Ученые - тоже люди, и ничто эмоциональное им не чуждо. К вопросу об эмоциональности научных текстов

Размещено на http://www.allbest.ru/

научный дискурс текст эмоциональность

УЧЕНЫЕ ТОЖЕ ЛЮДИ, И НИЧТО ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ ИМ НЕ ЧУЖДО. К ВОПРОСУ ОБ ЭМОЦИОНАЛЬНОСТИ НАУЧНЫХ ТЕКСТОВ

О.Г. Хохловская

В лингвистике, в частности в области представлений о стилевых характеристиках текстов, закрепилось традиционное противопоставление ratio и emotio. Редко кто сегодня возьмется оспаривать утверждение, что научный текст отличается стремлением к отражению максимально обобщенного, объективного, обезличенного, нейтрального с точки зрения экспрессии знания. Такие исторически сложившиеся характеристики восходят к различиям между естественным языком, как результатом первого языкового членения мира, и языком науки результатом второго понятийного членения мира. В свете указанных различий вполне уместно выглядят, например, такие утверждения: «слова языка художественной литературы (ЯХЛ) способны вызвать разнообразные эмоции, а слова языка науки (ЯН) лишены какой бы то ни было эмоциональности» или «если в ЯХЛ «стиль это сам человек», то в ЯН не должно быть никакого оригинального авторского стиля» [3. С. 30-31].

Однако в современном научном дискурсе зафиксированы процессы, свидетельствующие об изменениях в области такого требования к научным текстам, как «обезличенность», «бесстрастность». Как известно, одним из индикаторов научного стиля является отсутствие морфологически выраженного авторского «я» и «запрет» на использование образных, экспрессивных средств. Тем не менее «во многих современных научных сочинениях все чаще обозначается языковая и эмоциональная личность их авторов через личное местоимение «Я», через когнитивно-эмоциональную позицию автора, через его эмоциональную аргументацию» [5. С. 269]. Указанное выше противоречие в представлениях об особенностях научного текста, собственно, и является предметом размышления в данном сообщении. А если быть более точным, задачей настоящего сообщения является ответ на вопрос: уместно ли говорить об эмоциональности, экспрессивности или эмотивности научного текста.

Следует отметить, что в интерпретации понятий «стиль» и «функциональный стиль» отсутствует какое-либо единство. Основополагающее и общепризнанное определение стиля, предложенное В. В. Виноградовым, и понятие функционального стиля, сформулированное в свое время М. Н. Кожиной, не внесли достаточной ясности, как пишет Ю. А. Левицкий [3. С. 43-44]. Дихотомия «язык речь» проявляется, на наш взгляд, в определениях стиля, выработанных лингвистами, по-разному: в одних определениях акцент делается на различиях между составляющими этого феномена, в других отражается синкретичное понимание этого явления, в третьих проявляется принцип взаимодополнительности в условиях дихотомии. Например, В. Матезиус различает стиль индивидуальный и стиль функциональный, понимая под последним систему средств и возможностей языка, а Б. Гавранек, выражая несогласие с тем, что «функциональное расслоение литературного языка тождественно стилистическим различиям», определяет стиль как «индивидуализирующую организацию языкового структурного целого, каким является каждое данное высказывание» и предлагает различать функциональный стиль и функциональный язык: «Функциональный стиль определяется целью того или иного высказывания и представляет собой функцию высказывания, то есть «речи» (parole), в то время как функциональный язык определяется общими задачами нормативного комплекса языковых средств и является функцией языка (langue) [цит. по:С. 40]. При отсутствии единства в понимании стиля как предмета стилистики возникают альтернативные термину «стиль» понятия «функционального языка», «функционального диалекта» (Гавранек), «подъязыка», «субъязыка» (Скребнев) и так далее.

На наш взгляд, дело не только в неясном противопоставлении «стиль язык», как отмечал Мукаржовский, но и в недооценке значимости «изучения природы высказывания и многообразия жанровых форм высказываний в различных сферах человеческой деятельности», как пишет М. М. Бахтин. Проявляющаяся «в нечетком и двусмысленном употреблении таких терминов, как “речь” или “речевой поток”, терминологическая неопределенность», с его точки зрения, является результатом «игнорирования активной роли другого в процессе речевого общения и стремления вообще обойти этот процесс.» [1. С. 330]. Путь разрешения упомянутых противоречий, как нам кажется, указан М. М. Бахтиным, который утверждает, что «изучение <стилистики языка> будет правильным и продуктивным лишь на основе постоянного учета жанровой природы языковых стилей и на основе предварительного изучения разновидностей речевых жанров» [1. С. 325]. М. М. Бахтин указывает на то, что языковые, или функциональные стили это жанровые стили, и (что важно!) не жанр является составляющей частью стиля, а «стиль входит как элемент в жанровое единство высказывания».

М. М. Бахтин выделяет следующие, характерные для всех сфер речевого общения, структурные (конститутивные) особенности высказывания:

1) смена речевых субъектов, создающая четкие границы высказывания;

2) завершенность высказывания: завершенная целостность, предполагающая возможность ответа;

3) обращенность высказывания: есть автор и адресат.

