Зарубежные стажировки российских зоологов. По материалам эго-документов А.Д. Некрасова

Размещено на http://www.allbest.ru/

Зарубежные стажировки российских зоологов. По материалам эго-документов А.Д. Некрасова

Роман Алексеевич Фандо

Аннотация

Описываются стажировки известного отечественного зоолога А.Д. Некрасова на зарубежных морских биологических станциях в Неаполе, Сен-Ва-ла-Уге, Вильфранш-сюр-Мерр. Реконструкция повседневной жизни ученых, занимавшихся изучением морской фауны, проведена на материале воспоминаний и дневников Некрасова, которые хранятся в Отделе рукописей и редких книг Научной библиотеки Московского государственного университета. Стажировки на зарубежных морских станциях стали неотъемлемой чертой отечественных зоологов конца XIX - начала XX в. и послужили толчком для создания подобных учреждений в России.

Ключевые слова: история зоологии, А.Д. Некрасов, эго-документы, история повседневности, научные стажировки, морские биологические станции

Abstract

Foreign internships of Russian zoologists. Based on the materials of A.D. Nekrasov's ego-documents

Roman A. Fando

The article presents some aspects of the biography of the famous zoologist, science organizer and one of the first Soviet historians of biology A.D. Nekrasov. The aim of the study was to reconstruct the daily life of scientists at marine biological stations opened in Europe. To realize this goal, it was necessary to study a large array of documentary heritage deposited in the A.D. Nekrasov's fund (f. 48) of the Department of Manuscripts and Rare Books of the Moscow State University Scientific Library. The considered ego-documents of the scientist are introduced into the scientific turnover for the first time and give an idea about the organization of research at marine biological stations and international scientific communications. Nekrasov began his scientific activity at the Moscow University under the guidance of S.A. Zernov, N.Y. Zograf and N.V. Bogoyavlensky. The scientist conducted his hydrobiological research at biological stations in Naples, Saint-Va-la-Hague, Villefranche-Sur-Mer, and later he himself was the initiator of the organization of the biological station of Nizhny Novgorod University on the Pustynskie Lakes. Nekrasov's works were devoted to anatomy, morphology and embryology of animals, hydrobiology, ecology. At the biological stations he got acquainted with outstanding foreign scientists - S. Lo Bianco, E. Perrier, R. Woltereck, G. Kupelwieser. Introduction with the experimental work of European biologists attracted a large number of Russian researchers. At the stations at different times Nekrasov met his countryman - N.K. Koltsov, K.E. Lindeman, V.T. Sheviakov, I.P. Zabusov, M.M. Davydov, P.Y. Garyaev, N.A. Kasyanov. They adopted completely new forms of organization of biological research, experimental methods, studied species diversity of marine fauna, got acquainted with new discoveries of European science. In addition to research and educational component, sea stations pursued cultural goals: artists came here, musical evenings were arranged, a library worked, excursions to nearby cities were organized. Internships at foreign marine stations became an integral feature of Russian zoologists in the late 19th - early 20th centuries and served as an impetus for the creation of similar institutions in Russia.

Keywords: history of Zoology, A.D. Nekrasov, ego-documents, history of everyday life, scientific internships, marine biological station

Истории деятельности российских морских биологических станций посвящено достаточно много работ [1-5], в меньшей степени изучены стажировки отечественных зоологов на зарубежных станциях [6-7]. Создание в XIX в. научных лабораторий на побережьях было вызвано возрастающей потребностью биологов различных специальностей изучать разнообразие, строение, размножение и развитие морской фауны. Причем инициатива строительства морских станций и поиска необходимых для этого средств исходила от самих ученых, а не от государственных чиновников [8]. В большей степени интерес к морским станциям, как и к другим создаваемым исследовательским и просветительским учреждениям, проявляло руководство Императорской академии наук [9]. Со временем отечественные и зарубежные станции, расположенные в различных морских акваториях, стали центрами притяжения многих естествоиспытателей. Здесь молодые исследователи знакомились с техникой анатомирования и фиксации биологического материала, приемами экспериментального изучения организмов, слушали лекции крупнейших ученых, приобретали специальную литературу, заводили полезные научные контакты. Реконструировать повседневную жизнь научного сообщества станций достаточно непросто в связи с отсутствием необходимых документальных источников, в этом деле могут помочь сохранившиеся эго-документы ученых (мемуары, дневники, переписка). Достаточно информативными в этом плане оказались воспоминания выдающегося отечественного зоолога Алексея Дмитриевича Некрасова, где он описывает свою работу за границей. Эти эго-документы были обнаружены нами в Отделе рукописей и редких книг Научной библиотеки МГУ им. М.В. Ломоносова в Фонде А.Д. Некрасова (ф. 48). Фонд Некрасова разнообразен по видовому составу документов, содержит большое число материалов личного происхождения и практически не изучен исследователями. Все материалы, которые мы используем в статье, впервые вводятся в научный оборот. Попробуем реконструировать основные вехи его биографии, уделив особое внимание его зарубежным стажировкам на морских биологических станциях.

