Индуктивная субъектность ЕС как комплекс политических стилей

Размещено на http://www.allbest.ru/

Контрольная работа

на тему: "Индуктивная субъектность ЕС как комплекс политических стилей"

Содержание

1. Функции и взаимосвязи политических стилей

2. Структура индуктивной субъектности ЕС: структура и перспективы

3. Россия и репрезентация ЕС на международной арене: перспективы и вызовы

Литература

Приложение

1. Функции и взаимосвязи политических стилей

Ориентация на три как максимальное число политических стилей связана с традицией анализа гегемонии в идеологическом измерении, анализа дискурсов, дискурсивных формаций и пр. Так, А. Грамши, рассуждая о гегемонии в "Тюремных тетрадях" подразумевает такое трехчастное идеологическое основание гегемонии. Так, гегемония, как система, претендующая на холистичность, предполагает помимо доминирующей, правящей идеологии маргинальную идеологию, которые вместе создают своего рода идеологическое пространство гегемонии, являются каркасом гегемонии. Но при этом устойчивость гегемонии дополняется тем, что существует и третья идеология, которая на внешнюю внеположенность гегемонии на самом деле является предусмотренной гегемоний возможностью собственного изменения. То есть, благодаря третьей идеологии гегемония может несколько "сдвинуться" но продолжить существовать. Сам Грамши видел, что основа капиталистической гегемонии в Италии и ряде других государств представлена фашистскими партиями и либерально-буржуазными, а социал-демократия составляла пресловутую третью идеологию, тогда как коммунисты и левые анархисты представляли подлинную опасность гегемонии Грамши А. Тюремные тетради. Часть первая. - М.: Издательство политической литературы, 1991..

Эту же трехчастную модель заимствует М. Фуко, когда в работе "Слова и вещи" показывает, что человек как концепт образован пересечением дискурсивных практик вокруг трех понятий: язык, жизнь, труд Фуко. Слова и вещи / М. Фуко - Спб.: A-cad, 1994, c. 357.. Также схожую трехчастную модель можно найти, к примеру, в актатной системе А. Гремаса, предполагающей анализ по трем осям: ось желаний, ось испытаний, ось коммуникаций Греймас А. -Ж. Размышления об актантных моделях // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. - М., 2000..

В этой логике такая простая количественная характеристика как количество политических стилей, конституирующих субъектность ЕС на международной арене, учитывая то, что в ее основе лежит региональная нормативная гегемония ЕС, позволило многое бы сказать об этой субъектности. Но существование четвертого политического стиля предполагает две объяснительные возможности. Либо индуктивная субъектность ЕС на международной арене носит принципиально раздвоенный характер, т.е. есть две версии этой субъектности, которые обладают общими доминирующим и маргинальным стилями, но различными оппозиционными стилями. Либо в структура международной индуктивной субъектности ЕС содержит два конкурирующих оппозиционных политических стиля.

Вероятно, имеет место второй вариант, наличие двух конкурирующих политических стилей, поскольку если допустить раздвоенность международной субъективности, это означало бы своего рода дефектность субъектности ЕС на международной арене, не позволяющей осуществлять хоть сколько-то значительное влияние, т.к. возникла бы проблема ликвидации этой раздвоенности, а не присутствия, влияния в мировой политике. Кроме того, такая раздвоенность противоречила бы существованию объемных и структурированных доминирующего и маргинального политических стилей.

