Размещено на http://www.allbest.ru/

Станут ли международные отношения действительно международными? (К вопросу о роли этнического фактора в становлении нового миропорядка)

Экономика. Политика Право

Would the international relations be come really international or not? (To a question on a role of the ethnicity in formation of a new world order)

А.М. Кузнецов

A.M. Kuznetsov

Азиатско-Тихоокеанский регион 2011

После крушения биполярной системы международных отношений ХХ век, казалось, на некоторое время принес надежду на наступление подлинной эры сотрудничества, гармонии и процветания. Однако пришедшее ему на смену столетие сразу же показало, что ожидание конца истории, торжества демократии и либерализма оказалось пролонгированным на неопределенное время. Появление новых вызовов вообще заставило признать, что на месте ушедшей в прошлое конфронтации коммунизма и капитализма появились другие разломы: по линии Север-Юг, между разными цивилизациями или еще по каким-то координатам. К тому же оказалось, что распад СССР и Союзной Югославии (СФРЮ) привел к образованию дополнительных источников напряженности, на которые в порыве антиимперского энтузиазма и в силу сомнений по поводу признания государства в качестве незвивсимого актора международных отношений вначале не обратили должного внимания. Между тем значение самопровозглашения независимости Косово, а затем и разрешения конфликтов в отношении Южной Осетии и Абхазии для становления новой системы миропорядка, хотя и стали предметом заинтересованного обсуждения, но, как представляется, еще не получили должной оценки. Ведь в отличие от «застарелых» палестинской, курдской, североирландской, баскской или той же квебекской проблем, здесь как-то уж очень быстро сепаратистские движения перешли в стадию сецессии. Поэтому события в Косовском крае и в Закавказье можно рассматривать как кульминационный момент проявления движений и конфликтов, которые в свое время вынудили политиков и специалистов перейти от обсуждения «доброго старого» национализма к поиску средств для противодействия новому, вызывающему еще большее беспокойство явлению, получившему определение как этнонационализм [16].

В течение предшествующего периода, когда международные отношения выстраивались вокруг таких реалий, как борьба за мировую гегемонию и поддержание определенного баланса сил, всякие другие обстоятельства, вроде требований тех же «малых наций» принимались во внимание ровно настолько, насколько они могла быть вписаны в общий контур «большой политики». Более того, даже ярые идеологические противники, например, либералы и марксисты могли быть единодушны в том, что, разные там культурные и «национальные» (этнические) различия носят временный характер и должны скоро исчезнуть. В подобных условиях и при таких представлениях основная ставка делалась на государства и их блоки и метафора «бильярдного шара» А. Уолферса для основного вида субъектов на мировой арене была вполне эвристичной. Ситуация стала меняться после увеличения в результате процесса деколонизации и новой волны демократического транзита общего числа государств. Последовавшее вскоре развитие процессов глобализации определило существенные перемены в отношении к нации-государству как наиболее предпочтительной форме общественно-политического устройства и ее роли на международной арене. Один из трендов происходящих изменений зафиксировал, например, С. Хантингтон, обратив внимание на усиливающуюся прозрачность государственных границ и роль цивилизационного единства в образовании коалиций государств. По его мнению: «Все эти изменения привели к тому, что многие стали свидетелями постепенного отмирания твердого государства-«бильярдного шара», общепризнанного как норма со времен Вестфальского мира 1648 г… и возникновение сложного, разнообразного и многоуровневого международного порядка, который сильно напоминает средневековый» [6, с. 37].

Замечание Хантингтона о наступлении более сложного миропорядка тем более примечательно, что рассматриваемые процессы имеют и другие тренды. Практически на целое столетие, частично охватывавшее Х1Х и ХХ вв., внутреннее положение ведущих государств во многом определялось классовыми боями пролетариата и его союзников. Так что на самом деле «бильярдные шары» уже изначально не были столь монолитны изнутри. Однако и состоявшееся интегрирование рабочих и наемных работников в социально-политические системы развитых стран не принесло социального мира. Вступление в эпоху постмодерна и принятие разных вариантов «политики признания» привело к тому, что наряду с движениями «новых социальных групп», «зеленых» и т.д. все чаще стали заявлять о себе национальные меньшинства, этнические группы и объединения мигрантов, заставившие заговорить о «бунтующей этничности». Распад СССР, СФРЮ и ЧССР; рост числа кровавых межэтнических конфликтов в мире; референдум о независимости Квебека 1995 г.; возрастание сепаратистские настроений в разных странах Европы и другие драматические события уже наглядно показали, что политика «этнокультурного нейтралитета» государства начала сдавать сбои. Конечно, в некоторой степени, указанные конфликты и трагедии отражают и возрастание значения определенных групп элиты. Мы еще помним результаты референдума по вопросу о сохранении СССР. Точно также, по некоторым данным, в 1990 г. только 8% словаков желали независимости [21]. Однако прямая поддержка или отказ от противодействия усилиям лидеров «националистического» толка со стороны широких масс все же, на мой взгляд, можно рассматривать как свидетельство наличия более глубоких причин, ответственных за все произошедшее. В любом случае становилось все более очевидным, что дальнейшее игнорирование роли этнического фактора в современном мире уже просто недопустимо, так оно может привести к новым, более глубоким потрясениям, как в отдельных странах, так и во всей системе их взаимоотношений.

