Европейский процесс: страны и регионы

74

Олег Буховец

Размещено на http://www.allbest.ru/

ЕВРОПЕЙСКИЙ ПРОЦЕСС: СТРАНЫ И РЕГИОНЫ

Олег Буховец

Эра национализма и особенности образования наций в Европе

В традиционных обществах Европы, основу которых всю первую половину XIX века составляла аграрная экономика, а население было сельским и в большинстве неграмотным или малограмотным, массовизация “общенациональных идей” не могла состояться. Обеспечить её можно было, лишь задействовав инструментарий широко развернувшейся во 2-й половине XIX века в европейских странах модернизации. Всеобщее образование для народа, железные дороги и шоссе, экономическая революция и городская жизнь, внутренняя миграция и воинская повинность - всё это в совокупности формировало у населения представление о принадлежности к чему-то неизмеримо большему, нежели местная община. Благодаря невиданному до той поры расширению и уплотнению социального пространства, познание “себя через другого” переставало быть уделом лишь образованного меньшинства и становилось постоянной социальной практикой всё более широких слоёв, что, в свою очередь, обеспечивало массовизацию идеи “народа - нации” (Volksnation).

“Работа” факторов модернизации на “национализирование” населения несла на себе печать выраженных индивидуальных различий не только между государствами из разных временных зон, но и внутри каждой из них. Так, британская модель пошла по пути создания политической нации британцев, а не этнокультурной нации англичан. Ведь для последней понадобилось бы “англизировать” иноэтничных шотландцев, ирландцев, валлийцев: задача явно нереализуемая!

Напротив, в представляющей ту же первую временнэю зону Франции сформулированная ещё во время французской революции ассимиляционная модель прямо требовала “офранцуживания” иноэтничных эльзасцев, корсиканцев, бретонцев, басков не только в политическом смысле, но и в культурном. Все они должны были стать составными частями не, условно говоря, “галльской”, а именно французской нации.

Для Германии (вторая временнбя зона) установка на создание этнокультурной нации имела далеко идущие и в основном негативные последствия. Германизация поляков, лотарингцев, датчан, чехов, литовцев и даже субэтнических по отношению к немцам эльзасцев в общем и целом не удалась. Наоборот, она явилась серьёзнейшим фактором ослабления “второго рейха” в Первой мировой войне, его падения и потери Германией большой части территории.

Для империй третьей временнуй зоны пришедший с запада принцип “Каждой нации - государство” сыграл роль подлинного “терминатора”. Причём Австро-Венгрия, спираль этнонационализма в которой первыми начали раскручивать элиты титульных этний - австрийцы и венгры - (затем к ним присоединились и другие народы “лоскутного” государства), оказалась в итоге полностью “стёртой” с политической карты Европы. Именно по этой причине печальный опыт Австро-Венгрии и был фактически “канонизирован” после Первой мировой войны сторонниками дальнейшего национально-государственного “переформатирования” ЦВЕ. И хотя, по понятиям эры национализма, не все этнии развалившейся империи получили “сполна”, то есть по отдельному государству (например, хорваты и словаки), её драматический финал в тогдашнем историческим контексте стал восприниматься как “норма”, а “недораспад” Российской империи, сменившийся затем её воссозданием в виде СССР, - как некая “аномалия”.

Причины такой “аномалии” виделись прежде всего в русификации нерусских этнических групп, проводившейся как при царе, так и при большевиках. Но русификация белорусов, украинцев, евреев, молдаван и других в большей мере происходила не вследствие какой то специальной правительственной политики, а из-за национального состава населения городов, благодаря исключительному доминированию в них русских и евреев. В силу этого там невозможна была даже “чешская модель” национализирования. А для “венгерской” необходимые условия вообще отсутствовали: слишком уж отлична была, если вспомнить грубое политическое обобщение, австро-венгерская “тюрьма народов” от “российской”.

