Пародирование прецедентного текста в аспекте речевой индивидуальности автора

Интерес к человеку, отражающему себя в языке, помимо общих онтологических аспектов, всегда касается и индивидуальных моментов. Существует множество терминов и формулировок, направленных на выявление индивидуального фактора в языке: «языковая личность», «речевой портрет», «идиолект», «идиостиль», «речевой имидж» и т.д. С некоторого времени появилась и формулировка «речевая индивидуальность», при этом утверждается, что последний термин не является избыточным в кругу уже существующих, поскольку представляет собой совокупность языковых и речевых признаков, которые отличают одну языковую личность от другой [3]. Надо заметить, что приводимое объяснение содержит, тем не менее, явные черты избыточности, поскольку индивидуальность всегда отличается от других индивидуальностей. Однако поиск новых формулировок сам по себе закономерен, поскольку он обусловлен стремлением обнаружить какие-либо дополнительные критерии для выявления многоаспектности индивидуальной речевой деятельности, и каждый термин, в сущности, схватывает какую-то одну специфическую черту этой деятельности, поэтому все перечисленные термины и не являются избыточными.

Особым преломлением авторской речевой индивидуальности является литературное пародирование. Когда продуцент текста или, точнее, «человек говорящий», имитирует речевые особенности другого лица, но не может до конца отказаться от своих собственных речевых пристрастий, тоздесь невольно следует признать столкновение речевых индивидуальностей. Такой конгломерат, вне сомнения, также заслуживает рассмотрения в границах упомянутых терминов, тем более, что и в жизни подражание чьей-то речи не является редким явлением.

Пародирование направляет деятельность речевой личности совершенно в особое русло. Она уже не так свободна в выборе языковых средств и особенностей текстопостроения, как личность, строящая собственный текст. К тому же она вынуждена следовать определенным законам пародирования, понимаемым здесь как существующие (или опробованные на данный момент времени) принципы пародирования.

Чаще всего языковая личность пародиста касается сюжета. Сюжет является понятием преимущественно литературоведческим, однако на сегодняшний день лингвисты прямо заявляют о лингвистической природе сюжета [1; 6]. Как замечает М. М. Мельник, сама структура бунинского текста, где в замкнутом пространстве цикла повторяются с легкими модификациями сюжеты и типажи, варьируются едва заметные детали внешности и элементы интриги, наводит на мысль о возможности формального моделирования [6].

Под пародией традиционно понимается вид литературной сатиры, которая искажает сюжет первичного текста, но в то же время подражает ему [12]. Линда Хатчен трактует термин пародия как воспроизведение текста с критической заданностью, выявляя при этом различия, а не сходство с оригиналом [15, р. 83]. Таким образом, можно вынести заключение, что пародийный текст - это текст литературного произведения, подражающего какому-либо известному произведению, отдельным его отрезкам или героям. При этом целью вторичного (т.е. пародийного) текста, является преимущественно комическое или сатирическое обыгрывание сюжета.

Однако сюжет напрямую связан с деятельностью языковой личности, которая играет главную роль в создании нового или вторичного текста. Традиционно языковую личность определяют как носителя того или иного языка, изучаемого на базе созданных им текстов с точки зрения использования в них системных средств определенного языка для изображения видения им окружающей картины мира и для постижения поставленных целей в этом мире [13]. Можно добавить к сказанному фактор конструирования текстовой информации, создание нового содержания с включением элементов старого, т.е., по сути, способность последнего стать конструктивным началом нового содержания, обнаружив при этом собственную гибкость и мобильность в текстопорождении. Языковая личность автора при литературном пародировании обнаруживает себя не столько с точки зрения «использования системных средств определенного языка» «для изображения видения окружающей картины мира», сколько при конструировании собственного содержания с апеллированием к тем или иным частям исходного содержания. Именно в этом и проявится авторская речевая индивидуальность, смоделировать которую будет невозможно, поскольку в современных исследованиях ещё не просматривается алгоритм вставок фрагментов чужого содержания в свое собственное. Здесь допустимо вспомнить о понятии идиостиля, которое рассматривается в соотношении с языковой личностью. Однако понятие идиостиля в приложении к пародийному тексту окажется величиной совершенно другого порядка, нежели по отношению к тексту первичному. Нельзя не признать в данном случае того, что идиостиль пародиста (или автора вторичного текста) в настоящее время ещё не рассмотрен. Если, тем не менее, обратиться к традиционному пониманию идиостиля, то здесь следует вспомнить следующие определения. Под идиостилем понимают сумму языковых и стилистико-текстовых характеристик, присущих речи писателя, публициста или определенному носителю языка [9]. В. А. Пищальникова определяет идиостиль как логико-психологическую категорию и утверждает при этом, что он проявляет себя как система логико-семантических способов изображений доминантных личностных смыслов концептуальной системы художественного текста, представленных в эстетической речевой деятельности, подразумевающей индивидуальную трансформацию языковых выражений [8, с. 49]. Следует отметить и тот факт, что отступление от норм правописания в сторону свободного стиля передачи текстовой информации, большей персонификации и авторской индивидуализации свойственно крупным научным авторитетам и говорит о творческом начале языковой личности [10, с. 76].

