Философский пароход в 1922 году: трактовка исторического факта

Размещено на http://www.allbest.ru/

Философский пароход в 1922 году: трактовка исторического факта

Быковская Галина Алексеевна

Аннотация

В статье дается ретроспективная характеристика перестройки новой властью после революции 1917 года патронажной государственной политики в отношении науки и интеллигенции в единую государственную научно-техническую политику (НТП). В качестве примера выхода из проблемной ситуации автор приводит факт высылки группы философов-немарксистов из Советской России в 1922 году. Для применения в практике совместной работы предлагаются некоторые принципы организации НТП, оправдавшие себя в процессе апробации, методы и направления разрешения конфликтных ситуаций.

Ключевые слова: интеллигенция, власть, формирование государственной научно-технической политики, инакомыслие, репрессивные действия, философский пароход.

Abstract

Philosophical steamer in 1922: interpretation of historical fact

The article offers a retrospective characterization of the restructuring by the new authorities after the 1917 revolution of the patronage-type state policy towards science and intellectuals into a unified state science and technology policy (STP). The author gives as an example of overcoming the problematic situation the fact of expulsion of a group of non-Marxist philosophers from Soviet Russia in 1922. Some principles of STPP organization, which have justified themselves in the process of approbation, methods and directions of conflict situations settlement, etc. are offered for application in the practice of joint work.

Keywords: intellectuals, power, formation of the state scientific and technical policy, dissent, repressive action, philosophical steamer.

Введение

Русская интеллигенция представляет собой весьма своеобразный феномен историко-социального и духовно-нравственного свойства. Как особый социальный слой, сотрудничающий с властью, интеллигенция в России сформировалась в течение ХУИ-ХУШ вв., обозначив себя в качестве целостной социальной системы, связанной с существованием определенных общественных групп (дворянская интеллигенция, разночинная и т.п.).

К началу XIX века доля лиц с высшим образованием в России была весьма незначительна, и интеллигенция имела происхождение скорее природное, нежели социальное. Образованность была признаком дворянского сословия, имеющего возможности для прохождения всех ступеней образования. Это обстоятельство обусловило включение в XIX в. в содержание понятия «интеллигенция» не только образованности, но и высокого уровня воспитанности. Именно это обстоятельство создает определенные трудности для новой власти после революции 1917 года при формировании готового к работе слоя интеллигенции, ориентированного на сотрудничество с властью рабочих и крестьян. Имеющая определенные привилегии и достаточно высокий уровень жизни в системе Российской империи, интеллигенция не торопилась менять привычки и была не готова к сближению с «низшими» по отношению к ней слоями российского общества.

Между тем, политика новой власти в отношении науки и культуры, исходным лозунгом которой был ленинский лозунг «Ломайте поменьше!» начинает давать первые результаты. Стабилизируется обстановка в стране, постепенно набирает темпы экономика. Стабилизации в науке и признанию интеллигенцией Советской власти содействовали такие факторы, как успехи Советского государства во внешней политике и укрепление положения страны на международной арене, способность нового правительства удержать производство на прежнем, довоенном уровне и нормализация экономической жизни в 20-е годы, сохранение научных кадров и забота о деятелях науки (поддержание научных проектов Н.Е. Жуковского, К.Э. Циолковского, А.Н. Северцова, Д.Н. Прянишникова, Н.Н. Лузина и др.). Подкупала глубокая неподдельная заинтересованность правительства в развитии науки, стремление не только сохранить старое, но и создать новое. Именно поэтому ученые переходят «от смятения к сотрудничеству» (А.Е. Ферсман). К середине 20-х годов научно-техническая интеллигенция в большинстве своем перешла к сотрудничеству с пролетарским государством.

Обсуждение и результаты

«Центр мысли и научной работы не в эмиграции, а в России» [1], - писал из Парижа академик Вернадский в 1923 году (испытавший на родине немало, вплоть до тюремного заключения, так что в необъективности его не обвинишь): «Здесь не сознают огромного дела культурного, которое сделано. Сделано при страданиях, унижениях, гибели». Вернадский имел в виду отдельные прецеденты преследования ученых в 1920-1921 годах за участие в контрреволюционных организациях. Под суд ревтрибунала попали зачисленные в члены «Московского тактического центра» биолог Н.К. Кольцов, экономист Н.Д. Кондратьев и др., которых тогда же и амнистировали. Но Петроградское «дело Таганцева» завершилось трагично: расстрелом большой группы профессоров, инженеров и преподавателей по обвинению в организации заговора с целью реставрации буржуазно-помещичьей власти.