В этой связи необходимо обратить внимание на часто затрагиваемый в “национальных концепциях истории” новых независимых государств (а также автономий Российской Федерации) вопрос о роли царского правительства и советского строя в русификации различных этносов империи. Так, в соответствующей литературе применительно к ХIХ - началу ХХ века можно нередко встретить утверждения, согласно которым, например, царизмом “существование белорусского этноса полностью игнорировалось” или, что русское правительство воспринимало украинское движение исключительно лишь как продукт иностранных интриг, а не как выражение “аутентичных и законных стремлений населения Малороссии”. Посмотрим, не огрубляют ли историческую действительность столь жёсткие и однозначные формулировки?

Возьмём хотя бы более известный сюжет - правительственную политику по отношению к Украине. В литературе уже отмечалось, что даже знаменитые запретительные меры в отношении украинского языка по Валуевскому декрету 1863 года и Эмскому указу 1876 года отнюдь не были всеобъемлющими. К примеру, в 1896 году цензура разрешила к опубликованию более половины (58%) рассмотренных украинских текстов РГИА, ф. 1276, оп. 1, д. 106, л. 5..

Новые и очень важные данные в подтверждение сказанному выше дают результаты архивных изысканий автора этих строк в Российском государственном историческом архиве (РГИА). Большой интерес представляют некоторые документы из фонда Совета министров, содержащие обзоры правительственной политики во второй половине ХIХ - начале ХХ веков в белорусских, литовских, украинских губерниях, предложения по её изменению и совершенствованию. Особую ценность им придает то, что они представляют как минимум четыре уровня административной государственной системы - от губернатора до императора Николая II.

В нашем распоряжении имеется разнообразная документация, отражающая подходы государственных деятелей и чиновников различных министерств и ведомств к национально-религиозной политике, а также проекты её реформирования. Так, в пространной “Записке”, подготовленной канцелярией министра внутренних дел в 1904 году и одобренной министром П. Святополк-Мирским 17 января 1905 года, прямо ставилась задача “пробуждать национальное самосознание (выделено мною. - Авт.) местных уроженцев (украинцев, белорусов, литовцев. - Авт.)” РГИА, ф. 1276, оп. 1, д. 114, л. 5-7..

О том, насколько далеко заходили высокопоставленные деятели царской администрации в планах не просто поддержки, но и “стимулирования” национальных движений свидетельствует “Прошение” виленского, ковенского и гродненского генерал-губернатора К. Кршивицкого, представленное им в марте 1906 года С. Витте. В нём он с симпатией высказывается о литовском национальном движении. Он сочувственно относится даже к лозунгу “Литва для литовцев”, отмечая заключённые в нём “страстность и упорство, свойственные недавно пробудившейся нации”. При этом генерал-губернатор называл русские школы в крае “орудием малопригодным” как для русификации, так и для просветительских нужд, и предлагал расширить сферу применения литовского языка, особенно в богослужении и в народном просвещении Там же..

Большое место в обращении К. Кршивицкого отводилось также предложениям по изменению правительственной политики и на белорусских землях. Полагая, что деятельность польского костёла здесь чревата ассимиляцией белоруссов-католиков, он для предотвращения этой угрозы считал, в частности, необходимым введение католического богослужения на “белорусском наречии” Там же, л. 7..

Разумеется, проекты, предусматривавшие столь решительный поворот в национально-религиозной политике, в немалой степени подпитывались импульсами революционного кризиса. Но именно подпитывались, а не вызывались. Это важно подчеркнуть, ибо предложения, подобные процитированным выше, циркулировали в административной системе ещё задолго до революции 1905-1907 годов. Так, во “Всеподданнейшем отчёте” ковенского губернатора за 1896 год говорилось о необходимости достижения того, “чтобы литвин осознавал себя таковым”. Данные слова губернатором были подчёркнуты и, что чрезвычайно примечательно, - Николай II в своей пометке на отчёте согласился с этим мнением губернатора РГИА, ф. 1276, оп. 1, д. 106, л. 18..

