Грамматическая категоризация наивной картины мира и наблюдатель

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Грамматическая категоризация наивной картины мира и наблюдатель

В теории языка понятие `наблюдатель' (в дальнейшем Наблюдатель) привлекает заслуженное, не ослабевающее со временем внимание. Множество работ, в которых, так или иначе, используется это аналитическое понятие, можно отнести в терминах самой общей систематизации к Московской школе (Ю.Д. Апресян, Е.В. Падучева, Г.И. Кустова и др.), Петербургской школе (А.В. Бондарко и др.), Иркутской школе (А.В. Кравченко и др.). Ю.Д. Апресян обращается к понятию Наблюдатель, вводя его в состав семантических примити - вов метаязыка семантических исследований, с помощью которого описывается наивная картина мира языковые явления любого уровня (лексического, грамматического, текстового). Экспликация толкования значения складывается из нескольких семантических фрагментов: ассерции, пресуппозиции, модальной рамки и др. Один из них включает отсылку к Наблюдателю в терминах «рамки наблюдения»¹.

Е.В. Падучева считает, что фигура Наблюдателя является одним из самых увлекательных понятий в метаязыке современных семантических исследований² и прибегает к этой аналитической категории при изучении лексической семантики, грамматического значения и семантики нарратива. Излагая свой взгляд на семантику восприятия, А.В. Бондарко вводит понятие «перцептор», включающее в себя значение Наблюдателя. Наблюдатель имеет узкое терминологическое значение субъекта зрительного восприятия при описании семантических категорий в сфере функциональной грамматики; когда речь идет о поэзии, о поэтическом «я» перцептора, эта категория приобретает более широкий смысл субъекта образно-поэтического восприятия³. Особую значимость приобретает категория Наблюдателя в работах А.В. Кравченко, посвященных восприятию, когнитивным истокам языковой категоризации и формированию языковой картины мира⁴. Когнитивные концепты и категории являются результатом формирования двух типов знания феноменологического и структурального. Феноменологическое знание образуется в результате чувственного опыта, т.е. непосредственного перцептивно-когнитивного взаимодействия человеческого индивида Наблюдателя с миром, включающим внутренний мир самого Наблюдателя. Источником структурального знания является обобщенный опыт языкового социума, поэтому оно существует для языкового индивида в «готовом» виде и представляет собой знание говорящего. Противопоставление этих двух типов знания знания Наблюдателя и знания Говорящего проявляется в языковой категоризации как системообразующий фактор уровня лексического и грамматического значения.

В настоящей статье предпринимается попытка анализа языковых явлений, построенного таким образом, чтобы а) сделать обзор уже имеющихся сфер применения метакатегории Наблюдатель при реконструкции наивной картины мира из «недр» грамматики, и б) продемонстрировать некоторые оригинальные данные, касающиеся аналитических возможностей этого метапонятия. Широта языковой эмпирики, поддающейся анализу, интерпретации и объяснению с применением понятийно-терминологического комплекса, сформировавшегося вокруг категории Наблюдатель, обусловливает некоторую фрагментарность представления материала. Однако появившиеся в результате данного анализа наблюдения дают основания для оптимистических выводов по предлагаемому нами методологическому потенциалу категории Наблюдатель и ассоциируемых с ней терминов.

Морфологические и морфосинтаксические средства категоризации Наблюдателя

Морфологические механизмы продуцирования и интерпретации языкового значения обладают гораздо большей значимостью для языков с хорошо развитой морфологической системой. Изучение богатого морфемным составом языка индейцев Кора привело Р. Лангакера к заключению, что ряд морфем концептуализируют пространственные отношения, не имеющие объективного, не зависящего от Наблюдателя существования⁵. Исследователи грамматики кабардинского языка отмечают морфологическое, префиксальное значение, восходящее к Наблюдателю: наличие или отсутствие определенного глагольного префикса сигнализирует

о направлении движения к Наблюдателю или от Наблюдателя, соответственно⁶.