Так, соответственно, первый политический стиль, содержащий 712 репрезентационных практик, носит доминирующий характер. Это означает, что данный политический стиль наиболее полно репрезентирует субъектность ЕС на международной арене на сегодняшний день, являясь "фасадом" региональной нормативной гегемонии ЕС. Эмпирически доминирующий политический стиль ориентирован на позволение достаточно существенного различия между ЕС и его репрезентацией, стиль не предполагает возможности существенных политических перемен в странах партнерств, а политическая истина в рамках данного стиля должна представляться как вытекающая из национальных особенностей, закономерностей, являться результатом национального согласия, а ЕС стремится внешне лишь санкционировать, одобрить такую политическую истину и ее достижение. Т.е. доминирующий политический стиль проявляет большую гибкость и избегает 1) существенного вовлечения ЕС в дела стран-участников партнерств; 2) прямого и неприкрытого навязывания норм, стандартов, практик и пр. ЕС. Но эта гибкость может быть позволена, в силу репрезентированности этого политического стиля посредством институтов государственного насилия и судов. Примечательно, что нарушение прав человека и меньшинств как предел репрезентации направлен на увеличение авторитета, мощности институтов государств партнерств, поскольку нарушение прав человека как нелегитимное насилие ослабляет институты, наделенные репрезентирующие ЕС в рамках данного стиля. Таким образом, доминирующий политический стиль является политическим стилем status quo с репрезентацией посредством институтов, составляющих state capacity, государственную мощь.

Второй политический стиль по отношению к первому носит маргинальный характер и конституирован 504 репрезентационными практиками. Данный политический стиль в отличие от предыдущего ближе не к максимальному различию (противоположности), а к минимальному (одинаковости). В отличие от доминирующего стиля данный стиль предполагает альтернативный политический порядок, но также, как и первый утверждает возможность реализации политической истины. Поскольку как источником альтернативного политического порядка, так и источником и даже методом реализации политической истины выступают нормы, стандарты (прежде всего, экономические) ЕС. При этом репрезентируется данный политический стиль посредством негосударственных хозяйствующих субъектов всех масштабов. И важно, что предел репрезентации не их низкая экономическая эффективность (данный политический стиль практически не акцентирует внимание на экономическом росте), а именно отрицание стандартов и норм ЕС. Таким образом, данный политический стиль предусматривает 1) откровенную и прямую нормативную экспансию в торгово-экономической сфере; 2) сопряженность политических изменений и рецепции торгово-экономических норм, институтов, практик, стандартов ЕС; 3) большую вовлеченность ЕС в дела стран-участников партнерств. Т.е. с практической точки зрения данный стиль носит характер нормативной экспансии в торгово-экономической сфере без оглядки на политические последствия. политический стиль индуктивная субъектность

Эти два стиля составляют ядро региональной нормативной гегемонии ЕС на сегодняшний день. И поскольку эта гегемония является основой индуктивной субъективности ЕС на международной арене, практики и нормы, выработанные в рамках, прежде всего, этих двух стилей предположительно могут приобретать статус норм для внешнеполитического поведения ЕС. При этом, это ядро конституировано 1216 репрезентационными практиками, что составляет порядка 35 % от общего числа репрезентационных практик.

Далее третий выделенный политический стиль может быть назван оппозиционным стилем №1. Под оппозиционностью данного стиля подразумевается, что он оппозиционен, в отличие от маргинального стиля, не доминирующему стилю, а ядру гегемонии и подразумевает ее некоторое смещение. Так, данный стиль конституирован 331 репрезентационной практикой. Крайне малая дистанция и нормальность, нормативность, которая в настоящее время не достигнута в самом ЕС, а также репрезентация посредством институтов гражданского общества в странах участниках ведет к тому, что этот стиль носит резко нормативистский характер. В то же время, этот стиль предполагает легитимацию присутствия ЕС как в странах партнерств, так и в международной политике посредством нормативистского демократического оправдания. Так, данный стиль предполагает: 1) еще большее вовлечение ЕС в дела стран-участников партнерств; 2) продвижение демократических ценностей, где ЕС не образец а агент этих ценностей; 3) легитимность для ЕС. Таким образом, данный политический стиль эмпирически является легитимацией присутствия ЕС в мировой политике посредством демократической нормативности.