Чем же мотивировались эти предложения и проекты, предполагавшие столь принципиальные изменения в традиционно-охранительном правительственном курсе? Они были продиктованы растущими опасениями в связи с сильным польским влиянием в крае и, как следствие, вытекающей из этого угрозой польской ассимиляции “слабого национальным сознанием” и “культурно неопределённого” местного населения.

По этой-то причине правительство, как указывалось в упомянутой “Записке” МВД, должно было содействовать развитию национального самосознания малоросов, белорусов и литовцев. Предполагалось, что это самосознание “нанесёт последний удар полонизму” РГИА, ф. 1276, оп. 1, д. 106, л. 17 об.. Генерал-губернатор К. Кршивицкий в своём обращении к С. Витте также исходил из задачи борьбы с “воинствующим полонизмом” РГИА, ф. 1276, оп. 1, д. 114, л. 5..

Обстановка первой российской революции побудила правительство объявить о некоторых существенных реформистских мерах в области национальной политики. В частности, как явствует из “Проекта Особого журнала” комитета министров 15, 22 и 23 марта 1905 года, намечалось ввести в Западном крае преподавание ряда предметов на литовском и польском языках РГИА, ф. 396, оп. 3, д. 431, л. 22 об.. Правда, в том, что касается украинского и белорусского языков, их преподавание, ввиду близости к русскому, было признано не отвечающим “потребностям дела”. Однако, как бы то ни было, но за ними всё-таки признавался статус “языков” (а не всего лишь “наречий”, как в предыдущий период) РГИА, ф. 1276, оп. 1, д. 106, л. 221.. Примечательно, что в тексте Особого журнала, утверждённого царём 1 мая 1905 года, все положения проекта, касающиеся языков, были оставлены без изменений РГИА, ф. 1276, оп. 1, д. 106, л. 398, 419..

После подавления революции 1905-1907 годов проекты реформ положили под сукно. Это, однако, не означало полного отказа власти от признания украинцев или белорусов в качестве этносов, обладающих своей культурой и языками. Об этом свидетельствует, в частности, обширная документация персонального учёта по выборам в Государственную думу всех четырёх созывов, включавшая сведения о “родном языке” и “народности” РГИА, ф. 1327, оп.1, 1905, I созыв, д. 117; II созыв, д. 107 и др..

В ещё меньшей степени укладывается в схему русификации национальная политика советской власти. С одной стороны, образование после Октябрьской революции союзных республик отражало, конечно, стремление большевиков перехватить в ходе Гражданской войны инициативу у лидеров националистических движений. Но, с другой стороны, это было и проявлением “интернационалистского идеализма” раннего большевизма, действовавшего в соответствии с концептом “права наций на самоопределение”. И если в отношении Украины с её сильным сепаратистским движением первый мотив был безусловно доминирующим, то при образовании БССР он такой роли не играл. БССР создавалась в значительной мере как бы “по аналогии” с УССР для целей дальнейшей “советизации” Европы в рамках курса на мировую революцию.

Белорусское национальное движение начало оформляться накануне первой российской революции 1905-1907 годов. Его основной идейной и организационной силой являлась Белорусская социалистическая громада (БСГ) - партия национально-народнического толка. Будучи крайне малочисленной, она не нашла сколько-нибудь заметной поддержки населения. Причём не только в 1905-1907 годах, но и даже на взлёте национальных движений - в 1917 году.

Так, например, на состоявшемся в Минске в конце марта 1917 года белорусском национальном съезде совсем не было представителей крестьян. На Всебелорусский конгресс (декабрь 1917 г.), хотя и были присланы представители части волостей Белоруссии, но, разочаровавшись, они ушли с него, либо были отозваны губернскими Советами ещё до разгона конгресса большевиками. Итоги выборов в Учредительное собрание показали, что борьбу за белорусские массы националистические силы проиграли: и большевикам, и эсерам. Депутатом был избран лишь один их представитель. Видный деятель национального движения К. Езовитов признавал в этой связи, что в крестьянскую массу оно “ещё не проникло, а поэтому на них (крестьян. - Авт.) опереться нельзя” Цит. по: Игнатенко И.М. Великий Октябрь в судьбах белорусского народа. Минск. 1987, с. 92..