В отечественном языкознании в исследованиях по морфологии, широко привлекающих категорию Наблюдателя (наблюдаемости), заметный вклад, на наш взгляд, сделан в работах А.В. Кравченко⁷ и его учеников. Такая «привлекательность» этой категории является закономерным следствием принципиальной позиции А.В. Кравченко в области философских проблем языкознания: фиксированность в языке двух типов знания феноменологического и структурального имеет системно-грамматические последствия для любого языка: «Эта двойственная структура характерна для многих грамматических категорий таких, например, как лицо и род, вид и время, залог, наклонение и др., неотъемлемым компонентом значения которых является указание на тип знания, зафиксированного в элементах класса, образующего категорию, т.е. противопоставление перцептуального понятийному, или феноменологического структуральному»⁸.

Изучая и описывая семантику видовых противопоставлений в русском языке, ряд авторов выделяет частное значение несовершенного вида, называемое конкретно-процессным⁹ и актуально-длительным¹⁰. При толковании такого актуально-длительного значения прибегают к понятию «момент наблюдения»¹¹ и показывают, что все другие значения этого вида производны от первичного актуально-длительного (поскольку другие значения являются контекстно зависимыми).

Рассмотрение неличных форм глагола инфинитива и причастия I (в английском языке) на уровне морфосинтаксических категорий привело Л.М. Ковалеву к их противопоставлению по признаку «полнота / неполнота восприятия». Причастный оборот, употребляемый в контексте модуса восприятия (типа I saw him crossing the road) содержит указание на воспринятое (наблюдаемое) событие в смысле «одномоментности» наблюдения, неполноты восприятия (отсутствие восприятия события от начала до конца). Инфинитивный оборот в таком контексте (типа I saw him cross the road), напротив, обозначает полностью воспринятое действие. То же самое перцептивно значимое противопоставление объясняет избирательность некоторых глаголов зрительного восприятия в отношении морфологического типа неличной формы глагола. По наблюдениям Л.М. Ковалевой глаголы длительного наблюдения (observe, watch) предпочитают инфинитив, что указывает на наблюдение референта инфинитивного действия от начала до конца, глаголы «одномоментного» наблюдения / восприятия причастие с его значением неполноты восприятия / наблюдения. Такую же зависимость от режима восприятия демонстрируют и видо-временные формы глагола, как показывает анализируемый материал в интерпретации Л.М. Ковалевой: видовременная форма Indefinite выбирается говорящим для обозначения полностью воспринятого события, видо-временная форма Continuous для констатации наличия восприятия как такового, т.е. может быть соотнесена с понятием определенного «момента наблюдения». В этой работе автор описывает отношения субъекта восприятия с воспринимаемым миром в терминах наблюдателя: «Смена нескольких наблюдателей в тексте (автор герой другой герой автор и т.п.) также влияет на употребление ВВФ [видо-временной формы]. В авторской речи преобладает Indefinite Tense, потому что автор преимущественно описывает все события по порядку. Появление другого наблюдателя героя повествования часто ведет к употреблению Continuous Tense, поскольку он воспринимает описываемые события, которые начались до того, как он их заметил» [курсив наш Т.В.]¹².

Из теоретической концепции морфологической семантики А.В. Кравченко следует, что категория Наблюдателя имеет самое непосредственное отношение к смысловым различиям между инфинитивом и причастием (инфинитивным и причастным вторично-предикативными оборотами). Эти различия связаны с понятием вида: грамматическое значение причастия и видо-временных форм глагола группы Definite обусловлено перцептивной идентификацией Наблюдателем описываемых событий, инфинитив же и видо-временная группа Indefinite осуществляют референцию к известному событию, событию-факту, идентифицируемому на основе знания, а не наблюдения: «Инфинитив представляет событие (деятельность и т.д.) как абстрактный концепт, т.е. его референт не является чем-то, что существует в действительности и может наблюдаться как часть конкретной ситуации с уникальными пространственно-временными характеристиками Грамматическим значением причастия является референция к событию, которое существует в действительности и может наблюдаться как конкретная ситуация с уникальными пространственно-временными характеристиками»¹³. В пропозиции, вводимой когнитивными глаголами физического восприятия see, hear, причастие и инфинитив сохраняют это системное семантическое различие, хотя высказывания с инфинитивным вторично-предикативным оборотом обрастают более сложной смысловой структурой, чем высказывания с причастным вторичнопредикативным оборотом.

