Китайский политический дискурс как источник фразеологических выражений

Размещено на http://www.allbest.ru/

Китайский политический дискурс как источник фразеологических выражений

Содержание

• Введение
• 1. Теоретические аспекты вербальной политической коммуникации
• 1.1 Особенности политического дискурса
• 1.2 Фразеологизмы в политическом дискурсе
• 2. Анализ лексики китайского политического дискурса
• 2.1 Особенности становления политической элиты в Китае
• 2.2 Традиционный китайский дискурс в современном политическом дискурсе КНР
• Заключение
• Список использованной литературы
• Введение

Современная политическая лингвистика активно пропагандирует дискурсивный подход к изучению особенностей политической коммуникации.

Под политическим дискурсом понимается особая знаковая система какого-либо языка, предназначенная для политической коммуникации: для пропаганды тех или иных идей, эмоционального воздействия на граждан и побуждения их к политическим действиям, для выработки общественного консенсуса, принятия и обоснования социально-политических решений.

Прагматический потенциал политического дискурса раскрывает его целевая направленность, которая предполагает со стороны говорящего (политического деятеля) донесение и разъяснение определённой информации, затрагивающей общественные интересы и ценности.

Прагматические установки политического дискурса обусловливают частое употребление фразеологических единиц (ФЕ), которые идеально подходят для реализации таких важных системообразующих признаков политического дискурса, как манипулятивность, смысловая неопределённость, оценочность, образность, экономия речевых усилий.

Широкое использование ФЕ в политическом дискурсе объясняется их способностью участвовать в косвенной оценочной номинации и отражать субъективную модальность продуцента дискурса.

Выбор и закономерности реализации ФЕ в англоязычном политическом дискурсе тесно связаны с метафорическими концептами (МК), функционирующими в сфере политики, изучение которых может служить инструментом прогнозирования принятия политических решений, выявления персуазивных и манипулятивных параметров СМИ, стратегий и тактик легитимизации и делегитимизации власти, а также определения степени влияния политических событий на функционирование языка. Кроме того, подробное изучение метафорических концептов, с их высоким прагматическим потенциалом и способностью структурировать тексты, может способствовать выявлению оснований выбора ФЕ при формировании текстов.

Целью работы является анализ китайского политического дискурса как источника фразеологических оборотов.

Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

- рассмотреть теоретические аспекты вербальной политической коммуникации;

- определить особенности политического дискурса;

- дать понятие фразеологизмов в политическом дискурсе;

- провести анализ китайского политического дискурса.

Объектом исследования является китайский политический дискурс. Предметом исследования являются отношения в сфере политической лингвистики.

Структура работы включает введение, две главы, заключение, список использованной литературы.

• 1. Теоретические аспекты вербальной политической коммуникации
• 1.1 Особенности политического дискурса

Новые политико-экономические проблемы, а в наши дни трудно отделить одно от другого, делают более актуальным изучение языка и коммуникации в сфере самой политики. Мир политики - это особый мир, имеющий свои особые правила, свою терминологию, свой собственный политический дискурс.

Рассмотрим, что же представляет собой политический дискурс. Дискурс вообще- понятие весьма многозначное, часто, по выражению П.Б. Паршина, прагматика дискурса "ближе к реальному тексту", "она ищет конкретное, частное, особенное, индивидуальное".

Опираясь на дефиниции дискурса, сделанные признанными лингвистами, за основу его определения в широком смысле также можем принять совокупность тематически соотнесённых текстов, исходя из чего, можем определить политический дискурс в широком смысле как незамкнутую совокупность текстов, объединённых/интегрированных политтематикой.

В более узком смысле политический дискурс - это вербализация политического общения. При анализе языковых средств в политическом дискурсе мы полагаем уместным применять дискурсивный подход.

Ю.С. Степанов отмечает, что "дискурс - это "язык в языке", но представленный в виде особой социальной данности. Дискурс существует, прежде всего, и главным образом, в текстах, но таких, за которыми встаёт особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления и синтаксиса, особая семантика, в конечном счёте - особый мир" [Степанов 1998, 670].

Примеры показывают, что лексикон политического дискурса постоянно обновляется, вовлекая в оборот словоупотребления все новые и новые слова, словосочетания и конструкции, создавая новые, до сих пор не употреблявшиеся формы.

Здесь важно отметить, что традиционное для прошлого столетия деление на устный и письменный политический дискурс начинает устаревать. Традиционно различались устный и письменный дискурс в зависимости от канала передачи информации, однако с развитием новых коммуникационных технологий подобное противопоставление устного дискурса письменному уже не является столь очевидным.

С появлением, например, SMS-сообщений, электронной почты, интернет-среды в целом, контакт с которой предлагает нам самые разные образцы политического дискурса, можно судить о возникновении нового, третьего, типа дискурса, появление которого предвосхитил Паршин П.Б. [Паршин 1999]. дискурсивный коммуникация китай фразеологический

И если политический дискурс - это особый мир, то он должен обладать и своим собственным лингвистическим пространством, и своей собственной политической терминологией, большую часть которого составляют, как правило, устойчивые словосочетания, метафорические и метонимические выражения, аналогии, сравнения и пр.

