Размещено на http://www.allbest.ru/

МЕЖДУ ПРОТЕКТОРАТОМ И САМООПРЕДЕЛЕНИЕМ (Европа в силовом поле между Америкой и Россией)

безопасность америка европа миропорядок

Эгон Бар (Германия)

В ближайшие годы должен решиться вопрос о том, не приведет ли эволюция промышленно развитых стран мира к новой стадии опасной напряженности. Импульсы такого развития исходят от единственной глобальной державы, которая последовательно преобразует элементы своей силы в отношении Европы, России и Китая в устойчивое превосходство. Цель эпохи биполярного мира может теперь стать реальностью в той мере, в какой это отвечает политическим и военным планам.

В политическом отношении для этого необходима система, обеспечивающая свободу действий, а в военном - неуязвимость сверхдержавы, гарантируемая дальнейшим развитием высоких технологий.

Вполне естественным представляется стремление США оставаться единственной бесспорной сверхдержавой, а их энергия, направленная на то, чтобы не почивать на лаврах прежних успехов, достойна восхищения.

Что касается политики “свободных рук”, то вполне понятно, что держава с глобальной ответственностью не может и не желает всякий раз зависеть от согласия более мелких государств, скажем в рамках ООН. Политика “свободных рук” позволяет ей принять на себя ограничения лишь в том случае, если это отвечает ее национальным интересам. Прежний опыт с правом вето, отобрать которое у себя великие державы просто не позволяют, дополняется теперь стремлением США на практике уклоняться от вето Совета Безопасности, что угрожает серьезными последствиями. Если же и другие члены СБ ООН последуют этому примеру, когда это будет им выгодно, то мир станет весьма неуютным.

Американские заявления, сделанные после окончания войны в Югославии, содержали претензию на то, что в исключительных случаях США будут действовать подобным же образом. Что именно является исключительным случаем, будет, естественно, определять Америка. В Вашингтоне не могут себе представить, что американский гражданин может предстать перед международным судом. Ратификация Договора о запрещении ядерных испытаний отклоняется США, но ее требует Индия. Кстати говоря, запрет на использование противопехотных мин не поддерживается Америкой. Перечисление подобных примеров можно продолжить и сейчас, и в будущем. Можно между прочим усомниться в том, присоединится ли Америка еще раз к отказу от использования силы. Ведь под вопросом остается даже то, будет ли она гарантированно придерживаться этого уже действующего в Европе принципа. «Для чего же иметь лучшую в мире армию, если ее нельзя использовать», - заявила Мадлен Олбрайт.

Политика “свободных рук” очерчивает контуры определяемого американцами миропорядка, монополярная конструкция которого предоставляет свободу действий для всего, что не ущемляет монополярность. Она определяет, где уместны более мягкие действия и возможны проявления щедрости, особенно учитывая, что жесткие проявления не может забыть ни одно государство.

Все это происходит в твердом убеждении, облеченном в собственные опробованные ценности, что для мира не может быть плохо то, что хорошо для Америки. Вера в свою положительную миссию остается нерушимой, разве что на некоторый период поколебленной после войны во Вьетнаме. Удачное положение Америки состоит в том, что это единственная страна, чье историческое развитие на протяжении последнего столетия характеризуется непрерывностью и обретением уникальной позиции в мире, в то время как остальные - Китай, Япония, Индия, Ближний и Средний Восток и Европа - пережили и выстрадали, порой неоднократно, слом поступательного движения своей истории и должны были обратиться к поиску своей идентичности. Америка же ею уже обладает.

Обратимся теперь к военному сектору, который, собственно, обеспечивает возможность проводить политику “свободных рук”. 15 лет назад Америка начала разрабатывать обличие “воина-2000”. Достигнутые успехи значительны, хотя процесс еще не завершен. Речь идет о солдатах, которые могут действовать небольшими группами, что знаменует собой революцию в мышлении Пентагона, обладают способностью вести боевые действия в ночных условиях, оснащены дальнобойным и электронным вооружением, находятся под управлением из командных пунктов, осуществляющих трехмерное наблюдение за местностью и могущих отдавать соответствующие приказы практически синхронно; эти солдаты, наконец, в состоянии быстро переместиться в любую точку земного шара. Производится разработка химического и биологического оружия, способного парализовать противника на дни или часы и во всяком случае вывести его из строя.

И в этой сфере модернизация и электроника при соответствующих инвестициях порождают безработных, в данном случае солдат. Численность армии может быть сокращена при одновременном неслыханном повышении ее боеспособности. В прошлом два пулемета настолько превосходили по огневой мощи полк кавалерии, что кавалерийские атаки, применявшиеся еще в 1870 г., хотя и были сопряжены с большими потерями, спустя 45 лет вообще не проводились. Подобно тем тяжеловооруженным римским легионерам, которые использовали в боях легковооруженные “вспомогательные народы”, а решающее дело свершали сами, американская армия взирает сегодня на остальной мир, включая и европейцев. Ум и такт не позволяют произносить это вслух. Между тем практический опыт свидетельствует о том, что прочие армии могут быть использованы в совместных боевых действиях равнозначно с американской армией лишь условно. Дистанция, отделяющая Америку от других стран в области обычных вооружений, увеличивается с каждым месяцем.