Ю. Н. Караулов отмечает, что индивидуальный стиль речи на первый план ставит интеллект личности, хотя интеллектуальные свойства человека отчетливо проявляют себя на сложных уровнях организации языковой личности (лингвокогнитивном и мотивационном) [4, с. 212]. Именно соотношение со сложными уровнями является основанием для различения таких понятий, как «идиостиль» и «идиолект», близких, но не тождественных понятий. Как известно, идиолект понимается как индивидуальный язык, языковые навыки данного индивидуума в определённый период времени, в то время как идиостиль может рассматриваться как система содержательных и формальных лингвистических характеристик, присущих произведениям определенного автора, в силу которых авторский способ языкового выражения обретает уникальный характер. Нетрудно заметить, что речевая индивидуальность автора-пародиста соединит в себе проявления, как идиолекта, так и идиостиля, устойчиво проявляющиеся в серии его текстов-пародий, если таковые серии имеются. Если пример пародирования единичен, то, по-видимому, такие проявления ещё не обретут устойчивого характера.

Одним из наименее устойчивых проявлений языковой личности пародийного текста окажется, по всей вероятности, оперирование элементами чужого сюжета и их вставками в собственный сюжет, который, в свою очередь, окажется несущим блоком нового содержания. Подобное оперирование практически невозможно смоделировать, поскольку сам автор при воплощении своего замысла ещё не вполне отдает себе отчет в том, какие элементы чужого содержания (или сюжета) ему понадобятся. Тем не менее, не исключается, что и в этом процессе присутствуют какие-то типические черты.

В контексте данного исследования производится анализ пародийного текста, созданного на базе прецедентного текста Библии, а именно романа Дж. Барнса «История мира в 10 / главах». Данный роман считается пародией [7, с. 194], однако дистанция между исходным и вторичным текстами необычайно велика, и, возможно, этот момент должен браться за основу при рассмотрении авторской речевой индивидуальности в последнем типе текста.

Первая глава романа «Безбилетник» является основой пародирования прецедентного текста, в последующих 9 / главах можно наблюдать неоднократное упоминание библейских реалий. В «Безбилетнике», который занимает 1023 строки, самые разнообразные упоминания библейских реалий представлены на 579 строках, что составляет 57 % от всей главы.

Анализ пародийного текста следует начать со слов Дж. Барнса о том, что «история - это не то, что случилось. История - это всего лишь то, что рассказывают нам историки, это то, что писатель может предложить читателю, желающему знать, откуда все пошло, жаждущему, чтобы ему объяснили мир» [2, с. 4]. Можно предположить, что давая такое определение «истории», Дж. Барс фактически издевался над «жаждущей публикой» (как следует из перевода В. Бабковой), так как текст его романа переполнен иронией. Автор пытается представить свое понимание истории мира (как все начиналось), используя при этом библейские реалии. Отсюда можно проследить индивидуально авторский стиль Дж. Барнса, излагающего свое понимание истории путем переосмысления и перекручивания библейских фактов.

Немаловажной особенностью индивидуального стиля автора- пародиста является детализация или использование художественной детали во вторичном тексте пародии. Художественная деталь определяется как особенность лаконичного и экономного стиля [5, с. 112]. Речевая индивидуальность Дж. Барнса отчетливее всего проявляется в иронической трансформации библейских реалий. При этом он уходит в мир деталей и доходит в их представлении до мельчайших подробностей, например: The stores ship was the next to be lost, on a starless night when the wind had dropped and the lookouts were drowsy. In the morning all that trailed behind Noah's flagship was a length of fat hawser which had been gnawed through by something with sharp incisors and an ability to cling to wet ropes [14, p. 5].