Чаще всего базой для переосмысления таких выражений являются пространства войны и спорта, поскольку они сопряжены с передачей определённых физических свойств - агрессии, жёсткости, переходящей в жестокость, упорства и других подобных им качеств и свойств.

В политике устойчивые словосочетания интерпретируются, соответственно, как политически сильные фигуры, дословно "тяжеловесы", которые могут достигать цели, и политики, которые выступают в качестве быстро найденной замены часто в экстремальных ситуациях.

Война и военные действия также вносят свою лепту в политический дискурс в виде устойчивых конструкций и идиом, например, damage control - борьба за живучесть или устранение/ликвидация последствий/зачистка.

Политики не хотят, чтобы их избиратели знали, что за не вызывающими особой опасности на первый взгляд рекуррентными конструкциями, скрываются ужасы военных действий. Соответственно, и альтернативный перевод этих конструкций - гибель гражданского населения (буквально - *сопутствующий урон) и этнические чистки, в иных терминах передаётся как геноцид этнического населения.

Таким образом, можно заметить, что между языком войны и спорта, с одной стороны, и политики и политических действий - с другой очень мало различий. Именно по этой причине простые люди легко усваивают эти спортивные правила игры и привыкают жить по этим правилам, которые нацелены на достижение победы и не приемлют никаких переговоров или компромиссов - таковы правила спорта.

Чего не понимает обыватель, так это того, что политики манипулируют его сознанием. Они используют устойчивые словосочетания и переосмысленные образы из мира войны и спорта (в иной терминологии пространства), они приучают неискушённых обывателей к мысли, что иных правил, например переговоров, сотрудничества, договоров, просто не существует - есть только агрессивный напор, натиск и победа. Эту характеристику политического дискурса, которая окончательно оформилась за последнее десятилетие, можно рассматривать как мониторинг и контроль общественным сознанием [Beard 2000, 134].

