Текст как смыслопорождающий инструмент

Размещено на http://www.allbest.ru/

Текст как смыслопорождающий инструмент

В системе, разработанной Соссюром и надолго определившей направление семиотической мысли, очевидно предпочтение исследованиям языка, а не речи, структуры кода, а не текста. Речь и ее отграниченная артикулированная ипостась -- текст -- интересуют лингвиста лишь как сырой материал, манифестация языковой структуры. Все, что релевантно в речи (resp. тексте), дано в языке(resp. коде). Элементы, присутствующие в тексте, но не имеющие соответствия в коде, носителями смысла не являются. Этому соответствует решительное заявление Соссюра: «Надо с самого начала встать на почву языка и считать его нормой для всех прочих проявлений речевой деятельности». Принять язык за норму -- означает сделать его точкой научного отсчета в определении существенного и несущественного для языковой деятельности. Естественно, что все, не имеющее соответствия в языке (коде), при дешифровке сообщения «снимается». После того, как из руды речи выплавлен металл языковой структуры, остается только шлак. Именно в этом смысле наука о языке может обойтись без анализа речи. Но за этой научной позицией стоит целый комплекс прямо не выраженных, почти бытовых представлений о функции языка. Если ученого-лингвиста интересует структура языка, извлекаемая из текста, то бытового получателя информации занимает содержание сообщения. В обоих случаях текст выступает как нечто, ценное не само по себе, а лишь в качестве своего рода упаковки, из недр которой извлекается объект интереса.

Но за этой научной позицией стоит целый комплекс прямо не выраженных, почти бытовых представлений о функции языка. Если ученого-лингвиста интересует структура языка, извлекаемая из текста, то бытового получателя информации занимает содержание сообщения. В обоих случаях текст выступает как нечто, ценное не само по себе, а лишь в качестве своего рода упаковки, из недр которой извлекается объект интереса.

Для получателя сообщения представляется естественной такая логическая последовательность:

Текст (от лат. textus -- «ткань; сплетение, связь, сочетание») -- в общем плане связная и полная последовательность символов.

Существуют две основных трактовки понятия «текст»: «имманентная» (расширенная, философски нагруженная) и «репрезентативная» (более частная). Имманентный подход подразумевает отношение к тексту как к автономной реальности, нацеленность на выявление его внутренней структуры. Репрезентативный -- рассмотрение текста как особой формы представления знаний о внешней тексту действительности.

В лингвистике термин текст используется в широком значении, включая и образцы устной речи. Восприятие текста изучается в рамках лингвистики текста и психолингвистики. Так, например, И. Р. Гальперин определяет текст следующим образом: «это письменное сообщение, объективированное в виде письменного документа, состоящее из ряда высказываний, объединённых разными типами лексической, грамматической и логической связи, имеющее определённый моральный характер, прагматическую установку и соответственно литературно обработанное».

Текст состоит из некоторого количества предложений. Одно предложение, даже очень распространённое, сложное, текстом назвать нельзя, поскольку текст можно расчленить на самостоятельные предложения, а части предложения сочетаются по законам синтаксиса сложного предложения, но не текста.

Главный тезис -- текст состоит из двух или нескольких предложений.

В смысловой цельности текста отражаются те связи и зависимости, которые имеются в самой действительности (общественные события, явления природы, человек, его внешний облик и внутренний мир, предметы неживой природы и т. д.).

Единство предмета речи -- это тема высказывания. Тема -- это смысловое ядро текста, конденсированное и обобщённое содержание текста.

Понятие «содержание высказывания» связано с категорией информативности речи и присуще только тексту. Оно сообщает читателю индивидуально -- авторское понимание отношений между явлениями, их значимости во всех сферах придают ему смысловую цельность.

В большом тексте ведущая тема распадается на ряд составляющих подтем; подтемы членятся на более дробные, на абзацы (микротемы).

Завершённость высказывания связана со смысловой цельностью текста. Показателем законченности текста является возможность подобрать к нему заголовок, отражающий его содержание.