Автор не фиксирует внимания на существе, которое перегрызло торс, но делает акцент на его зубах - резцах - и умении передвигаться по мокрым веревкам, что, тем не менее, не является важной текстовой информацией, поскольку далее этот факт ни разу не был востребован. Однако именно данную особенность текстопостроения можно отнести к идиости- лю языковой личности автора, которая и в дальнейшем тяготеет к разного рода деталям, например: He could be seen strutting the quarterdeck with a parrot on each shoulder; he would slap the quadrupeds affectionately on the rump, which they'd acknowledge with an appreciative bellow ... [14, p. 5].

В данном отрывке наблюдается мелкая детализация действия Варади, а именно «похлопывание четвероногих по крестцу». Тот же прием можно наблюдать и в следующем примере: As the flotilla neared completion it had to be guarded round the clock. There were many attempts to stow away. A craftsman was discovered one day trying to hollow out a priest's hole among the lower timbers of the stores ship [14, p. 8 - 9]. Здесь автор подробно изложил местонахождение «келейки», которую рабочий хотел тайно построить для себя, чтобы спастись от Потопа. Таким образом Дж. Барнс детализирует второстепенного персонажа, который не несет значимой для читателя информации.

Приведенные примеры свидетельствуют об авторских художественных деталях, которые полностью им вымышлены. Однако автор склонен переиначивать и библейские детали, которые используются им для того, чтобы внедрить их в собственный сюжет. Дж. Барнс играет с публикой, равным образом, читатели играют с текстом. При этом по ходу чтения, они выявляют новые фабульные и смысловые нити, связанный друг с другом. Находить эти бесконечные соответствия и отражения текста в тексте приводит публику в восторг и доставляется внутреннее удовлетворение [2, c. 5-6]. Несмотря на значимые расхождения текста пародии и прецедентного текста, автор возвращается к заголовку романа. Он начинает его с Потопа, как он мыслится в представлении автора, если он будет исходить из текста оригинала.

Помимо Потопа, автор активно комментирует в собственном ключе главную фигуру, имеющую отношение к Потопу, а именно Ноя. Герой Библии имеет от прецедентного текста только то, что его имя связано с постройкой Ковчега. Больше всего автор иронизирует по поводу Ноя и его семейки (“Noah and his family”). В сферу иронии попадают такие характеризующие детали, как «старый мошенник», «пропойца», «самодовольный патриарх», «крупный человек, размером с гориллу» и т. д. В целом автор весьма нелестно отзывается о Ное: We weren't in any way to blame (you don't really believe that story about the serpent, do you? -- it was just Adam's black propaganda), and yet the consequences for us were equally severe: ever)' species wiped out except for a single breeding pair, and that couple consigned to the high seas under the charge of an old rogue with a drink problem who was already into his seventh century of life [14, p. 6].

Автор дает Ною прямые характеристики через описательные детали, которые можно отнести к характерологическим. Они заключают в себе информативность и рассредоточены по всему тексту. Также характерологическая деталь включает читателя в процесс сотворчества, формирует непричастность автора к финальному заключению. Она актуализируется в антропоцентричности, системности, информативности [5, c. 114 - 116]. Рассмотрим следующий пример: I don't know how best to break this to you, but Noah was not a nice man (1). I realize this idea is embarrassing, since you are all descended from him; still, there it is. He was a monster, a puffed-up patriarch (1) who spent half his day grovelling to his God and the other half taking it out on us (2). He had a gopher-wood stave with which . . . well, some of the animals carry the stripes to this day (2). It's amazing what fear can do [14, p. 12]. Исходя из примера, можно заметить как прямые (1), так и не прямые (2) характеристики, данные Ною автором. В тексте пародии Ной был лицемером, двуличным человеком: для Бога раб, выполнял все его пожелания, а в другое время сам был властелином и творил все, что хотел, возможно, занимался рукоприкладством над животными. Практически вся первая глава пародии «Безбилетник» наполнена характерологическими деталями. В Библии Ной не характеризуется так подробно, как в тексте пародии, к тому же он не показан отталкивающим и противоречивым героем, а скорее, напротив. Во вторичном же тексте автор доказывает порочность Ноя, даже через диалог с воображаемым читателем: There were times when Noah and his sons got quite hysterical. That doesn't tally with your account of things? You've always been led to believe that Noah was sage, righteous and God-fearing, and I've already described him as a hysterical rogue with a drink problem? [14, p. 8].