• 1.2 Фразеологизмы в политическом дискурсе
• Речевое творчество многих современных политиков, а именно огромное количество речевых ошибок - едва ли не основной источник беспокойства профессиональных филологов. Политический дискурс современного общества характеризуется высокой экспрессивностью, что приводит к изменению как содержания, так и форм коммуникативной деятельности. Политик не просто информирует, но пытается изменить и контролировать людей, чтобы потом иметь возможность регулировать и контролировать их деяния путем использования таких способов оптимальной реализации речевых намерений, которые могут привести к той интерпретации информации, которая необходима автору. В число таких приемов манипулирования сознанием адресата входит использование фразеологических мифологем.
• Рассмотрим выявление специфики фразеологических мифологем как одной из форм скрытого речевого воздействия в политическом дискурсе.
• Прежде всего, необходимо определить, что мы понимаем под понятием "фразеологическая мифологема". Фразеологическая мифологема - это фразеологизм, характеризующийся особым родом связи между означающим и означаемым, при которой последнее подменяется мифологемой по определению или при отсутствии типологических условий контекста.
• Понятие фразеологизма в данном случае включает в себя как идиомы, т.е. устойчивые сочетания лексем с полностью или частично переосмысленным значением, так и словосочетания, у которых часть лексем выступает в буквальном смысле, т. е. фраземы.
• Необходимо отличать понятия "контекстно - свободная фразеологическая мифологема" и "контекстно - связанная фразеологическая мифологема". К контекстно - свободным фразеологическим мифологемам относятся большинство политически - корректных слов, которые являются мифологемами по определению. Обладая достаточно простой структурой (обычно это словосочетания типа "сущ + сущ", "прил + сущ"), единицы политически корректной лексики характеризуется высокой, даже избыточной информативностью, что говорит о явлении асимметрии. Другими словами, семантика политически корректной лексики тяготеет с широкозначности, и стремление восстановить симметрию за счет увеличения фразообразовательной избыточности ведет к удалению от прототипа.
• Референциальная неопределенность характеризует и контекстно - связанные фразеологические мифологемы. Фразеологизмы изначально представляют собой аномалии по сравнению со свободными сочетаниями слов, что находит отражение в различных проявлениях асимметрии, например, во фразеологическом переосмыслении (или "похищении" с точки зрения теории языкового мифа), т.е. полном или частичном образном преобразовании значения прототипа фразеологизма, основанном на семантическом сдвиге [3]. Любое проявление асимметрии способствует динамизму фразеологической микросистемы, расширению коммуникативных возможностей фразеологизмов. Однако, в отличие от политически корректной лексики, фразеологизм стремится восстановить симметрию путем натурализации ее в контексте, т.е. эти единицы являются "контекстно - связанными", что приводит к квазисимметрии.
• Фразеологические мифологемы сохраняют основные признаки фразеологизмов, такие как раздельнооформленность, осложненность и переосмысление значения, но отличаются от последних особенностями внутризнаковой связи между означающим и означаемым. При естественных условиях функционирования билатеральный характер языковых знаков приводит к тому, что означающее и означаемое относительно автономны. Такая автономность есть естественное следствие, вытекающее из факта двойного членения, а также из двух существенных свойств знаков: произвольности связи между означающим и означаемым знака и асимметричности этой связи. С. Карцевский рассматривал проявление асимметрии в языковом знаке как особое явление, при котором "означающее и означаемое скользят по наклонной плоскости реальности. Каждое "выходит" из рамок, предназначенных для него партнером… " [4, c. 89].
• Говоря о соотношении в языковом знаке означающего и означаемого, следует иметь в виду три разные по степени и характеру обобщения ступени становления знака [5, c.90]. На первой ступени форма знака соотносится с денотатом и находится в отношении обозначения. На второй ступени означающее и означаемое соотносятся на уровне сознания и имеют прочную связь. На третьей ступени абстракции связь означающего и означаемого должна быть принята и закреплена говорящим коллективом и связь означаемого и означающего становится неразрывной. За знаком закрепляется его значение.
• Можно выделить четвертую ступень абстракции, когда происходят качественные изменения, вызванные внедрением в языковой знак мифологического элемента и вытеснением денотата из семиотического семиозиса. Связь между означающим и означаемым носит условный характер и иногда происходит разрыв, что обусловлено мифологической природой последнего. Мифологемы не ориентируют, но формируют мировоззрение. Эффективность воздействия мифа связана с заранее заданной истинностью, он не верифицируется на уровне референции, так как мифологема представляет собой конструкт, не имеющий аналогов в реальной действительности. Следовательно, связь между означающим и означаемым условна и легко разрывается в контексте.
• Фразеологическая мифологема является по сути сложным знаком, так как означающее в нем есть знак в знаке, оно является одновременно и смыслом на уровне языка, и формой на уровне мифа.
• Как целостная совокупность языковых знаков смысл мифа имеет собственную значимость, он является частью некоторого события, например, пример реализации культа священной коровы, распространенный в Древнем Египте, в нем есть готовое значение, которое было бы достаточным, если бы миф не "похитил" [1, c. 109] его и не опустошил основное значение, подменив совершенно иным, качественно новым явлением - мифологемой.
• Смысл означающего большинства фразеологических мифологем основан на смутных, нечетких ассоциациях, и наполнение его смыслом в большей мере обусловлено не стремлением сообщить что - то новое, а интенцией говорящего оказать определенное воздействие на адресата, используя нуменозный, т.е. зачаровывающий характер означаемого, так как семантика мифологем организована по кругу. Взаимообщение означаемого и означающего происходит в некоем цельном и неделимом образе, в котором нельзя определить, где тут "внутреннее" и где тут "внешнее". Такая круговая организация не позволяет произвести сверку означающего и означаемого, вследствие чего миф трудно разоблачить.
• В большинстве случаев при употреблении фразеологических мифологем значение фразеологизма деформируется, при этом на первый план выходит значимость. Таким образом, значение фразеологической мифологемы есть значимость, так как в каждом случае ее употребления важен не предмет действительности, о котором идет речь, т.е. денотат, а то, как о нем сообщается, в результате чего в фразеологической мифологеме означающее и означаемое начинают функционировать помимо денотата. Другими словами, в мифологеме происходит сдвиг в сторону коннотативных смыслов. Эти смыслы латентны, т.е. никогда прямо не называются, а, следовательно, легко маскируются, когда на первое место выходит экспрессивность. При этом нарушается преемственность контекстов, следовательно, круг интерпретации замыкается, так как мифологема воспринимается здесь и сейчас. Это ведет к тому, что мифологема непредсказуема, ее употребление несколько неожиданно при данных типовых условиях контекста, вследствие чего последний перестает выполнять так называемые "защитные" функции, блокирующие возможность неправильной интерпретации.
• Большинство фразеологизмов основано на ярких образах, обладает способностью одновременно передавать информацию как об объективном содержании обозначаемого, так и об отношении к нему говорящего, т.е. притягательная сила фразеологии языка таится в высокой информативности ее единиц. Введение в смысловую структуру высказывания единицы с иррациональным смыслом, в том числе фразеологизмов, налагает определенные условия на дальнейшее развитие высказывания. Нарушение этих условий ведет к появлению мифологем.
• Фразеологическая мифологема является поверхностным проявлением одного глубинного явления - манипуляции. Являясь всегда выбором адресанта, она выступает как метод и содержание воздействия на общественное сознание, но одновременно утрачивает связь со своей мотивационной базой - прототипом, при этом сохраняя свою эмотивность, которая имеет своим содержанием определенное чувство-отношение, позволяющее оказывать определенное воздействие на адресата. Только опытный интерпретатор способен разоблачить миф, т.е. демистифицировать его.
• 2. Анализ лексики китайского политического дискурса
• 2.1 Особенности становления политической элиты в Китае

Особенности становления политической элиты в Китае уходят своими корнями непосредственно в китайскую традиционную культуру. Китайская цивилизация является одной из древнейших, насчитывающей почти пять тысячелетий, вследствие чего политическая культура в Китае сложилась давно и носит целостный характер.