Родился А.Д. Некрасов (12) 24 марта 1874 г. в семье священника. Несмотря на то, что по линии отца и по линии матери практически все мужчины принадлежали к духовному сословию, родители решили дать сыну светское образование. В 1884 г. он поступил в под-готовительный класс Второй Московской четырехклассной гимназии, по окончании которой пошел учиться в Шестую Московскую гимназию в Толмачевском переулке.

К выбору специальности Некрасов пришел не сразу. Его детские интересы лежали в самых разных областях. Он увлекался естествознанием, медициной, историей, философией, изобразительным искусством, поэзией. На его профессиональный выбор повлиял приезд к Некрасовым их дальнего родственника, студента Петербургского университета Александра Виноградского, который, узнав о терзаниях юноши, посоветовал поступать только на естественное отделение физико-математического факультета университета [10]. Некрасов прислушался к совету и в 1894 г. стал студентом Московского университета. Его увлекали гидробиология и морфология животных, поэтому с первого курса он начал заниматься на гидробиологической станции оз. Глубокое, первой пресноводной станции в России, основанной Н.Ю. Зографом в 1891 г. Немного раньше, в 1890 г., была создана пресноводная станция в Германии на Пленском озере [11], а первая американская пресноводная станция на р. Иллинойс открылась в 1894 г. [12]. Работа на станции оз. Глубокое оказала решающее влияние на всю дальнейшую жизнь Некрасова, так как он стал энтузиастом именно такой организации летней практики студентов-естественников и в дальнейшем организовал биостанцию на Пустынских озерах для обучения студентов Горьковского университета. Первая студенческая работа Некрасова также определила его интерес к проблеме развития и размножения животных-гидробионтов. стажировка российский зоолог некрасов

В 1899 г. университетский преподаватель Николай Васильевич Богоявленский предложил Некрасову выехать за границу, на юг Франции, через Грецию и Италию. Целью поездки была стажировка у известного зоолога Феликса Жозефа Анри де Лаказа-Дютье на созданной им станции в Баниульсе на берегу Средиземного моря, почти на границе с Испанией. Некрасов отнесся к этому предложению с большим энтузиазмом, так как у него появилась возможность одновременно приобрети ценный научный опыт и поправить за границей свое здоровье. Кроме того, это была первая в его жизни зарубежная поездка [13]. По дороге во Францию ученые посетили Неаполитанскую биологическую станцию в Италии. Там Некрасов и Богоявленский встретили известного гидробиолога Карла Эдуардовича Линдемана, уроженца Нижнего Новгорода, обучавшегося в Казанском, Московском и Дерптском университетах [14]. Вместе с супругой он находился в двухгодичной командировке на Неаполитанской станции. Сам Линдеман, как вспоминал Некрасов, был добродушен, но круг его идей был несколько ограничен. Он хвастался «интеллектуальностью» предков, среди которых семь поколений занимались умственным трудом. Про Линдемана Некрасов писал: «Подобно многим интеллигентам того времени он любил декламировать какое-то весьма либеральное “красное” стихотворение, направленное против царя, что не мешало ему говорить, что он стоит за “большие латифундии” и принадлежит к “партии старой императрицы” (Марии Федоровны, жены Александра III), которой приписывалась некоторая оппозиция молодому тогда императору Николаю II и Александре Федоровне, оппозиция, конечно, консервативная» [15. Л. 52]. Линдеман стал отговаривать Некрасова и Богоявленского ехать во Францию к Лаказу-Дютье, предложив взамен этой поездки интересную стажировку на Неаполитанской станции, где для научной работы были созданы все необходимые условия. В итоге ученые остались в Италии.

Некрасов и Богоявленский получили рабочие места в лаборатории, куда с самого раннего утра по их заказам рыбаки доставляли различных морских животных, а служители приносили корреспонденцию из России. Некрасов, придя в лабораторию, прочитывал письма и журналы, а затем отсаживал животных по аквариумам. В библиотеке станции находилось множество книг и зоологических журналов. Каждому работающему там выдавалось с десяток карточных корешков. После того как исследователь находил нужную книгу, он ее забирал и оставлял на полке карточный корешок со своей фамилией и номером книги. Ученые могли самостоятельно уносить книги в свою рабочую комнату, не ставя в известность библиотекаря. Библиотекарь запи-сывал только книги, выдаваемые читателям на дом.

Некрасов познакомился на станции с Сальватором Ло-Бианко, работа которого по изготовлению влажных препаратов морских животных была переведена на русский язык и пользовалась большой популярностью у зоологов [16]. «Это был толстый и высокий смуглый итальянец лет сорока, в жилах которого, может быть, текло несколько и арабской или... негритянской крови. По крайней мере он отличался крупными, как у негра, губами и широким добродушном лицом. Ло-Бианко был когда-то слугой-мальчиком Антона Дорна, звавшего его просто Сальваторе. Талантливый итальянец быстро ознакомился с местной морской фауной, добывая для Дорна животных, и потом занялся наукой, выучился иностранным языкам и в конце концов сдал экзамены на доктора зоологии. Здесь, на Неаполитанской станции, его перу принадлежали статьи по фауне Неаполитанского залива и по консервированию морских животных. В его ведении находились доставка материала для работающих на станции, собирание материала, консервирование и рассылка его по требованиям учреждений» [15. Л. 53].

