Евразийский и панъевропейский дискурсы в мировых интеграционных процессах: поиск баланса интересов

Размещено на http://www.allbest.ru/

Евразийский и панъевропейский дискурсы в мировых интеграционных процессах: поиск баланса интересов

Цыбаков Д.Л.

В системе международных отношений конкуренция между государствами и межгосударственными объединениями и союзами в сфере выбора интеграционных предпочтений представляет собой один из ведущих векторов мировой политики. Проявляясь как в рамках дискуссий и доктринальных положений, так и в форме информационной и дипломатической борьбы, она вовлекает в свою орбиту национальные государства и транснациональные организации. В обозримой перспективе весьма актуальной темой для научных исследований будет оставаться конкуренция интеграционных стратегий Европейского союза и Российской Федерации, продвигающей проект Евразийского экономического союза.

Отметим, что конкуренция интеграционных дискурсов государств и их коалиций остается универсальной тенденций международного политического процесса. Известно, что формирование Европейского союза в 1950-1970 гг. проходило на фоне интенсивного идейного, информационно-идеологического и дипломатического противоборства между различными группировками панъевропейских политических элит и выдвигаемыми ими проектами межгосударственного союзного объединения. В указанный период соперничали между собой дискурсы континентальной и трансатлантической интеграции. «Континентальный» проект предусматривал формат наднационального управления для будущего Европейского экономического сообщества, тогда как «трансатлантический» вариант интеграции сводился к проекту Европейской ассоциации свободной торговли, включавшей к тому времени одиннадцать европейских государств.

Не вызывает сомнения, что опыт наработки конкурентного соперничества и поиска баланса интересов в этой области, обретенный европейским «политическим классом» на этапе институционализации «единой Европы», мог оказаться востребован и в наши дни - в деле стратегического переустройства постсоветского пространства. Соперничество полярных стратегий и дискурсов в отношении дальнейшего развития евроинтеграции актуально и на современном этапе деятельности Европейского союза. конкуренция мировой политика

Тем более что конкурентная борьба интеграционных проектов проецируется с регионального на глобальный уровень. В качестве примера назовем дискурсы Трансатлантического торгово-инвестиционного партнёрства и Транстихоокеанского партнёрства, реализация которых в период 2010-2016 гг., составила прямую конкуренцию стратегии создания «Большой Европы», положения которой изначально разделялись и российским руководством.

Весьма противоречива ситуация в области межгосударственной интеграции в Азиатско-тихоокеанском регионе и в ареале Юго-Восточной Азии. Ее особенность заключается в сосуществовании конкурирующих дискурсов межгосударственной интеграции в рамках Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС). Формальное членство в АТЭС сочетается с формированием в его структуре субрегиональных группировок, продвигающих противоположные интеграционные устремления. К наиболее известным из них относятся АСЕАН, НАФТА, АНЗСЕРТА (союз Австралии и Новой Зеландии).

Заметная активность отмечается в последние годы со стороны «Сообщества АСЕАН», которое стало платформой для региональной интеграционной организации - Восточноазиатского сообщества. При этом Австралия и Новая Зеландия были ограничены в обретении полноправного членства в указанном объединении, приоритетной целью которого является постепенный выход из-под преобладающего влияния США и Японии, которые претендуют на роль лидера в процессах интеграции в рамках АТЭС . Отметим, что в реализации американо-японской интеграционной стратегии не используются прямые формы давления на страны Юго-Восточной Азии в стремлении добиться легального членства во вновь учреждаемых межгосударственных объединениях.

Перечисленные примеры доказывают актуальность проблемы борьбы за геополитическое доминирование в ближнем зарубежье России, регионе ее традиционных национально-государственных интересов. В этой связи закономерными представляются выводы И.Ф. Кефели, обосновывающие преобразование роли России из восточного фланга иллюзорной «Большой Европы» в западный рубеж гипотетической «Большой Евразии» . Значительную ценность в данном контексте имеют работы, рассматривающие соперничество концептов интеграционных процессов на Евразийском пространстве, - проекта Евразийского экономического союза, «Экономического пояса на Новом Шелковом пути» (КНР), «Стратегии Нового Шелкового пути» (США) .