Наконец последний политический стиль, условно, оппозиционный политический стиль №2, конституирован 294 репрезентационными практиками. Данный политический стиль обладает интересным практическим значением, поскольку в силу крайне скромной дистанции, репрезентации посредством институтов международных организаций и ракурсом, предполагающим политическую истину всего лишь как результат договоренности он создает, с одной стороны, внешнюю, с другой ненормативистскую легитимацию присутствия ЕС в мировой политике. Важно, что репрезентация посредством международных организаций означает, что ЕС стремится сформировать в партнерствах дискурсивный режим, в рамках которого международные организации могут осуществлять свою деятельность настолько, насколько она не противоречит нормативности ЕС и настолько, насколько ЕС поддерживает эту деятельность. Так, данный политический стиль предполагает 1) как и предыдущий стиль, значительное вовлечение в дела стран-участников партнерств; 2) некоторую подчиненность действий международных организаций нормативности ЕС; 3) внешнюю не нормативисткую легитимность присутствия ЕС в международной политике. Т.е. данный стиль является еще одним вариантом легитимации присутствия ЕС посредством подчинения целям ЕС международных организаций в партнерствах.

Так, оппозиционные политические стили представляют разные модели компенсации нехватки легитимности присутствия ЕС на международной арене в рамках ядра региональной нормативной гегемонии ЕС.

Совокупно четыре описанных политических стиля насчитывают 1811 репрезентационных практик и составляют порядка 52 % от общего числа репрезентационных практик. Полагается, что это достаточные количественные характеристики для конституирования индуктивной субъектности. Принципиально важные качественные характеристики политических стилей, предусмотренные парадигмой политической эстетической репрезентации, были описаны выше.

Все характеристики четырех политических стилей, конституирующих индуктивную субъектность ЕС на международной арене, представлены в виде следующей таблицы (Приложение 1).

2. Структура индуктивной субъектности ЕС: структура и перспективы

Весь предыдущий анализ позволяет осветить три принципиальных аспекта индуктивной субъектности ЕС на международной арене: 1) состояние ее нестабильности; 2) своего рода матрицу норм и интересов, которой следует руководствоваться как странам-участникам партнерств, так и институтам, программам и пр. ЕС, действующим на территории этих стран; 3) концептуальная матрица самой индуктивной субъектности.

Так, как было показано выше, предпочтительнее понимать наличие четвертого политического стиля не как показатель раздвоенности индуктивной субъектности ЕС на международной арене, а как наличие двух конкурирующих оппозиционных стилей. Вместе с тем, наличие двух таких стилей означает, что, на сегодняшний день, несмотря на то, что доминирующий стиль ориентирован на сохранение status quo, индуктивная субъектность, как в ее практическом, политическом измерении, так и в теоретико-концептуальном находится в состоянии существенной трансформации. Более того, возможно именно состояние трансформации способствует тому, что доминирующий стиль имеет ориентацию на сохранение текущих тенденций и, в целом, ориентирован на компромисс, либо их симуляцию, в гораздо большей степени, чем остальное стили. Иными словами, доминирующий стиль призван компенсировать это "транзитное" состояние субъектности ЕС на международной арене.

При этом, предположительно, это состояние трансформации является историческим, ситуативным. Это означает, что, вероятно, в недавнем прошлом эта субъектность имела более устойчивый вид и, вероятно, в относительно скором будущем она придет в устойчивый вид. Но новый устойчивый вид будет, вероятно, будет существенно отличаться от текущего состояния нормативной гегемонии ЕС.

В этой связи важна возможность формирования сценариев изменения индуктивной субъектности ЕС. Как было указано выше, последствия этой трансформации находятся в двух плоскостях: практические, политические последствия для политики стран-участников партнерств и концептуальные изменения самой индуктивности ЕС на международной арене, т.е. изменение подхода ЕС к международным отношениям.

Так, региональная нормативная гегемония ЕС, как основа субъектности ЕС на международной арене задает матрицу интересов и ценностей как для стран-участников партнерств, так и для институтов и пр. ЕС действующих на территории этих стран, которая образована двумя континуумами.

Первый континуум образован отношениями доминирующего и маргинального стиля. И, соответственно, на одном полюсе этого континуума находится государство, обладающее значительным state capacity, придающее стабильность институтам, дискурсам, практикам и пр. стран-участников партнерств за счет инертности, устойчивости, консервации текущего состояния. На другом - экономическое развитие, понимаемое не столько как экономической рост, сколько как трансфер торгово-экономических норм ЕС в страны партнерств. Причем, это экономическое развитие является залогом или даже катализатором политических изменений.