Когда же специалисты по проблемам международной безопасности более внимательно рассмотрели существующую этнополитическую ситуацию, то полученные выводы заставили серьезно задуматься не только узких профессионалов. Оказалось, что из примерно 200 существующих государств, лишь около 20 - характеризуются высокой однородностью в этническом отношении состава населения: Армения, Азербайджан, Барбадос, Бахрейн, Ботсвана, Дания, Катар, Коста-Рика, Северная и Южная Кореи, Лесото, Польша, Тунис, Уругвай, Швеция, Япония и др. [8]. Подавляющее же большинство из них, в том числе: Россия, Индия, Индонезия, Испания, Китай, США, Украина и т.д. - остаются полиэтническими. Значение указанного обстоятельства станет более понятным, если учесть, что в настоящее время в мире насчитывается до 7 тыс. и более различных этнических и близких к ним общностей [14]. Учитывая, что часть этнических общностей, например, курды, разделены между разными государствами и, как полагает Ю. Галтунг примерно 2 тыс. из этих общностей уже способны выдвинуть требования политического порядка, то в 1980 случаях мы имеем причину для военных столкновений, что грозит самоубийственным вариантом разрешения ситуации при современном количестве и качестве вооружений [19, р. 273]. В пользу, вывода о возрастании роли этнических общностей в современном мире может свидетельствовать, например, и такой факт, как создание в 1991 г. Организации непредставленных народов и наций (ОННН), штаб-квартира которой находится в Гааге. В эту организацию входят или входили народы, не имеющие собственной государственности. Поэтому вопрос: кто из них будет следующим кандидатом на получение независимости, является уже далеко не праздным. В приведенном контексте мнение директора Института Центральной Азии Академии общественных наук Синьцзян-Уйгурского автономного округа Китайской Народной Республики Пань Чжипина: «самоопределение может стать «проклятием ХХІ века» - воспринимается уже как вполне реальное предупреждение о приближении миропорядка, действительно напоминающего средневековый [цит. по 2, с. 155]. Так что проницательный У. Коннор имел все основания утверждать: «Дисциплина, называемая Международные отношения, [на самом деле] должна быть названа Межгосударственные отношения» [15].

Состоявшееся, но не всегда эксплицированное признание значимости феномена этнического многообразия получило и другие формы воплощения. Например, в предложениях пересмотреть существующие в сфере международных отношений нормы и правила на том основании, что они в целом были сформированы в Европе и отражают только соответствующие реалии [12]. Еще одним сигналом здесь можно считать результаты дискуссии о проблемах демократии в странах Карибского бассейна. Она завершилась констатацией сугубо европоцентристского характера существующих теорий данного политического явления, а потому они должны быть скорректированы применительно к обстоятельствам других стран и регионов [23]. Стоит ли теперь удивляться, что следующими под критическим прицелом оказались и существующие теории международных отношений (ТМО): «Можно утверждать, что большинство западных ТМО являются принципиально этноцентричными…, несмотря на то, что подобный этноцентризм в основном остается непризнанным или упрятанным под рассуждениями об универсализме» [9, р. 223].