В том, что украинская “национальная идея” ко времени распада Российской империи была гораздо сильнее белорусской, большую роль сыграли, во-первых, галицийское украинское движение (весьма поощряемое австрийскими властями) и, во-вторых, униатство, которое успешно позиционировало себя как сугубо “украинскую веру”, отличную, как от “русской” (православной), так и от “польской” (католической). Вместе с тем неудача проекта независимой “Украинской народной республики” показала, что украинская “национальная идея”, в свою очередь, была гораздо слабее польской.

По мере исчезновения миража мировой революции система советских республик была использована в качестве инфраструктуры для трансляции (“одомашниванию”, по Э. Геллнеру) средствами национальных языков и культур интернациональной доктрины большевизма. С этой целью руководство ВКП(б) приступило к осуществлению в союзных республиках политики так называемой “коренизации”.

Безусловно, ветер национал-большевизма 1920-х годов в немалой степени дул и в паруса национального возрождения. Опыт “белорусизации и украинизации” 1920-х годов был в этом отношении, без преувеличения, уникален. В 1922 году, с выходом в свет первых учебников, началась белорусизация школ. На белорусский язык было переведено делопроизводство в учреждениях и организациях. К 1928 году доля книг, изданных на белорусском языке, достигла 81,8% тиража, общего по республике История Белорусской ССР. Минск, 1977, с. 319.. В 1930 году до 88% всех школ были белорусскоязычными Літаратура і мастацтва. 1991. 20 снежня.. Даже в армии русскому языку пришлось потесниться и допустить туда “младшего брата”.

Масштаб и темпы белорусизации привлекли виднейших лидеров национального движения. Им было разрешено вернуться из изгнания и принять в ней активное участие. Успехи Советской Белоруссии в национальном возрождении побудили эмигрантское правительство БНР самоликвидироваться.

Столь масштабная стремительная “национализация” (которая на Украине зашла ещё дальше) могла быть обеспечена лишь мобилизационной системой. В самом деле, если в 1925 году только 22% административных кадров владели белорусским языком, то в 1926 году их было уже 54%, а в 1927 году - 81% Літаратура і мастацтва. 1993. 12 лютага.. Такие темпы мог обеспечить только режим “чрезвычайщины”.

Но та же система позволяла не менее стремительно “отыграть” вспять инициированный ею процесс. Ощутив в далеко зашедшей “национализации” республик потенциальную угрозу, большевистское руководство начало кампанию борьбы против “буржуазного национализма”. Тем более что на последний можно было, кроме того, списать сопротивление крестьянства коллективизации.

В рамках этой кампании в Белоруссии и на Украине в конце 1920-х и на протяжении 1930-х годов по обвинению в буржуазном национализме пострадали, а нередко и подверглись уничтожению многие десятки, если не сотни тысяч активистов. Причем не только действительно “виновных” в национальном возрождении, но и, что было делом обычным для эпохи, к нему не причастных. Как и на Украине, в Белоруссии в эти годы обвинение в “нацдемстве” угрожало любому интеллигенту - от школьного учителя до признанного лидера белорусской культуры Я. Купалы, который в результате травли даже пытался покончить жизнь самоубийством.

Вследствие физических и моральных репрессий тонкий культурный слой, образовавшийся в годы “национализации”, сильно пострадал. Однако живучесть “запущенных на орбиту” национальных идей, с одной стороны, и тактические резоны власти (прежде всего обусловленные национальным угнетением в Польше населения Западной Белоруссии и Западной Украины), с другой, предопределили сохранение ряда важных завоеваний “коренизации”. К примеру, удельный вес книг, издаваемых на белорусском языке, в конце 1930-х годов оставался на уровне конца 1920-х История Белорусской ССР. Минск, 1977, с. 319.. Но вместе с тем вектор процесса сменился кардинально: белорусский и, в несколько меньшей мере, украинский превращались в номинально государственные языки, практически призванные выполнять лишь декоративные функции.