Несмотря на то, что на протяжении всей своей долгой истории Китай часто захватывали иноземцы, привнося свои устои, особенностью китайской цивилизации всегда было то, что каждый раз она ассимилировала покорившие ее народы.

Так было с монголами в XIII веке, то же случилось и с маньчжурами в XVII веке. И хотя захватчики зачастую сохраняли свой язык и национальную культуру, тем не менее, она испытывала сильнейшее воздействие со стороны традиционной китайской культуры и уже идентифицировалась как ее составная часть. Такая выживаемость и способность к ассимиляции китайской культуры явились непосредственным следствием самого мировоззрения, заложенного в ней.

Дело в том, что в сознании китайцев Китай является Срединным государством (от кит. ’†Ќ‘ -- Чжунго), находящимся в центре мироздания, а вследствие этого, китайская культура уже изначально является самодостаточной и неповторимой.

Главным "стержнем" китайской культуры является конфуцианство, которое многими экспертами воспринимается не как религия, а скорее морально-нравственный кодекс человека.

Проанализировав вышесказанное, неизбежно можно прийти к выводу, что именно конфуцианство сыграло определяющую роль в генезисе китайской политической культуры и элиты.

На протяжении почти всей своей истории китайские императоры старались придерживаться этих конфуцианских истин. Исключение составляли лишь те периоды, когда Китаем правили захватчики. Последним, завоевавшим Китай, народом стали маньчжуры. Этот период с 1644 года по 1911 гг., когда пала последняя императорская династия Цин, а также период с 1911 по 1949 гг. необходимо рассмотреть подробнее, так как во многом именно они определили особое специфическое мировоззрение современных политических деятелей КНР.

В 1644 году маньчжуры захватили Пекин и вскоре присоединили весь Китай к своей империи Цин (названной так по правящей маньчжурской династии). В империи Цин маньчжуры занимали привилегированное положение, образуя костяк армии и структуры государственного управления.

В целом к концу правления династии Цин между обществом и государством сложились чрезвычайно напряженные отношения, граничащие с взаимной ненавистью.

Ближе к середине XIX века Цинская империя пришла в упадок. Китай проиграл Великобритании две опиумные войны, по результатам которых были заключены унизительные для Китая торговые соглашения. Правительство и армия оказались совершенно неспособны защищать свои национальные интересы.

К началу XX века, воспользовавшись политической слабостью Китая, западные страны осуществили масштабную интервенцию, поделив страну на сферы влияния. В официальной китайской историографии этот период назван "интервенцией восьми государств". В 1911 году, несостоятельность Цинской династии уже была очевидной для всех, ввиду чего она была свергнута в результате Синьхайской революции. После свержения последней императорской династии и установления демократического правительства Китайской Республики, Китай еще вплоть до 1949 года находился на мировой периферии.

В первой половине XX века страна пережила две войны с Японией, оккупацию Японией во время Второй мировой войны и масштабную гражданскую войну. Придя к власти, коммунистическое правительство во главе с Мао Цзэдуном начало восстановление разрушенного народного хозяйства, но, что более важно, занялось восстановлением китайского национального самосознания.

Период с 1840 по 1949 гг. был ярко охарактеризован как "век национального унижения". Все события этого периода заставили китайских руководителей найти и проанализировать причины этих событий, понять, что явилось толчком для более чем столетнего упадка и использовать полученные результаты в целях пропаганды собственной власти. Генезис современной китайской политической элиты можно разделить на два периода: с 1949 по 1978 гг. (установление власти КПК и начало политики реформ и открытости) и с 1978 года по настоящее время.

На первом этапе четко прослеживается стремление коммунистического руководства найти точки опоры в народе для легитимации своей власти в глазах населения, в целях чего была развернута масштабная пропаганда по дискредитации всей предыдущей истории Китая и даже критика конфуцианства. Мао Цзэдун, таким образом, намеревался доказать населению, что именно конфуцианская культура привела к засилью в Китае иностранного ига и закабалению китайского народа, и что только коммунистическая партия освободила наконец население от иностранных захватчиков и передала ему полноценную власть. В целом такая риторика полностью повторяла собой практику Советского Союза, когда для оправдания своей власти требовалось показать несостоятельность всех предыдущих правительств и за счет этого повысить свой политический вес. Такая риторика и пропаганда привели в итоге к тому, что население Китая потеряло свои культурные ориентиры, что явилось настоящей трагедией. Политическая элита стремилась насадить в народе новые идеалы, руководствуясь при этом духом коммунистического интернационализма.