Вместе с тем, было бы несправедливо утверждать, что наука о международных отношениях так и осталась безучастной к новым вызовам, процессам и происходящим переменам. Как и другие отрасли знания, она отреагировала на оказавшиеся в ее поле аспекты межэтнических конфликтов. Все большее внимание уделяется вопросам межгосударственной миграции. Пришлось ей обратить внимание и на мигрантские диаспоры. Что же оставалось делать, если сегодня, как отметил канадский исследователь: «Диаспора становится образом жизни и политическая идентичность детерриторизируется. Символический центр воображаемой общности, который формируют чью-либо базовую идентификацию, теперь может быть расположен почти где угодно» [13, с. 41]. Отсюда возникает и лоббирование диаспорой внешней политики государств в интересах страны своего происхождения. Нельзя сказать, что и собственно проблема роли этнических общностей в международных отношениях осталась совершенно неразработанной [24]. Весь вопрос заключается в том, что исследования подобного рода проводятся либо спорадически, либо в отрыве друг от друга, но в любом случае они следуют за уже произошедшими событиями. Именно принципиальная «заэмпирированность» существующих разработок в сфере изучения роли «этнического фактора» в современных международных отношениях представляется главной причиной их неудовлетворительного состояния. Очевидно, не спасают положения и некоторые «свежие» начинания в области теории интересующей нас сферы. Она вынуждена все больше отходить от прежних своих представлений о значении «жесткой силы на «международной» арене в сторону признания ее «мягких» вариантов. При этом значительная роль в данном процессе отводится тому же культурному влиянию [25]. Но при этом, как видно из выше приведенной цитаты А. Кеарнса, может быть, слишком увлекается популярным концептом идентичности, в том числе в его коллективном смысле (О. Вэвер, А. Вендт и др.). Значение фактора идентичности обосновывается, в частности, необходимостью введения в теорию международных отношений категории Другого [3]. Возможно, опыт раскаявшегося Л. Визелтера отчасти объясняет такую приверженность: «Идентичность как грех, которому сколько бы мы не противились, избежать его мы не в силах» [28, с. 17]. Тем не менее, одной «мягкой силой», Другим или идентичностью невозможно обойтись, когда речь идет об этнонационализме, этнических конфликтах; этнических сецессионизме и ирредентизме или проблемах влияния мигрантов на принятие внешнеполитических решений. Обосновать взаимосвязь указанных проявлений и представить их в своем сущностном виде может только серьезная теория этнического.

Может показаться, что, если полагаться на буквальную трактовку исходного слова этнос именно как народа, то никакой проблемы на самом деле не существует. Этнос, этнический, этничность - это все то, что имеет отношение к определенному народу (народам). Беда только в том, что определить: кто может считаться народом, а кто нет, на практике оказывается слишком сложной задачей. Не случайно, еще в 50-е гг. прошлого века А. Дженнингс пришел к неутешительному выводу: «Народ ничего не может решить до тех пор, пока кто-нибудь не решит за него, кто может быть народом» [20, р. 56]. Нетрудно заметить, что сложившаяся традиция обычно стихийно смешивает понятие народ с населением государства безотносительно к его составу («гражданская общность»). Кроме того, термин народ может иметь и еще одно значение: та часть населения страны, которая не попадает в категорию элиты. Вот почему уже на рубеже Х1Х-ХХ вв. в нашей стране для исследовательских целей вместо этого слова обыденного языка было предложено использовать греческое заимствование - этнос. В зарубежной науке, прежде всего англофонской, слишком долго озабоченной проблемами расы, противоречия подобного рода попытались снять при помощи термина этничность (ethnicity) только после 40-х гг. прошлого века.

С момента постановки рассматриваемой проблемы возникло убеждение, что по определению созданием теории этноса/этничности должны заниматься профессионалы-этнологи, как их принято называть в нашей стране, или социально-культурные антропологии по зарубежной номенклатуре специальностей. Однако наиболее известные варианты теории этноса Ю.В. Бромлея и Л.Н. Гумилева были «успешно» раскритикованы. Зарубежные концепции этничности также не смогли не только решить саму проблему, но и прийти к какой-нибудь согласованности своих позиций. Волну разочарований и пессимизма в этнологическом/антропологическом сообществах отразила, например, М. Ривз: «Как демонстрируют ученые в течение уже свыше десяти лет, «этничность» в качестве аналитического инструмента уже изрядно выработала свой ресурс - она больше скрывает, нежели обнаруживает» [4, с. 27]. Некоторые авторы, лишь при упоминании этого термина, вообще скатываются на площадные эпитеты [17].

Активно, хотя также с переменным успехом, вынуждена была заняться этническими проблемами и политическая наука. Однако для большинства представителей данной области знаний более значимой остается идея нации. К сожалению, несмотря на свою популярность, в силу недостаточной определенности этот концепт привносит дополнительный вклад в неблагоприятное положение дел, сложившееся с учетом особенностей реального состава населения страны, так как он очень часто используется для обозначения и собственно этнических общностей. В результате мы получили примечательные конструкции вроде многонационального народа или нации, состоящей из других наций, которые, надо признать, имеют свой положительный потенциал. Однако дискуссии по поводу «русскости» - «российскости», или же почему монголы в Китае могут считаться китайцами, а в Монголии они остаются монголами, показывают, что такие построения провоцируют и слишком серьезные для судеб целых стран вопросы. Не справляется с ворохом накопившихся теоретических проблем и недавно оформившаяся дисциплина - этнополитология. Слишком прочно уж она оказалась «завязанной» на изучении этнических конфликтов. Не случайно известный геополитик и политический философ Р. Коллинз пришел к выводу: «Аналитическое осмысление этничности составляет одно из слабых мест социальных наук… в [проводившихся] исследованиях самоочевидным казался вопрос о том, почему же существуют этнические группы» [1, с. 19]. Так что нельзя возлагать всю вину за сложившуюся ситуацию с недооценкой значения этнических общностей в современных международных отношениях только на специалистов из данной области знаний. Отсутствие в основных работах по ТМО этнических образований как нового актора международных отношений вполне соответствует расхожим представлениям о незначимости, вторичности и сконструированном характере объединений подобного рода. Поэтому К Уолц еще мог позволить обсуждать в свое время наличие только трех уровней международных отношений: индивидуального, государственного и международного [27]. К сожалению, в современных теориях, еще только дебатирующих вопрос о признании государства в качестве независимого актора международных отношений, этнические общности пока еще не смогли найти для себя места [11].