В то же время нельзя не видеть различий между этими событиями и процессами, которые были инспирированы позже Сталиным и его окружением. Причастность к науке осужденных в 1917-1928 годах ученых и инженеров являлась случайным признаком, они были привлечены за участие в антиправительственных заговорах. Жертвами же сталинских репрессий стали представители технической и научной интеллигенции, попавшие в разряд государственных преступников именно из-за своей принадлежности к этой социальной прослойке.

Первую репрессивную акцию по отношению к ученым, однако, мы относим к 1922 году: в отношении группы ученых гуманитарного профиля - не марксистов было принято решение об их высылке в административном порядке [2]. История высылки мало исследована не только у нас, но и за границей. Сами изгнанники по причинам малообъяснимым (вероятнее всего, нравственного свойства) не оставили подробных свидетельств о перипетиях отъезда. Высылались те, кто не эмигрировал после революции 1917 года, кто не уехал и в тяжелые годы гражданской войны. Большинство из них не хотели покидать Россию, уезжали подневольно, и на будущее свое смотрели как на тяжкое испытание, как на расплату за несогласие мыслить как все. Высылаемые подписали предложенное соглашение, условиями которого были следующие: они подлежали расстрелу в случае немедленного возвращения в РСФСР, они могли вернуться домой не ранее, чем через 3 года; обязывались взять с собой не более указанного количества вещей.

Среди изгнанных - ректор Московского университета проф. Н.Н. Новиков (зоолог), ректор Петроградского университета Л.П. Карсавин (философ), группа математиков во главе с деканом матфака МГУ проф. В.В. Стратоновым, экономисты - профессора В.Н. Зворыкин, Б. Бруцкус, историки - А.А. Кизеветтер, А.В. Флоровский, социолог П.А. Сорокин, известные философы идеалистического направления - Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, И.А. Ильин, С.Н. Булгаков, Н.О. Лосский и др. Всего 161 человек [3].

Решение о высылке было неожиданным, и причины его неясны до сих пор. Неожиданным решение было и потому, что условия НЭПа позволяли надеяться на более активное сотрудничество Советской власти с интеллигенцией. С точки зрения политической целесообразности, высылка представляется необъяснимой. За теми, кто подлежал отъезду, не стояло никакой политической партии. Не были они и лидерами какого-либо движения. В их деятельности не было никакой схемы, никакой стратегии. Вокруг философов не существовало ощутимого массового движения: их лекции привлекали лишь несколько сотен слушателей. Отсутствие суда над изгоняемыми свидетельствовало о том, что за ними не было никакого состава преступления.

Представляет интерес разъяснение, которое дал 30 августа 1922 года Л.Д. Троцкий американской журналистке Луизе Брайант: «Те элементы, которых мы высылаем... сами по себе политически ничтожны. Но они потенциальное оружие в руках наших возможных врагов. В случае новых военных осложнений ... все эти непримиримые и неисправимые элементы окажутся военно-политическими агентами врага... Вот почему мы предпочли сейчас в спокойный период выслать их заблаговременно...» [4]. В. Костиков видит в этих словах передержки, ибо страна только что выстояла в гражданской войне и иностранной военной интервенции, но можно допустить, что дело обстояло именно так. Пусть даже это была не единственная причина. Как отмечала «Правда» 31 августа 1922 года, «высылаемые из России пытались при Советской власти искать легальные возможности для того, чтобы длительно и упорно продолжать ту самую работу, которая кончилась неудачей в открытой борьбе контрреволюции с Советской властью».

Ф. Степун и М. Осоргин, историки русского зарубежья, считали инициатором высылки Л. Троцкого. Но независимо от того, кто был прямым инициатором высылки, в более широком, политическом контексте тех лет, она была не случайностью, а закономерным следствием сложной идейной борьбы вокруг НЭПа, результатом непонимания того, что экономическое возрождение страны нельзя провести без политических реформ. Более того, большинство и на бытовом и на государственном уровне считало, что либерализация в сфере экономики, возрождение рынка должно сопровождаться более жестким идеологическим контролем. Свобода, гласность, плюрализм представлялись большевикам помехами укреплению власти. Всплеск духовной свободы в условиях НЭПа начинает пугать лидеров государства. В сущности, судьба «буржуазной интеллигенции», к которой относили огульно всех несогласных на единомыслие, была предрешена. Оставался открытым вопрос о «мере пресечения».