Указанная тенденция значительно усилилась после Второй мировой войны. Произошло это по двум причинам. Во-первых, курс КПСС на форсированное сближение наций и образование “межнациональной общности - советского народа” особенно ревностно проводился в жизнь именно белорусским партийно-государственным аппаратом. Нелишне отметить, что Москва такое рвение оценила, и Н. Хрущёв, находясь в 1959 году с визитом в Минске, возвестил в этой связи, что Белоруссия “первой придёт к коммунизму”.

На Украине же часть партийной элиты не только не проявляла подобного рвения, но, напротив, пыталась как-то сдерживать процесс русификации - разумеется, в узком коридоре возможностей советской системы. Первый секретарь ЦК КПУ П. Шелест был даже снят с должности за такой “национализм”.

В целом наиболее эффективно “работа” по русификации сказалась, по сравнению с другими республиками, несомненно, на Белоруссии. В послевоенные десятилетия там наиболее бурно шла урбанизация. Советскими демографами для обозначения стремительных темпов прироста городского населения был даже введён специальный термин - “минский феномен” Перед Второй мировой войной население Минска составляло 270 тыс., в 1959 - более 500 тыс., в 1970 - более 900 тыс., в настоящее время - более 1,7 млн.. Быстрый рост городов происходил главным образом за счёт притока сельского населения. А в городах Белоруссии лингвистическая “переналадка” вчерашних селян на русский язык проходила в максимально короткие сроки. Аналогичный процесс наблюдался и в большинстве городов Украины.

В результате культурно-лингвистическая ситуация в БССР к середине 1980-х годов выглядела следующим образом. Делопроизводство в государственных учреждениях на белорусском языке было минимальным и сугубо декоративным. В городах республики не имелось ни одной школы с белорусским языком преподавания. Подавляющее большинство сельских школ оставались белорусскими лишь “по вывеске”. Произведения белорусских писателей, даже наиболее талантливых и популярных, издававшиеся на родном языке, раскупались и раскупаются несравненно слабее, чем их русские переводы. Аналогичная ситуация сложилась в средствах массовой информации. 90% суммарного тиража газет издаётся на русском. Ещё меньше масштабы использования белорусского языка как разговорного. По результатам опросов, применяли его в этом качестве в начале 1990-х годов всего-навсего 1,5-2% горожан Літаратура і мастацтва. 1991. 20 снежня..

Итак, для подавляющего большинства населения республики государственный статус белорусского языка превратился в последние десятилетия существования БССР в некую условность. Потребителем продукции институтов национального духовного “производства” - литературы, искусства, прессы оставалась лишь незначительная часть её жителей.

Безраздельное господство русского языка привело к тому, что значительная часть населения стала воспринимать его уже не только как повседневное средство общения, но и как родной. Например, во время республиканского опроса, проведённого в середине 1992 года, таковым его назвали 32,3% респондентов, а ещё 9,9% - родным наряду с белорусским Европейское время. 1992. Октябрь.. Цифра, говорящая сама за себя, особенно с учётом того, что удельный вес русских в Белоруссии составлял 13,2%.

Вместе с тем было бы неверным переносить интерпретацию приведённой статистики из лингвистической в этническую плоскость. Не только результаты переписей и опросов, но и “полотно” обыденных суждений, определённо свидетельствуют, что часть населения Белоруссии и Украины, считающая родным языком русский, имеет в своей массе белорусское и украинское самосознание. Данного обстоятельства национал-алармисты предпочитают не касаться. Ведь оно разрушает близкую их сердцу картину “этноцида”, “неотвратимой” денационализации белорусов и украинцев. Последнее превосходно иллюстрируется результатами комплексного исследования “Развитие белорусской нации”, проведённого уже в суверенной Республике Беларусь в 1992 году Независимым институтом социально-экономических и политических исследований (НИСЭПИ) Ермолаев Ю.С., Карбалевич В.Н., Ламако В.Н. и др. Развитие белорусской нации: Анкета республиканского опроса. Минск, 1992. С. 5,6,10, 11,12,15. Результаты исследования в освещаемых нами аспектах полностью не публиковались, и я выражаю глубокую признательность его авторам и НИСЭПИ за предоставленные мне в пользование материалы из Архива современной политики названного института.. В нём опрашиваемым из общенациональной выборки, которая представляла всё взрослое население Белоруссии (от 16 лет и старше), задавалось множество вопросов по методу стандартизированного интервью и, в частности, об их отношении к России и русским. В наиболее информативном контексте это отношение представлено в совокупности ответов на вопрос: “Согласны ли вы допустить представителей указанных национальностей в качестве: 1) членов семьи; 2) близких друзей; 3) соседей; 4) коллег по работе; 5) граждан Республики Беларусь?”. Результаты ответов в % представим в виде таблицы.