На станции работали и русские ученые. Там Некрасов познакомился петербургским зоологом Владимиром Тимофеевичем Шевяковым и казанским зоологом Ипполитом Петровичем Забусовым. Он так описывал своих коллег. «Шевяков был элегантно одет. Его прямая изящная соломенная шляпа была наверху с отверстиями для воздуха. <...> Жена Шевякова, Лидия Александровна, дочь знаменитого эмбриолога Александра Онуфриевича Ковалевского, была некрасива, худощава и довольно, как мне показалось тогда, важна собою. <...> Шевяковы тогда были с детьми и заказали, я помню, местному скульптору бюст одной из девочек. Из разговоров Шевякова я запомнил только выраженное им убеждение, что всякий специалист-зоолог должен знать все по зоологии - кажется, это была традиция петербургской кафедры (Шимкевич). Кроме того, я помню, что он работал над радиоляриями и, будучи сам морфологом, спрашивал совета и чуть ли не учился у Линдемана химическому анализу скелета этих животных» [15. Л. 80]. «Забусов, большой специалист по турбелляриям, был полной противоположностью Шевякова, имел вид семинариста и прехладнокровно разговаривал по-немецки и по-французски с самым российским выговором. Я всегда завидовал лицам, не смущающимся ни выговора, ни своего незнания языка, и смело разговаривающим на каком- нибудь иностранном языке с ничтожным запасом слов! Я никогда не мог преодолеть своего смущения. Правда, и ресурсы мои были ничтожны!», - вспоминал Некрасов [15. Л. 80]. Вскоре у Некрасова стали заканчиваться деньги, а просить их у отца он не решился, так как еще со студенческой скамьи привык самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Поэтому пришлось закончить научную стажировку и вернуться обратно в Москву.

Сразу же после окончания университета, летом 1900 г., Некрасов отправился с Богоявленским в Сен- Ва-ла-Уг - коммуну на северо-западе Франции, расположенную в Нормандии. Там на острове Татиу находилась биологическая станция, которой руководил Эдмонд Перрье. Перрье был известен своими работами по зоологии беспозвоночных (кольчатые черви, моллюски). Для поездки необходимы были деньги, которых у Некрасова не было. Пришлось обращаться к отцу, он дал денег и благословил сына на поездку [17].

Некрасову и Богоявленскому выделили на станции специальную комнату, в углу которой был водопровод с двумя кранами, по одному подавалась морская, а по другому пресная вода. Станция в Сен-Ва-ла-Уге в значительной степени проигрывала Неаполитанской по организации рабочих мест ученых, оснащенности лабораторным оборудованием и богатству научной библиотеки. Ежедневный режим работы на биостанции Некрасов описал в своих воспоминаниях. «Рано утром по звуку рожка, призывающего часов в семь нас пить кофе, вскочив со своих постелей в довольно влажной атмосфере, так как нередко кран с морской водой оставался пущенным на ночь и в комнате чувствовалась сырость, мы шли в другое здание, в столовую, где утром занимающиеся собирались не все в одно время. Здесь, в Нормандии, пили или, вернее, хлебали ложками кофе с молоком и белым хлебом из полоскательных чашек. Затем отправлялись на сбор животных, если был отлив. Я нигде больше не видал такого отлива. В Татиу обнажается совершенно зона ламинарий, на Мурмане всегда остающаяся под водой. Мы разувались, завертывали повыше брюки и надевали эспадрильи - туфли c веревочной подошвой. <...> Для сбора животных на станции применялись белые брезентовые ведра, очень удобные, которые я видел только здесь. Французы нередко сопровождали нас, давая объяснения и называя животных и растения. Курьезно было для нашего уха слышать знакомые латинские названия с французским произношением. Trohus ceno- reus - название морской улитки, которое мы произносим «трохус ценориус», произносилось как «трошюс синера юс». Немецкая фамилия Гренахер произносилась Гренаше и так далее» [17. Л. 12-13].

Некрасов и Богоявленский ежедневно собирали после отлива различных беспозвоночных животных, приносили их в лабораторию, а затем помещали в склянки с формалином или спиртом, чтобы потом отправить их в Москву. Сбор материала занимал время до обеда. К обеду друзья выходили в длинную столовую, где был накрыт общий стол. Обед длился минимум два часа. Блюда были небольшие и подавались отдельно, всего за обед сменялось семь блюд. Подавались блюда крайне медленно. Обязательно во время трапезы пили вино или яблочный сидр. Застолье представляло собой место всеобщего разговора. После обеда жители станции, слегка опьянев и наевшись, отправлялись на прогулку по острову. Остров Татиу был небольшим, поэтому на прогулку уходило около получаса. После этого исследователи возвращались в свои лаборатории и занимались наукой. Среди ученых, работавших на станции, была мадемуазель Горон, русская еврейка из Бельгии, ученица Эдуарда ванн Бенедена, известного зоолога и цитолога, доказавшего видовое постоянство хромосом на примере аскарид. Англичанин Фовель сюда приезжал неоднократно для сбора полихет. Бельгиец Деваль занимался на станции гистологией сердца позвоночных животных. Обитали здесь и другие ученые, в основном из разных университетов Франции, Бельгии и Испании, причем состав исследователей постоянно обновлялся: приезжали новые стажеры или возвращались специалисты, собирающие материал для работы на протяжении нескольких лет. Вечером работа в лабораториях прекращалась, все собирались на ужин, а потом либо прогуливались, либо читали, либо писали свои научные труды [17]. После двухнедельной работы в Сен-Ва-ла-Уге Богоявленский и Некрасов собрали все свои вещи и отправились обратно в Москву, а банки с влажными препаратами отправили домой специальным контейнером.