После смерти Мао Цзэдуна к власти в стране пришли сторонники реформ во главе с Дэн Сяопином. Для реформаторов явились очевидными многие ошибки первого периода, а особенно их беспокоило то, что китайское самосознание и национальная гордость так и не были восстановлены. Команда Дэн Сяопина также понимала, что такая задача больше не может решаться только на уровне пропаганды при отсутствии реальных результатов, что подтолкнуло ее к решительным действиям. При этом в руководстве КПК некоторое время шла борьба между сторонниками коренных реформ в политической и экономической сферах, по типу горбачевских, и теми, кто считал, что реформировать нужно только экономику, а политическая власть должна принадлежать только коммунистической партии.

Следуя заветам Дэн Сяопина "выжидать и не высовываться" и "скрывать свой потенциал", Китай на протяжении тридцати лет развивал свою совокупную мощь. Когда результаты политики реформ и открытости достигли небывалых высот, это также повлияло и на воззрения политической элиты, преобразив их. Теперь высшее политическое руководство Китая, пусть неофициально и между собой, но отказалось от коммунистического интернационализма, взяв курс на укрепление своей "мягкой силы" и китайской культуры как ее важнейшего источника.

В целом, к началу XXI века высшая политическая элита КНР представляла из себя совершенно иную по содержанию субстанцию, нежели партия Мао, сохранив при этом официальную коммунистическую риторику. Однако сейчас гораздо важнее то, в каком качестве китайское руководство видит себя и свою страну на современном этапе и в будущем, какие изменения произошли в нем со времени основания нового Китая и какие отличия эти воззрения имеют в сравнении с воззрениями императорского Китая.

Главное и первоочередное -- это возвращение элиты к своим конфуцианским истокам. По сути, что бы ни говорилось с экранов о построении "социализма с китайской спецификой", власти КНР проводят совершенно иной курс, называемый некоторыми экспертами националистическим. По крайней мере, пришедшее новое пятое поколение руководителей во главе с Си Цзиньпином дают все основания так считать. Во-первых, партия в лучших традициях конфуцианства старательно пытается выстроить свой образ как защитницы чаяний народа, образ заботливости и справедливости. В этих целях, например, весь высший генеральный состав должен на некоторое время "стать рядовыми", то есть жить и работать с простыми солдатами [2].

Это сделано для того, чтобы сделать армию ближе к народу, так как, по мнению нынешней китайской элиты, генералы стали сильно оторваны от простых солдат и в целях восстановления между ними тесной связи такая практика будет проводиться регулярно.

Во-вторых, вся ситуация вокруг спорных островов между Китаем и пограничными государствами явно используется политическим руководством для поднятия национального самосознания народа. Это последнее служит двум целям: вызвать активность у населения и гордость за свою страну, и обеспечить поддержку "снизу" власти коммунистической партии.

В-третьих, во внешней политике китайской элитой очень большое внимание уделяется так называемой "мягкой силе". Для распространения в мире китайского языка и культуры в рамках министерства образования была создана специальная государственная компания Ханьбань. Под руководством этой компании по всему миру была создана цепь Институтов Конфуция, которые занимаются преподаванием китайского языка и, наряду с которым, проводят регулярные культурные мероприятия. Результаты такой деятельности не заставили себя ждать: по состоянию на конец 2010 года в мире действовало 322 института и 369 классов Конфуция в 96 странах и регионах мира, число зарегистрированных слушателей составило 360 тыс. чел. [3].

По оценкам Ханьбань, в мире более 40 миллионов человек учат китайский язык [4]. Уже сегодня китайская мягкая сила является доминирующей во всей Восточной Азии. Что особенно примечательно, даже японская культура, несмотря на свое позиционирование как нечто обособленного и самобытного, тем не менее, так же служит этой цели, так как вышла непосредственно из лона китайской культуры.

По оценкам некоторых экспертов, к середине тысячелетия мягкая сила Китая вполне может сравниться по своему потенциалу с мягкой силой Запада. Вышеприведенное разделение генезиса современной китайской политической элиты условно. Переломным моментом такого разделения послужила политика реформ и открытости, что сделало Китай Дэн Сяопина и последующих руководителей совершенно непохожим на коммунистический Китай времен Мао Цзэдуна.

Однако, говоря о современной политической элите КНР нельзя не упомянуть о ее своеобразной специфике -- так называемых "поколениях руководителей". Суть данной специфики заключается в том, что каждое "поколение" проводит с одной стороны преемственную политическую линию прежнего руководства, с другой стороны привносит что-то новое.