Это тем более справедливо для неконвенционального сектора вооружений. Решающим элементом обеспечения стратегического превосходства является неуязвимость, способная в тоже время к нанесению удара. Когда в конце 50-х гг. Советский Союз принял на вооружение тяжелые межконтинентальные ракеты, Америка впервые в своей современной истории утратила обеспечивавшуюся ее географическим положением практическую неуязвимость. В качестве ответной реакции она выдвинула на смену стратегии массированного возмездия стратегию гибкого реагирования. Таким образом была сохранена свобода принятия решений прежде всего в отношении того, чтобы не угрожать сразу же начать большую атомную войну в случае ограниченного нападения на территорию стран НАТО и не рисковать Нью-Йорком ради Гамбурга или Берлина. Однако Вашингтону не давала покоя необходимость, оставаясь незащищенным, полагаться на разум и рациональность Москвы, пусть и подкрепленные договорами по ограничению стратегических вооружений, которые установили контролируемый лимит и для прежде неограниченного американского стратегического вооружения.

Сокращение атомных арсеналов было связано с заключенным в 1972 г. Договором по ПРО, согласно которому каждой из сверхдержав дозволялось иметь лишь по одной системе противоракетной обороны. Тем самым была установлена обусловленная взаимной уязвимостью стабильность, для сохранения которой следовало предпринять дальнейшие сокращения вооружений (СНВ-2 и СНВ-3).

У обоих контрагентов осталась возможность нанести ответный удар, что сделало невозможным одержать победу в атомной войне. Невозможность победить и к тому же быть вынужденным признать это в договорном порядке - все это плохо соотносится с американским менталитетом.

Ответом послужила Стратегическая оборонная инициатива (СОИ). Еще более смелым, чем поставленная Кеннеди задача через 10 лет послать человека на Луну, было принятое в 1983 г. решение Рейгана о создании технических предпосылок для уничтожения в космосе с помощью лазерного и лучевого оружия ядерных боеголовок атакующей стороны. В то время это опережало технические возможности. Однако уже тогда практически не было сомнений в том, что ограничения Договора по ПРО будут соблюдаться лишь до тех пор, пока не появятся технические возможности опираться на собственный оборонный потенциал.

Теперь это может быть реализовано. Нынешняя система называется Обороной против баллистических ракет (Ballistic Missile Defense). Собственно говоря, она представляет собой облегченную версию СОИ (SDI-Light), подобно Marlboro Light, которая не скрывает своего родства с истинным Marlboro. Оба варианта, над которыми одновременно ведется работа, а именно система национальной и тактической противоракетной обороны, можно в этом контексте обойти вниманием. В данном случае мы будем говорить о стратегических ракетах и ракетах среднего радиуса действия до 3500 км.

С 1983 г. Америка израсходовала на эту программу 55 млрд. долл. В течение предстоящих 5 лет на создание разрабатываемой системы предполагается выделить еще как минимум 30 млрд. долл. В 1991 г. был принят официальный документ о противоракетной обороне (Missile Defense Act), который в 1993 г. был дополнен поставленной перед администрацией задачей «держать открытыми возможности по размещению системы ПРО, которая обеспечивала бы эффективную оборону Соединенных Штатов от ограниченных ударов баллистических ракет, а также по созданию, если представляется возможным с друзьями и союзниками, эффективной противоракетной обороны поля боя для выдвинутых и экспедиционных частей вооруженных сил США». Данная формулировка учитывает тот факт, что Советского Союза более не существует, а Россия рассматривается в качестве партнера, со стороны которого, собственно, нельзя ожидать нападения.

Россию вовсе не имеют в виду, заявляет американский министр обороны и продолжает, что речь идет о так называемых “бандитских государствах”, к числу которых относят Северную Корею, Ирак, Иран и Ливию. По данным американских спецслужб, эти государства могли бы через 15 лет обрести технические возможности по созданию стратегических ракет, оснащенных ядерными, химическими или биологическими боеголовками. Созданная администрацией США комиссия сократила оценочный период до 5 лет. В свою очередь, в сентябре прошлого года спецслужбы подтвердили свою прежнюю, т.е. более долгосрочную оценку, которая согласуется с оценкой российских спецслужб.

Первоначально, начиная с 1996 г., президент Клинтон более активно поддерживал развитие системы обороны от ракет малой и средней дальности, чем это делали президенты Рейган и Буш. Тем временем стратегическая оборона собственного континента вновь стала центральным пунктом, не в последнюю очередь под давлением республиканского большинства. Предыдущие испытания были не особенно успешными, что вполне понятно, если в качестве сравнения попытаться представить, насколько может быть трудно сбить выпущенную из ружья пулю другой такой же пулей. Однако после проведения успешного испытания в октябре прошлого года американский президент должен этим летом принять решение о создании и размещении новой системы обороны. Если Клинтон будет затягивать принятие решения или переложит его на своего преемника, то тем самым он предоставит республиканскому кандидату в президенты чрезвычайно выгодный козырь в предвыборной борьбе.

После 17 лет непрерывной работы, деятельности вот уже четырех администраций США (словно и не было крушения Советского Союза), после проведения технических разработок, выделения и вложения крупных денежных сумм, принятия принципиально важных решений Конгресса, теперь сомнения едва ли могут быть уместны: если новые испытания окажутся успешными, - Америка примет решение о создании облегченной версии СОИ (SDI-Light). Можно лишь усомниться в том, что положение изменится в результате запоздалой ратификации в российской Думе Договора СНВ-2 и достижения соглашения о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний.