Особую значимость, на наш взгляд, имеют утверждения М. М. Бахтина о том, что формирование четких границ высказывания невозможно без проявления авторской индивидуальности: «особые внутренние границы создаются благодаря печати индивидуальности, лежащей на произведениях научных или художественных жанров», а также его замечания о роли речевого замысла или речевой роли говорящего в создании завершенной целостности высказывания. Такая постановка вопроса указывает на то, что бесспорность не только возможности, но и обязательности проявления авторского стиля в научном произведении очевидна. Эта очевидность несколько расходится с положениями функциональной стилистики, в которой эта проблема обсуждается на уровне нормативного установления: разрешено / не разрешено. Например, свидетельством такого понимания может послужить следующая осторожная формулировка М. Н. Кожиной: «Спорным в современной лингвистической науке является вопрос о проявлении стиля автора в научной речи. Заметим, что научной речи в принципе отнюдь не противопоказано проявление авторской манеры изложения. Однако.» [2. С. 57]. А вот принципы лингвистической теории эмоций (эмотиологии) с позицией М. М. Бахтина не расходятся: «. индивидуальная синергетика авторов проявляется в особой манере (стиле) изложения материала, в специфическом отборе уже известных лингвистических знаний и в их собственной интерпретации и адаптации для учебников, в эмоциональной заряженности, личных пристрастиях к анализируемому» [5. С. 270]. Рассмотрим в качестве иллюстрации текста с экспрессивной составляющей выдержку из монографии И. Ю. Абелевой, где градуированная экспрессия передается через оперирование восклицательными знаками: «.При этом количество получаемых единиц превышает исходные в сотни раз: если список фонем включает в среднем три десятка единиц, то словарный фонд развитого языка доходит до полумиллиона и более единиц (!). В свою очередь, из слов, сгруппированных по определенным правилам, складываются более крупные единицы, предложения. Хотя количество последних теоретически ограничено, фактически же они не поддаются точному подсчету, поскольку их речевые эквиваленты, фразы, исчисляются прямо-таки астрономическими цифрами (!!). Наконец, из предложений, различным образом связываемых между собой, можно составить еще более крупные единицы, тексты, выходящие далеко за пределы языка. Всевозможному же разнообразию текстов вообще несть числа!!!» [1. С. 17].

Не вызывает сомнений, что проявленность авторской позиции и авторского стиля напрямую связана с экспрессивным компонентом научного текста. «С третьей особенностью высказывания, пишет М. М. Бахтин, отношением высказывания к самому говорящему (автору высказывания) и к другим участникам речевого общения связана такая характеристика высказывания, как экспрессивный момент, то есть субъективное эмоционально оценивающее отношение говорящего к предметно-смысловому содержанию своего высказывания» [1. С. 344]. Трудно не согласиться с утверждением автора о том, «что абсолютно нейтральное высказывание невозможно», что «в разных сферах речевого общения экспрессивный момент имеет разное значение и разную степень силы, но есть он повсюду» [1. С. 344]. Позиция М. М. Бахтина, на наш взгляд, подкрепляется данными современной науки: эмоциональное признано неотъемлемой частью интеллектуального наряду с рациональным; доказано существование эмоционального мышления и эмоционального интеллекта; признаются эмоциональные жанры, эмотивные речевые акты, эмоциональные вкрапления в научный текст [4. С. 28]. Примерами таких вкраплений могут послужить выдержки из монографии В. Д. Бондалетова:

«Мешала и практика легкой “сдачи ” языка тем дисциплинам, которые могут иметь в нем свой предмет...» [3.С. 74];

«И хотя его “ гениальная ” брошюра о марксизме и языке ничего принципиально нового не содержала...» [3. С. 76]; «Истосковавшиеся по свободному изъявлению своих научных интересов лингвисты быстро наверстали отставание от передовых лингвистических центров...» [3. С. 76]; «Название “дескриптивный” дано по методу (описательному!), которым работали американские языковеды... Патриархом дескриптивизма является...» [3. С. 81]; «Потребовался толчок и вспышка такой силы и яркости, какой мог получиться лишь от соединения “системности” и “синхронности” с включением третьего компонента «функции». [3. С. 84]; «Исследователи, “встав на плечи” своих многоопытных учителей, стали точнее, осмотрительнее и изощреннее. [3. С. 97]; «Это наука не просто междисциплинарная, а “зонтиковая”, объединяющая множество смежных и даже не смежных наук... В орбиту когнитологии включены... В совокупности дисциплин, собравшихся (и продолжающих собираться) под эгидой (“зонтиком”) когнитологии...»[3. С. 132].