Таким образом, из смысловой цельности текста вытекают следующие признаки текста:

v Текст -- это высказывание на определённую тему;

v В тексте реализуется замысел говорящего, основная мысль;

v Текст любого размера -- это относительно автономное (законченное) высказывание;

v Предложения логически связаны между собой.

v К тексту можно подобрать заголовок;

v Правильно оформленный текст обычно имеет начало и конец.

По стилю бывают:

научные, разговорные, художественные, публицистические, официально - деловые тексты.

Можно ли считать, что эта искусственная модель должна считаться образцом языка как такового, его идеалом, от которого он отличается лишь несовершенством -- естественным результатом «неразумного» творчества Природы? Искусственные языки моделируют не текст как таковой, а одну из его функций -- способность к адекватной передаче сообщения, ибо, достигая совершенства в ее реализации, семиотические структуры утрачивают способность обслуживать другие, присущие им в естественном состоянии.

Каковы же эти функции?

Здесь, прежде всего, следует назвать творческую. Всякая осуществляющая весь набор семиотических возможностей система не только передает готовые сообщения, но и служит генератором новых.

Полярную противоположность искусственным языкам представляют семиотические системы, в которых креативная функция наиболее сильна: очевидно, что если самое посредственное стихотворение перевести на другой язык (то есть на язык другой стихотворной системы), то операция обратного перевода не даст исходного текста. Самый факт возможности многократного художественного перевода одного и того же стихотворения различными переводчиками свидетельствует о том, что вместо точного соответствия тексту Фй в этом случае сопоставлено некоторое пространство. Любой из заполняющих его текстов t1, t2,... tn будет возможной интерпретацией исходного текста. Например:

Люблю грозу в начале мая,

Когда весенний, первый гром,

Как бы резвяся и играя,

Грохочет в небе голубом.

I love a spring storm. What a wonder,

When in the early days of May

It cracks the sky - the first spring thunder,

As if it frolics, wants to play.

(S. Stone)

I love May's first storms:

chuckling, sporting spring

grumbles in mock anger;

young thunder claps

(F. Jude)

I love a thunder - storm at the beginning of May,

when spring's first thunder,

as though play, in a frolic,

rumbles in the blue sky.

(Дм. Оболенский)

Возникающий в этих случаях текст мы будем рассматривать как новый, а создающий его акт перевода -- как творческий. Схему адекватной передачи текста при пользовании искусственным языком можно представить в следующем виде: Здесь передающий и принимающий пользуются единым кодом К.

Схема художественного перевода показывает, что передающий и принимающий пользуются различными кодами К1 и К2, пересекающимися, но не идентичными. В случае обратного перевода это даст не исходный, а некоторый третий текст Т3. Еще ближе к реальному процессу циркуляции сообщений случай, когда перед передающим оказывается не один код, а некоторое множественное пространство кодов k1, k2,..., kn, каждый из которых -- сложное иерархическое устройство и допускает порождение некоторого множества текстов, в равной мере ему соответствующих. Асимметрическая направленность, постоянная потребность выбора делают в этом случае перевод актом порождения новой информации и реализуют творческую функцию как языка, так и текста.

Особенно показательна ситуация, когда между кодами существует не просто различие, а ситуация взаимной непереводимости (например, при переводе словесного текста в иконический). Перевод осуществляется с помощью принятой в данной культуре условной системы эквивалентностей. Так, например, при передаче словесного текста живописным (например, картина на евангельский сюжет) пространство темы будет в кодах пересекаться, а пространства языка и стиля -- лишь условно соотноситься в пределах данной традиции. Комбинация переводимости -- непереводимости (с разной степенью того и другого) определяет креативную функцию.

Поскольку смыслом в данном случае оказывается не только тот инвариантный остаток, который сохраняется при разнообразных трансформационных операциях, но и то, что при этом изменяется, мы можем констатировать приращение смысла текста в процессе этих трансформаций.