Когда в начале февраля с.г. на международном военно-политическом форуме в Мюнхене министр обороны США Коэн в довольно откровенной и жесткой манере заявил о соответствующей решимости США, невзирая на то, что по этому поводу говорят союзники, я был несколько напуган и надеялся на то, что имел место поддающийся исправлению вербальный промах. Однако после того, как я ближе ознакомился с предысторией, я понял, что это была моя иллюзия. Европа никогда не сможет удержать Америку от стремления воплотить свою мечту и наконец-то снова стать неуязвимой.

В своем последнем докладе, выводы которого расходились с оценками созданной администрацией комиссии, американские спецслужбы указали на то простое обстоятельство, что серьезная и смертельная угроза исходит от существующего российского вооружения, а не от того, которого еще вовсе не существует. Прохладно и вполне определенно Россия отреагировала заявлением, что американское решение может опрокинуть все соглашения, СНВ-1, СНВ-2 и СНВ-3 и, естественно, Договор по ПРО, поскольку новая система противоракетной обороны, оснащенная первоначально 100 единицами вооружений, относительно просто может быть наращена. В. Путин придерживается такого же мнения. Ратифицированный Договор СНВ-2, как и запрет ядерных испытаний, - это тактическая выгода, но отнюдь не стратегический инструмент противодействия реализации американской мечты. Может начаться новая гонка вооружений, потому что Россия должна будет ответить даже не развертыванием дорогостоящих космических вооружений, а простым наращиванием относительно дешевых ракет и боеголовок.

Угрозу новой спирали гонки вооружений осознают и европейцы. Англия и Франция не могут быть в восторге от перспективы того, что вес их ядерных вооружений снижается. Проблему различных стандартов безопасности между Америкой и Европой, уже игравшую роль в ходе дискуссии о СОИ, следует воспринимать менее серьезно, поскольку США, исходя из собственных интересов, не смогут оставить Европу беззащитной и, по откровенному признанию Коэна, «видимо, никогда не захотят уйти из Европы».

Рычаг, которым располагает Китай, для того чтобы предотвратить новую спираль гонки вооружений, во всяком случае является более мощным, чем европейское недовольство. Он готов разговаривать о давно предусмотренном запрете на производство оружейных расщепляющихся материалов только в том случае, если будут вестись переговоры о дальнейшем ядерном разоружении и контроле над вооружениями в космосе. Китай считает, что американские планы по созданию космических вооружений столь же затрагивают его интересы, как и интересы России, особенно учитывая, что субстратегическая часть этих вооружений может быть использована для прикрытия Тайваня. Пекин уже заявляет о том, что в этом случае будет наращивать собственные арсеналы и не подпишет договор о запрещении ядерных испытаний.

Позиция Китая и России означает следующее: мы не позволим связать себе руки, если Америка не желает ограничивать свободу своих действий. По сути, это является пробой сил между многополярным и монополярным мышлением. О европейской позиции по этому вопросу можно лишь догадываться.

Томас Фридман в редакционной статье “Нью-Йорк таймс” (28.03.1999) под заголовком “Что сейчас нужно миру” свел американскую позицию к такому тезису: «Для того чтобы глобализм функционировал, Америка не должна опасаться действовать как всемогущая сверхдержава, каковой она является... Незримая рука рынка никогда не будет действовать без конструктора F-15 фирмы “Мак-Доннел-Дуглас”. Невидимый кулак, обеспечивающий, чтобы мир был безопасным для ее филиалов и технологий Силиконовой Долины, зовется американской армией, воздушными силами и военным флотом».

Последовательные выводы из политики свободных действий, сопряженные с переоценкой военно-силового элемента, можно было проследить на упомянутом выше военно-политическом форуме в Мюнхене, когда под лозунгом “Уроки Косовского конфликта” был профессионально проведен критический анализ военных маневров, рассмотрен опыт, который можно было бы использовать при ведении “войн завтрашнего дня” и для адаптации к “новому полю боя”. Практически не было оставлено места для политической стороны дела, т.е. для вопросов о том, можно ли избежать войны, целесообразны ли превентивные меры и каковы могут быть дипломатические методы окончания войны или достижения мира и стабильности.

Продолжение этой тенденции приведет нас не только к новому витку гонки вооружений с глобальными последствиями, но и к новой напряженности в Восточной Азии, включая Японию и Индию (последняя соизмеряет свой атомный потенциал с китайским, что, в свою очередь, не может оставить безучастным Пакистан), а также к напряженности в отношениях с Россией, что соответствующим образом отразится и на Европе. Подобная небезопасная перспектива зависит от того, будет ли в Америке продолжена нынешняя тенденция. Этот вопрос решится только при новом президенте.

Международный опыт, связанный с правлением республиканских президентов, может быть за исключением Кеннеди, отнюдь не плох. Они менее идеологизированы и не столь легко становятся заложниками своих сокровенных представлений о гуманизме, нежели их демократические коллеги. На смену реалистической политике (“realpolitik”) Буша и Бейкера в отношении России пришла “политика пожеланий” Клинтона, основанная на вере в то, что с помощью кредитов можно взрастить в России демократию в нашем понимании. Деньги, мол, повышают степень зависимости, что можно дать почувствовать Москве, которая затем уже сама признает благость демократии и успешность апробированных в Америке методов. Представления о том, что Россию в известной мере можно цивилизовать по собственному подобию, потерпели крах, ибо проигнорировали благоразумную идею, сформулированную президентом Бушем: Россия должна искать и найти собственный путь, опираясь на свои традиции.