«Мерой пресечения» избирается высылка. В. Костиков считает причиной подобного гуманизма боязнь негативной реакции Западной Европы. На наш взгляд, гуманизм был неотъемлемой чертой государственной политики первого октябрьского десятилетия, т.е. «большевистского этапа» нашей истории. Достаточно вспомнить, что после всплеска забастовочного движения профессуры в январе- феврале 1922 года выраженное Наркомом А.В. Луначарским «строжайшее порицание» профессуре было единственным репрессивным актом, одновременно принят ряд действенных мер... к улучшению материального положения ученых и условий их труда [5].

В резолюции ХИ Всероссийской конференции РКП(б) делался вывод, что наряду с мерами по усилению идеологической работы, нельзя отказаться и от репрессий против тех, кто в своих контрреволюционных целях злоупотребляет коренными интересами целых корпораций, и для которых подлинные интересы науки, техники, педагогики, кооперации и т.д. являются только пустым словом, политическим прикрытием, но при этом указывалось, что нельзя переоценивать роль репрессий, нужно понимать, что только в сочетании с методами убеждения репрессии будут достигать цели [6]. Надо помнить, что высылка не затронула плодотворно работающих крупных естествоиспытателей: «Если проф. А.А. Кизеветтер своими реакционными лекциями приносит вред, то мы его выпроваживаем за границу. Но если известный физиолог Павлов в своем вступительном к лекции слове ругает коммунистов, мы его гнать не можем, ибо наряду с этим, он делает огромную работу, чрезвычайно полезную для нас» (А. Бубнов) [7].

По этой же причине не была выслана за границу и часть философов-идеалистов. Продолжал работать в стране Г.Г. Шпет, являвшийся в 1924-1929 годах Вице президентом Российской академии художественных наук.

Продолжал свою научную деятельность философ-идеалист, психолог и логик Г.И. Челпанов, бывший товарищ председателя Московского психологического общества, основатель и директор (до ноября 1923 года) Психологического института. Плодотворной была в двадцатых годах и деятельность П.А. Флоренского: им был сделан ряд открытий и изобретений в области физики и техники, в 1924 году он выпустил книгу «Диэлектрики и их техническое применение», до 1927 года читал лекции по теории перспективы во ВХУТЕМАСе, а с 1927 года редактировал «Техническую энциклопедию».

Эти факты свидетельствуют: утверждения о том, что в 1922 году была осуществлена «тотальная» высылка русских философов, либо основаны на незнании фактов, либо на их игнорировании, замалчивании, т.е. на искажении исторической действительности. Факты показывают, что в первое послеоктябрьское десятилетие при решении вопроса о характере применения мер воздействия к идеалистам органы Советской власти проявляли большую осмотрительность и подходили к каждому ученому сугубо индивидуально. Суровые меры организационного порядка были применены только к активным пропагандистам антисоветизма независимо от их научной специальности. Тот же В. Костиков признает, что при всей непримиримости большевиков к врагам Советской власти, они умели уважать человека, понимали роль и место интеллигенции в русском обществе. Так, когда в 1922 г. в Москве повторно арестовали Н.А. Бердяева (после первого ареста он был выпущен за отсутствием состава преступления), Ф.Э. Дзержинский лично вызвал его на допрос, имел с опальным философом долгую беседу, в ходе которой, по признанию самого Бердяева, философ не стеснялся в выражении своего мнения, и не только освободил его из-под стражи, но и, учитывая небезопасность передвижения по ночной Москве, отправил его домой на служебном мотоцикле [8].

Но интеллигенция не могла принять те идейные и нравственные ограничения, которые накладывали на нее условия нового времени. Эта интеллигенция заявляла свой протест, вела идейную борьбу против начавшего набирать силу государственного бюрократического аппарата и поэтому становилась более неугодной. Угодничать она не могла и не хотела. Приходилось уезжать.

Экстремальные и нередко жестокие условия далеко не всегда позволяли внимательно рассмотреть дело каждого подозреваемого, чтобы не принять опрометчивого решения. Нередко эти решения принимались исходя из политической целесообразности. Особую рьяность в деле высылки «писателей и профессоров» проявлял Г.Е. Зиновьев - тогдашний хозяин Петрограда - в ответ на «белый террор» [9].