Так, в современной китайской политологической науке выделяют пять поколений:

1) Первое поколение во главе с Мао Цзэдуном (1943-1976 гг.). Коммунистическая партия совсем недавно победила к гражданской войне и установила свой режим. Политическая элита почти полностью получила образование на Западе. Средний рост ВВП в этот период 6,4 %, при ВВП на душу населения в конце правления в 200 долларов США. Лозунг первого поколения: "Три года упорного труда -- десять тысяч лет счастья". Основой идеологии первого поколения был маоизм, который преследовал построения современного индустриального общества в русле коммунистического проекта. Быстро пройдя относительно либеральный этап реформ (лозунг: "пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ"), Мао переходит к радикальной программе "большого скачка", цель которой -- за 15 лет достичь индустриального уровня Великобритании. Программа реализовалась в рамках политики "трех красных знамен", подразумевающей, в частности, создание на селе "народных коммун" с крайней степенью обобществления собственности, которые должны были в том числе заниматься и промышленным производством. Политика потерпела крах, вызвала широкое недовольство (в том числе и в самой партии), подавлявшееся при помощи "культурной революции" (лозунг: "огонь по штабам!"). Все это время экономический рост был крайне неустойчив, несколько раз сменяясь существенным спадом.

2) Второе поколение во главе с Дэн Сяопином приходит к власти после смерти Мао (1976-1992 гг.). Большинство политических руководителей, так же как и первое поколение, получили образование на Западе. За время правления второго поколения рост ВВП существенно увеличился, достигнув 8,8 % в год. ВВП на душу населения при этом повысился до 1000 долларов США. Лозунг этого периода: "Неважно, черная кошка или белая кошка: если она может ловить мышей, это хорошая кошка". В программном плане главным элементом выступила теория Дэн Сяопина, которая предполагала без отрицания марксистско-ленинской идеологии отход от догматического отношения к ней и переосмысление путей развития Китая на ее основе, с учетом конкретной социально-экономической специфики страны. Приоритетом провозглашалось достижение высоких темпов экономического роста за счет открытия китайской экономики миру при сохранении политической власти в руках компартии и социальной стабильности. Период охарактеризовался взрывным ростом иностранных инвестиций в китайскую экономику, предоставлявшую инвесторам дешевую и квалифицированную рабочую силу и благоприятный инвестиционный климат. Темпы роста китайской экономики возросли и, что оказалось еще более важным, впервые за долгие десятилетия стали устойчивыми.

3) Третье поколение сменило второе в 1992 году и находилось у власти до 2003 года. Лидером этого поколения стал председатель КНР Цзян Цзэминь. Особенностью данного поколения китайских руководителей было то, что, в отличие от двух предыдущих, они получили образование не на Западе, а в СССР. Средний рост ВВП увеличился до 9,3 % в год. ВВП на душу населения также вырос и составил 3,2 тыс. долларов США. Лозунгом третьего поколения стало представление интересов передовых производственных сил, прогресс в развитии передовой культуры и фундаментальные интересы подавляющего большинства населения Китая. Основополагающим программным элементом на этот раз стала идея о "тройном представительстве".

Эта идея фиксировала альянс политического руководства страны с образовавшейся за время капиталистических реформ новой экономической элитой. В правление Цзян Цзэминя упор делался на развитие и поощрение прежде всего частного бизнеса. Это способствовало бурному росту экономики, но увеличивало разрыв между богатыми и бедными. А также между прибрежными районами Китая, аккумулировавшими основной поток инвестиций, и бедными внутренними районами, служившими поставщиком дешевой рабочей силы для заводов на побережье. Однако рост недовольства нивелировался ускорением экономического роста. Это помогло сохранить в обществе относительный консенсус по поводу экономической политики партии.

4) Во главе четвертого поколения встал Ху Цзиньтао (2003-2012/13 гг.). Что особо отличает политических деятелей четвертого поколения, так это то, что все они получили образование в Китае. Именно с этого поколения в политике Китая начинают проявляться националистические нотки. Рост ВВП в очередной раз увеличился и достиг в среднем 10,7 %. ВВП на душу населения подскочил до 8,5 тыс. долларов. Лозунг четвертого поколения: "Используй власть ради народа, проявляй заботу о народе и добивайся пользы для народа".

В принципе этот лозунг полностью соответствовал конфуцианским традициям, к которым новое поколение руководителей не преминуло обратиться в своей внутренней политике. В основу программы четвертого поколения легла концепция научного взгляда на развитие, которая ознаменовала корректировку предыдущего курса на ускоренное развитие любой ценой, в том числе за счет существенного имущественного расслоения населения. Мировой финансово-экономический кризис вызвал падение внешнего спроса и вынудил руководство страны форсировать развитие внутреннего спроса. Сделать это можно было лишь поднимая благосостояние широких масс населения путем повышения зарплат, роста массового кредитования и т. п. Китай стал более требователен к иностранным инвесторам, которые начали переводить часть производств в более бедные азиатские страны. Однако Китай смог компенсировать это ростом внутреннего рынка и повышением инновационного уровня промышленности [1].