Несколько упрощая и огрубляя, можно говорить о наличии следующей тенденции: исходя из монополярной перспективы, вполне естественной для Вашингтона, элементы современной экономики, движимой стремлением к прибыли, дополняются военным доминированием, которое обеспечивает ее безопасность. Место утраченного реального противника, Советского Союза, отводится для “бандитских государств”, с которыми необходимо бороться, не в последнюю очередь в интересах прав человека. Идеологическая составляющая прежнего силового противоборства между Востоком и Западом, добром и злом, демократией и диктатурой сменяется идеологией нового силового противоборства во имя привнесения в мир демократии и повсеместного внедрения идеала прав человека.

Именно потому, что пройдет еще какое-то время, прежде чем эта цель будет достигнута, необходимо провести различие на долгосрочную перспективу между другом и противником, между союзником и бандитом. К тому же еще имеются не вполне надежные партнеры, вроде России или таких стран, которые, как Китай, по крайней мере ступили на правильный путь развития рынка. Для того чтобы их “классифицировать”, инструмент прав человека подходит как нельзя лучше.

Европейская и германская склонность следовать американской моде и преувеличивать ее по собственному вкусу отнюдь не улучшает положения дел. И поскольку нигде в мире нет столь доминирующей кузницы общественного мнения, как Си-эн-эн, в конечном итоге именно эта монополия определяет, где нарушения прав человека можно заметить, а где проглядеть, где использовать, а где ими пренебречь, где, наконец, следует ограничиться угрозой интервенции, а где необходимо прибегнуть ко вмешательству, чтобы эти права защитить или восстановить. Права человека деградировали до уровня идеологического инструмента, который, прежде чем заклеймить фундаментализм, призван соблюсти интересы, т.е. произвести реалистическую оценку степени собственного риска и сопряженных с ним расходов, обусловленных отстаиванием соответствующих принципов.

Перейдем теперь к вопросу об обманчивой доктрине новых угроз. Если не принимать во внимание замещение Советского Союза рядом “бандитских государств”, то в рассуждениях о новых угрозах речь идет о старых знакомых. Наркокартели с их метастазами преступности, терроризм, расползание ядерного оружия, неподконтрольность химических и биологических вооружений имеют как минимум четыре общие черты:

они сопутствуют нам вот уже более 10 лет;

они не признают государственных границ;

их нельзя ликвидировать, применяя военные средства;

их проявления разнятся от континента к континенту, от государства к государству, а характерные черты столь гибки, разнообразны и индивидуализированы, что едва ли можно разработать единую стратегию для борьбы с ними.

Это же касается и единственной новой опасности, связанной с атакой через Интернет, как, впрочем, и некоторых иных, порожденных тем, что в некоторых странах задаются вопросом, было бы совершено нападение на Югославию, обладай она ядерным оружием? Справиться со всеми этими угрозами оружие старого образца уже не в силах.

Успешные результаты в этой области обещает лишь растущее сотрудничество между правительствами, перерастающее в глобальную сеть безопасности против неистовства очерченных выше угроз. Это сотрудничество должно охватить по возможности все государства, как демократии, так и диктатуры, невзирая на различное понимание прав человека, на различные социальные и экономические структуры. На этом уровне глобальной безопасности хорошими являются все государства, придерживающиеся глобальных правил.

Тот, кто полагает, что можно выиграть с помощью ракет или системы противоракетной обороны, или НАТО, в лучшем случае впадает в самообман. Этот подход является поздним ребенком старого мышления в категориях “друг - враг”, менталитета, которому претит рассматривать себя в качестве primus inter pares (первого среди равных). Политика свободных действий, опирающаяся на военную силу, стремится использовать шансы глобализации, но отнюдь не желает соблюдать правила против угроз глобализации. По этой логике нельзя назвать ни одного хорошего государства, которое бы уклонялось от соблюдения правил глобальной безопасности. В основе своей американская тенденция потенциально конфронтативна или, по-иному говоря, трудно совместима как с подлинным партнерством, так и с идеей совместной безопасности.

В рассматриваемом нами поле напряженности Америка ощущает себя в противостоянии с двумя факторами: с Россией, располагающей заслуживающим уважения ядерным потенциалом, но остающейся экономически слабой, и с Европой, являющейся слабой в военном отношении, но достаточно сильной в экономическом плане.

Россия стремится ко внутреннему оздоровлению и усилению и желает вновь стать уважаемой в мире державой. О том пути, который изберет ее новый президент, дает представление новая доктрина безопасности. Как известно, В. Путин работал над этим документом еще в качестве секретаря Совета Безопасности, затем будучи председателем правительства и, наконец, став президентом, произвел окончательную доработку. Основное внимание в документе уделяется внутренней политике, точнее говоря, экономическому оздоровлению, стабильности и тому, что называется “диктатурой закона”. Последнюю цель можно было бы определить как стремление к правовому государству, что включает в себя борьбу с коррупцией, хотя термин “диктатура” несет привкус насилия. Если диктатура закона понимается как безусловный авторитет закона, то авторитарное государство представляет собой в этом случае упорядоченную властную структуру (Ordnungsmacht). Для России авторитарное государство являет собой не угрозу, а надежду. Вопрос о том, является ли этот выбор верным с точки зрения российских возможностей, неизбежным в смысле российских традиций, представляет ли он собой логический ответ на неудавшиеся радикальные попытки перехода к демократии и рыночному хозяйству западного образца, можно оставить пока без внимания. Важно то, что Россия сделала этот выбор. Восстановление правопорядка - в интересах как России, так и Европы. Это дает шанс, что дети и внуки В. Путина будут демократами, которые увяжут воедино демократические и традиционные ценности и будут воспринимать их в качестве собственного, утверждающего идентичность достояния.