Высылка из страны в административном порядке группы ученых-немарксистов считается первой репрессивной акцией по отношению к ученым, исходя из того, что она положила начало политизации науки, будучи партийно-государственной установкой [10]. Никто из высланных во время гражданской войны не перешел во враждебный Советской власти лагерь. Решение о высылке было принято, когда, казалось бы, с завершением гражданской войны, открылся простор для свободного интеллектуального творчества. Высылка мотивировалась необходимостью оградить молодое поколение от влияния чуждых взглядов. Но по законам диалектики, наука лишилась одного из источников развития, лишившись оппонента. Лишившись дискуссионной атмосферы в творчестве, возможности погрузится в среду соревновательности общественно-политических, философских идей, научная молодежь теряла смелость в своих науках, тягу к дерзанию, к новаторству. «Изгнание мэтров» кроме того сильно обеднило общий культурный фон.

В то же время в трудной ситуации послевоенного восстановления, в условиях постоянной угрозы вторжения иностранных армий не было времени на обществоведческие дискуссии, которые характеризовали науку того сложного времени. Кроме того, достойных оппонентов в рядах трудовой молодежи, пришедшей в науку, было, естественно, гораздо меньше, чем среди интеллигенции. Ленин мог опасаться проигрыша в научных дискуссиях; сам же он, способный доказать ученым-немарксистам, в чем состоит необходимость избранного пути развития был из-за болезни не в состоянии участвовать в словесных баталиях. С другой стороны, В.А. Куманев считает, что попытки приписать эту акцию В.И. Ленину неубедительны, хотя в некоторых исследованиях и приводятся материалы в защиту этой точки зрения. Ленин в это время после очередного приступа тяжелой болезни (май 1922 г.) находился на лечении под Москвой и благодаря стараниям Сталина был в политической изоляции.

Логичным в этой связи можно считать предположение Д.А. Волкогонова, что акция была подготовлена карательными органами при поддержке И.В. Сталина [11].

Но каковы бы ни были причины событий 1922 года, в любом случае последствия были печальными: возник опасный прецедент государственного запрета на научное и философское инакомыслие, т.к. ни в чем ином высланные ученые не были замешаны. Высылка имела двоякое следствие. Во-первых, она существенно обедняла философскую мысль в стране, была началом развития «единомыслия», приведшего в какой-то степени к деградации общественных наук. С другой стороны, обогатилась русская мысль эмиграции.

За рубежом преувеличили ущерб, нанесенный этой мерой русской науке и культуре. Но ущерб все-таки был. Смысл высылки состоял не только в наказании несогласных, сколько в том, чтобы «предостеречь», точней, запугать интеллигенцию. Многие исследователи сходятся во мнении, что высылка из России группы ученых и деятелей культуры явилась как бы рубежом между двумя политиками в отношении интеллигенции: стремлением В.И. Ленина собрать силы демократической русской интеллигенции вокруг идеалов большевистской революции и политикой Сталина на жесткое управление деятельностью интеллигенции, наказание ее за «просчеты» в экономическом и политическом строительстве.

Заключение

Таким образом, анализ взаимоотношений государства с научно-технической сферой приводит к ряду выводов. Переустройство страны требовало тогда и требует в современных условиях всестороннего развития науки и применения ее достижений на благо людей. В соединении науки с интересами широких масс В.И. Ленин, глава народного правительства, видел новую социальную роль науки, ее гуманную функцию. При этом, недопустимо ориентироваться на формирование единомыслия в науке. Более рационально использование результатов научного творчества в развитии технико-экономического потенциала страны.

наука интеллигенция политика философ

Список литературы

1. Алексеев П.В. Революция и научная интеллигенция. М., 1987.

2. Алексеев П.В. Революция и научная интеллигенция. М., 1987. 270 с.

3. Бердяев Н.А. Самопознание. Опыт философской автобиографии. Париж, 1983. С. 278-280.

4. Бердяев Н.А. Самопознание. Опыт философской автобиографии. Париж, 1989. 424 с.

5. Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия. Кн.1. Ч.1. М., 1989. С. 237.

6. Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия. Кн.1. Ч.1. М., 1989. С. 237.

7. Геллер М., Некрич А. Утопия у власти. Лондон, 1982. С.220.

8. Геллер М., Некрич А. Утопия у власти. Лондон, 1982. 926 с.

9. Иванова Л.В. Формирование советской научной интеллигенции (1917-1927 гг.). М., 1980. С. 183186.

10. Иванова Л.В. Формирование советской научной интеллигенции (1917-1927 гг.). М.: Наука, 1980. 392 с.