В целом сегодня можно констатировать, что идея этноса/этничности (этнического) прошла определенную эволюцию: от ожидания полного исчезновения стоящего за ней явления, к приписыванию ему сугубо конфликтного значения, затем через кратковременное признание к констатации полной неопределенности ее содержания. Непосредственной причиной неудачи в теоретическом осмыслении данного явления можно считать попытки решить данную задачу в рамках отдельных отраслей знания: этнологии/антропологии, политической науке, социологии и др. За время исследований этнических проблем в каждой дисциплине сформировался свой дискурс их описания и интерпретации. Такие «профессиональные» дискурсы имеют свой определенный эвристический потенциал, но он явно недостаточен для целостного представления самого этнического феномена. Показательно, что до последнего момента так и не удалось выработать даже критерии определения этнических общностей. Под этим термином могут скрываться целые нации, мигрантские диаспоры, объединения коренного населения, инвалиды, сексуальные меньшинства и даже… коммунисты. Основанием для признания всех объединений подобного рода в качестве этнических («этнокультурных») групп обычно является наличие у них особой «культурной илентичности». Успешное решение поставленной задачи предполагает использование принципиально иной методологии, имеющей не конкретно дисциплинарный и даже не междисциплинарный, а наддисциплинарный характер. Как недавно показал Н. Фергюсон применительно к проблеме империи, она может быть адекватно осмыслена лишь с учетом ее принципиальной сложности [18]. Вполне очевидно, что к подобному классу явлений с полным правом может быть отнесена и проблема этноса/этничности. Хотя бы потому, что возникновение этого явления как определенных социокультурных общностей, может быть отодвинуто на несколько тысячелетий в прошлое, но его современное бытование невозможно понять вне определенного политического и международного контекста. Поскольку именно с этническими общностями может быть связана основная перспектива появления новых акторов международных отношений, то будет целесообразно рассмотреть этот вопрос более обстоятельно.

Указанным методологическим требованиям в наибольшей степени отвечает теория этноса российского исследователя С.М. Широкогорова (1887-1939), разработанная в основном в 1920-1930 - е гг. во Владивостоке, Шанхае и Пекине. Получив образование в Париже и в Петербурге, как филолог, физический антрополог, биолог, он параллельно прошел подготовку в Высшей школе политической экономии и Археологическом институте, а затем посвятил себя исследованию тунгусо-маньчжурских общностей Восточной Сибири и Дальнего Востока. Кроме того, российский ученый проработал с 1922 по 1939 гг. в Китае и имел возможность посетить Корею и Японию. Однако не только возможность подойти к изучению интересующих его общностей действительно полидисциплинарным образом, подкрепленным опытом пребывания в разнородной этнической среде, определяет высокую эвристичность его идей для современной науки. Широкогоров оказался блестящим теоретиком, который сумел предвосхитить в своих исследованиях и базовые принципы системной методологии. Этот российский исследователь, в отличие от большинства современных авторов, рассматривающих отдельные стороны этнической реальности, сначала показал этнос (этническую общность) как целостное (системное) образование, характерные признаки которого складываются в результате взаимодействия с окружающей средой, в качестве которой сначала выступают природное окружение и культура данного этноса. Еще в первом варианте своей теории, он также отметил важную роль фактора межэтнического взаимодействия: «…эти отношения могут принять самые различные формы, - форму сотрудничества, форму взаимных выгод, форму паразитизма и форму поглощения или слияния, - если не происходит полного уничтожения или вытеснения одного этноса другим…» [7, с. 99]. В силу различия условий сред, в которых проходит формирование и жизнь этнических общностей, складывается конкретное многообразие последних. Сама этническая общность, по мнению автора, образуется различными компонентами, в том числе социальным, культурным, экономическим, нормативно-управленческим и т.д., которые в силу своей взаимосвязанности должны быть уравновешены относительно друг друга для сохранения этого объединения. Автор теории также высказывал глубокое убеждение в том, что этнос не является состоянием только, так называемых, «примитивных» сообществ, но он сохраняет свое влияние и в «цивилизованных» странах. В этом смысле, появившись на определенном историческом этапе, данная форма социально-культурной организации становится практически универсальным, явлением, изучением которого и должна заниматься комплексная дисциплина - этнология [7].