В высказываниях типа I saw them dancing вводимая пропозиция однозначна: она описывает фрагмент мира исключительно как результат наблюдения, как нечто в сфере доступного перцептивного опыта «здесь и сейчас» Наблюдателя субъекта матричного, включающего высказывания. Предложения с инфинитивным оборотом типа I saw them dance должны получать двойное осмысление. Вопервых, семантическая специфика глагола see сама по себе не накладывает временного ограничения на хронотоп вводимого события (действия), и оно может концептуализироваться как фрагмент знания, которым обладает субъект восприятия. Во-вторых, осуществляется одновременное указание на перцептивный источник знания акт визуального восприятия, когда-то (безразлично, когда) имевший место. Таким образом, отсутствие прямой связи между инфинитивной номинацией и непосредственным перцептивным опытом, с одной стороны, создает загадку совместимости перцептивного контекста и инфинитивной структуры, с другой же стороны, это отсутствие не означает прерывность между типами знания. Феноменологическое знание, выражаемое причастными оборотами, и структуральное знание, выражаемое инфинитивом, являются естественными когнитивными феноменами, между которыми не существует непреодолимого разрыва. В основе структурального знания лежит феноменологический опыт онтогенетический и филогенетический. Думается, что двуплановость смысла инфинитивной структуры, возникающая под влиянием модуса восприятия, отражает промежуточное явление перехода феноменологического знания в структуральное.

В области морфологической категоризации выделяются словообразовательные процессы, пополняющие и обогащающие лексикон благодаря существующим в языках механизмам и моделям словообразования, в частности, суффиксации. Общепринятым в морфологии является функциональное противопоставление словообразовательных и словоизменительных (формообразующих) суффиксальных морфем, ср.: наблюдатель, наблюдение, наблюдаемое и пишу, пишет, больше¹⁴. Между тем, существует подкласс суффиксов, которые занимают в такой классификации промежуточное положение: некоторые из характеризующих этот подкласс признаков позволяют отнести его к разряду грамматических формантов, другие к словообразовательным суффиксам. Это экспрессивные суффиксы или суффиксы субъективной оценки, обслуживающие категорию существительного, качественного прилагательного и наречия: домик, домишко, сестрица, звездочка, словечко, миленький, страшненький, утречком и т.п. С одной стороны, такие суффиксы не меняют лексического значения исходного слова сохраняют денотатное тождество источника и результата словопроизводства, ср.: дом и домик, вечером и вечерком. С другой стороны, с когнитивной точки зрения производное слово призвано не только представлять новую структуру знания, новый денотат, но и выражать оценку¹⁵, а значение оценки имеет непосредственное отношение к концепту Наблюдателя.

Такой способ морфологического суффиксального выражения перцептивно-оценочного значения обнаруживается в ряде языков (например, в русском, немецком, итальянском). Дж.Р. Тэйлор называет эту категорию морфологической категорией уменьшительности (the morphological category of diminutive). Он считает, что ее существование обязано необходимости выражения в языке физически, визуально воспринимаемого различия в величине физических объектов, когда «. уменьшительная категория выражает маленький размер физической сущности», ср.: дом>домик, Tisch>Tischlien, villa>villetta. Однако вместе с перцептивным значением эта категория всегда, в той или иной степени, выражает эмоционально-аффективную реакцию субъекта восприятия Наблюдателя. Такой когнитивный синкретизм естественен с учетом изложенных нами ранее взглядов на восприятие вообще и на аффективно-оценочный аспект взаимодействия Наблюдателя и Наблюдаемого в частности¹⁶. Иными словами, то, что человек воспринимает (видит), он воспринимает (видит) определенным образом, вырабатывая некоторое отношение к Наблюдаемому: «У человеческих существ возникает естественная подозрительность в отношении больших существ; маленьких животных и маленьких детей, с другой стороны, можно баюкать и ласкать без смущения и страха. Таким образом, связь маленького размера и (чувственное) расположение (affection) основаны на сосуществовании элементов в рамках опыта»¹⁷.