Основное отличие упомянутого документа от доктрины безопасности образца 1997 г. лежит в плоскости обороны. Бюджетные ассигнования должны быть удвоены, ядерный меч заострен, а армия уменьшена и модернизирована. Это соответствует заинтересованности в том, чтобы оставаться всерьез воспринимаемым партнером по переговорам с Америкой, а в плане обычных вооружений носит оборонительный характер, потому что исключает широкомасштабные и угрожающие наступательные возможности. В новой доктрине вновь появился устраненный при Ельцине принцип первого ядерного удара. Это можно понять, учитывая тот факт, что НАТО обеспечила себе более чем трехкратное превосходство над Россией по обычным вооружениям и не исключает дальнейшего усиления за счет принятия новых членов, а в декабре минувшего года, в свою очередь, отчетливо подтвердила свое право на применение ядерного оружия первой. Да здравствует партнерство, провозглашенное в Акте Россия - НАТО! Если бы обе стороны произвели взаимный отказ от использования ядерного оружия первыми, то они бы обеспечили партнерство без угрозы.

Ни внутриполитический акцент, ни новый военно-политический вектор не могут трактоваться как изоляционизм. Россия в большей мере ориентируется на сотрудничество, исходя из перспективы многополярного мира, придерживается принципа ядерной биполярности с Америкой, исходит из необходимости стратегического партнерства с Китаем и особенно с Европой, если последняя признает и, может быть даже, в отличие от Америки, поддержит стабилизационные интересы на Юге.

При анализе ситуации в Европе в начале нового столетия мне вспоминается вопрос советского министра иностранных дел А. Громыко, заданный мне в начале февраля 1970 г. на приеме в резиденции германского посла: «Когда можно рассчитывать на создание политического союза Европы?» Он не спросил, когда этого можно опасаться, но, видимо, имел это в виду. Мой откровенный ответ был таким: “Очередная презентация через 20 лет”. Не знаю, успокоил его такой ответ или нет, но во всяком случае, когда я отчитывался в Бонне, моя формулировка вызвала упрек со стороны федерального канцлера, заявившего, что я - пораженец. Тем временем прошло уже 30 лет, и я надеюсь, что лет через 10 Европа превратится в политически дееспособный союз. На Америку не произвели слишком большого впечатления звучавшие в последние 30 лет решительные заявления о том, что Европа наконец-то будет говорить единым голосом. Вашингтон и сегодня не проявляет особого беспокойства, наблюдая за ходом дискуссии о необходимости реформировать ЕС, добиваясь его углубления и расширения. В свое время Киссинджер не знал телефонного номера Европы, но, видимо, и преемник Клинтона не будет очень уж горевать по поводу своего незнания.

Однако теперь обнажилась вся серьезность ситуации. Война в Югославии, как и любая другая война, выявила реальное соотношение сил. Все увидели, что это не какое-то оскорбление, а веление реальности, когда, руководствуясь интересами безопасности, Америка стала рассматривать Европу как протекторат. Доминирование США в управлении всеми операциями и ведении войны против Белграда, начиная от выбора целей и использования новейшей техники и заканчивая пропагандистским обеспечением, едва ли можно закамуфлировать тем, что в качестве инструмента была использована НАТО, которой позволили оглашать ежедневные результаты. И вот вскоре, через три года, наш европейский корпус, насчитывающий 60 тыс. военнослужащих, должен будет иметь возможность в течение 60 дней переместиться в какой-либо кризисный район континента и выполнять там свои задачи на протяжении минимум одного года.

То, что сегодня справедливо кажется колоссальной задачей, показывает, сколь велика дистанция до Америки. Если эта воинская часть будет укомплектована через три года, то и тогда она будет в состоянии выполнить гораздо меньше задач, чем могла Америка 20 лет назад. Таким образом, и речи не может быть о том, что тем самым “могла бы быть создана равновеликая роль для укрепления европейской безопасности” (министр обороны ФРГ Р. Шарпинг 30.03.2000). Обретение равноправной роли с американским партнером представляется более скромной целью. Для того чтобы достичь заявленной самостоятельной дееспособности, необходимо располагать собственными структурами командования и управления, которые не зависели бы от согласия Америки или, формулируя по-иному, от санкции НАТО. Стремление к самостоятельным действиям в области политики безопасности наталкивается на уже обсуждавшееся нежелание сверхдержавы позволить “майоризировать” себя менее крупными государствами, а в данном случае загнать в ситуацию, когда, при неблагоприятных обстоятельствах ей пришлось бы брать на себя ответственность, не желая того. До сих пор Америка обладает возможностью возражать, которую можно было бы назвать правом вето.

Пробуждение европейского стремления к равноправию в этой области наталкивается в Вашингтоне не столько на двойственные чувства родителей, с облегчением и заботой наблюдающих за своим отпрыском, становящимся совершеннолетним, сколько на вполне понятную и жесткую заинтересованность в том, чтобы не быть в конечном итоге помимо своей воли втянутыми в какую-нибудь авантюру. Если же европейцы действительно хотят стать самостоятельными, то наступление “совершеннолетия” в сфере политики безопасности не предотвратить.