Следует учитывать, что во втором варианте своей теории С.М. Широкогоров уже отходит от первичной трактовки этноса как определенной общности людей и предлагает теперь рассматривать его только как процесс существования этнических общностей. Основанием для столь радикального пересмотра прежней позиции явилось стремление исследователя учесть изменчивость самих этнических общностей и их составных компонентов, а также динамизм среды, в которой они существуют. Еще одним важным дополнением в его теории стала идея психоментального комплекса, являющегося, по мнению Широкогорова, важнейшим условием адаптации, сохранения и развития этнической общности. Будучи тесно связанным с языком определенной этнической общности, психоментальный комплекс включает в себя, в первую очередь, сумму знаний и представлений данной общности о себе и окружающем ее мире, а также аккумулирует опыт, обретенный ею на своем историческом пути. Поэтому столь усложненное название рассматриваемого явления должно было отразить наличие в нем как сознательных, так и бессознательных механизмов его функционирования [26].

Основное отличие концепции этноса С.М. Широкогорова от варианта Ю.В. Бромлея заключается в учете комплекса факторов, влияющих на формирование, функционирование и развития этнической общности, а не сведение его сложной природы к одному пресловутому «социально-экономическому базису». По этой же причине данная теория имеет более глубокий характер и в сравнении ее с концепцией Л.Н. Гумилева, выстроенной на идее примата для этноса особенностей ландшафта, в которых происходит его формирование, и воздействия на его активность потоков космических частиц. Существующий потенциал наработок в области исследования проблем этничности, в том числе вопросов идентичности, изменчивого (конструируемого) характера этнических общностей, фактически, тоже был предвосхищен во втором варианте концепции российского теоретика. Если к сказанному еще добавить постановку и предложенный вариант решения проблемы взаимодействия носителей различных психоментальных комплексов («пониманиясителей различных психоментальных комплексов ()оженный вариант решения проблемы изучения сознательных, так и бессознательных м»), то тогда и построения по ориентализму Э. Саида или «Другого» И. Нойманна и других авторов тоже в значительной степени теряют свою оригинальность.

Таким образом, в свете теории С.М. Широкогорова этническая общность («народ») является устойчивым, но динамическим объединением людей, связанных с определенной территорией. Она должна иметь уровень социально-культурной организации, обеспечивающий существование и воспроизводство самой общности и составляющих ее индивидов, а также их сохранение в условиях изменений окружающей среды, в том числе влияния других этнических общностей, и составных компонентов, образующих данную общность. Решение этих задач во многом обеспечивается благодаря сложившимся механизмам психоментального комплекса. В силу различий возможных векторов развития этноса (центробежный и центростремительный характер этого процесса), одни этнические общности могут сохраняться на протяжении длительного исторического периода, другие - исчезают на разных этапах истории, третьи - вновь формируются. Возникновение феноменов этноса и этнической общности относится еще к догосударственной стадии развития, но они сохраняются и с началом политогенеза, и уже в современных государствах. В условиях, когда формируются политическая организация, экономика, мировые религии, массовая культура, социально-классовая форма общественной организации и т.д., этнические общности и объединяющий их этнос оказались отодвинутыми на второй план под давлением более «значимых факторов». Однако, уступив свое первенство этим новым реалиям, интересующие нас феномены не перестали функционировать, и этнос может заявить о себе неучтенными последствиями принимаемых политических, экономических, социальных и других решений, с которыми он оказался теперь тесно связанным, в том числе и такими, как трудности, возникшие после объединения Германии.