Сравнение форм дом и домик указывает не просто на различие в размерах перцептивно идентифицируемого объекта дома большого и дома маленького, но на необходимость выражения противопоставления нейтральной номинации и маркированной номинации сигнала субъективных оценок Наблюдателя (Говорящего). В оппозиции структурального и феноменологического знания нейтральная номинация является форматом выражения первого, а маркированная перцептивно-оценочным смыслом второго: в лексикографических систематизациях учитываются только слова, являющиеся немаркированным, системными классификаторами концептов (категорий объектов), тогда как перцептивно-аффективно окрашенные формы в словари не включаются.

В русском языке наблюдается большое разнообразие как морфологических приемов выражения субъективной оценки, так и видов экспрессивных оценок, начиная с положительных, ласкательных оттенков эмоций и заканчивая ироническими, презрительными, пейоративными экспрессиями, ср.: речушка и речонка. Такие формы субъективной, экспрессивной оценки неотделимы от идеи образа. С одной стороны, образ мотивируется восприятием, перцептивным взаимодействием с внешним миром, с другой стороны, образ, сформировавшись, переходит в сферу внутренних психических состояний, в основном, спонтанных и неотделимых от эмоций и накопленных впечатлений¹⁸. Поэтому маркированные субъективно-оценочные формы не всегда соотносятся с перцептивно идентифицируемыми референтами, ср.: сестричка, немчура, дружок, дурище, просьбишка, страстишка, вороватый, глуховатый и девчушка, домина, юбчонка, солнышко, бумажонка, большущий, мокренький, шепотком. Тем не менее, и в случае субъективно-экспрессивных форм, не подкрепляемых непосредственным зрительным (вообще перцептивным) опытом, образ присутствует в сознании как отпечаток одноразового или многократного интерпретирующего и оценивающего восприятия внутреннего наблюдения¹⁹, обусловливая употребление маркированных эмоциями, но не рациональным пониманием, форм.

Синтаксические средства категоризации Наблюдателя

Предложение (конструкция, высказывание, синтагма) рассматривается в современном языкознании в ряду значимых форм, имеющих собственное, неким образом структурированное, значение, т.е. семантическую структуру и свой собственный денотат, или некий категоризуемый в виде ситуации фрагмент действительности, отложивший определенный виртуальный, сигнификативный отпечаток (образ, гештальт) в психике познающего субъекта. Этот абстрагированный образ (или обобщенная схема) именуется пропозицией²⁰ и изучается в терминах семантики (смысла, значения) высказывания.

Однако не меньший интерес представляет анализ конструктивносинтаксического уровня предложения (высказывания) в качестве простой или распространенной грамматически правильной синтагмы с определенной моделью, т.е. анализ чисто формального плана, плана выражения. Общекатегориальные значения приписывались синтагмам достаточно давно. На уровне семантического анализа синтаксических форм выделяют событийное и фактообразующее значения²¹; считается, например, что придаточные дополнительные и герундиальные структуры обладают значением факта²².

Выбор синтаксической формы мотивирован определенными когнитивными и прагматическими факторами: структура синтагмы отражает некую когнитивную структуру. Так, рассматривая иерархии, отражающие порядок компонентов в сочинительных конструкциях, К.Я. Сигал приходит к выводу, что правила линеаризации сочинительных компонентов имеют когнитивную обусловленность в общем смысле, т.е. выражают когнитивные (ментальные) образы, представления линий и иерархий²⁴. В частном же смысле когнитивнопрагматические факторы, мотивирующие определенную последовательность сочинительных компонентов, могут включать фигуру Наблюдателя: именно с «позиции наблюдателя» осуществляется в ряде случаев пространственная локализация и упорядочивание отображаемых в тексте (высказывании) объектов.

