе, А. Т. (2012). Фронтир на Кавказе (XVIII-XIX вв.): Возможности и перспективы применения концепта. Электронный научно-образовательный журнал «История», 7, 34-35.

20. Урушадзе, А. Т. (2016). Кавказ: Взаимодействие культур (конец XVIII - середина XIX вв.). Издательство Южного федерального университета.

21. Урушадзе, А. Т. (2021). Трудная экспансия: Территориальная динамика Российского государства в конце XVII - первой половине XVIII в. В контексте историографии. К 300-летию Российской Империи. Историческая экспертиза, 4,7-27.

22. Ходарковский, М. (б. д.). В королевстве кривых зеркал (Основы российской политики на Северном Кавказе до завоевательных войн XIX в.).

23. Шеуджен, Э. А. (2006). К вопросу о северокавказском фронтнре. Научная Мыс ль Кавказа, 3, 76-83.

References

1. Archive of Foreign Policy of the Russian Empire (AFPRE). (n. d.). F. 77. Russia's relations with Persia. 1729. In. 77/1. C. 5. (In Russian).

2. Barrett, T. M. (2000). Lines of Uncertainty: Russia's North Caucasus “Frontier”. In M. David-Fox (Ed.), American Russian Studies: Milestones of Historiography of Recent Years. The Imperial Period. Anthology (pp. 163-193). Izdatel'stvo “Samarskij universitet”. (In Russian).

3. Dagestan v izuestijah russkih і zapadnoevropejskih avtorov XIII-XVIII vv. (1992). Dagknigoizdat. (In Russian).

4. How to study frontiers today? Discussion on the article by D. V. Sen'. (2020). Studia Slavica Et Balcanica Petropolitana, 1, 81-105.

5. Kappeler, A. (2003). The Russian Southern and Eastern Frontiers from the 15th to the 18th centuries. Ab Imperio, 2003(1), 47-64.

6. Khodarkovskiy, M. (n. d.). V horoleustue krivykh zerkal (Osnovy rossiyskoy politiki na Seuemom Kavkaze do zavoevatel'nykh voyn XIX v.).

7. Kusheva, E. N. (1963). Narody Sevemogo Kavkaza і ih svjazi s Rossiej: Vtoraja polovina XVI - 30-e godу XVII v. Izdatel'stvo AN SSR. (In Russian).

8. Magaramov, Sh. A., Kidirnijazov, D. S., et al. (2022). The Caucasus-Caspian region in the policy of the Russian Empire in the first quarter of the 18th century. Izdatel'stvo “Lotos”. (In Russian).

9. Remnev, A. V. (2013, April 17). Sibir' v imperskoj geografii vlasti XIX - nachala XX w.: V poiskah novyh teoreticheskih podhodov. Sibirskaja Zaimka.

10. Rereading Frederick Jackson Turner: `The Significance of the Frontier in American History', and Other Essays. (1998). Yale University Press.

11. Romanova, A. P., & Topchiev, M. S. (2014a). The Caucasus as an Eternal Frontier. Caspian Region: Politics, Economy, Culture, 3, 284-291. (In Russian).

12. Romanova, A. P., & Topchiev, M. S. (2014b). Problemy periodizacii kavkazskogo frontira. Granitsy і pogranich'e v yuzhnorossiysfeoy istorii. Materialy Vserossiyskoy nauchnoy konferentsii. 2014. (In Russian).

13. Severny у Kavkaz v sostave Rossiyskoy imperii. (2007). Novoe literaturnoe obozrenie. (In Russian).

14. Sheudzhen, E. A. (2006). К voprosu о severokavkazskom frontire. Nauchnaya MysV Kavkaza, 3,76-83. (In Russian).

15. Tkhamokova, I. Kh. (2017). Terskoe kazachestvo v etnokul'tumcrm prostranstve Sevemogo Kavkaza (XVI - nachalo XX v.). Print Tsentr. (In Russian).

16. Urushadze, A. T. (2011). Vzaimodeystvie kul'tur na Kavkaze v kontse XVIII - pervoy polovine XIX vv. (p. 203) [PhD Thesis]. Southern Federal University. (In Russian).

17. Urushadze, A. T. (2012). Frontier in the Caucasus (XVIII-XIX Centuries): Possibilities and Prospects of Application of the Concept. 1storiya, 7, 34-35. (In Russian).

18. Urushadze, A. T. (2016). Kavkaz: Vzaimodeystvie kul'tur (konets XVIII - seredina XIX vv.). Izdatel'stvo Yuzhnogo federal'nogo universiteta. (In Russian).

19. Urushadze, A. T. (2021). Difficult Expansion: the Territorial Dynamics of the Russian State in the late 17th - first half of the 18th Centuries in the Context of Historiography.

20. To the 300th Anniversary of the Russian Empire. Historical Expertise, 4,7-27.

Размещено на Allbest.ru