После окончания Московского университета Некрасов был оставлен на кафедре зоологии для подготовки диссертации. Чтобы собрать необходимый материал, молодому исследователю потребовалось выехать в январе 1902 г. на Русскую зоологическую станцию в Виль- франш-сюр-Мер. Виллафранкская станция была основана зоологом Алексеем Алексеевичем Коротневым в основном на собственные средства. Первоначально на этом месте располагалась сардинская тюрьма, по-строенная в 1769 г. В 1857 г. здание тюрьмы было безвозмездно передано Морскому министерству Российской империи. В 1857-1878 гг. здесь размещалась угольная станция, служившая пунктом пополнения топлива для русских военных кораблей. Еще задолго до организации на этом месте Русской зоологической станции здесь проводились попытки морских биоло-гических исследований. В 1852-1854 гг. здесь работал швейцарский натуралист Карл Фогт. Посещали эту часть средиземноморского побережья и русские ученые: А.П. Богданов, Ф.В. Овсянников, Н.П. Вагнер, М.С. Ганин, А.О. Ковалевский [7]. С 1884 г. Коротнев начал вести переговоры об устройстве на этом месте зоологической станции для русских ученых. Некрасов так описал этого выдающегося организатора науки: «Это был маленький сухонький человек с высоким выпуклым лбом и немного уродливо выступившей вперед нижней челюстью. Он умел устраивать дела. Когда царское семейство Александра III гостило на Французской Ривьере в Каннах и было в Ницце, Мария Федоровна - жена Александра III - пожелала с младшими детьми, Ольгой и Михаилом, посетить русскую зоологическую станцию. Коротнев сумел заинтересовать детей морской фауной: поднес коллекцию заспиртованных препаратов морских животных и испросил высочайшего разрешения сделать маленького тогда Михаила почетным попечителем станции. Это польстило, разрешение было получено, и станция, помимо своего бюджета, получала еще субсидию из личных средств Михаила» [17. Л. 16-17]. В том же 1884 г. здание будущей станции было передано Морским мини-стерством Коротневу, кроме того, было получено необходимое финансирование как от государства, так и от частных пожертвований. Реально Русская зоологическая станция в Виллафранке начала работать в 1886 г. Коротнев кроме организационных вопросов по обу-стройству Виллафранкской станции занимался преподавательской работой в Киевском университете. Времени ему на все не хватало, поэтому управление станцией он передал Михаилу Михайловичу Давыдову. Коротнев приобрел себе виллу между Вильфранш- сюр-Мер и Ниццей, куда любил приезжать в перерывах между лекциями. В 1914 г. Коротнев, обеспокоенный дальнейшей судьбой станции, передал ее в дар Российскому правительству. Эта станция считалась одной из самых лучших морских биологических станций в Европе, поэтому возможность поработать там была большим подарком для исследователей.

3 февраля 1902 г. Некрасов добрался до станции, где его встретил М.М. Давыдов [18]. Он показал гостю библиотеку, комнату для монтажа коллекций, музей, затем выдал для работы эмбриологические пробирки, реактивы и лабораторную посуду. Некрасов поступил на полный пансион за 150 франков в месяц, причем им было оговорено, что завтракать он в столовой не будет, а будет забирать еду с собой в лабораторию, в семь часов вечера он уже возвращался на ужин. В таком режиме Некрасов прожил четыре месяца.

Давыдов был настоящим трудоголиком: на станции он работал ежедневно с восьми утра до четырех часов дня. В биологию он попал совершенно случайно. С детства он прекрасно играл на скрипке, поэтому, решив продолжить свое музыкальное образование, поехал учиться в Германию, славившуюся своей музыкальной школой. Там он случайно попал на лекцию Э. Геккеля, ярого пропагандиста дарвинизма. Давыдов был потрясен пылом его восторженной речи и заинтересовался эволюционными вопросами, которые были чрезвычайно популярными в европейском научном мире конца XIX в. Музыку Давыдов практически забросил и играл на скрипке дома для удовольствия. Он поступил на естественное отделение философского факультета Мюнхенского университета. В университете Давыдов стал учеником, а потом и ассистентом немецкого анатома, эмбриолога и гистолога Карла Вильгельма Куп- фера. О Давыдове Некрасов писал: «Работал он технически великолепно и очень чисто: полная противоположность неряшливому Коротневу. Вместе с другим русским, также навсегда оставшемся за границей, Бёмом, о котором все работавшие в Мюнхене сохранили самые лучшие воспоминания, он тогда написал теоре-тическую и практическую гистологию, изданную по- немецки и по-русски (Бём и Давыдов), считавшуюся в мое время лучшей книгой по гистологии» [17. Л. 17].