Согласно авторской позиции, наиболее последовательным дискурсом межгосударственной интеграции на пространстве СНГ и Балтии в последние десятилетия следует признать концепцию «единой Европы». Ее конкретные проявления, выраженные в программах «Европейской политики соседства» и «Восточного партнерства», со всей очевидностью заявили о себе как конкурирующие проекты по отношению к стратегиям сотрудничества, инициатором которых выступала Российская Федерация. Создается впечатление о наличии существенных преимуществ панъевропейского дискурса интеграции по сравнению с концептом евразийской интеграции пространства СНГ. Главный его вектор - это ориентация евробюрократии на вовлечение постсоветских элит и правительств в сферу политико-правового влияния Брюсселя. Указанный замысел проявляется в долговременном, но последовательном ограничение национального суверенитета стран «Новой Европы», а также стран СНГ. Например, согласно мнению Д.А. Пахолкина, руководство Европейского союза требует от новых независимых государств постсоветского региона легализации политических норм, закрепляющих их приверженность панъевропейскому дискурсу интеграции .

Со своей стороны, российское руководство изначально декларировало создание Евразийского экономического сообщества/союза как этапа формирования пространства «Большой Европы». Исходя из этого модель Евразийского союза позиционировалась как близкая вариация концепта «единой Европы». Стратегическая цель евразийской интеграции представлялась как формирование единого политико-экономического пространства «от Лиссабона до Владивостока», а структурирование Евразийского экономического сообщества преподносилось в качестве этапа интеграции постсоветских элит с трансъевропейским политическим пространством. Однако политическая дестабилизация Восточной Европы, инициированная кризисами 2004 и 2014 годов на Украине, разрушила непрочный баланс между евразийским и панъевропейским интеграционными дискурсами. Несмотря на продолжающийся кризис отношений Москва-Киев, среди аналитиков и экспертов сохраняется убеждение в перспективах восстановления отношений ЕС-Россия, что поможет поиску равновесия между проектами европейской и евразийской интеграции пространства СНГ.

Нельзя не отметить, что конфликтность взаимоотношений между ЕС и ЕАЭС сегодня пытаются представить как субъективный, ограниченный по времени фактор, обусловленный текущей геополитической конъюнктурой. По нашему мнению, российское руководство изначально стремилось совместить принципы евразийского интеграционного проекта с концептом панъевропейской интеграции. Однако политика российской стороны не была поддержана Брюсселем. Для теоретико-идеологического дискурса «единой Европы» присуще использование разнородных интеграционных форматов. Причем они реализуются по директивным стандартам под прямым или опосредованном контролем высшей европейской бюрократии. Именно Евросоюзу отводится, по сути, авторитарная роль лидера в интеграционных процессах, происходящих в Центральной и Восточной Европе и на постсоветском пространстве.

Противоборство интеграционных стратегий Европейского союза и Евразийского экономического союза воспринимается исследователями в качестве одного из направлений глобальной конкурентной борьбы за геополитическое доминирование на пространстве Евразии. Весьма обоснованной представляется аргументация М.Л. Лагутиной относительно трактовки евразийского дискурса интеграции в качестве ответного шага России на прямой вызов со стороны панъевропейского гегемонизма, что привело к эскалации конфронтации отношениях между Российской Федерацией и Европейским союзом .

К факторам, благоприятствующим укреплению позиций России в отношениях с государствами ее ближнего зарубежья в 1990-е гг., относятся: потенциал вооруженных сил Российской Федерации, общность мировоззрения, культурных и образовательных стандартов, единство информационных коммуникаций и популярность СМИ Российской Федерации среди гражданских сообществ новых независимых государств СНГ. Решающее значение имела и продолжает иметь экономическая взаимозависимость стран постсоветского региона, в силу которой их народнохозяйственные комплексы, в отличие от политических систем, остаются тесно связаны с экономической сферой Российской Федерации.

Отметим, что в начале 2000-х гг. европейский вектор постсоветских элит еще не был четко сформулирован и доктринально закреплен, при этом он не воспринимался как противоречащий интеграционным проектам Российской Федерации. Дискурс формирования «единой Европы» в тот период не был эксклюзивно привязан к формату Европейского союза. Последний еще не включал в себя страны Балтии и не реализовывал гегемонистских по своей природе доктрин «продвижения на Восток».

Основной целью политики России на международной арене в тот период являлось приобщение к формирующемуся «новому мировому порядку» на правах фактического «младшего партнера».