Следует отметить еще одну особенность. При пользовании искусственными языками (или естественным и поэтическим языками как искусственными, например, передавая роман Толстого краткой аннотацией сюжета) мы отделяем смысл от языка. При сложных операциях смыслопорождения язык неотделим от выражаемого им содержания. В этом последнем случае мы имеем уже не только сообщение на языке, но и сообщение о языке, сообщение, в котором интерес перемещается на его язык. Это и есть та направленность сообщения на код, в которой Р.О. Якобсон видел основной признак художественного текста.

В этом случае многие явления парадоксально перемещаются. Так, например, при ориентации на константность сообщения тот факт, что язык предшествует сообщению на нем и заранее дан обоим участникам коммуникации, представляется настолько естественным, что специально не оговаривается; даже в сложных случаях получатель сначала по каким-либо сигналам опознает, каким из известных ему кодов зашифровано сообщение, а затем уже приступает к «чтению». Когда герои романа Ж. Верна «Дети капитана Гранта» извлекли из бутылки три фрагмента документа, они прежде всего установили, что один из них написан на английском, другой на немецком, третий на французском языках, а потом уже занялись реконструкцией смысла разрушенного документа. Фундаментальные функции текста сводятся к нижеперечисленным:

Первая функция -- это передача константной информации. Она лежит на поверхности и легко схватывается наиболее простыми методами анализа. Идеальный текст в данном случае предстает как сообщение, зашифрованное одним языком и, следовательно, одноканальное, внутренне однородное и моноструктурное. Текст здесь выполняет роль вместилища некоторого неизменного смысла. В идеале этот смысл -- дотекстовое сообщение, реализуемое лишь в тексте, -- остается инвариантным при всех трансформациях текста: информационное содержание не меняется ни качественно, ни в объеме. Адресат декодирует текст и получает исходное сообщение. Понятно, что в этом случае код, которым адресант кодирует текст, и код, который используется адресатом для расшифровки сообщения, -- один и тот же.

Ценность всей системы определяется тем, насколько эффективно текст -- без потерь и искажений -- передается от отправителя к получателю. То есть вся система ориентирована на максимальное понимание, а всякое несовпадение между кодом говорящего и слушающего -- это источник непонимания, который поэтому рассматривается как помеха.

Говоря о первой функции текста, можно заключить, что текст здесь -- лишь пассивный носитель информации, лишь посредник между отправителем и получателем; его главная задача -- донести без потерь и изменений некоторый смысл, который в абстракции предполагается существующим еще до текста. Оперирующих сообщением интересует именно содержание, остальное как бы не замечается. В структурном отношении текст в данном его аспекте выступает как реализация, как воплощение языка: все, что несущественно для языка, является в тексте случайным и не может быть носителем смысла.

Именно первая функция текста находит свое отражение в соссюровском противопоставлении языка и речи. Подобный подход, с точки зрения Ю.М. Лотмана, недостаточен и имеет лишь ограниченное применение. Лишь в теории текст передает информацию без помех и искажений, в действительности же речь идет лишь о приблизительной -- в той или иной степени -- эквивалентности исходного и конечного сообщений. Следовательно, адекватно описывая одну сторону текста, «соссюровский» подход делает это в ущерб другим, не менее важным сторонам, игнорируя их существование.

Вторая функция текста -- выработка новых смыслов. Ей Ю.М. Лотман уделяет основное внимание в своих трудах. Именно смыслопорождение и его механизмы выступают средством развития культуры и ее двигателем. В этом аспекте текст перестает быть лишь пассивным звеном передачи некоторой константной информации. Он превращается в генератор новых смыслов, а значит, главным его свойством становится активность. Если в первом случае разница между исходным и конечным сообщением возможна лишь в результате помех в канале связи и воспринимается как техническое несовершенство системы, то во втором она составляет саму сущность работы текста как смыслового генератора.

То, что с первой точки зрения, дефект, со второй -- норма, и наоборот. Понятно, что во втором случае механизм работы текста будет устроен принципиально иначе.