То есть, первый континуум фактически является вариацией связки "безопасность - развитие". Только, как показали М. Стерн и Й. Ойендаль, отношения между этими двумя понятиями являются контекстуальными и могут приобретать самые разнообразные формы Stern M., Ojendal, J. Mapping the Security-Development Nexus: Conflict, Complexity, Cacophony, Convergence? Security Dialogue. 2010. Vol. 41. No. 1: P.5-29. DOI: 10.1177/0967010609357041.. Поэтому, после проведенного анализа, утверждается, что текущая субъектность ЕС склонна противопоставлять развитие и безопасность для стран-участников партнерств, т.е. чем больше безопасности, тем меньше развития и наоборот. Важно, что отношения между двумя этими понятиями не являются взаимоисключающими и предполагающими отношения "либо безопасность, либо развитие". Скорее это отношения взаимного допущения вроде "75 % от максимума безопасности и 25 % от максимума развития.

Второй континуум образован оппозиционными стилями и условно является континуумом легитимации. И как следует из проведенного анализа, один полюс этого континуума составляет легитимация с акцентом на демократические ценности. Т. е. этот вариант легитимации носит, во-первых, резко нормативистский характер, а, во-вторых, условно, внутренний, поскольку источником этой демократической легитимности выступает не что-то внешнее, а скорее некая этика, предполагающая пресуппозицию демократических ценностей, атрибутированная не только ЕС, а любому политическому сообществу, пространству (ЕС - только агент этой нормативности. А второй полюс образован легитимацией с опорой на авторитет международных организаций, деятельность которых в партнерствах должна санкционироваться ЕС и носить подчиненный по отношению к нормам ЕС характер. Эта легитимация носит гораздо менее нормативистский характер, и является скорее внешней, чем внутренней.

Так, пересечение этих двух континуумов образует матрицу, позволяющую прогнозировать результаты трансформации международной субъектности ЕС в ее практико-политическом измерении. Данная матрица имеет следущий вид, текущие характеристики предписывания норм, инстресов отмечены точкой.

Так, исходя из утверждения о том, что нормативная гегемония ЕС, как ядро международной субъектности ЕС переживает трансформацию данная матрица позволяет выделить три наиболее вероятных сценария изменения предписывания интересов, норм и пр. в партнерствах.

Таблица 1. Матрица предписывания интересов и норм в партнерствах

Во-первых, предыдущий анализ показал, что все политические стили кроме доминирующего ориентированы 1) на увеличение вовлечение ЕС в дела стран-участников-партнерств; 2) на возможность иного политического порядка в партнерствах. Поэтому наиболее вероятным полагается перемещение отмеченной точки в сектор № 2, предполагающий, что акцентирования либо экономического развития, либо демократических реформ и, соответственно, маргинализацию либо экономического развития, демократических реформ. Но однозначную оппозиционность государственной мощи (state capacity). Данная конфигурация предписывания будет носить ярко выраженный нормативистский характер и основанное на нем вовлечение ЕС в дела региона.

Во-вторых, тенденции увеличения вовлеченности ЕС в дела стран-участников партнерств и возможности иного политического порядка позволяют также перемещение конфигурации предписывания в сектор №1, что является менее вероятным сценарием. Такая конфигурация предполагает доминирование экономической повестки, скорее маргинализацию, чем доминирование внешней легитимации и однозначно оппозиционность повестки государственной мощи. Так, перемещение предписывания во второй сектор также предполагает большее вовлечение ЕС в дела стран партнерств, но легитимацию с опорой на международные организации, работающие в регионе, а значит, на многостороннюю дипломатию.