За время своего существования этнос привел к формированию множества этнических общностей. Некоторые из них стали самостоятельными центрами политогенеза («государствообразующие этнические общности»), но большинство - оказались просто включенными в уже сложившиеся государственные образования, границы которых формировались под действием различных обстоятельств, но, как правило, без учета территориального распространения собственно этнических общностей. В результате сложилась ситуация полиэтничности, которая во многом определяет облик современных государств. Однако появление суверенных («вестфальских») государств создало в ряде случаев условия в лице тех же рыночных отношений и гомогенизации культуры к консолидации отдельных этнических общностей. Указанный процесс был осмыслен как появление нации-государства. В целом же идея нации стала тем «брендом», которым государство стремилось укрепить свое внутреннее единство в условиях неоднородного по социальному и этническому признакам состава населения. Для того, чтобы стать новым политическим (и международным) субъектом, этническая общность должна в дополнение к имеющимся у нее социально-культурным измерениям создать еще и собственно политическое. Приобретение нового качества предполагает, в частности, формирование собственной элиты и новых институтов, способных выполнять политические функции. Впрочем, политические системы стран, в которых оказываются подобные общности, в значительной степени помогают им решать задачи подобного рода. Понятно, что если существующие государства не смогут урегулировать свои взаимоотношения с находящимися в них уже политизированными этническими общностями, то те вполне могут поставить перед собой цель достижения независимости путем сецессии. Не менее очевидно, что спонтанное возникновение на волне этнонационализма новых государств, пускай даже непризнанных, может существенно дестабилизировать и так еще не вполне оформившуюся после последних потрясений систему международных отношений. Поэтому для многих полиэтнических стран особую актуальность приобретает вывод дальновидного канадского исследователя У. Кимлики: «Наша цель должна заключаться в разрушении связи между нацией и государством, чтобы развенчать саму идею, согласно которой только независимое государство может быть лучшей формой национального самоуправления» [22, р.132]. Основным инструментом достижения намеченной цели этот автор полагает признание особых прав «национальных (читай этнических) меньшинств». (Обращаю внимание на терминологию этого политического философа, предпочитающего термины нация и национальное меньшинство вместо собственно этнических общностей). Так что, теперь «бильярдный шар» начинает разрушаться не только под воздействиями извне, обусловленными глобализацией, но и под влиянием еще внутреннего фактора - этнического. Если этот процесс получит продолжение, то на международной арене будут появляться все новые и новые акторы. Пример Абхазии в данном случае очень показателен. При таком варианте развития событий «международные» отношения будут действительно точнее соответствовать своему названию. Но тогда и перспектива вхождения в новый период «феодальной раздробленности», имеющий и более негативную коннотацию - анархия, о которой уже предупреждали некоторые теоретики (А. Минк, Р. Каплан, Р. Харвей и др.), становится все более реальной

Как известно, в значительной степени в либеральной традиции, а под ее влиянием и в более глобальном контексте, основная ставка в решении актуальных социально-политических и международных проблем сегодня делается на реализацию идеи прав человека. Однако, как показал опыт референдума 1995 г. в Квебеке, даже вполне благополучное положение дел в этой сфере не смогло предотвратить ситуацию, когда страна оказалась на грани распада. Очевидно, что современные вызовы делают необходимым в качестве адекватного ответа на них не только признание прав человека, что, безусловно, явилось в свое время важным достижением мировой цивилизации, но и прав этнических общностей как таковых. Почему необходимо их признать и защищать объяснил, например, американский исследователь Д. Фишман: «… народы, утратившие свой исторический язык и традиционно связанную с ним этнокультуру, испытывают на себе мучительный опыт пребывания «между жизнью и смертью». Они утрачивают сложившиеся представления о нравственности, добродетельной жизни, преемственности поколений, значимости прошлого, настоящего и будущего, заслуженного места в более важном замысле» [5, с. 120]. Несмотря на большие трудности с реализацией прав этнических общностей в либерально-демократической среде, определившей в качестве своего приоритета свободного индивида, следует признать, что альтернативы предложенному решению пока нет. Только таким образом, как свидетельствует, в частности опыт создания «этнических» штатов в Индии, можно разорвать становящуюся все более опасной связь между демонстрируемым стремлением рассматриваемых общностей к самосохранению и мыслью, что только политическая независимость может обеспечить его в полной мере.

Представленные базовые признаки этнической общности позволяют сразу вывести за рамки данного явления различные «новые социальные группы», так как, несмотря на определенную самобытность, они в большей степени остаются сегментами «большого общества» своей страны. Точно также и мигрантские диаспоры еще обладают свойствами соответствующей этничности, но уже оторваны от своей территории («родины») и не имеют того уровня интеграции, которым характеризуется их «материнская» общность. Конечно, поскольку этнос - это процесс, то со временем и при определенных условиях, как различные пока еще «социальные группы», так и этноспецифичные диаспоры могут достигнуть стадии консолидации и спецификации, на которой они станут уже этническими общностями. Но для большинства из них - это был еще вопрос не вполне определенной перспективы. косово осетия субэтнический

