Семантические представления и эволюция познания

Размещено на http://www.allbest.ru/

Семантические представления и эволюция познания

Д.И. Хизбуллина

В процессе коммуникации человек не задумывается над тем, почему он использует то или иное слово для обозначения того или иного объекта. Только ребенок учится говорить, запоминая слова при прямом назывании предметов: это - кукла, а это - мяч. При этом представления о том или ином объекте меняются с течением времени. Эти изменения зависят от многих факторов - исторических, социальных, психических. Человек, живущий в данный исторический момент, может и не знать, что какое-то слово когда-то обозначало или обозначает что-то еще, его представление об обозначаемом объекте истинно и принадлежит его картине мира. Подобные факты не единичны, и это наводит разных исследователей на мысль о возможности моделирования и формализации данных изменений в мысленных представлениях.

Объем философских и лингвистических знаний сближает философов и лингвистов в общем интересе к проблеме семантического описания естественных языков. Исследования таких лингвистов и философов, как Р. Монтегю, Д. Льюиз, Е. Пельц, Б. Холл Парти, Н. Хомский и др., способствуют разработке семантической теории и применению формальных логических моделей к семантике естественного языка.

Дейвид Льюиз, например, в статье «Общая семантика» (1972) предлагает свой способ представления семантики, применимый к самым разным логически возможным языкам. Он полагает, что семантическая интерпретация, осуществляемая с помощью только семантических показателей (маркеров), без изучения условий истинности не может быть семантикой. Метод языка маркеров позволяет иметь дело с символами, «с исчислимыми комбинациями привычных для нас единиц, входящих в состав конечного множества элементов, которые имеют конечное множество употреблений с помощью опять-таки конечного множества правил» [4. С. 272]. Но данные конечные множества не учитывают традиционно семантических отношений - между символами и миром не-символов, и обнаруживается, что значения состоят из бесконечного числа сущностей. По мнению Льюиза, значение общего (нарицательного) имени - это то, что определяет, к каким предметам (актуально существующим или возможным) данное имя прилагается в различных обстоятельствах в различные моменты времени и т. д. Значение истинности предложения или имени зависит от его значения и от некоторых других факторов: от фактов, известных о действительности, от времени высказывания, от места высказывания, от говорящего, от окружающих высказываний данного дискурса и т. д. Значение истинности зависит также от фактов, известных во внешнем мире, и поэтому является истинным в одних возможных мирах и ложным в других.

Таким образом, Льюиз предлагает теорию индекса, первая координата которого - один из возможных миров, вторая - момент времени, третья - место, четвертая - лицо, пятая - множество лиц (или других существ, которые могут выступать в роли аудитории), шестая - множество (возможно, и пустое) конкретных предметов, седьмая - отрезок дискурса, и восьмая - бесконечная последовательность предметов [4. С. 279]. Под множеством предметов понимается достаточно широкое множество: «оно включает в себя универсум некоторой специальной модели для стандартной теории множеств, плюс все те не-множества, - актуально существующие или возможные, - которые мы пожелали бы включить на правах индивидов» [4. С. 281].

Исследуя в рамках теории номинации причинно-следственные связи присвоения какого-либо имени и последующее употребление этого имени в конкретных обстоятельствах, Льюиз посчитал необходимым включить еще одну координату - координату истории причины получения имени. В процессе обсуждения проблемы языковых соглашений того или иного коллектива говорящих или языковых привычек того или иного индивида анализируется необходимость еще одной координаты - координаты шкалирования, которая позволяет не конкретизировать границы истинности в пределах допустимых согласованных смыслов.

Следовательно, предполагается существование некоторого базиса в виде конечного набора элементов, необходимого и достаточного для детального описания природы лексикона. Барбара Холл Парти считает, что правила семантической интерпретации допускают некое конечное представление и соответствуют интуиции носителей языка как части их языковой компетенции. Большинство лингвистов рассматривают семантические представления подобно синтаксическим примитивам как мысленные конструкты. Так, Джеккендоф предполагает, что семантическое представление весьма органично встроено в когнитивную систему мышления человека. Катц определяет семантические маркеры как теоретический конструкт, который создается для того, чтобы репрезентировать концепт - объективное содержание процессов мысли.