5) Наконец, в конце 2012 года китайское руководство сменилось в очередной раз -- четвертое поколение сменилось пятым. Политические деятели пятого поколения также получили образование в Китае, и в этом смысле являются прямыми наследниками четвертого. В программе, выдвинутой Си Цзиньпином -- нынешним предстателем КНР, который сменил на этом посту Ху Цзиньтао -- по-прежнему отдается приоритет экономическому развитию. Однако уже сейчас становится ясно, что основные трудности по реформированию политической системы придутся как раз на время правления Си. Китайское общество больше не может ограничиваться лишь экономическими успехами, оно требует реформ в политической сфере, сокращения разрыва между богатыми и бедными и т. д.

И в этом плане ближайшее десятилетие станет решающим для всей последующей истории Китая. В целом, на данный момент нельзя с уверенностью сказать, есть ли у высшего китайского руководства планы по созданию Pax Sinica. Современную политическую элиту КНР отличает сильное стремление к сокрытию своих долгосрочных целей и задач. Тем не менее, наблюдая за тем, как Китай все активнее участвует в международной политике и как во все большем количестве случаев остальному миру приходится с ним считаться, время глобального доминирования Китая в мире не кажется чем-то сверхъестественным.

Анализируя все вышесказанное, можно сделать вывод о том, что генезис современной политической элиты Китая происходил под воздействием двух факторов.

Во-первых, предшествовавшие образованию КНР поражения и неудачи повлияли на мировоззрение первых лидеров нового Китая, убедив их в необходимости взять реванш за "столетие унижения".

Во-вторых, на становление элиты оказали влияние традиционная китайская культура и история, что и решили в итоге возродить руководители КПК эпохи Дэн Сяопина после смерти Мао Цзэдуна.

В целом, процесс становления китайской элиты еще не закончен. Весьма показательным в этом смысле будет правление пятого поколения руководителей во главе с Си Цзиньпином, которое в последующие десять лет столкнется с поистине серьезными вызовами.

От того, какой политический курс выберут китайские руководители, не только зависит развитие Китая в последующие несколько десятков лет, но это также покажет, какой элита видит свою роль в стране и какое место она отводит Китаю в мире.

• 2.2 Традиционный китайский дискурс в современном политическом дискурсе КНР
• Для описания этого явления в терминах политической науки, мы предлагаем использовать теорию критического дискурс-анализа Нормана Ферклоу. Сам Н. Ферклоу применяет критический дискурс-анализ (КДА) при исследовании англоязычных политических текстов, преимущественно с целью выявления в них скрытых значений, а в более широком смысле - идеологий, чем и определяется критическая направленность данной формы дискурс-анализа.
• Тем не менее, как отмечает Н. Фэрклоу, этот метод может быть применен и при работе с текстами на других языках. Конечно, при изменении языка (в данном случае - на китайский) реалии выбранного языка должны соответствовать критериям анализа.
• В отличии от Н. Ферклоу, для которого метод КДА - это, прежде всего, возможность выявить скрытые мотивы авторов исследуемого текста, для того, кто изучает китайский политический язык, на первый план выходит задача выявления различных содержащихся в тексте культурно-семантических пластов.
• Используя метод КДА при выявлении традиционного китайского дискурса в современном политическом дискурсе КНР, следует соблюдать последовательность операций:
• 1) установление критериев и проведение отбора репрезентативных политических текстов КНР;
• 2) выявление так называемых "моментов" или первичных знаков в границах дискурса, которые по определению имеют одно значение [2, с. 55], однако нас будет интересовать именно их полисемантичность;
• 3) рассмотрение значений, которыми в оригинале данные "моменты" обладают в глазах прямого адресата текста, т.е. современного жителя КНР;
• 4) сравнение со значениями тех же "моментов" в переведенном тексте;
• 5) сравнительный анализ общего и отличного в политическом посыле "момента" китайского и переведенного текста.
• Возьмем, к примеру, такой "момент" современного политического текста, как даодэ. Несмотря на то, что в современном политическом языке КНР даодэ наиболее часто используется как эквивалент понятия западной философии "мораль", тем не менее, этот "момент" несет в себе априорно присущий ему китайский исторический смысл и связь с китайским традиционным дискурсом, и более того, _ распадается сразу на несколько "моментов" _ даодэ, дао и дэ.
• "Моменты" дао и дэ также встречаются в устойчивых формулах, которые в данном случае могут быть названы "группами моментов" политических текстов, например, "управлять государством с помощью дэ". Эти "моменты" и "группы моментов" дискурса часто встречаются в речах Цзян Цзэминя, Ху Цзиньтао и в посвященных им публикациях.
• Существенно то, что у китайского адресата текста восприятие "момента" даодэ проходит на двух семантических уровнях одновременно. Можно сказать, что в социальной практике КНР по определению существует соглашение социальных актеров о том, что даодэ трактуется исходя из двух разных политико-философских дискурсов - традиционного китайского и западного. Схематически этот феномен можно отобразить следующим образом:
• Рисунок 1. Схема политического дискурса КНР
• Схема иллюстрирует то, что для политического дискурса КНР характерна интердискурсивность, которая исчезает на поле западного политического дискурса. Под интердискурсивностью (interdiscursivity) в КДА понимается внутренняя неоднородность текста, являющаяся результатом особой стилистики, жанра или дискурсивной практики [3, c. 218].
• Несмотря на то, что интердискурсивность китайского текста не создает проблемы на внутриполитическом уровне, так как принимается и адресантами, и адресатами текста, она затрудняет адекватную межгосударственную коммуникацию. Потому что семантические уровни "моментов", как правило, в переводе не объясняются и не сохраняются.
• Все "моменты" и "группы моментов" с дао и дэ ретранслируются на другие языки с помощью слова "мораль", "этика". В результате _ у некитайского читателя отнимается возможность узнать, что председатель КНР и генеральный секретарь КПК связывает идеи коммунизма не только со словом "мораль", содержащем цепь ассоциаций с западной мыслительной традицией, но в то же время с "моментами" традиционного китайского политического дискурса, восходящими к таким текстам как Лунь юй, Дао Дэ цзин, к статьям Хань Юя, к работам минских и цинских мыслителей.
• Более того, имплицитные значения понятия "морали" современного западного политического дискурса часто связаны, например, с так называемой политикой ценностей Европейского Союза и с вопросами демократии, защиты прав человека - то есть, ведут в противоположенную от дао и дэ сторону.
• Переводя "моменты" даодэ, дао, дэ только как "мораль", переводчик осуществляет переосмысление и упрощение первоначального значения, осознанно заложенного в тексте.
• Иногда "моменты" китайского традиционного политического дискурса при переводе исчезают полностью. Возьмем, например, фразу Ху Цзиньтао о том, что надо "развивать дух дао человека" (фаянь жэнь дао цзиншэнь ??¤H№DєлЇ«) [1]. В сразу же представленном переводе агенства "Синьхуа" место для "дао" найти не смогли.
• Рассмотрение в ключе КДА современных политических текстов КНР должно, на наш взгляд, способствовать преодолению довольно серьезного разыва, существующего между современным китайским политическим текстом и его, скажем, английским вариантом. При таком подходе ссылки на экзотичность некоторых высказываний китайских политических лидеров потеряют свою актуальность, так как изначально будет предполагаться наличие в них интердискурсивности.
• Заключение