Теперь, же показывает казус Косово и Южной Осетии, ситуация в полном смысле слова может кардинально измениться. В то время как в мире с трудом получает признание идея значимости этнических общностей как таковых, эти события перевели всю этническую проблематику в совершенно новую плоскость. Дело в том, что в первом случае декларировалось отстаивание прав албанцев, во втором - осетин. Но, если, как было уже продемонстрировано, этническая общность может быть соотнесена с народом, что дает ей определенный статус, то в данных случаях ситуация оказывается не столь однозначной. Достаточно напомнить, что общности с этнонимом албанцы или, пускай, хотя бы индивиды, «готовые идентифицировать себя подобным образом», помимо самой Албании, находятся не только в Косово, но и в некоторых других государствах Балканского полуострова (например, в Черногории). Точно также осетины в основном распределены между Южной Осетий и Северной Осетией (Аланией). В силу особенностей такого распространения фокус проблем, имеющих отношение к рассматриваемым общностям, теперь сосредоточен на вопросе: стали ли за время проживания на занимаемых сегодня территориях осетины Южной Осетии и албанцы Косово самостоятельными этническими общностями или еще нет? Может быть в силу авторской некомпетентности в этнографии рассматриваемых общностей, но мне представляется, что вопрос пока остается открытым. Если это уже новые по характеру общности, просто сохраняющие традиционный этноним, то ситуация укладывается в общий процесс «этнического возрождения», как это было в случае с Абхазией. Если же это по-прежнему - субобщности или диаспоральные образования, не вполне обособленные от исходных общностей, то мы получаем прецедент, при котором независимость получают уже субэтнические объединения. Каковы же тогда перспективы устойчивости складывающегося миропорядка?

Не составляет большого труда понять, почему казус Косово, Южной Осетии и Абхазии все же состоялся. Ведь Балканы и Кавказ являются особыми регионами, имеющими, как минимум, региональное стратегическое значение. Поэтому здесь очень часто уже пресекались интересы ведущих игроков на международной арене. Это вам не далекий Восточный Тимор, признание независимости которого не получило столь широкого резонанса. Именно приведенное обстоятельство, а не некая природная конфликтность, присущая этническим общностям, стали основной причиной рассматриваемых событий. Однако эти прецеденты помимо всего прочего еще раз показали как этнические и даже субэтнические общности могут сегодня формировать «большую международную политику». Вместе с тем, в условиях «этнического возрождения» и роста этнонационалистических настроений возникает вопрос: удастся ли ведущим мировым державам контролировать соответствующие процессы, для которых рассматриваемые события уже стали вдохновляющим примером. Во всяком случае, вполне очевидно, что эпоха «бильярдных шаров» уже уходит в прошлое, а ей на смену приходит период, для которого более характерна некий «матрешечный» принцип организации. Поскольку в мире есть и другие регионы, имеющие стратегическое значение для мировых лидеров, которые чаще всего оказываются полиэтническими по составу населения, то при наметившихся тенденциях сохраняется вероятность повторения сценария защиты прав неких общностей такого рода. Так что при любом варианте развития событий этнические общности будут сами играть все более важную роль в формирующемся миропорядке или она им будет кем-то отводиться.

Таким образом, проведенный анализ позволяет сделать вывод, что тесно связанный в современных условиях с демократическим транзитом и глобализацией, процесс «этнического возрождения», приводит к возрастанию активности различных этнических общностей в полиэтнических государствах. В результате реализации сценариев Абхазии и Восточного Тимора, часть из таких общностей, у которых не получилось урегулировать все вопросы с признанием своих прав в существующих государствах, также готовы взять курс на достижение независимости. В новых условиях, когда революция прав человека, существующие средства коммуникации и транспорта кардинально изменили положение диаспор мигрантов, повышается также и их роль в международной политике. Наиболее рельефно данная тенденция, по-видимому, отражается в случае Косово и Южной Осетии. Рассматриваемые тенденции могут быть усугублены перспективой многополярного развития складывающегося миропорядка, когда соперничающие между собой ведущие державы, будут использовать в своих интересах этнические общности спорных ареалов, имеющих стратегическое значение. Поэтому «этнический фактор» в своих различных проявлениях должен стать предметом более внимательного отношения со стороны специалистов по международным отношениям, так как его спонтанное или напрвавляемое извне действие грозит резким увеличением числа новых акторов на международной арене. Подобная перспектива несет с собой прямую угрозу стабильности в данной сфере.

Литература

1. Коллинз Р. «Балканизация» или «американизация»: геополитическая теория этнических изменений // Логос -2005, N 1.

2. Москалев А.А. Нации и национализм в Китае. - М.: Памятники исторической мысли, 2005.

3. Нойманн И. Использование «Другого»: Образы Востока в формировании европейских идентичностей. - М.: Новое Издательство, 2004.

4. Ривз М. Размышления о языке, этничности и других категориях анализа в книге «Дети империи» в Постсоветской Центральной Азии // Этнографическое обозрение. 2008. - № 2.

5. Фишман Д. Сегодняшние споры между примордиалистами и конструктивистами: связь языка с этничностью с точки зрения ученых и повседневной жизни // Логос. 2005. № 5..

6. Хантингтон. Столкновение цивилизаций. М.: издательство АСТ, 2003.

7. Широкогоров С.М. Этнос. Исследование основных принципов изменения этнических и этнографических явлений // Избранные работы и материалы. Этнографические исследования. Книга вторая. Владивосток. Издательство ДВГУ. 2002.