Исследования грамматики и значения конструкций обнаруживают заметную роль фактора Наблюдателя (наблюдаемости) в языковой синтаксической категоризации ситуаций (в широком смысле этого слова). Изучая топологию объектов, выражаемую конструкцией ориентирования с творительным падежом (типа Он стоял лицом к стене) в русской языковой картине мира, В.И. Подлесская и Е.В. Рахилина отмечают: «Семантическая роль наблюдателя обязательна в конструкции ориентирования <. > он незримо присутствует в конструкции: без наблюдателя конструкция ориентирования интерпретирована быть не может» [курсив наш Т.В.]²⁵.

А.В. Болдырев на материале английского языка показывает, какую роль играет Наблюдатель при пространственном моделировании высказывания. Наблюдатель (Говорящий) имплицирован в синтаксической структуре высказываний некоторого типа. Например, синтаксические конструкции с вводным there и с препозицией локативных обстоятельств типа Onto the table jumped a cat «обозначают не столько элементы собственно событийного пространства, сколько пространственные ориентиры наблюдателя»²⁶. В подобных исследованиях обращает на себя внимание взаимодействие двух, в прагматическом отношении определяющих смысл высказывания фигур фигуры Наблюдателя и фигуры Говорящего. Это взаимодействие может иметь следующие формы: а) совпадение фигур Говорящего и Наблюдателя; б) несовпадение (разведение) фигур Говорящего и Наблюдателя; в) нейтрализация фигуры Наблюдателя (его передвижение в фоновую когнитивную позицию).

По нашим наблюдениям, в русском языке совпадение фигуры говорящего и наблюдателя демонстрирует простейшая синтаксическая пропозициональная форма одночленная (односоставная) синтагма, функционирующая как законченное (возможно распространенное) высказывание. Такое высказывание, предназначенное для выражения физического процесса (явления, ситуации, объекта), несет в себе признак наблюдаемости, отмечено присутствием Наблюдателя. Это, прежде всего, назывные, или номинативные предложения типа Весна; Дождь; Утро; (Дремучий) Лес; (Заброшенный) Дом; Пожар и т.п. В грамматических справочниках и учебниках предлагают весьма путаные и малопонятные комментарии относительно того, что обозначают подобные предложения. Так, один из словарей-справочников сообщает, что они называют предмет или явление «. в настоящем времени или вне времени»²⁷, как бы предлагая к рассмотрению два аспекта существования существование в настоящем (т.е. сейчас) и вне времени. Представляется очень сомнительным, что высказывания типа Снег носят «вневременной» характер: на наш взгляд такие высказывания могут соотноситься только с ситуацией «здесь и сейчас» Наблюдателя-Говорящего.

К простейшим одночленным синтагмам относятся также безличные предложения, имеющие два варианта реализации за счет безличного глагола и за счет слова категории состояния: Светлеет. Красиво. Тепло. Эти и им подобные многочисленные предложения описывают перцептивно идентифицируемые ситуации / состояния: такое сообщение может сделать только Наблюдатель человек, в момент произведения высказывания наблюдающий (воспринимающий, чувствующий) вышеуказанные явления.

Переход на уровень двучленного предложения (как с поверхностноструктурной, так и с функционально-грамматической точки зрения), с одной стороны, свидетельствует об усложнении семантики предложения в зависимости от предиката грамматического сказуемого. С другой стороны, это структурное и семантическое усложнение должно отражать и более сложное взаимодействие Наблюдателя и Говорящего в процессе именования некой ситуации и включения ее в коммуникативный акт. Очевидно также, что синтаксическое расчленение есть следствие расчлененности восприятия ситуации, получающей когнитивную и языковую обработку. Пространство двусоставного, двучленного предложения отражает усложнение концептуально-языковой категоризации ситуации с выделением двух ее частей субъекта действия или носителя признака и самого действия или признака.