Тот, кто обладает способностью к самостоятельным действиям, тот вправе и отказываться от них. Если европейцы концентрируются на делах Европы, а Америка - на своей глобальной ответственности, то Европа, опосредованно через НАТО, сможет менее свободно предоставлять имеющиеся ресурсы для проведения глобальных интервенционистских операций. Тогда Америка была бы менее стеснена, поскольку в меньшей степени задействовала бы свои силы в Европе. Здесь имеется еще не вполне ясная картина противоречивых и взаимодополняющих интересов по обе стороны Атлантики. Может быть, попытка анализа будет способствовать большей ясности. Если Европа желает стать субъектом в сфере политики безопасности, то следует определить границы ее роли, ее возможности и намерения.

Европа может стать суверенно действующей только в сфере конвенциональных вооружений. В отношении ядерного оружия она останется протекторатом. Ее атомная безопасность и в перспективе будет зависеть от соглашений между ядерными державами. Стремление к превращению Европы в ядерную державу было бы бессмысленной тратой энергии. Потенциал устрашения, которым уже располагают Франция и Великобритания, вполне достаточен, тем более, что есть такой союзник, как США. Интерес Европы состоит в том, чтобы политически постоянно снижать вес ядерного фактора и, если не стремиться к его устранению, что находится за пределами ее возможностей, то по крайней мере добиваться его ненужности в долгосрочной перспективе.

Европа не стремится к самостоятельной глобальной дееспособности. Она может предпринимать военные действия за пределами своих определенных интересов, если в каждом отдельном случае это происходит по требованию ООН и при необходимости встроено в рамки НАТО или если это опирается на просьбу ОБСЕ и тогда в случае необходимости проводится и без участия НАТО.

Европейский союз безопасности является фактором порядка для Европы. Его участники не должны быть членами НАТО или ЕС. Он оказывается таким образом столь же открытым для Норвегии и Турции, как и для Швеции, Финляндии и Австрии. При этом я исхожу из того, что изоляция Австрии не зайдет настолько далеко, чтобы отвергать ее заявку на участие в Еврокорпусе или членство в НАТО.

Именно в силу того, что Европейский союз безопасности может быть задействован только как единое целое и не предполагается для использования в национальных целях, а его конвенциональные вооруженные силы не представляют собой угрозы, он может быть открыт для скорейшего членства балтийских государств и Словакии таким образом, чтобы Россия и другие соседние страны не воспринимали это как политический вызов и не возникала напряженность, как из-за вступления в НАТО восточноевропейских государств.

Балканы стали особой европейской территорией, которая в возрастающей степени настолько сильно будет притягивать к себе политические, экономические и военные силы Европы, что у последней не будет ни желания, ни способности ко внешним интервенциям. Ее интерес состоит в том, чтобы добиться установления в регионе стабильности, отвечающей европейским критериям. Это может быть возможно в том случае, если все балканские государства примут на себя обязательство по отказу от применения силы для изменения существующих границ, если будут обеспечены равные права для каждого из меньшинств по обе стороны границ, а Европейский Союз предоставит гарантии этой новой структуре безопасности. Это было бы надежным базисом доверия для частных инвестиций и экономического оздоровления, а также путем для всех государств к вступлению в Европейский союз безопасности.

Разумеется, политические интересы европейских стран не ограничены лишь собственным континентом. Безопасность и стабильность в Европе будет упрочена, если удастся добиться безопасности и стабильности на Ближнем и Среднем Востоке. Эту цель Европа будет поддерживать политически и экономически и стремиться к ее достижению. В военном отношении в соответствии со своими ограниченными возможностями она должна будет согласиться с тем, что Россия, к примеру, сохранит политику свободных действий в отношении бывших республик Советского Союза, а Америка будет придерживаться политики свободных действий в отношении стран Среднего Востока. Это придется делать до тех пор, пока оба эти крупнейших государства не будут вовлечены в признанную систему порядка.

Европейский корпус кризисного реагирования представляет собой, с точки зрения собственной дееспособности, ядро европейской армии, которая не тщится сравняться с Америкой в отношении глобального широкомасштабного интервенционизма, но обладает способностью устрашить своих соседей от нападения с использованием обычных вооружений. Она должна быть оснащена столь современным вооружением, располагать возможностью столь быстрой передислокации и вступления в бой, чтобы не опасаться любого сопоставления со своими соседями, но вместе с тем и не сравниваться с военными возможностями Америки. Это должен быть щит Европы, а не меч Америки. Таким образом армия стала бы инструментом европейской политики.

Политика, а не оружие решает проблему дееспособности Европы. Более масштабной и неотложной, нежели отработка структуры армии, представляется задача установления политической самостоятельности. Даже если бы европейский корпус реагирования был полностью совместим с американской армией, какой был бы в этом смысл, до тех пор пока не увязана воедино политическая воля Европы и ее способность принимать решения?

Сегодня складывается такое впечатление, что больше энергии затрачивается на безопасность и меньше - на внешнюю политику, хотя в аббревиатуре GASP (Совместная внешняя политика и политика безопасности) буква А (- внешняя политика) по праву предшествует букве S (- политика безопасности). Х.Солана чаще выступает в качестве генерального секретаря ЗЕС, нежели в роли внешнеполитического координатора. Все еще нет даже подходов к выработке совместной политики ЕС в отношении Косово. Между тем это могло бы стать показательным случаем принятия на себя лидирующей роли, приемлемой как для Америки, так и для России и других участников без ущерба для их престижа.