8. Янг К. Категории культурного многообразия // Этнос и политика. Хрестоматия. Автор-составитель А.А. Празаускас. - М.: Издательство УРАО, 2000. - С. 184-187.

9. Acharya A., Buzan B. Conclusion // Non-Western International Relations Theory. Perspectives on and beyond Asia / Ed. by A. Archarya, B. Buzan. L., NY.: Routledge, 2010.

10. Acharya A., Buzan B. Why is there no non-Western international relations theory? // Non-Western International Relations Theory. Perspectives on and beyond Asia / Ed. by A. Archarya, B. Buzan. L., NY.: Routledge, 2010а. - P. 1-25.

11. Burchill S., Linklater A., Devetak R., Donnely J., Nardin T., Paterson M., Reus-Smit Ch., True J. Theories of International Relations 4^th edition. - Palgrave MacMillizn, 2009.

12. Cohen R. Anthropology and diplomacy: new wine or new bottles ? // Anthropological Diplomacy: Case Studies in the Application of Anthropology to International Relations. Studies in the Third World societies / Ed. by Sutlive H., Altshuler N., Zamora M. Department of Anthropology. Williamsburg, 1982. - P. 1-13.

13. Cairns A. Empire, Globalization, and the Fall and Rise of Diversity // Citizenship. Diversity & Pluralism. Canadian and Comparative Perspectives / Ed. by A. Cairns, J. Courtney, P. MacKinnon, H. Michelmann, D. Smith. МаcGill-Queen's University press, 1999.

14. Carment D. The ethnic dimension in world politics: theory, policy and early warning // Third World Quarterly. - Vol. 15 - 1994. - P. 551. Kymlicka W. Finding our Way. Rethinking Ethnocultural Relations in Canada. -. Oxford:: Oxford University. Press, 2004.

15. Connor W. A Nation is a Nation, is a State, is an Ethnic Group, is a…// Ethnic and Racial Studies. -1978. - 1/4.

16. Connor W. Ethnonationalism: the Quest for Understanding. - Princeton: Princeton University Press. 1994.

17. Cooper E. The Asshole Quotient: Transcending Ethnicity in Anthropology and Daily Life // Journal of Irreproducible Results. 1995. P. 11-12

18. Ferguson N. Complexity and Collapse. Empires on the Edge of Chaos // Foreign Affairs. March/April 2010.

19. Galtung J. Peace by Peaceful Means. Peace and Conflict, Development and Civilization. L.: SAGE Publications, 1996.

20. Jennings I. The Approach to Self-Government. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1956.

21. Kusin V. Czechs and Slovaks: The Road to the Current Debate // Report on Eastern Europe.- Vol. 1. - October 1990. P. 4-13.

22. Kymlicka W. Politics in Vernacular. Nationalism, Multiculturalism and Citizenship. - Oxford : Oxford University Press, 2001.

23. LiPuma E., Koeble Th. Democracy, Freedom, and the Vise of Encompassment // Identities, 2004, Vol. 11, N 1, p. 99-112.

24. Moynichen D. Pandemonium: Ethnicity in International Politics. NY, 1993. 419 р. The Ethnic Dimension in International Relations / Ed. By B. Schechterman, M. Stann. - Westport, L.: Praeger Publications, 1993.

25. Nye J. Soft Power. The means to success in world politics. - NY.: Public Affairs, 2004.

26. Shirokogoroff S.M. Psychomental Сomplex of the Tungus. London: Kegan Paul, Trench, Trubner & Co. 1935. 469 p.

27. Waltz K. Realism and International Politics. Routledge, 2008.

28. Wieselter L. Kaddish. - New York: Knopf, 1998.

Аннотация

В статье рассматривается различные свидетельства о возрастании активности этнических объединений. При этом констатируется недостаточно внимание специалистов в области теории международных отношений данному обстоятельству. Сделан вывод, что казус Косово и Южной Осетии можно рассматривать и как свидетельство представления независимости субэтническим общностям. В результате создан прецедент, который может существенно дестабилизировать формирующуюся систему международных отношений.

Ключевые слова: миропорядок, система международных отношений, актор, этнонационализм, этнос, этническая общность, этнический конфликт, этнический фактор, диаспора, субэтническая общность, Косово, Южная Осетия, Абхазия.

Annotation

Various evidences of increasing activity of ethnic communities are regarded in this paper. Not enough attention of scholars who are familiar with the field of international relation studies to the given circumstances is ascertained. The conclusion was proposed, that the incident of Kosovo and South Osetia can be considered as evidence of independence representation to subethnic groups. It was concluded that such cases can essentially destabilize the system of international relations.

International relations system, actor, ethnonationalism, ethnos, ethnic community, ethnic conflict, diasporas, subethnic group, Kosovo, South Osetia, Abkhasia.

Размещено на Allbest.ru