В процессе движения текста от передающего к принимающему происходит нетривиальный сдвиг значения, результатом которого становится образование нового сообщения. Нетривиальным Ю.М. Лотман называет такой сдвиг значения, который ''...однозначно непредсказуем и не задан определенным алгоритмом трансформации текста''. Таким образом, новые тексты -- это тексты ''незакономерные'', с точки зрения существующих уже правил, ''неправильные''. В общей культурной перспективе, однако, именно они предстают как полезные и необходимые, поскольку выступают носителями новой информации, которую еще предстоит расшифровать. В отношении таких текстов действует презумпция осмысленности, а потому на их основе могут быть в дальнейшем сформулированы правила образования высказываний.

Важным свойством во втором случае функционирования текста становится тот факт, что передающий и принимающий пользуются различными кодами -- пересекающимися, но отнюдь не идентичными. Различие необходимо, так как оно делает желательным сам факт контакта. Некоторая степень сходства же обусловливает саму возможность общения, так как при абсолютном различии никакое общение невозможно. Итак, между кодом исходного текста и кодом перевода не существует однозначного соответствия, что ставит под вопрос саму возможность идентичного перевода. Перевод в этом случае будет носить характер условной эквивалентности. А это значит, что текст, получающийся в результате перевода, будет в определенном отношении предсказуем, но одновременно и непредсказуем. Тем самым исключается возможность получить исходный текст посредством обратного перевода, что при дальнейшем функционировании текста ведет к нарастанию смыслов. Родственные идеи можно найти в статье М.М. Бахтина ''Проблема текста'', где он пишет, что ''...всякая система знаков (т. е. всякий "язык")... принципиально всегда может быть расшифрована, т. е. переведена на другие знаковые системы (другие языки); следовательно, есть общая логика знаковых систем, потенциальный единый язык языков… Но текст (в отличие от языка как системы средств) никогда не может быть переведен до конца, ибо нет потенциально единого текста текстов''. Способность текста выступать в роли механизма смыслопорождения -- источника ''множественного смысла'' -- стала предметом рассмотрения и в постструктурализме, в первую очередь в коннотативной семиологии Ролана Барта.

Нетрудно заметить, что само понятие коммуникации в этом втором случае заметно отличается от первого, т. е. от передачи текстом константной информации. Минимальным условием во второй ситуации является наличие двух языков, достаточно близких, чтобы перевод был возможен, и настолько далеких, чтобы он имел смысл. Текст в данном случае -- это многоязычное, многократно зашифрованное образование, которое в рамках отдельно взятого языка раскрывается лишь частично; полностью же текст раскрывает свой смысл лишь при рассмотрении его в свете всех языков, которые участвовали в его создании. Текст здесь -- устройство, в котором языки сталкиваются и сополагаются, и из этого конфликтного напряжения рождается новый смысл.

При операциях смыслопорождения высокой сложности язык неотделим от выражаемого им содержания. Смысл выражен текстом как целым, и это уже не просто сообщение на определенном языке, вернее, языках, но и сообщение о языке, сообщение, в котором интерес может перемещаться на его язык. Особенно это заметно в текстах наивысшей категории сложности -- в художественных произведениях. Вяч. Вс. Иванов по этому поводу писал: ''С точки зрения теории знаков (семиотики) художественное произведение можно рассматривать как текст, или знак, состоящий из нескольких уровней. В наиболее простом случае под текстом понимается последовательность знаков, а под знаком -- структура, включающая означаемую и означающую стороны знака. Однако для семиотического исследования искусства существенно то, что текст (высказывание) может выступать и как единое целое, не членящееся на отдельные самостоятельные знаки...''. В них невозможно выделить информацию, на которую можно указать: вот, что хотел сказать автор, -- а к остальному относиться как к ''украшению'' этого смысла. Именно через художественные средства выражения передается смысл в его целостности.