Лингвисты стали осознавать важность взаимодействия «языковой способности» с другими механизмами восприятия и познания человека, и семантические представления, в конечном счете, основываются на состояниях и процессах в психике человека.

При установлении функции актуальной интерпретации необходимо учитывать и ряд других важных психологических факторов. Например, в содержании существующего имени может быть отражено просто условное соглашение и интенция называющего применять данное имя ко всему, допустим, биологическому виду на основании некоего критерия сходства. Введение и распространение термина также частично основано на предрасположенности носителей языка делать одинаковые индуктивные заключения из одинаковых данных опыта.

Немаловажен и еще один фактор - роль мыслительных склонностей, когнитивных установок носителей языка. Интересным в данном случае представляется пример с термином ceorl. Данный термин претерпел семантические изменения, обозначая сначала просто человека, мужчину, затем свободного крестьянина низшего социального ранга, затем полукрепостного и, наконец, крепостного. В современном английском варианте этого слова churl сохранилось его сопутствующее значение, которое прошло сквозь изменявшиеся значения социальных рангов и используется теперь - «грубый, неотесанный парень». Семантическое изменение, состоящее в том, что сначала термин обозначал социальное положение, а затем нечто другое - черту характера, облика или социального поведения, предполагает изменение в критерии воспринимаемого сходства, на основании которого производится индукция от данного набора образцов индивидов к более широкой области применения [9. С. 314].

Из всего выше сказанного можно сделать заключение, что фиксация определенной интерпретации лексических единиц предполагает два основания: актуальную природу данных индивидуальных объектов - то, что является независимым от носителей языка и чего они полностью не знают, и общие перцептивные и когнитивные свойства человеческого сознания, определяющие природу генерализации, при которой данная парадигма служит образцом для обобщения.

Традиционно семантика рассматривается либо как теория об отношениях между выражениями языка и внеязыковыми объектами, о которых говорят эти выражения, либо как дисциплина об отношениях между выражениями языка и действующими в сознании правилами и представлениями, составляющими языковую компетенцию носителей языка. Естественные языки как создание человека отличаются друг от друга и изменяются с течением времени, следовательно, то, чем определяется, что некоторый интенсионал является интенсионалом данной лексической единицы в данном языке, зависит от явлений и фактов, связанных с этим языком и от свойств людей, говорящих на этом языке.

Действительно, актуальные интерпретации лексических единиц в данном языке, передача лексической единицы от одного говорящего к другому, от одной эпохи к другой сквозь меняющиеся состояния языка определяются многими важными факторами: взаимодействиями носителей языка с внешним миром и введением новых слов, намерениями говорящих использовать слова языка одинаковым образом и социальным соглашением говорить на одном языке.

Процесс приобретения, сохранения и передачи лексических единиц далеко не пассивное явление, его основная цель - акт коммуникации и компетентное пользование языком. Исторические изменения в лексической семантике зависят и от внепсихических факторов, от факторов реального мира. Если термины естественных классов исторически наиболее устойчивы, то термины не естественных классов, такие как термины социального положения, термины, описывающие свойства человека или политические взгляды, более подвержены влиянию психических факторов, поскольку не являются терминами объектов, для которых имеется научная теория. Изменения в свойствах объекта, последующие изменения в индуктивных обобщениях, которые производят носители языка, могут привести к изменениям и в их интерпретации.

Итак, лингвистический термин семантическое представление или семантическая репрезентация возможно использовать для обозначения неких психологических конструктов, которые отражают наши восприятия и мнения о семантике нашего языка, а не саму семантику. При этом отражение в сознании людей восприятия мира и его интерпретация понимаются как представления о мире или репрезентациями мира, которые составляют богатую область исследования для психологии познания.

Исследование лексической семантики открывает богатые возможности для исследования человеческого мышления.

Действительно, знание - это не результат только восприятия, поскольку оно направляется и ограничивается действиями. Крупнейший психолог-эмпирик, в деталях изучивший онтогенез мышления, Жан Пиаже пришел к выводу, что познание начинается с действия, которое затем повторяется и обобщается через применение к новым объектам, порождая некую схему или концепт. Объекты не просто ассоциируются между собой, а активно ассимилируются (уподобляются, усваиваются) субъектом по определенным схемам. После этого возникает необходимость приспособления к особенностям этих объектов, это приспособление является результатом внешних воздействий, т. е. результатом опыта. Движущая сила когнитивного акта заключается в ассимиляции, которая сводится к тому, что некоторый факт интерпретируется параллельно с его расшифровкой с использованием всей концептуализации, присущей субъекту - установление связи или соответствия, смежности или разделения, кванторов больше или меньше и т. п.