На станции Некрасов встретил своего бывшего университетского товарища Владимира Петровича Гаряева, с которым он занимался гидробиологией на Глубоком озере. Его внешность Алексей Дмитриевич описал так: «Это - сибиряк с характерными русскими чертами лица, взглядом, немного снизу вверх, выпуклыми, иногда слегка косящими глазами, слабо растущими усами и бородой и начинающей лысеть головой» [17. Л. 15]. Он был сыном иркутского городского головы Петра Яковлевича Гаряева, но по стопам отца не пошел, так как увлекался естественными науками, любил проводить время на природе, был заядлым рыбаком. Из-за участия в студенческих беспорядках Гаряев был выслан на родину в Иркутск, перспектив продолжить работу в Москве уже не было, поэтому он и попросился к Коротневу ассистентом на Виллафранкскую станцию. Некрасов вспоминал, что «у Гаряева была маленькая некрасивая жена типа неврастенички-курсистки, не умеющей устроить ему самого примитивного уюта, и было двое мальчиков, в это время еще маленьких, которых мать не могла приучить к самой примитивной гигиене» [17. Л. 20]. Семейная жизнь Гаряева была тяжела и неустроена, он не выходил из долгов, при этом любил «угостить» товарищей вином или шампанским, не позволяя за себя платить. Еще со студенческих лет его сопровождала гитара, под которую он мог петь часами у костра в лесу или вдали от родины, на берегу Средиземного моря [17].

Гаряев обрадовался встрече своего товарища и охотно показал Некрасову помещения биостанции. Станция представляла собой продолговатое двухэтажное здание с башней. Внутри станции располагались рабочие кабинеты и аквариумы. В одной из больших комнат находилась библиотека с большим количеством специальной литературы и научных журналов. Кроме того, на станции имелись фотографическая лаборатория, монтировочная, склад, музей с коллекциями влажных препаратов.

Некрасов приехал в Вильфранш-сюр-Мер зимой, когда еще не начался сезон сбора материалов. На станции и в отеле было очень холодно, так как на южном побережье Франции не принято было строить печи для обогрева. Это не мешало работе - Некрасов с большим интересом занимался целый день в лаборатории, а вечером укутывался несколькими одеялами, чтобы согреться.

К марту 1902 г. на станцию стали прибывать новые исследователи. В столовой Некрасов встретил приват- доцента Николая Константиновича Кольцова, на защите диссертации которого он имел честь присутствовать. Лично они не были знакомы, поэтому Некрасов подсел к ученому, представился и рассказал о своих научных интересах. Кольцов показался юноше очень самодовольным и важным, щеголявшим прекрасным знанием латинских названий и терминов, обладавшим четко поставленной и грамотной речью.

После Кольцова приехал Владимир Дмитриевич Лепешкин. Он снял целую виллу с садом, так как привез с собой жену, четырех детей и прислугу. «Это был на редкость некрасивый лысый тонкий долихоцефал с довольно высоким несколько противным голосом в нос. Он принадлежал к типичному верхнему кругу московского купечества с состоянием, вероятно, до миллиона. Отец его был из простых, сам же он был уже образованным человеком, с известной силой воли вследствие, как я думаю, довольно сурового режима в детстве. <...> Он свободно говорил по-французски, по-немецки и по-английски. <...> По-видимому, Николай Юрьевич Зограф заразил его любовью к зооло-гии. Во всяком случае к этому своему увлечению он относился очень серьезно. Он выписывал себе лучшие микроскопы и другие инструменты и приборы, овладел великолепной микроскопической техникой и купил хорошую зоологическую библиотеку после смерти одного из английских зоологов. Тем не менее европейская оболочка у него была не толста, и, поскоблив ее, можно было скоро найти крепкого русского купца. Правда, он оставил коммерческие дела и жил, поместив выгодно капиталы на проценты, вероятно, не проживая и их» [17. Л. 86]. Вскоре после своего приезда Лепешкин пригласил Некрасова, Гаряева, Давыдова и Кольцова на ужин. Жена его, Анна Геннадиевна, была дочерью известного историка, специалиста по Малороссии XV-XVII вв. Геннадия Федоровича Карпова. Мать ее, Анна Тимофеевна Морозова, была представительницей богатейшего купеческого рода Морозовых (внучка Саввы Морозова). Во время ужина обсуждали последние события политической жизни России, которые отражались и на судьбе отечественной науки, и на судьбе Московского университета, и на судьбе отдельных его профессоров.

Формально Виллафранкская станция существовала в интересах российских ученых, тем не менее Корот- нев приглашал туда представителей из разных европейских университетов. В 1902 г. на станции работал немецкий зоолог Рихард Вольтерек. Он был выпуск-ником Фрайбургского университета, в 1898 г. получил степень доктора зоологии за работу по эмбриологии ракушковых ракообразных Ostracoda. В том же году он стал ассистентом известного исследователя морских глубин Карла Куна, совершил с ним 9-месячное путешествие на борту парохода «Вальдивия», собирая планктон для эмбриологических исследований. После окончания путешествия в мае 1899 г. Вольтерек про-должал работать у Куна в Лейпцигском университете [19]. В Вильфранш-сюр-Мер Вольтерек привез особую захлопывающуюся сетку, которой можно было собирать глубинный планктон. Русские зоологи пользовались этой сеткой для своих научных целей.