Простейшие двусоставные высказывания с простым глагольным сказуемым содержат в качестве организующего ядра предложения глагол. Уже сама номинативная функция глагола по своей сложности обособляет его среди полновесных языковых знаков. Если каноническое предметное имя (существительное) знаменует собой акт соединения более или менее цельного, т.е. физически выделимого как единое целое фрагмента действительности (яблоко, камень, дерево, человек, и т.п.) со знаком, то любое глагольное имя это всегда субститут гетерогенного, неоднородного, поликомпонентного и динамического фрагмента познаваемой действительности. Так, одно из самых простых глагольных именований обыденной картины мира, знакомое, по крайней мере, в русском языке даже маленькому ребенку, глагол пить вычленяет, описывает, категоризует весьма сложную, многокомпонентную, динамическую сущность. Эта сущность заключается в процессуальном действии, состоящем из нескольких обязательных компонентов (определенные движения рук, частей лица, глотательные движения); это действие включает в качестве обязательных компонентов субъекта действия и объект то вещество, которое пьют (и, возможно, сосуд-контейнер, из которого пьют.

Хотя принято считать (вполне справедливо), что грамматическая категоризация демонстрирует большую степень обобщенности, абстрактности, отвлеченности и передает относительные характеристики всего сущего в мире, лексическая глагольная категоризация при всей своей конкретной семантичности также происходит на основе определенных базовых когнитивных процессов, а именно на основе деления представляемого в языке знания о мире: феноменологического (о «видимом» мире) и структурального (о мире известного). Хотя ничего в формальном строении русских слов иметь и писать не отражает их коренного различия в отношении к признаку «наблюдаемость», тем не менее, этот фактор оказывает решающее воздействие на возможность формирования одного из простейших (с синтаксической точки зрения) предложений двусоставного (двучленного, состоящего из подлежащего и сказуемого) предложения. В русском языке говорят Он пишет, но не говорят *Он имеет. Ограничение формально-синтаксической зоны употребления носит системный характер для русского языка: *Он предпочитает; *Он ненавидит; *Он воображает. Все эти предложения ущербны или невозможны без контекста. На первый взгляд, проблема кажется связанной с явлением переходности / непереходности глагольного предиката: переходный глагол формирует конструкции с обязательным дополнением, а непереходный двусоставные предложения. Тем не менее, следующие высказывания, организованные непереходными глаголами: Он умиляется; Он обосновывается; Он кажется и под., явно ненормальны вне контекста. Проблемы с определением категории переходности, как и любыми другими синтаксическими категориями, упираются в направление методологии анализа: его отправной точкой может быть форма или значение. Как формально-синтаксическая категория переходность оказывается зависящей целиком и полностью от способности / неспособности глагола управлять прямым (косвенным) дополнением. Тот факт, что многие глаголы писать, читать, шить и т.п. демонстрируют синтаксическую двойственность, вынуждает называть такие глаголы переходно / непереходными. Нам представляется такое объяснение слишком упрощенным, поскольку даже чисто формальное толкование переходности так или иначе сочетается с попытками когнитивносемантического анализа и осмысления того жизненного опыта человека, который и получает данную языковую категоризацию. Сведение явления переходности к чисто синтаксическому явлению невозможно, и мы обратимся теперь к толкованиям его когнитивно-прагматических мотиваций.

Считается общепризнанным, что референциальный статус прямого дополнения заключается в обозначении некоторого объекта (живого / неживого), который одним из многочисленных возможных способов вовлечен в действие (деятельность), являющееся референтом значения переходного глагола²⁹. Возможны изменения объекта в результате некоего воздействия и сопряженность категорий каузативности и переходности: обрабатывать, подшивать, красить и под. Высказывания типа Он красит дверь описывают такие действия над объектом, которые каузируют изменения этого объекта: дверь будет иметь другой цвет. Это может быть ситуация отсутствия каузации: давать, покупать, встречать и т.п. Референтом высказываний типа Я встречаю его каждый день является действие, которое не предполагает изменения природы объекта. Важно одно действие не мыслится, не представляется (а значит, и не существует) без объекта. В таком случае, вряд ли можно считать правильным существование «непереходной» ситуации чтения, например, или написания чего-либо. Не представляется возможным говорить о чтении в отсутствие того, что читают, или письма без появляющихся в результате этого действия знаков. Действие также не мыслиться без объекта и в случаях простого эллипсиса в конструкциях с переходными глаголами типа: Это кто там покупает цветы? Я покупаю. У жены день рождения.