Таблица 2

Данные последней колонки отражают степень расположения опрашиваемых к перечисленным национальностям по всем пяти позициям в аккумулированном виде. При этом сразу же обращает на себя внимание ярко выраженная выпуклость результатов. Из восьми присутствующих в таблице национальностей сами собой образуются четыре близкие или просто однородные группы: 1) белорусы и русские; 2) украинцы и поляки; 3) литовцы и евреи; 4) цыгане и кавказцы. Особняком остаются одни лишь белорусские татары.

С точки зрения задач данного исследования, главный интерес для нас представляют показатели благорасположения в славянской “четвёрке”. Самый высокий рейтинг, как видим, у белорусов. Это легко объяснимо: хотя в предоставленных нам НИСЭПИ материалах сведений об этническом составе респондентов нет - в выборке, представляющей взрослое население Белоруссии, доля белорусов составляет (с учётом ошибки репрезентативности) около четырёх пятых опрашиваемых. Поэтому бульшая предрасположенность последних к тому, чтобы видеть среди членов семьи, друзей, соседей, коллег и сограждан прежде всего белорусов вполне ожидаема.

А далее идут вещи удивительные. Так, показатель у русских оказался лишь ненамного ниже, чем у белорусов, он составил почти 93% белорусского рейтинга. Какую содержательную трактовку можно этому дать? Думается, у нас есть все основания заключить следующее: представители титульной национальности независимой уже в то время Белоруссии, оказывается, не рассматривали русских как “Других”. Они, практически, включали русских в “Мы”-общность. Это первый парадокс.

Второй парадокс - неожиданно большое отставание по показателю благорасположения украинцев. И это несмотря на их очевидную для белорусов близкую родственность. Украинский рейтинг составил только лишь 76% белорусского и 82% русского. Добавив к этому очень близкое к нему значение соответствующего показателя у поляков, мы получаем то, что наряду с последними украинцы, в отличие от русских, фактически включены опрашиваемыми в категорию “Другие”. Вместе с тем из таблицы явствует, что белорусы и русские (составлявшие большинство респондентов) воспринимали украинцев и поляков, конечно, как самых близких “Других”.

В анализируемом комплексном исследовании изучался ещё ряд аспектов темы “Россия и русские”. Вкратце об их результатах. Так, отвечая на вопросы о ментально-культурной близости и о предпочтительных для Белоруссии партнёрах по сотрудничеству, респонденты на бесспорно первое место ставили Россию и русских. А на вопрос “Представляет ли опасность для существования белорусской нации то обстоятельство, что значительная часть белорусов разговаривает на русском языке?” в общей сложности 77% опрошенных ответили “нет”.

Прошло десять лет. Что изменили (если вообще изменили) годы независимого существования Республики Беларусь в настроениях и установках белорусов в отношении России и русских? Включают ли они русских по-прежнему в “Мы”-общность, как это было в первый год независимости?

Автор этих строк изучал данный вопрос, в частности, по материалам, отражающим массовое сознание населения Белоруссии в связи с интеграцией и планами объединения РБ и РФ в единое государство Буховец О.Г. Союз РБ - РФ. Элиты и массовое сознание Беларуси о настоящем и будущем интеграции с Россией. ДИЕ РАН № 128 ИЕ РАН - изд. «Огни». М, 2003. С. 46-49.. В рассматриваемом сейчас нами аспекте Белоруссия - самый показательный пример, поскольку на всем протяжении 1990-х годов прошлого века, да и в наступившем XXI веке, её население оставалось и остаётся наиболее просоюзным и пророссийским на территории бывшего СССР.