Существуют определенные механизмы, которые обеспечивают построение различных структур-схем от одной стадии к другой. Сначала отражающая и рефлексирующая абстракция являются источниками этих структурных новообразований, когда, например, происходит интериоризация некоторого действия в некое концептуализованное представление. За абстракцией следует генерализация, развивающаяся путем простого расширения и дополнения. Переход от действия к представлению происходит благодаря формированию семиотической функции - специфического инструмента знакообразования (отсроченная имитация, символическая игра, мысленный образ, язык жестов и т. п. в добавление к звуковому языку), необходимого для восстановления в памяти объектов, ненаблюдаемых в данный момент ассимиляции. Семиотическая функция появляется, когда означающие отличаются от означаемых и могут соответствовать множеству этих означаемых [6. С. 104]. Исследование того, как язык приобретает лексические единицы, какова в этом роль психических факторов, как происходит процесс усваивания языка, - все это важнейшие задачи, решение которых может дать ценные результаты для понимания человеческого мышления.

Языковое воплощение данного процесса познания прослеживается на материале представлений человека о некоторых животных, например, о волке и медведе.

Символично-знаковые изображения волка и медведя встречаются уже в древних погребениях, в частности, скифов. Своеобразный зооморфный код, так называемый «скифо-сибирский звериный стиль», отражает картину мира кочевников и выступает в роли знака, несущего определенную условную информацию. Репутация скифов в глазах греков как непобедимых воинов подтверждается символической системой изображений на предметах, к примеру, Филипповских курганов. Олени как самый почитаемый символ скифской культуры изображены с гипертрофированными удлиненными мордами, и это придает им сходство с волком. Медведь, представленный в виде сосуда, символизирует силу охотника в противоборстве жизни и смерти [2. С. 42-45].

И волк, и медведь упоминаются уже в Библии: волк как «wolves in sheep's clothing», а медведь вместе со львом в качестве «царя зверей». Волк был священным животным древнеримского бога Марса, считавшегося божеством плодородия, богом дикой природы. После отождествления с Аресом, Марс стал богом войны [5. С. 181]. Отсюда волк - символ воинской доблести, символ родоначальника племени, чему свидетельствуют многочисленные мифологические сюжеты о воспитании первого человека рода волчицей - ср. римский миф о Ромуле и Реме, иранский сюжет о Кире старшем [10. С. 183], древнетюркский миф об Огуз-хане [7. С. 718], башкирскую легенду о БашбYре - Главном волке [1. C. 28].

Медведь у греков - священное животное Артемиды, богини охоты, у кельтов - эмблема воинской доблести (имя короля Артура производят от arthos - «медведь»). Но в средние века медведь уже символизировал греховную природу человека [10. С. 201]. В скандинавском эпосе волк - олицетворение хаоса, и чудовищный волк Фенрир перед концом света проглотит солнце. В средневековье волк стал символом злобы, жадности и ереси. Волками называли еретиков, которых преследовали «псы Господни» - инквизиторы [10. С. 184].

В фольклоре тюрков к волку и медведю явно двойственное отношение. С одной стороны, бесспорное почитание. Например, в казахском эпосе волк - воплощение силы и отваги, в алтайском с образом медведя связан положительный герой [7. С. 715]. В киргизском эпосе «Волк» - поэтическое прозвище богатыря, которое означает, что герой храбр, ловок, силен и неустрашим [7. С. 719].

С другой стороны, в пратюркской картине мира налицо борьба рационалистического с мифологизированным началом. В башкирской богатырской сказке о сыне волка Сынтимире рассказывается, что от неукротимой силы юноши никому не было житья, и люди потребовали у царя избавить их от неистового силача. Сыну женщины и медведя Аюголаку-батыру тоже пришлось уйти из аула, хотя, как и сын волка Сынтимир, он был не только сильным и храбрым, но и честным [1. С. 71-84].