Сравнивая понимание экспрессивности научного текста, принадлежащее М. М. Бахтину и традиционной стилистике, мы пришли к выводу о том, что под одним и тем же термином кроются разнонаправленные векторы понимания. Если в функциональной стилистике под экспрессивностью научного текста понимается, в большей мере, использование эмоционально-экспрессивной лексики и средств словесной образности, то есть языковых единиц, то в понимании М. М. Бахтина экспрессивность отдельных слов как единиц языка не вытекает из значения этих слов, не может являться свойством отдельного слова: «.эмоция, оценка, экспрессия чужды слову языка и рождаются только в процессе его живого употребления в конкретном высказывании» [1. С. 347].

Выявленное различие в понимании экспрессивности научного текста, с определенной долей допуска, может быть соотнесено с идеей о разграничении эмотивности и эмоциональности высказываний, рожденной эмотиологией. Эмоции ученого носят естественный спонтанный характер, то есть являются, по мнению Т. В. Лариной, открытой демонстрацией чувств и, по мнению В. И. Шаховского, неконтролируемой демонстрацией, экспликацией авторского эмоционального дейксиса. Если следовать логике М. М. Бахтина, то естественность экспрессии в речевом общении можно, на наш взгляд, связать с тем, что «замышляемое и созидаемое <автором> целое всегда экспрессивно, и оно-то и излучает свою экспрессию на выбираемое слово, заражает его экспрессией целого» [1. С. 347]. Думается, что «спонтанность» и «неконтролируемость» в какой-то мере условны, т. к. характер демонстрации этих чувств в той или иной мере ограничивается жанровой нормативностью, типичностью жанровых экспрессий, усвоенных автором из речевого опыта.

Эмоциональность в научном дискурсе реализуется в виде естественной актуализции речевого замысла и речевой воли автора и «является его природным инстинктом, мотивационной основой категоризации его знаний через их эмоционально осмысленную вербализацию» [5. С. 270]. В то время как эмотивность это осознанная реализация автором эмоционального коммуникативного поведения, имеющего прагматическую цель воздействия на читателя. Преднамеренное использование эмоции в качестве специфической аргументации в тактике и стратегии научного изложения трансформирует эмоциональность в эмотивность. Такой путь формирования экспрессии высказывания в какой-то мере абсолютизируется стилистикой, которая основывается на убеждении, что «каждое слово языка само по себе имеет или может иметь «эмоциональный тон», «эмоциональную окраску» и автор выбирает те слова, которые соответствуют избираемой им экспрессии. С таким пониманием проблемы трудно согласиться, так как, как пишет М. М. Бахтин, «экспрессия принадлежит не самому слову: она рождается в точке контакта слова с реальной действительностью <.> в высказывании» [1. С. 347].

Интересно отметить, что упомянутые выше структурные особенности высказывания: смена речевых субъектов, завершенность высказывания и его обращенность являются конституирующими элементами не только самого высказывания, но и его экспрессивной составляющей.

Часть экспрессивных компонентов высказывания имеют место благодаря наполненности высказывания «диалогическими обертонами». Именно эта диалогическая насыщенность произведения Л. А. Месеняшиной привела нас к решению использовать текст ее монографии в качестве иллюстративного материала к теоретическим положениям данного сообщения.

Если в высказывании используется чужая речь, прямым указанием на которую являются кавычки, то мы имеем дело с перенесением смены речевых субъектов внутрь высказывания. Чужая речь в этом случае «имеет двойную экспрессию и передает диалогические взаимоотношения речевых субъектов»: «Своеобразие учебной речи хорошо описывается не слишком изящным, но, в определенном смысле, справедливым анекдотом: “Есть три дурака: геолог не потерял, а ищет, поп не выпил, а поет, и учитель знает, а спрашивает ”» [2. С. 97] или «Но слово пишется буквами (для ребенка и вообще “наивного” носителя языка “состоит из букв ”). Значит, то, что значит, состоит из того, что ничего не значит? Как это возможно?» [2. С. 15].

Одним из критериев завершенности высказывания является возможность ответа. Каждое высказывание неизбежно содержит ответы, отклики на другие высказывания определенной сферы общения, отражающиеся в экспрессии собственной речи: «Стоит ли после этого удивляться, что уроки родного языка в школе не только самые трудные, но и самые скучные? Ведь здесь ребенка все время пытаются направить (и небезуспешно!) по ложному следу; вместо увлекательной и неразрешимой загадки подсунуть дешевую занимательность (если вообще кто-то хочет “подсластить горький корень учения”)» [2. С. 16].

Третья структурная особенность высказывания обращенность, понимаемая как обязательное наличие автора высказывания и других участников общения. Типическая концепция адресата лежит в основе каждого жанра. От характера адресата зависит также степень и характер экспрессии высказывания: «Лжива сама концепция родного языка в школе. Все знают, что “плоды учения сладки”. Но где же сладость плода обучения родному языку? Плод еще отвратительнее, чем корень. Ну, научился я запятые ставить. Ну, сказали мне “молодец”. Чему я научился? Соблюдать нелепый бессмысленный ритуал? Где обещанный сладкий плод?» [2. С. 16].Все изложенное выше доказывает, на наш взгляд, обязательность категорий экспрессивности, эмоциональности и эмотивности для построения текстов научного дискурса.

Список литературы