Вместе с Вольтереком на станцию приехала компания молодых студентов-зоологов из Лейпцига. Одним из них был Ганс Купельвизер, позднее работавший в Америке у выдающегося биолога Жака Лёба. На станции его называли «корявым», так как лицо его было покрыто оспинами. Другого студента, по фамилии Шуриг, русские стали называть «придаточным», студента Цугмайера - «белобрысым». Они все поселились в одном отеле с Некрасовым, и он вечерами практиковался с ними в разговорном немецком языке. Иногда они вместе ужинали в отеле. На ужине, который начинался в семь часов вечера, блюда шли в таком порядке: суп, затем первое мясо (в очень небольшом количестве), салат, второе мясо (также в малом объеме), овощи, кусочек сыра, фрукты и орехи. На ужин выставлялось красное молодое вино. Во время ужина ученые беседовали на разные темы [17].

После ужина Некрасов поднимался к себе в номер, зажигал свечу, потом либо читал, либо что-то писал. Вот одно из его описаний: «Ночь, темно, но тепло. Окно открыто, и слышно из темноты, как сильно шумит прибойная волна. Значит, в открытом море сильное волнение. Свечка мягко горит. Я мечтаю. Вспоминаю родных, друзей, оставленных в России. Письмо, присланное мне Н.Ю. Зографом, меня волнует. Зограф пишет, что он хлопочет мне о получении частной стипендии. Он хочет, чтобы я специализировался по гидробиологии и “взял в свои руки” Глубокое озеро. Я же чувствовал себя очень мало подготовленным для этой роли. Если бы отец прибавил мне к этой стипендии рублей двадцать в месяц, можно было прожить год за границей и поучиться гидробиологии у Лаутерберга или еще у кого-нибудь. Напишу об этом Зографу и отцу. Я - один. Свеча слабо и мягко освещает небольшую комнату, кровать с высоким пологом. За окном темно и слышен мерный шум волн» [17. Л. 31-32].

Весной 1902 г. на станцию приехал профессор гистологии из Юрьевского университета Николай Карлович Чермак. «То был низенький худой человек с длинной бородой с проседью и изможденным ико-нописным лицом, что объяснялось отчасти очень высокой степенью развития у него туберкулезного процесса. Ему было лет сорок пять. Как-то быстро он у нас приобрел прозвище: “священный старец”. Интересно, что в Дерпте у него было другое, но совершенно аналогичное прозвище “Никола-угодник”» [17. Л. 36]. Чермак был прекрасным экспериментатором и предложил удобные для цитологических исследований приборы. Он заказывал у немецкого инженера К.Ф. Цейса различные оптические приборы, в том числе микроскоп, объективы которого были направлены вверх, и над ними помещался объект, с которым нужно было производить манипуляции. На этом микроскопе Некрасов рассматривал процесс оплодотворения яиц морских моллюсков.

Случалось, что на станцию приезжали не только люди науки, но и представители творческих профессий. Естественно, что попасть им туда было возможно только по протекции Коротнева. Так, например, в одном отеле с Некрасовым проживал режиссер оперных спектаклей Петр Иванович Мельников. Мельников был внуком бывшего крепостного крестьянина, ставшего преуспевающим купцом, и сыном знаменитого в свое время певца Мариинского театра. С детства Петр Иванович мечтал об оперной карьере и даже брал уроки пения у профессора Камилло Эмерарди. Затем стажировался в Париже, выступал на оперных подмостках, восхищая слушателей прекрасным тенором. Судьба сулила ему успех оперного певца, но в молодом возрасте он заболел, вследствие чего у него охрип голос. О карьере певца пришлось забыть. Некрасов очень любил разговаривать с Петром Ивановичем во время ужина. Мельников рассказывал об отдельных артистах, которых знал, и о художниках.

Бывал на станции Максим Максимович Ковалевский, директор Высшей школы общественных наук, открывшейся в Париже в 1901 г. [20]. Данная школа наряду с другими вольными учреждениями была принята в Министерство народного просвещения Франции. Благодаря усилиям Ковалевского в школе был создан комитет, в состав которого вошли министр народного просвещения Леон Буржуа, писатель Эмиль Золя, академик Бертело, профессора Краузе, Олар, Бюистин, Дельбе, Рибо. Учебное заведение снискало значительную популярность среди наших соотечественников, а лекции там читали ведущие российские ученые: И.И. Мечников, Н.И. Кареев, Ф.К. Волков, Е.Б. Аничков, И.И. Щукин [19]. Некрасов так вспоминал о Ковалевском: «Он был известный либеральный профессор, которому еще в гимназии директор за его вольнодумство предсказывал: ваше поведение доведет вас до выведения из заведения, что и случилось, но гораздо позднее, в университете. Но Максим Максимович мало этим смутился: человек очень богатый, он устроился, подобно Мечникову, в Париже, основав там русский свободный университет» [17. Л. 105]. За ужином Ковалевский был в центре внимания, он больше всех говорил и выдавал искрометные шутки. Он слыл представителем либеральных взглядов и много рассуждал о революционном движении в России. Говоря о демонстрации, которую устроили петербургские студенты по поводу избиения их товарищей нагайками, он заявил, что так революцию не готовят, любая стачка предполагает серьезную подготовительную работу [17].