В-третьих, это наименее вероятно, но все же возможное сохранение status quo в том или ином его виде. Т.е. возможно позволение большего экономического развития за счет безопасности (но при сохранении доминирования повестки безопасности), также возможно как небольшая легитимация либо за счет внешней рациональной легитимации, либо за счет внутренней нормативистской, либо продолжение игнорирования необходимости легитимации. Этот вариант полагается наименее вероятным, поскольку означал бы не столько трансформацию, сколько затяжной кризис международной субъектности ЕС, что не предполагает некоторая текстуальная избыточность ЕС. Тем не менее, эксплицитным выражением характеристик предписывания являются планы действий, ориентированные на перспективу от 3 до 5 лет (в зависимости от конкретной страны). Так, самый ранний план действий датирован 2014 годом. Поэтому, соответственно, в течение не более чем 5 лет будет возможно утверждать какой сценарий окажется реализованным.

Далее, второе измерение, концептуально-теоретическое, позволяющее анализировать основные характеристики того как ЕС 1) видит международную политику; 2) действует в соответствие с этим видением; также образовано двумя континуумами.

Так, первый образован склонностью к спонтанности либо склонностью к организованности, спланированности. Т.е. дистанция, будучи значительной предполагает, вследствие значительного отличия необходимость в большой спонтанности обращения к той или иной проблематике, большей спонтанности при решении той или иной проблемы, что практически означает 1) большую склонность к компромиссу, к достижению договоренности; 2) открытость к новым форматам контактов на международной арене, способность принять решения этих форматов. Организованность означает резкое сокращение дистанции, что в практическом плане ведет 1) к большей нормативности, 2) настаивании на истинности этой нормативности, 3) ориентации на форматы, существующие подчиненные нормативности ЕС.

Второй континуум образован склонностью к ориентации и предписыванию и в целом сохранению существующей нормативности и склонностью к развитию нормативности, производству, либо выведению новых норм. Этот континуум образован приложением ракурса к дистанции и в практическом плане выражается в том, что ЕС может либо ориентироваться на продвижение существующих норм их консервацию, либо на создание новых, но слабость, непоследовательность их продвижения.

Так, пересечение этих континуумов предполагает следующую матрицу и текущее состояние субъектности ЕС на международной арене предполагает следующее положение в рамках этой матрицы.

Таблица 2. Концептуально-теоретическая матрица индуктивной субъектности ЕС на международной арене

Так, текущее видение и подход ЕС к политике партнерства, к странам-участникам отмечено точкой и носит очень компромиссный характер. В нем преобладает спонтанность, в силу характеристик доминирующего стиля, но это преобладание не является ярким. Также в нем преобладает приоритет продвижения и акцентирование существующих норм, но оно также не является отчетливым. Учитывая наиболее вероятные сценарии развития подходов ЕС к актуальной политике, наиболее вероятным представляется переход индуктивной субъектности ЕС в сектор №2, причем с явным приоритетом организованности и с незначительным приоритетом создания новых норм.

3. Россия и репрезентация ЕС на международной арене: перспективы и вызовы

Конструирование двух матриц в предыдущем разделе позволяет не только выделение представленных выше сценариев, но и анализ того, насколько каждый из этих сценариев выгоден или опасен для России.

Так, касательно практического, политического измерения региональной нормативной гегемонии ЕС как ядра субъектности ЕС на международной арене для России наиболее выгодным сценарием является третий, наименее вероятный сценарий - сохранение существующей конфигурации нормативной гегемонии с минимальными изменениями. Так, концепция внешней политики РФ предусматривает, что "В условиях обострения политических, социальных, экономических противоречий и роста нестабильности мировой политической и экономической системы повышается роль фактора силы" Концепция внешней политики Российской Федерации, URL: http://www.mid.ru/foreign_policy/news/-/asset_publisher/cKNonkJE02Bw/content/id/2542248., "В мировой экономике в условиях накопления элементов кризисных явлений складывается новая реальность, для которой характерны общее замедление темпов роста" Там же.. Это вполне в духе существующей структуры гегемонии. Также доминирующий стиль существующей гегемонии ориентирован на акцентирование борьбы с терроризмом, наркотрафиком, распространением ОМУ и прочими угрозами, предусмотренными в концепции РФ.