Белорусы, по данным мониторинга общественного мнения, высказываются квалифицированным большинством в 69-71% (по состоянию на конец 2002 - весну 2003 гг.) за союз с Россией в рамках Союза независимых государств. А соотношение тех из опрошенных по общенациональной репрезентативной выборке, кто выступал за взаимоотношения РБ и РФ как независимых стран, и тех, кто высказался за объединение в одно государство, составляет три с половиной к одному.

Из этого можно сделать вывод, что процесс привыкания “среднестатистических белорусов” к независимости, по всей очевидности, завершается. Иными словами, не только для представителей элиты, но и для большинства “средних белорусов” государственная независимость Республики Беларусь стала частным проявлением общей политической нормы для постсоветсткого, и вообще современного мира. Более того, выбираемые ими во время опросов и голосований позиции свидетельствуют, что “белорусская нация - государство” в гражданско-политической её версии для них - уже нормативная реальность. Даже, если они могут и не вполне осознавать это.

Если в 1992 году, на “другой день” независимости, в которую Белоруссия была практически “вытолкнута” историей, подавляющее большинство её жителей включало русских в “Мы”-общность, а России отводило эксклюзивную роль самого желаемого партнёра, то к началу ХХI века ситуация кардинально изменилась. Теперь для менталитета жителей Белоруссии Россия - это, хотя и близкое, но уже “Другое”.

ИТОГИ

европа нация белорусский русификация

Демонизация советской национальной политики в “национальных концепциях истории” основывается на жестоких репрессиях против целых народов. Переселения и высылки, преимущественно в военные годы, финнов, крымских татар, народов Северного Кавказа, турок-месхетинцев, поляков, немцев, корейцев и др. в Сибирь, Казахстан, Среднюю Азию, сопровождавшиеся массовыми заболеваниями и чудовищной смертностью, правомерно расцениваются как проявления политики этноцида Только прямые потери депортированных народов СССР оцениваются демографами в более чем полмиллиона человек (Эдиев Д. Демографические потери депортированных народов СССР // Население и общество. №79. Апрель 2004. С. 1).. Но при этом не следует упускать из виду другую сторону. Дело в том, что марксистско-ленинская догматика однозначно требовала, чтобы все советские нации и народности “развивались”. И политику, проводимую в рамках её реализации, специалисты называют просто уникальной. Английский русист Д. Ливен усматривает такую уникальность в том, что “большевики сделали упор на модернизацию нерусских республик, стремились поднять их экономику до уровня самой России” Ливен Д. Русская, имперская и советская идентичность // Европейский опыт и преподавание истории в постсоветской России. М., 1999. С. 306.. Реализуя эти задачи, советский режим на окраинах страны “сам создавал нации из в большинстве неграмотных клановых и племенных обществ” Он же. Российская империя и Советский Союз как имперские государства. Указ. соч. С. 191.. Массовые насильственные депортации народов Советского Союза парадоксальным образом сочетаются с тем, что, по данным этнолога В. Тишкова, “в СССР не исчезла ни одна, даже самая малая группа или язык, тогда как в других регионах мира ассимиляция малых групп имела (и имеет. - Авт.) массовый характер” Тишков В. Интервью // Журнал Социологии и Социальной антропологии 2001. Т. IV, № 4., с. 22. Так, специальные демографические исследования показывают со всей определённостью, что даже в отношении малочисленных народов Севера давно уже существующее представление об их «неизбежном вымирании» оказывается на поверку не более, чем «мифом» (Богоявленский Д. Вымирают ли народы Севера? // Население и общество. №83. Август 2004г. С. 1-4.)..