По воскресеньям обитатели станции забрасывали науку и совершали более или менее отдаленные прогулки. Некрасов с друзьями любили посещать Монако, расположенное в 20 км от Ниццы. Были они, конечно, и в Монте-Карло, славившемся своими игорными заведениями.

Некрасову так понравилась биологическая станция в Виллафранке, что он снова поехал туда в 1903 г. Здесь уже находились известный ему Ганс Купельви- зер, Петр Иванович Мельников, Евгения Дмитриевна Филатова (в девичестве Попова) - жена эмбриолога Дмитрия Петровича Филатова. Вечером за ужином

Некрасову представили зоолога Николая Александровича Касьянова, сына богатого сибирского купца, работавшего ранее у Бючли в Гейдельбергском университете. Е.Д. Филатова познакомила Некрасова со своей подругой Лидией Ивановной Иловайской (в девичестве Яковлевой). Между юношей и Лидой вспыхнули любовные чувства, а через год они сыграли свадьбу. Лидия Ивановна была дочерью Ивана Яковлевича Яковлева, просветителя и организатора народных чу-вашских школ, создателя чувашского алфавита и автора учебников чувашского и русского языков для чувашей, писателя и собирателя фольклора. Мать Лидии, Екатерина Алексеевна, была дочерью известного православного миссионера-монголоведа Алексея Алек-сандровича Бобровникова и простой бурятки, получившей образование в народной школе для инородцев. Екатерина Алексеевна внушала своей дочери Лидии, что ей нужно быть умной и образованной. Дочь оказа-лась послушной и проявляла огромное усердие в освоении наук. Она знала восемь иностранных языков, а могла общаться на двенадцати.

Вскоре Некрасову по просьбе М.М. Давыдова пришлось поехать в Монако. Давыдов узнал, что супруга

В.П. Гаряева стала играть в рулетку и, конечно, проигрывала и без того небольшой заработок мужа. Существовало правило, согласно которому жители Ривьеры, служащие и их семьи не имели права посещать игорные заведения Монако. Поэтому Гаряева скрывала, что она - постоянная жительница на Ривьере, и записывалась в игорном доме как недавно прибывшая иностранка. Давыдов и Некрасов хотели помочь Гаряеву, которому и так жилось несладко, но дело было щекотливое. Гаряев был очень самолюбив и не допускал постороннего вмешательства в свои личные дела, поэтому друзья начали действовать тайно от него. Через знакомых зоологов они обратились к князю Монако Альберу I. Дело в том, что одиннадцатый князь Мона-ко, правивший страной с 1889 по 1922 г. получавший от игорного бизнеса немалые доходы, был известным меценатом океанологических исследований и сам лично принимал участие в 28 морских экспедициях по Атлантическому океану и Средиземному морю. Аль- бер создал целый ряд приборов и методик для изучения обитателей морей, основал в Монако Институт океанографии с музеем и океанариумом. За научные заслуги в 1909 г. он был избран иностранным членом Парижской академии наук, а в 1910 г. - Петербургской академии наук. Альбер выполнил просьбу русских зоологов, и жену Гаряева перестали пускать в игорные залы Монако.

После стажировки на Виллафранкской станции Некрасов выехал домой, но по пути посетил лабораторию ихтиолога Бруно Гофера в Мюнхене. Целью данного визита было изучение опыта лечения различных заболеваний рыб. Этот вопрос очень интересовал Н.Ю. Зографа, который в 1878-1890 гг. был председателем отдела ихтиологии Императорского русского общества акклиматизации животных и растений, затем стал председателем отдела беспозвоночных того же общества и председателем комиссии для исследования среднерусских вод в ихтиологическом отношении. После Мюнхена Некрасов отправились в Берлин, а оттуда на пригородном поезде в Фридрихсгаген, где на оз. Мюггельзе была основана зоологическая станция. Пробыв там всего один день, он быстро отправились обратно в Россию.

Общение с ведущими мировыми специалистами, которые работали на станции, сыграло огромную роль в становлении Некрасова как ученого, разбиравшегося во многих аспектах зоологической науки. Это был неоценимый опыт, который невозможно передать только вербальным способом. Важно было еще увидеть и понять приемы лабораторных исследований, проводимых учеными, находившимися в авангарде биологической науки того времени. Также он заряжался от энтузиазма, с которым работавшие на станции зоологи обсуждали научные проблемы или работали, не покладая рук, у себя в лаборатории. Созданные в XIX в. на побережье Средиземного моря морские станции способствовали развитию научных контактов между русскими биологами и их западноевропейскими коллегами. Не будь этих станций, не было бы многих классических исследований И.И. Мечникова, С.И. Метальникова, М.М. Давыдова, Н.К. Кольцова, Н.В. Богоявленского, А.Д. Некрасова. Зарубежные научные стажировки отечественных ученых стали толчком для организации в России новых гидробиологических станций, причем не только морских, но и пресноводных. В обязательную программу подготовки студентов-биологов вошли летние практики на университетских станциях, как правило, расположенных на побережьях морей, озер и рек. В дальнейшем это способствовало развитию гидробиологических исследований на территории всей России, открытию специализированных научно-исследовательских лабораторий и кафедр, формированию научных школ и приоритету открытий отечественных ученых в области водной экологии.