Но, как было отмечено выше, нормативная региональная гегемония переживает изменения, результаты которой будут эксплицитно фиксируемы через 3-5 лет. И наиболее вероятный сценарий представляется крайне невыгодным для РФ. Так, концепция РФ видит как задачу РФ "противодействовать попыткам использования правозащитных концепций в качестве инструмента политического давления и вмешательства во внутренние дела государств, в том числе в целях их дестабилизации и смены законных правительств" Там же.. Тогда как один из политических стилей предусматривает наделение, в том числе, правозащитных организаций стран региона возможностью репрезентировать ЕС. В целом, большее вовлечение ЕС в дела, к примеру, стран-участников Восточного партнерства противоречит интересам, декларируемым во внешнеполитической концепции РФ.

Сценарий связанный с акцентированием внимания ЕС на международных организациях, работающих в странах партнерств, с одной стороны, более выгоден для России поскольку повышает важность многосторонней, сетевой дипломатии, являющейся проверенным инструментом для РФ. С другой стороны, внешнеполитическая концепция РФ утверждает верховенство международного права, тогда как один из проанализированных стилей намечает тенденцию к опосредованию, санкционированию применимости международного права, функционирования международных организаций нормативностью ЕС, как поддержка этих организаций со стороны ЕС. Так, любое изменение существующей нормативной гегемонии представляют для России либо негативный, либо очень негативный сценарий.

Схожие перспективы для России представляет и развитие нормативной гегемонии ЕС в концептуально-теоретическом плане. Так внешнеполитическая доктрина РФ утверждает, что "Российская Федерация заинтересована в выстраивании конструктивного, стабильного и предсказуемого сотрудничества со странами ЕС на принципах равноправия и взаимного уважения интересов" Там же.. В этой связи текущая концептуальная структура является относительно выгодной для РФ. Более выгодным могло бы быть только смещение к большей спонтанности и большее следование существующим нормам с минимальным выведением новых. Но проведенный анализ предполагает скорее обратную тенденцию, которая станет эксплицитной в течение 3-5 лет.

Таким образом, существующая структура международной субъектности ЕС является относительно благоприятной для РФ, но зафиксированные тенденции ее изменения представляют вызовы разной степени для РФ. Но главный вызов носит более завуалированный характер.

Так, Т.А. Романова показывает, что в основе противодействия России нормативной силе Европы лежит стремление к признанию равноправия с ЕС и странами-членами ЕС и сегодня это противодействие носит характер попытки формирования альтернативной нормативной силы с опорой традиционные, в чем-то до-модернистские ценности и представления. Подтверждение этому находятся даже во внешнеполитической концепции РФ ("Подлинное объединение усилий международного сообщества влечет за собой необходимость формирования ценностных основ совместных действий с опорой на общий духовно-нравственный потенциал основных мировых религий…" Там же.).

При этом Т. Диез и И. Маннерс, К. Николаидис показывали важность "другого" для существования и функционирования концепции нормативной силы Европы. К. Николаидис, М. Себеши полагали, что таким другим служат во многом страны-участники партнерств. Но явная тенденция к сокращению дистанции между странами партнерств и ЕС уже ведет к актуализации вопроса о заполнении пространства другого. В этой связи желания равноправия России и ее альтернативная сила может представляться для ЕС как просьба о назначении, признании за Россией должного места. И Россия может занять место другого. Причем, если ЕС будет осуществлять продвижение некоей нормативности, имеющей положительные коннотации, то Россия будет продвигать то, что получило название "autocracy promotion". Так, уже, начиная с 2015, вышло немало научных и экспертных публикаций, осмысляющих внешнеполитический курс РФ с этой позиции. И вызов заключается в том, что Россия сегодня склонна занимать эту позицию испытывая своего рода "постыдное удовольствие" от предлагаемой роли и действуя вполне в духе autocracy promotion на Украине, в Молдавии, в Египте, в Тунисе. Более того, в таком случае вопреки внешнеполитической концепции РФ Россия в международной политике действует в ряде важных аспектов исходя не из внутренних национальных интересов и не в рациональной логике, а исходя из внешних дискурсивных предписаний и на основе мощных, но не фиксируемых самой РФ нормативистских компонентов.