На примере лотмановского анализа ''Евгения Онегина'' можно увидеть, как в этом блестящем образчике художественного текста воплощены сущностные черты текста искусства как такового. Первое впечатление от романа -- необыкновенная легкость и простота стиха. Глаз не встречает никаких препятствий на своем пути и свободно скользит по строфам. Слова сами по себе складываются в рифму, что так и должно быть, и это единственно возможный способ повествования. Казалось бы, знакомое всем с детства произведение не нуждается в каком-либо специальном изучении -- все и так понятно. Однако, отмечает Ю.М. Лотман, именно подобная легкость создает дополнительные трудности в понимании ''Онегина''. Иллюзия полной понятности и прозрачности произведения скрывает от внимания читателя множество неосознанно неясных для него слов, выражений, намеков, цитат, удаляя его от адекватного осмысления текста. Можно сказать, что легкость пушкинского романа -- это ''сложная'' легкость и достигается она парадоксальными на первый взгляд средствами, в первую очередь многократным и многоуровневым усложнением структуры произведения. Ю.М. Лотман убедительно доказывает это существенное для понимания любого художественного текста положение.

Несомненно, что при всей похожести языка ''Онегина'' и повседневной речи у читателя не возникает сомнения, что перед ним

во-первых, особый -- художественный -- текст, а во-вторых, текст стихотворный. В том и заключается проблема, и составляющая, однако, силу словесного искусства: создавая литературное произведение на основе естественного языка, художник должен таким образом преобразовать его структуру, чтобы язык этот начал восприниматься как художественный, т. е. отличный от обычного словоупотребления. Ю. М. Лотман убежден, что материал искусства сам по себе, до художественной обработки, не должен содержать такого сходства с изображаемым предметом, которое делало бы излишним дальнейшее преобразование этого материала в искусстве. Отметим, что ''неотъемлемой чертой творческого процесса является превращение непохожего в похожее''. Если же такое сходство имеется, художник должен его ликвидировать, чтобы затем воссоздать в творческом акте.

Tретья функция текста -- функция памяти. Текст не только генератор новых смыслов, но и конденсатор культурной памяти. Более того, текст, в первую очередь наиболее сложные его образцы, обладает способностью сохранять память о своих контекстах. Если бы этой способности не было, текст оставался бы в сознании воспринимающего только самим собой, и прошлое представлялось бы нам мозаикой несвязных отрывков. Но для воспринимающего текст -- всегда часть реконструируемого целостного значения. В сознании современного читателя шекспировский ''Гамлет'' -- это не только само произведение, но и дополнительное его измерение, воплощенное в театральных постановках и экранизациях, о которых известно читателю. Сумма контекстов, в которых определенный текст приобретает осмысленность и которые определенным образом заложены в его смысловом потенциале, может быть названа памятью текста. Это создаваемое текстом вокруг себя смысловое пространство, семиосфера, которая является подвижным образованием, меняющимся в зависимости от того, какие культурные коды актуальны на данном историческом этапе. текст лингвистика смысл лотман

Взаимодействие текста с культурной традицией актуализирует его смысл в рамках некоторого инварианта, позволяющего говорить, что текст в контексте новой эпохи сохраняет при всей вариативности истолкований идентичность самому себе. Особенно ярким примером творческой способности памяти является память искусства. Сложность и принципиальная многозначность художественного произведения создают каждый раз предпосылки для нового его восприятия.

Сказанное позволяет заключить, что память текста не является пассивным хранилищем, а есть частью его смыслообразующего механизма.

Ю.М. Лотман неоднократно использовал в отношении (художественного) текста изречение Гераклита Эфесского: ''Психее присущ самовозрастающий логос''. В свете подхода к рассмотрению текста с точки зрения выполняемых им функций, подобное изречение не принадлежит лишь к красотам слога, а адекватно передает истинный масштаб понятия ''текст'' и его огромные потенциальные возможности.

Рассмотрение прагматики текста -- лишь один из возможных углов зрения на проблему текста в системе теоретических построений Ю.М. Лотмана. Предложенная точка зрения, как нам представляется, дает абрис многогранной сложности и полиструктурности понятия ''текст'' в работах Ю.М. Лотмана и может послужить отправным пунктом в плодотворном изучении лотмановской интерпретации текста.

Размещено на Allbest.ru