Один из жизненно важных интересов Европы состоит в создании общеевропейского порядка, при котором были бы невозможны войны между государствами. Это понимается как стремление не допустить возникновения на востоке державы, от которой исходила бы угроза. А добиться этого можно только вместе с Россией, как политическим партнером, но не без нее и не против нее. При этом опираться следует не только на выработанные принципы и инструменты Совместного Акта Россия - НАТО и договоренности в рамках адаптированного Договора об обычных вооружениях в Европе, принятого в декабре минувшего года в Стамбуле, но и на идею отказа от применения силы, ставшую позитивной традицией европейской политики.

В период раскола страны отказ от применения силы был германской идеей, которую поддержала Америка, потому что для нее эта идея была безвредной, по крайней мере пока не обременяла ее сильную руку. Когда же я недавно задал одному из членов штаба планирования Госдепартамента США вопрос о том, присоединилась бы Америка сегодня к Договору об отказе от применения силы, то получил недоуменно-радостный ответ: “Разумеется, нет! Нам это кажется бессмысленным”.

Отказ от применения силы был договорным претворением в жизнь положения, согласно которому сила слабейшего состоит в праве, обязательном и для сильнейшего. Оптимальным выходом для Европы было бы превращение своей слабости в силу, создавая посредством заключения договоров, подконтрольных условий, сотрудничества, превентивной дипломатии ситуацию стабильности, в условиях которой минимизируется значение военного фактора, все более эволюционирующего от способности к устрашению в направлении способности обеспечить гарантии для политики.

Если принцип отказа от применения силы обретет, как это предусмотрено в Парижской хартии, характер основного закона для всей Европы, то ЕС сможет сконцентрировать внимание на своем углублении и расширении и позаботиться о своей сильной стороне, т.е. об экономической мощи в глобальном масштабе. То же самое относится и к России, к средствам, сэкономленным для ее экономического оздоровления. В конечном счете, сеть, сплетенная Актом Россия - НАТО, ЕС с его политическим союзом безопасности и ОБСЕ с Договором по обычным вооруженным силам в Европе, означает, что практически каждое государство в Европе оказывается в условиях равной безопасности, независимо от того, является ли оно членом НАТО или нет. Потенциально конфликтная тема дальнейшего расширения НАТО может быть преодолена в общеевропейском масштабе. Впрочем, после Хельсинки отказ от применения силы и общая безопасность действовали для всех государств, демократических и менее демократичных, авторитарных и диктаторского толка, с плановой и с рыночной экономикой. Это все еще действует, и не только принимая во внимание события в Сербии, если сохранение мира и стабильности должно стать приоритетным.

Общеевропейская стабильность является частью возрастающей европейской независимости. Поэтому Америка может предпочитать настаивать на доминировании НАТО, где она преобладает, и не сердиться, если после исчезновения угрозы нападения на альянс вдруг возрастет потребность европейцев в собственной защите в результате напряженных отношений с Россией и новых опасностей.

Здесь обнаруживаются различные интересы, что является результатом совершенно изменившегося положения. В период конфликта между Востоком и Западом Германия имела для Америки первостепенное значение. Сегодня Турция в геостратегическом плане более важна для Америки, чем Германия. Еще несколько лет назад министр обороны ФРГ Ф. Рюе отвергал возможность использования бундесвера на территории тех стран, где побывали солдаты вермахта. Сегодня же немецкий генерал, командовавший силами КФОР, пользуется в Косово признанием. В то время президент Дж. Буш предлагал Бонну “партнерство в лидерстве”. Сегодня никто не думает о том, чтобы адресовать повторное такое предложение Берлину. А Европы в политическом смысле слова, которой можно было бы переадресовать подобное предложение, просто не существует.

Даже в эпоху раскола страны немцам удавалось в периоды охлаждения отношений и нарастания напряженности между СССР и США успешно оберегать разрядку. Сегодня ЕС был бы, несомненно, способен предотвратить конфронтационное развитие отношений с Россией.

Америка оказалась единственной сверхдержавой, и Г. Киссинджер заявил по этому поводу, что “мы являемся самой страной превосходящей всех и вся, которая когда-либо существовала: в военном, экономическом и культурном отношении”. Это действительно так, даже в такой последовательности. Высокомерие и заносчивость, проистекающие из этого, не могут удержать Европу от того, чтобы утверждать сильные стороны своей экономики, общества и культуры. Было бы глупо пытаться сравниться с Америкой именно в военной сфере. Европа не испытывает военной угрозы со стороны Америки. С какой же целью она должна просто добавить к превосходящей мощи США свой растущий потенциал? В ходе упоминавшегося военно-политического форума американцы дали европейцам совет, согласно которому по обе стороны Атлантики в военной сфере необходимо одновременно достичь равного уровня, дабы совместно выносить бремя будущих войн. Между тем интерес Европы, если она не хочет стать игрушечным мячиком, состоит в наращивании своего политического веса, чтобы “бандитские государства” не вели себя бандитским образом и по политическим соображениям было бы не нужно приобретать оружие массового уничтожения. В то время как Америка возводит военную кулису, Европа должна возводить политическую кулису, для того чтобы военную не пришлось бы использовать. Степень самоопределения Европы уменьшается, если возрастает напряженность, еще сильнее снижается в случае конфронтации и практически исчезает при открытом использовании силы. Война - это враг Европы.