Литература

1. Malmvig H. Caught between Cooperation and Democratization: the Barcelona Process and the EU's Double-discursive Approach // Journal of International Relations and Development. 2006. No. 9. P. 343-70;

2. Manners I. Assessing the decennial, reassessing the global: Understanding European Union normative power in global politics // Cooperation and Conflict. 2014. Vol. 48. No. 2. P. 304-329;

3. Manners I. "The Concept of Normative Power in World Politics" DIIS BRIEF, May, URL: http://pure.diis.dk/ws/files/68745/B09_maj_Concept_Normative_ Power_World_Politics.pdf, 2009;

4. Мenon A. European Defense Policy from Lisbon to Lybia // Survival: Global Politics and Strategy. 2012. No. 3. P. 75-90;

5. Moravchik A., Vachudova M. National Interest, State Power and EU Enlargement // East European Politics and Societies. 2004. Vol. 17. P. 42-57;

6. Pace M. The EU as a "Force for Good" in Border Conflict Cases? in T. Diez (eds) European Union and Border Conflicts. 2009. P. 203-219;

7. Padgett S. Energy Co-operation in the Wider Europe: Institutionalizing Interdependence // Journal of Common market Studies. 2011. Vol. 49. No. 5. P. 1065-1087;

8. Persson T, Martenson M. et al. The EU and global imbalances in T. Persson (ed.) The EU's Role in Fighting Global Imbalances Cheltenham, Gloucestershire: Edwars Elgar. 2015. P. 1-15;

9. Reslow N. Deciding on EU External Migration Policy: the Member states and the Mobility Partnerships // Journal of European Integration. 2012. Vol. 3. No. 34. P. 223-239;

10. Romanova T.A. Russian Challenge to the EU's Normative Power: Change and Continuity // Europe-Asia Studies. 2016. Vol. 68. No. 3. P. 371-390;

11. Sasse G. The European Neighborhood Policy: Conditionality Revisited for the EU`s Eastern Neighbours // Euro-Asia Studies. 2008. Vol. 60. No. 2. P. 284-306;

12. Stern M., Ojendal, J. Mapping the Security-Development Nexus: Conflict, Complexity, Cacophony, Convergence? Security Dialogue. 2010. Vol. 41. No. 1: P.5-29. DOI: 10.1177/0967010609357041;

13. Schimmelfannig F. Europeanization beyond Europe // Living Reviews in European Governance. 2012. Vol.4. No. 3. P. 114-132;

14. Schlumberger O. Dancing with Wolves: Dilemmas of Democracy Promotion in Authoritarian Contexts, in Jung D. (ed.) Democratization and Development. New political Strategies for the Middle East. Basingstoke: Palgrave Macmillam. 2006. P.33-60;

15. Schimmelfannig F., Schlotz H. Legacies and Leverage: EU Political Conditionality and Democracy Promotion in Historical Perspective // Euro-Asia Studies. 2010. Vol. 62. No. 3. P. 443-460;

16. Schumacher T. Uncertainty at the EU's borders: narratives of EU external relations in the revised European Neighbourhood Policy towards the southern borderlands // European Security. 2015. Vol.24. No 3. P. 381-401;

17. Toje A. Normative Power in Europe after the Post-Cold War. in Gerrits A. (ed.) Normative power Europe in a Changing World. Clingendael. 2009. Issue 5. P. 37-51;

18. Whitman R., Wolf S. Much Ado about Nothing? European Neighborhood Policy in Context. The neighborhood policy in perspective - context, implementation and impact //Palgrave Macmillan. 2012. P. 3-26;

19. Young R. The European Union and Democracy Promotion in the Mediterranean: a New Disingenuous Strategy // Democratization. 2009. No. 1. P. 40-62.

Приложение

Таблица. Характеристики четырех политических стилей, составляющих индуктивную субъектность ЕС на международной арене

Размещено на Allbest.ru