Приведенные соображения и сомнения по поводу предопределенности двучленного предложения непереходностью организующего глагола заставляют нас обратиться к другой отправной точке анализа этого явления. Очевидно, что референтом двучленных, нормальных вне контекста предложений, являются действия, наблюдаемые в момент говорения, т.е. по сути дела, являются ответом на вопрос: Что он сейчас делает? Можно говорить, следовательно, о системном значении двучленной конструкции в русском языке, значении, основанном на когнитивном признаке наблюдаемости. Это значит, что глаголы, референты которых не имеют этого признака, не могут организовывать предложений подобного типа, которые были бы нормальны, информативны, самодостаточны вне контекста. Все употребляемые таким образом глаголы как переходные, так и непереходные объединяются в единый класс, концептуализирующий перцептивно идентифицируемые референты, т.е. маркированы признаком «наблюдаемость глагольного действия» (иногда деятельности), иными словами присутствием Наблюдателя. Само понятие действия относится к одним из наиболее универсальных и фундаментальных понятий, к ряду концептов мировой культуры. Видов действия чрезвычайно много, они окружают человека везде, повсюду и всегда. Словари дают различное толкование как самому понятию действия, так и его разновидностям, как в пределах одного языка, так и в типологии различных языков. Однако, при всем трудно исчисляемом количестве толкований, все же можно, как нам представляется, определить в качестве прототипического действия такое действие, которое носит внешний физический характер³⁰, т.е. относится к «материальному ряду»³¹, а значит, обладает свойством перцептивной идентифицируемости, указывающей на Наблюдателя.

Если говорить о глагольном денотате в терминах ситуации, то пространство ситуации, отражаемой глаголом со значением прототипического физического действия, во-первых, входит в пространство Наблюдателя, и, во-вторых, предполагает деятеля (агенса) как вычленимого компонента и центральной фигуры³² таких ситуаций-действий. Поэтому двучленные агентивные предложения с глаголами физического действия, так же как и одночленные предложения, отражают совпадение фигур Говорящего и Наблюдателя для действий, происходящих в настоящем времени. Употребление подобных конструкций в прошлом времени ведет к заметным последствиям в аспекте взаимодействия этих прагматических фигур несовпадению (разведению) этих двух позиций: Он читал; Она стирала и т.п. Описываемые предложениями ситуации обладают значением наблюдаемости и предполагают существование Наблюдателя, который вне контекста является неопределенным и может не совпадать с Говорящим.

Дальнейшее увеличение линейного «пространства» предложения за счет добавления лексики различной функционально семантической принадлежности может «вывести» описываемую ситуацию за пределы пространства возможного наблюдения: Он пишет книги для детей (каждый день, только по утрам и т.д.). Это предложение соответствует уровню структурального знания (структуральной категоризации): это нечто известное говорящему о привычках или (профессиональной) характеристике человека. При этом происходит нейтрализация фигуры Наблюдателя как коммуникативно (прагматически) значимого фактора: за счет введения обозначенной выше лексики расширяется синтаксическое пространство высказывания и усложняется описываемая ситуация, превращаясь из простого феноменологического опыта в сложную структуру знания. Поэтому «молчит» Наблюдатель и «говорит» Знающий. То же явление характерно и при замене настоящего времени на прошедшее. Необходимо отметить, что подобная метаморфоза с когнитивной интерпретацией ситуации чтения непосредственным образом связана, как нам представляется, с изменением, или, скорей, сдвигом в значении глагола писать. Он становится словом с более абстрактным, отвлеченным значением, чем первичное, прототипическое значение физического наблюдаемого действия; в данном случае это, скорей, значение «быть писателем, писать книги, статьи и т.п.», каковое часто фиксируется в толковых словарях как отдельное словозначение, следующее за первичным. Ср. также: Он читает детективы (жалобы клиентов в суде, слишком много и т.п.). Описываемая ситуация, связанная с действием чтения, категоризуется здесь как фактивная информация о привычках, профессиональной занятости и т.п., а не как наблюдаемые действия.