“Сосуществование в СССР множества наций воспринималось в мире как уникальный исторический феномен и, - по свидетельству этносоциолога В.Иванова, - вызывало повышенный интерес, особенно в странах с полиэтническим составом населения”. О чём свидетельствует, в частности, и значительная научная литература по данному предмету Иванов В.Н. Межнациональные отношения в России. Постановка проблемы // Социс. 1994, № 6., с. 32.. Знаменитая “идея исключительности советского народа как новой исторической общности оказалась, - по твердому убеждению социального философа В. Бабакова, - привлекательной не только для идеологизированной многонациональной правящей прослойки”. Она стала таковой “и для широких масс, в том числе и для многих представителей национальных меньшинств...”, увидевших в ней “свой шанс найти достойное место в жизни” Бабаков В.Г. Кризисные этносы. М., 1993, С. 165..

Борьба с “буржуазным национализмом” в советских республиках свидетельствует, что в русификации был, конечно, и элемент сознательной политики большевиков. Однако в главном русификацию обеспечили модернизационные трансформации советского общества, прежде всего урбанизация и культурная революция. Вот в этом смысле русификация и была естественным процессом: ведь при относительно неразвитых белорусском и украинском языках, их близости к русскому, перейти на русский было значительно проще, чем развивать белорусскую и украинскую терминологию и создавать на этих языках среду современного производства и жизни в городах, где к тому времени уже царили русский язык и культура. Поэтому называть её “насильственной” можно не с большим основанием, чем называть искусственной и насильственной “коренизацию” 1920-х годов. Да и сопротивление ей было не больше, чем в свое время “белорусизации” и “украинизации”.

Следуя догматам “ленинской национальной политики”, советская власть не позволила завершиться “естественному” процессу растворения в условиях модернизации белорусов и украинцев (“восточников” и “южан”) в русском народе. И те, и другие могли таким же образом ассимилироваться, как это произошло с белорусами Псковщины, Смоленщины и Брянщины, украинцами Воронежской и других губерний, оказавшимися по итогам “нарезки” территорий союзных республик в РСФСР, и на удивление быстро “перешедшими в русские”. И такая ассимиляция, справедливо отмечает Д. Фурман, была бы не более “неестественным” и “преступным” актом “этноцида”, чем, скажем, “растворение” провансальцев во французской нации, сицилийцев и сардинцев - в итальянской, баварцев - в немецкой Фурман Д.Е., Буховец О.Г. Белорусское самосознание и белорусская политика // Свободная мысль. 1996. № 1. С. 60..

Сам факт существования равноправных союзных республик, в частности БССР и УССР, достижения белорусами, украинцами и другими народами статуса титульных наций, приобрёл своего рода “догматическое” значение (невзирая даже на декоративный характер их государственности). В самом деле, на протяжении ХХ века история “сыграла” с белорусами и украинцами в довольно причудливую игру. Белорусские и украинские крестьяне начала ХХ века обладали аутентичной народной культурой, отличной от великорусской, и говорили на языках, значительно отличавшихся от русского литературного. Но при этом они не считали себя представителями белорусского и украинского народов и не знали, что их языки - “великие и могучие, правдивые и свободные” - равноценны с русским и польским.

Белорусские же и украинские (негалицийские) советские горожане, практически ничем не отличаясь по культуре от русских, говорили (и продолжают по сию пору говорить) по-русски, а литературных белорусского и украинского не знают, или знают плохо. Зато они при этом чётко знают, что являются белорусами и украинцами, гражданами республик - равноправных членов ООН, а их родные языки - белорусский и украинский. Иначе говоря, советская национальная политика не дала возможности завершиться ни растворению, ни становлению обеих наций.

Сказанное относится также, хотя и не в одинаковой степени, и к другим народам бывшего СССР. В этом-то и заключается главная “заслуга” советской национальной политики перед новыми независимыми государствами: “нациестроительство они начинали отнюдь не с “нулевого цикла”. И даже не с возведения “стен”. Скорее, можно говорить о замене “республиканских крыш” на “суверенные”.

Размещено на Allbest.ru