References

1. Fokin, S.I., Smirnov, A.V. & Layus, Yu.A. (2006)Morskie biologicheskie stantsii na russkom severe [Marine biological stations in the Russian north]. Moscow: Tov-vo nauch. izdaniy KMK.

2. Layus, Yu.A. (2021) Polevaya nauka na more: istoriya morskikh biologicheskikh stantsiy [Field science at sea: history of marine biological stations]. Sotsiologiya vlasti. 33(3). pp. 209-237.

3. Goryashko, A.A. (2022) Ostrova blazhennykh [Isles of the Blessed]. Moscow: Paulsen.

4. Gorbunov, R.V., Korniychuk, Yu.M. & Pospelova, N.V. (2022) Ot beregov k glubinam okeanov. K 150-letiyu osnovaniya Sevastopol'skoy biologicheskoy stantsii - Instituta biologii yuzhnykh morey [From the shores to the depths of the oceans. To the 150th anniversary of the founding of the Sevastopol Biological Station - Institute of Biology of the Southern Seas]. VestnikRossiyskoy akademii nauk. 92(2). pp. 181-196.

5. Rizhinashvili, A.L. (2020) Zoologicheskiy institut AN SSSR i institutsional'naya reorganizatsiya gidrobiologicheskikh issledovaniy v 1930-e gody [Zoological Institute of the USSR Academy of Sciences and institutional reorganization of hydrobiological research in the 1930s]. Vestnik Rossiyskoy akademii nauk. 90(10). pp. 967-979.

6. Fokin, S.I. (2008) Russian biologists at Villafranca. Proceedings of the California Academy of Science. 59(11) S1. pp. 169-192.

7. Fokin, S.I. (2006) Russkie uchenye v Neapole [Russian scientists in Naples]. St. Petersburg: Aleteyya.

8. Chesnova, L.V. & Fando, R.A. (2008) Rossiyskie estestvoispytateli (na rubezhe XIX i XX vekov) [Russian naturalists (at the turn of the 20th centuries)]. Vestnik Rossiyskoy akademii nauk. 78(12). pp. 1103-1110.

9. Sinelnikova, E.F. & Sobolev, V.S. (2023) Rol' Akademii nauk v razvitii obrazovaniya i nauki v provintsii v pervye gody sovetskoy vlasti [The role of the Academy of Sciences in the development of education and science in the provinces in the first years of Soviet power]. Vestnik Tomskogo gosu- darstvennogo universiteta. Istoriya -- Tomsk State University Journal of History. 83. pp. 183-190.

10. The Research Library of Moscow State University. Department of Rare Books and Manuscripts (NB MGU ORiR). Fund 48. List 4. File 37.

11. Zograf, N.Yu. (1896) Gidro-biologicheskaya stantsiya na Plenskom ozere v Golshtinii i na Glubokom ozere Ruzskogo uezda Moskovskoy gubernii [The hydro-biological station on Lake Plenskoye in Holstein and on Glubokoye Lake in Ruza district, Moscow province]. Moscow: E. Lissner i Yu. Roman.

12. Plavilshchikov, N.N. (1941) Ocherki po istorii zoologii [Essays on the history of zoology]. Moscow: Gosuchpedgiz.

13. The Research Library of Moscow State University. Department of Rare Books and Manuscripts (NB MGU ORiR). Fund 48. List 4. File 41.

14. Schleining, J. (1957) Professor Karl Lindemann. Pomoshchnik i drug nemetskikh kolonistov v Rossii, besstrashnyy borets za zakon i spravedlivost' [Professor Karl Lindemann. Assistant and friend of the German colonists in Russia, fearless fighter for law and justice]. In: Domashnyaya kniga nemtsev iz Rossii [Home Book of Germans from Russia]. Stuttgart: Zemlyachestvo nemtsev iz Rossii. pp. 165-175.

15. The Research Library of Moscow State University. Department of Rare Books and Manuscripts (NB MGU ORiR). Fund 48. List 4. File 38.

16. Lo-Bianko, S. (1892) Metody konservirovaniya morskikh zhivotnykh, upotreblyaemye na zoologicheskoy stantsii v Neapole [Methods of preserving marine animals used at the zoological station in Naples]. St. Petersburg: Tip. Mor. m-va.

17. The Research Library of Moscow State University. Department of Rare Books and Manuscripts (NB MGU ORiR). Fund 48. List 4. File 39.

18. Anon. (1903) Otchet o rabote A.D. Nekrasova. Iz laboratornoy knigi Villafrankskoy stantsii za 1902 g. [Report on A.D. Nekrasov's work. From the laboratory book of the Villafranca station for 1902]. In: Davydov, M.M. & Garyaev, V.P. Otchet o deyatel'nosti Villafrankskoy zoologicheskoy stantsii za 1901--1902 gg. [Report on the activities of the Villafranca Zoological Station for 1901-1902]. Kiev: St. Vladimir Imperial University.

19. Brehm, V. (1959) In memoriam Prof. Dr. Richard Woltereck. Internationale Revue der gesamten Hydrobiologie und Hydrographie. 44. pp. 1-9.

20. Pogodin, S.N. (2005) Maksim Maksimovich Kovalevskiy. St. Petersburg: Nestor.

Размещено на Allbest.ru