В двучленных предложениях с глаголами физического действия возможна актантная трансформация: синтаксически первичная позиция подлежащего может быть выражена семантически вторичным (для синтагматического значения данных глаголов) актантом инструментом; ср.: Нож режет; Топор рубит; Ручка пишет и т.п. Такая трансформация приводит к разведению Говорящего и Наблюдателя и нейтрализации последнего даже при сохранении грамматического настоящего времени. Описываемые выше ситуации уже не есть действия, но характеристики свойств инструментов; описывающие их высказывания обладают фактообразующим значением, представляющим в структуре языка структуральное знание: все знают, что ручка пишет, нож режет и т.п.

Семантика организующего подобные высказывания глагольного предиката также претерпевает определенные изменения, мотивированные факторами когнитивного уровня: при кажущемся семантическом тождестве глаголы со значением физического действия перестают быть таковыми; речь здесь идет об обозначении некоторых потенциальных свойств предметов. Свойства эти известны и не требуют наблюдения. Попытки употребления двучленного предложения с инструментальным подлежащим в грамматическом прошедшем времени можно считать, как минимум, неудачными: Нож резал?; Топор рубил?; Ручка писала? и т.п. Повидимому, такие сообщения ненормальны, так как выражаемые предикатами универсальные свойства носят вневременной характер, что обычно является прерогативой грамматического настоящего времени.

Интересно отметить, что двусоставные предложения, отражающие физические процессы типа: Ветер дует; Снег идет и т.п., не тождественны по своему когнитивному содержанию ранее описанным односоставным предложениям типа: Ветер; Снег и т.п. Двусоставным предложениям характерна двузначность, мотивирующая существование двух типов высказывания с различным актуальным членением: Ветер дует (как ему предназначено природой) / Ветер дует (сейчас). Вторая версия, в соответствии с изложенными выше соображениями, есть избыточный вариант первичной формы в виде одночленной назывной конструкции Ветер, исходно предназначенной для наблюдаемых физических процессов. В таком случае первая версия будет соответствовать, с когнитивной точки зрения, ряду фактообразующих пропозиций с характерным для него отсутствием Наблюдателя, а точнее занятие им фоновой позиции.

Итак, указание на тип категоризуемого знания феноменологического (включающего Наблюдателя) и структурального (нейтрализующего Наблюдателя) оказывает влияние на продуцирование и интерпретацию грамматического (морфологического, морфосинтаксического, синтаксического) значения. Иначе говоря, в формировании наивной картины мира, создаваемой за счет грамматических средств, значительную роль играет фигура Наблюдателя и / или признак «наблюдаемость». Формальная языковая модель, обладающая своим собственным реальным и виртуальным пространством, реальными и виртуальными компонентами, проявляет естественную зависимость от хода общих когнитивных процессов. Все это находит отражение в неразрывном взаимодействии поверхностных формообразующих, глубинных концептуально-семантических и когнитивных факторов, составляющих единство наивной картины мира языка, создаваемой Наблюдателем как языковой личностью.

наблюдатель лексический семантика грамматический

Примечания

1 См.: Апресян, Ю.Д. Избр. тр.: в 2 т. Т. II: Интегральное описание языка и системная лексикография / Ю.Д. Апресян. М.: Языки рус. культуры, 1995. С. 29-32.

2 См: Падучева, Е.В. Наблюдатель как Экспериент «За Кадром» / Е.В. Падучева // Слово в тексте и словаре. М.: Шк. «Языки рус. культуры», 2000. С. 185-201.

3 См.: Бондарко, А.В. К вопросу о перцептивности / А.В. Бондарко // Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура: сб. ст. в честь Н.Д. Арутюновой. М.: Языки славян. культуры, 2004. С. 276-282.

4 См.: Кравченко, А.В. Знак, значение, знание. Очерк когнитивной философии языка / А.В. Кравченко. Иркутск: Иркут. обл. тип. №1, 2001.

5 См.: Langacker, R.W. Concept, image, and symbol: The cognitive basis of grammar / R.W. Langacker. Berlin; N.Y.: Mouton de Gruyter, 1991.

6 См.: Шокуева, М.К. Вербализация пространства и времени с позиции наблюдателя: автореф. дис…. канд. филол. наук / М.К. Шокуева. Нальчик, 2006. 22 с.

Размещено на Allbest.ru