11. Костиков В.В. Не будем проклинать изгнанье. М., 1994. С. 45-46, 216.

12. Костиков В.В. Не будем проклинать изгнанье. Пути и судьбы русской эмиграции М.: Международные отношения, 1994. 525 с.

13. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и Пленумов ЦК. Т.2. М., 1983. С. 587-593.

14. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и Пленумов ЦК. Т.2. М., 1983. С. 587-593.

15. Куманев В.А. 30-е годы в судьбах отечественной интеллигенции. М., 1991. С. 18.

16. Куманев В.А. 30-е годы в судьбах отечественной интеллигенции. М.: Наука, 1991.296 с.

17. Мочалов И.И. Владимир Иванович Вернадский (1863-1945). М., 1982. С. 240.

18. Мочалов И.И. Владимир Иванович Вернадский (1863-1945). М.: Наука, 1982. 288 с.

19. Репрессированная наука. Л.: Наука, 1991.556 с.

20. Третий Всероссийский съезд политпросветов РСФСР. Бюллетень. Номер 1. - М., 1922. С. 16.

21. Третий Всероссийский съезд политпросветов РСФСР. Бюллетень. Номер 1. М., 1922. С. 16.

22. Ярошевский М.Г. Сталинизм и судьбы советской науки. Репрессированная наука: сб.ст. Л.,1991. С. 15.

23. Ярошевский М.Г. Сталинизм и судьбы советской науки. Репрессированная наука: сб.ст. Л.,1991. С. 15.

Reference list

1. Alekseev P.V. Revolyuciya i nauchnaya intelligenciya. M., 1987.

2. Alekseev P.V. Revolyuciya i nauchnaya intelligenciya. M., 1987. 270 s.

3. Berdyaev N.A. Samopoznanie. Opyt filosofskoj avtobiografii. Parizh, 1983. S. 278-280.

4. Berdyaev N.A. Samopoznanie. Opyt filosofskoj avtobiografii. Parizh, 1989. 424 s.

5. Volkogonov D.A. Triumf i tragediya. Kn.1. CH.1. M., 1989. S. 237.

6. Volkogonov D.A. Triumf i tragediya. Kn.1. CH.1. M., 1989. S. 237.

7. Geller M., Nekrich A. Utopiya u vlasti. London, 1982. S.220.

8. Geller M., Nekrich A. Utopiya u vlasti. London, 1982. 926 s.

9. Ivanova L.V. Formirovanie sovetskoj nauchnoj intelligencii (1917-1927 gg.). M., 1980. S. 183-186.

10. Ivanova L.V. Formirovanie sovetskoj nauchnoj intelligencii (1917-1927 gg.). M.: Nauka, 1980. 392 s.

11. Kostikov V.V. Ne budem proklinat' izgnan'e. M., 1994. S. 45-46, 216.

12. Kostikov V.V. Ne budem proklinat' izgnan'e. Puti i sud'by russkoj emigracii M.: Mezhdunarodnye otnosheniya, 1994. 525 s.

13. KPSS v rezolyuciyah i resheniyah s"ezdov, konferencij i Plenumov CK. T.2. M., 1983. S. 587-593.

14. KPSS v rezolyuciyah i resheniyah s"ezdov, konferencij i Plenumov CK. T.2. M., 1983. S. 587-593.

15. Kumanev V.A. 30-e gody v sud'bah otechestvennoj intelligencii. M., 1991. S. 18.

16. Kumanev V.A. 30-e gody v sud'bah otechestvennoj intelligencii. M.: Nauka, 1991.296 s.

17. Mochalov I.I. Vladimir Ivanovich Vernadskij (1863-1945). M., 1982. S. 240.

18. Mochalov I.I. Vladimir Ivanovich Vernadskij (1863-1945). M.: Nauka, 1982. 288 s.

19. Repressirovannaya nauka. L.: Nauka, 1991.556 s.

20. Tretij Vserossijskij s"ezd politprosvetov RSFSR. Byulleten'. Nomer 1. - M., 1922. S. 16.

21. Tretij Vserossijskij s"ezd politprosvetov RSFSR. Byulleten'. Nomer 1. M., 1922. S. 16.

22. Yaroshevskij M.G. Stalinizm i sud'by sovetskoj nauki. Repressirovannaya nauka: sb.st. L.,1991. S. 15.

23. Yaroshevskij M.G. Stalinizm i sud'by sovetskoj nauki. Repressirovannaya nauka: sb.st. L.,1991. S. 15.

Размещено на Allbest.ru