Автор как языковая личность, опираясь на факты прецедентного текста, выводит собственное заключение о главном герое своего романа, представляя его в новом свете, а именно истеричным мошенником и пропойцей, а не праведным, мудрым и богобоязненным персонажем Библии.

На протяжении всего романа можно неоднократно встретить образ Ковчега, который можно назвать доминантным. Корабль построен, чтобы защититься от Потопа, то есть он - крепость и должен воплощать идеи спасения (как в Библии), но в тексте пародии он превращается в «плавучую тюрьму»: It wasn't a nature reserve, that Ark of ours; at times it was more like a prison ship [14, p. 4]. Художественную деталь «плавучая тюрьма» следует отнести к имплицирующей. Она используется единично и проникает во внутреннюю сущность явления, а также создает образ между персонажем и реальностью. Более того, данная деталь порождает образ отношений между персонажами и реальностью. Эта художественная деталь актуализируется в информативности, системности и концептуальности [5, с. 113]. Однако обращаясь к образу Ковчега, автор текста пародии предлагает свой сюжет действий. По его мнению Ковчегов было восемь: You presumably grasped that the 'Ark' was more than just a single ship? It was the name we gave to the whole flotilla (you could hardly expect to cram the entire animal kingdom into something a mere three hundred cubits long) [14, p. 4];

In the beginning, the Ark consisted of eight vessels: Noah's galleon, which towed the stores ship, then four slightly smaller boats, each captained by one of Noah's sons, and behind them, at a safe distance (the family being superstitious about illness) the hospital ship [14, p. 5].

Подводя итог вышесказанному, следует заметить, что при изучении природы вторичного (пародийного) текста главной величиной оказывается языковая личность автора, которая, в свою очередь, актуализирует себя в аспекте речевой индивидуальности. Именно с точки зрения последней допустимо вести отсчет использованным при текстопостроении приемам, которые непременно укажут на характерные текстовые признаки вторичного текста, способные при наличии достаточного исследовательского поля дать повод к заключению о его типических текстопостроительных свойствах. В рассмотренном тексте к числу таких свойств необходимо причислить особую склонность автора к художественной детали, придающей многомерность его собственному сюжету и принимающей на себя значительный объем текстовой прагматики. С этой же точки зрения можно будет вести речь как об идиостиле, так и об идиолекте автора-пародиста.

авторский речевой индивидуальность пародия

Список литературы

1. Баранов А. Н. Введение в прикладную лингвистику: учебное пособие. - изд. 2-е, испр. - М.: Едиториал УРСС, 2003.

2. Барнс Дж. История мира в 10 У главах / пер. с англ. яз. В. Бабкова. - М.: АСТ, 2005.

3. Бец Ю. В. Речевая индивидуальность как семиотическая система (на материале письменной речи): автореф. дис.... канд. филол. наук: 10.02.19. - Ростов-на-Дону, 2009.

4. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. - М.: ЛКИ, 2010.

5. Кухаренко В. А. Интерпретация текста: учебное пособие для студентов педагогических институтов по специальности № 2103 «Иностранные языки»: изд. 2-е пере- раб. - М.: Просвещение, 1988.

6. Мельник М. М. Лингвистическое моделирование сюжета: На материале цикла рассказов И. Бунина "Темные аллеи": дис. ... канд. филол. наук: 10.02.21. - М., 2001.

7. Митина Н. Пародия как форма игры в романе Д. Барнса "История мира в 10 1/2 главах" // Земля студентов. Жизнь. Наука. Творчество: междунар. студ. науч. форум. - Самара, 2007. - Ч. 2. - С. 194 - 199.

8. Пищальникова В. А. Проблема идиостиля. Психолингвистический аспект. - Барнаул, 1992.

9. Стилистический энциклопедический словарь. - [Электронный ресурс]: http://stylistics.academic.ru (дата обращения 18.05.2012).

10. Хорошая речь / под ред. М. А. Кормилицыной и О. Б. Сиротининой. - изд. 2-е, испр. - М.: ЛКИ, 2007.

Размещено на Allbest.ru