Таким образом, представления человечества о волке и медведе были самыми разнообразными и нестатичными, и если обратиться к картине мира по данным английского, башкирского и русского языков, то мы также не встретим единых эстетических универсалий и психологических констант в их интерпретации. Языковая мотивация использования данных знаков так называемого зооморфного кода объединяет в своем семантическом поле разнообразные понятия и логические отношения.

В синхронической языковой картине мира волк не только метафорическое именование прожорливого человека (англ. a wolf), сходное по мотивации действие (англ. to wolf), но и определенная ментальная сущность концептуальной метафоры (англ. to have the wolf in the stomach), не только библейское имя лицемера (англ. a wolf in sheep's clothing, рус. Пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву), но и подобное действие (англ. to cry wolf). Из символа воинской доблести и поэтического наименования богатыря, храброго и честного защитника родителей и обиженных, волк стал обозначением злого (англ. big bad wolf), жестокого (башк. буре бауыр), хитрого человека (башк. карт буре) и даже обидчика (русск. Отольются волку овечьи слезы). Понятие священного животного заменилось проклятием (башк. буре алгыр - чтоб ты пропал).

Медведем именуют человека грубого, злого (англ. cross as a bear), неуклюжего и невоспитанного (англ. a bear, to play the bear), неповоротливого (башк. айыу KЭYЗЭ - увалень), неотесанного и нелюдима (фр. un ours mal leche). Политическая метафора «русский медведь» как олицетворение России и русского характера послужили мотивом к избранию медведя в качестве символа Олимпиады 1980 года в Москве и одной из политических партий России.

И волк, и медведь в знаковой системе мотивации ассоциируются с чем-то неразумным (англ. to take a bear by the tooth), бесцельно рискованным (англ. to have a wolf by the ears) и опасным (англ. to set the wolf to keep the sheep, рус. Волков бояться - в лес не ходить; волчьи ягоды, волчья яма). Интересно, что медведь имеет более положительную мотивацию по сравнению с волком (башк. Айыузан каскан бурегэ - ср. рус. Из огня да в полымя), хотя и неблагоприятную человеку (рус. медвежий угол, медвежья услуга).

Исследование семантических представлений и эволюции познания позволяет наглядно отразить некоторые закономерности в развитии лексической семантики естественных языков и знаковых систем.

Расширяется и уплотняется информационное пространство, возрастают объемы коммуникации, усиливается роль символической информации, уменьшается значимость знаков с первичной мотивированностью, наблюдается тенденция к интернационализации семиотических систем языков. Мир чрезвычайно динамичен и коммуникабелен. Мировые цивилизации находились и находятся в постоянном обмене сфер влияния, и как следствие - происходили и происходят заимствования и взаимопроникновения, в том числе и на уровне языковой системы. Исследование проблем возникновения и распространения новых значений, пересечения и взаимодействия разных смыслов в общении и познании важно для понимания эволюции культуры.

Список литературы

семантический лексический языковой познание

1. Башкирские сказки и легенды. - Уфа : Китап, 1996.

2. Золотые олени Евразии. - СПб. : Гос. Эрмитаж, 2002.

3. Кунин, А. В. Большой англо-русский фразеологический словарь / А. В. Кунин. - М. : Рус. яз. : Медия, 2006.

4. Льюиз, Д. Общая семантика / Д. Льюиз // Семиотика : антология / сост. Ю. С. Степанов. - М. : Академ. проект, 2001. - С. 271-303.

5. Мифологический словарь / В. Арчер, Г. В. Щеглов. - М. : АСТ, 2006.

6. Пиаже, Ж. Психогенез знаний и его эпистемологическое значение / Ж. Пиаже // Семиотика: антология / сост. Ю. С. Степанов. - М. : Академ. проект, 2001. - С. 98-110.

7. Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Пратюркский язык - основа. Картина мира пратюркского этноса по данным языка. - М. : Наука, 2006.

8. Словарь башкирского языка : в 2 т. - М. : Рус. яз., 1993.

9. Холл Парти, Б. Грамматика Монтегю, мысленные представления и реальность / Б. Холл Партии // Семиотика : антология / сост. Ю. С. Степанов. - М. : Академ. проект, 2001. - С. 304-324.

10. Энциклопедия символов, знаков, эмблем. - М. : Эксмо; СПб. : Мидгард, 2005.

Размещено на Allbest.ru