Однако панъевропейский дискурс континентальной интеграции изначально формулировался в нормативных, директивных по смыслу категориях. Европейские институты камуфлировали свою политику «мягкой» экспансии необходимостью содействия «демократическому транзиту» посткоммунистических стран Восточной Европы и новых независимых государств СНГ. Тем более что руководство Российской Федерации периода 1990-х гг., примерно до времени начала агрессии НАТО против Югославии, публично признавало за Европейским сообществом и его институтами право продвижения демократических норм и «общечеловеческих ценностей» и по факту соглашалось с основными положениями панъевропейского подхода, предполагающего совмещение процессов «демократизации» и интеграции стран постсоветского региона.

Примером позитивного сдвига в балансе панъевропейского и евразийского интеграционных дискурсов может служить возвращение Российской Федерации полноценного членства в ПАСЕ в июне 2019 г., а также проведение эпизодических консультаций между Еврокомиссией и институтами ЕАЭС по вопросам практического характера. Однако пока не наблюдаются весомые предпосылки для принципиального отказа от конфронтационных практик в отношениях РФ-ЕС в условиях воспроизводства санкционного режима со стороны Евросоюза и США.

В то же время отмечается поверхностное снижение конфликтогенного потенциала в сфере взаимодействия России и Европейского союза. Однако противоречия, обусловившие конфронтацию в Восточной Европе, не нашли принципиального и последовательного разрешения, что должно быть учтено при реализации внешнеполитической стратегии России на постсоветском пространстве. В первую очередь нуждается в корректировке подход к реализации доктрины «Большой Европы», привлекающей сторонников российско-европейского сближения. Нельзя забывать, что европейские лидеры прямо увязывают успех нормализации отношений с Российской Федерации с ее односторонними уступками в решении «украинского вопроса». По нашему мнению, возвращение европейских правительств к дискурсу «Общего экономического пространства от Лиссабона до Владивостока» - предтечи «Большой Европы», имеет скорее конъюнктурный характер.

Указанное обстоятельство не позволяет однозначно прогнозировать преодоление конфронтационной фазы отношений Россия-ЕС и ЕАЭС-ЕС, прогнозируемое рядом экспертов, в среднесрочной перспективе. Наоборот, скорее следует предвидеть нарастание противоречий между интеграционными проектами России и ЕС, которые будут дополняться противоречиями, обусловленными созданием Евразийского экономического союза и Союзного государства России и Белоруссии. Более масштабным выглядит во втором десятилетии ХХI века соперничество евразийских стратегий РФ («Большое евразийское партнерство»), ЕС («Объединяя Европу и Азию») и КНР (инициатива «Пояс и путь»). Ввиду вышеизложенного перспективы превращения Евразийского экономического союза из элемента «Большой Европы» в стержневой компонент пространства «Большой Евразии» требуют весьма сдержанных оценок. По нашему мнению, указанная цель требует формирования идеологической основы для равноправного диалога с Европейским союзом, готовности к которому в настоящее время со стороны ЕС не наблюдается.

Отметим, что избрание российской стороной в качестве символического ментального стержня и пропагандистского шаблона термина «евразийская интеграция» имеет весьма противоречивый идейно-политический эффект. Понятие «евразийское пространство» употребляется для обозначения географического ареала без чётко выраженных контуров и организационно-политического оформления. Популяризация термина «Евразия» в отечественной экспертной среде и в масс-медиа стран СНГ не предполагает наличия единого политического субъекта, результатом деятельности которого является евразийская интеграция. За концептом «евразийства» не прослеживается сколь-нибудь длительной исторической традиции, которая бы находила непосредственный отклик в обществах государств-членов ЕАЭС. В отличие от него, общее советское прошлое продолжает оставаться ценностью для массового сознания народов новых независимых государств постсоветского региона, что должно учитываться российской стороной в ее политике по продвижению национальных интересов страны на геополитическом пространстве СНГ и Балтии.

В свою очередь, глобальные проекты «Большая Европа», «Большая Евразия» представляются в большей степени идеологическими декларациями или теоретическими конструктами, которые пока еще не воплотились в конкретные интеграционные стратегии, в практическом плане конкурирующие по отношению друг к другу. Поэтому и на пути становления в качестве связующего звена «Большой Евразии» Евразийскому экономическому союзу придётся и далее участвовать в интеграционной конкуренции, причём не только на своём западном секторе, но и на восточном.

Размещено на Allbest.ru