Различия в интересах зачастую приводят к напряженности. Тот, кто робеет перед ней, хотя и может по-прежнему рассуждать о самоопределении и глобальной роли, никогда их не обретет.

Антиамериканизм глуп. Более того, тот, кто в Берлине и вообще в центре Европы рассуждает о силовом поле между Америкой и Россией, не должен забывать, чем мы обязаны Америке. Но подобно тому, как совершеннолетний, проходя процесс эмансипации, не становится врагом своих родителей, так и Европа должна нести ответственность за себя не в пику Америке, а именно самостоятельно.

Для этого Франция стала важнейшим партнером Германии. Точнее, возможность самоопределения Европы зависит от того, смогут ли обе эти страны взаимоувязать, а затем объединить свои интересы в деле обретения внешнеполитической дееспособности. Ни одна из норм ЕС этого не запрещает. Образно говоря, если водители двух машин, которые движутся по различным дорогам, но в одном направлении, договорятся о тандеме, то можно предположить и появление затем целой колонны машин. Но вряд ли к тандему Германия - Франция присоединится Великобритания, поскольку трудно рассчитывать на то, что она ощутит себя ближе к Европе, чем к Америке.

Без германо-французского тандема нельзя будет обойтись даже тогда, когда через 3-5 лет ЕС будет углублен и расширен, потому что и в этом случае не будет автоматически задано направление и определено содержание политической дееспособности. Без Парижа и Берлина дело не пойдет. И чем быстрее это удастся сделать, тем лучше для Европы, для процесса углубления и расширения структуры ЕС и для дискуссии о различных скоростях и степени сближения. Все будет происходить легче, если обе страны будут знать, куда они вместе хотят попасть, чего они желают достичь для дееспособной Европы в многополярном мире, и сумеют подчинить свои прежние приоритеты достижению этой цели.

Тем самым станет определенным и место германской внешней политики и политики безопасности. Нет ни одного жизненно важного европейского интереса, который бы находился в противоречии с устремлениями Германии. Это означает, что германские интересы могут быть определены через европейские. В обозримом будущем германская политика станет надежно прогнозируемой.

Что касается веса объединенной Германии, то обеспокоенность по этому поводу более не ощущается ни в отношении экономического доминирования, после того как немецкая марка слилась с евро, ни с точки зрения военной угрозы, после того как бундесвер стал частью НАТО. Вопрос последних 100 лет, как укротить невероятную силу Германии, более не существует.

Странное и устаревшее впечатление производит то, что Киссинджер (в 1994 г.) видел американскую задачу в том, чтобы поддерживать Францию и Великобританию и соорудить противовес Германии с целью ограничить и сбалансировать ее мощь. Лишь окидывая взором последнее столетие, можно увидеть опасность того, что германо-российская ориентация друг на друга раздувает страх перед кондоминиумом или что спор между ними втягивает Европу в эскалирующие кризисы. Это дела давно минувших дней. Настоящее и будущее решат вопрос о том, сумеет ли Европа обрести дееспособность в силовом поле между Америкой и Россией.

Европа “переварила” германское единство. Не в последнюю очередь это подтверждает тот примечательный факт, что реформа бундесвера не является темой, которая вызывала бы обеспокоенность у кого-либо из соседей. Вопрос о том, как мы определяем нашу потребность касательно численного состава вооруженных сил, их возможностей и задач, представляется здесь не главным. За границей никто не стал бы нервничать, если бы в Берлине пришли, например, к такому выводу: мы не так малы, и нам не настолько угрожают, и мы не столь суверенны, как Швеция, которая сокращает наполовину свои вооруженные силы, а сухопутную армию на две трети, с тем чтобы в полном объеме сохранять ВВС и планировать необходимую модернизацию на предстоящие 10 лет. Это решение находится в соответствии с анализом ситуации, который был сделан государством - членом ЕС, не являющимся членом НАТО и не наносящим данной реформой ущерба своей безопасности. Вопрос о том, реформирует ли Берлин бундесвер, ориентируясь на перспективы НАТО или на задачи европейского союза безопасности, в контакте с Вашингтоном или с Парижем, будет представлять гораздо больший интерес с политической, нежели военной точки зрения.

Возросшая ответственность Германии определяется ее политическим влиянием в Европе. Оно достаточно сильно для того, чтобы предотвратить принятие нежелательных для нее решений, и в то же время слишком слабо для того, чтобы навязывать свою волю, не имея для этого достаточной поддержки. Оба этих пункта проиллюстрировала война против Югославии.

С одной стороны, решение ФРГ не посылать сухопутные войска, принятое без боязни оказаться в одиночестве и без броских заявлений, практически было аналогично вето.

С другой стороны, одно лишь германское правительство нашло мужество и, невзирая на принятую союзническую стратегию, нацеленную на капитуляцию Белграда, предложило “План из пяти пунктов”, который позволил снова подключить к политическому урегулированию Россию, был одобрен Китаем, получил мандат ООН и, в конечном счете, привел к окончанию войны на договорных условиях. Америка, по каким бы то ни было соображениям, не стала препятствовать реализации европейского метода дипломатии и отказа от использования силы.

Европейский вариант может быть продолжен, будь то под немецким, французским, польским, британским или чешским руководством. Однако в любом случае Германия является достаточно свободной и необремененной для того, чтобы следовать европейским интересам. Обладает ли она для этого достаточным мужеством, уверенностью и умением, покажет время.

Размещено на Allbest.ur