Языковая выразительность высказываний создается не только за счет экспрессивно-стилистического и оценочно-стилистического компонентов значения, но и за счет того, что слова и их сочетания могут приобретать переносные значения, т. е. становиться тропами, или входить в состав стилистических фигур, которые провоцируют создание образного смысла. Подобное возникновение образного смысла является весьма негативных фактором во взаимоотношениях народа и политических деятелей. Так как не только само некорректное высказывание, но и ход мыслей могут дискредитировать политика в глазах общества.

Стилистические особенности политических деятелей необходимо рассматривать как связующее звено между народом и политиками, так как они являются самыми первыми и постоянными, а главное эффектными мерами воздействия на формирование доверия электората избираемому лицу, то есть определенному политику. Но даже если доверие электората не может играть действенную роль по отношению к политику, то его стилистические упущения могут быть отмечены структурой или управляемым аппаратом. Одним словом, корректная стилистическая особенность политика выступает как гарант его долголетия на политической арене и самое главное как основа для формирования эффективного имиджа.

Выполнив исследование политического дискурса, мы можем сделать вывод, что лексическое манипулирование активно проявляет себя в политическом дискурсе либо через изменение значений слов, либо через выбор определенных слов для обозначения объектов. Нами были проанализированы и выделены такие лексические группы, как: номенклатурные наименования лиц, собственно термины, правовой жаргон. Также, фразеология, возникшая в политической сфере, включает в себя две подгруппы: 1) фразеологические единицы - термины и 2) фразеологические единицы нетерминологического характера. Фразеологические единицы политической сферы неоднородны, они включают в себя политические термины, стандартные клишированные словосочетания, используемые в официальной обстановке, быстро заменяемые новыми, также воспроизводимые выражения, или иначе политическую афористику, здесь преобладают предложения, которые служат своеобразным знаком того или иного политика, а также традиционные фразеологические единицы, которые также являются средством политической борьбы. Такие характеристики языка, как подвижность семантической структуры слова, трудность отграничения коннотаций от основных значений, вариативность этих значений и значений одних и тех же языковых знаков, свободная замена объективного субъективным и, наоборот; акцентирование синонимических и ассоциативных связей слов, модальность высказываний, оценочность семантики и др., преднамеренно и целенаправленно используются политиками. Всё это может стать в речи политиков демагогическими злоупотреблениями.

Интерпретируя политический дискурс в его целостности, нельзя ограничиваться чисто языковыми моментами, иначе суть и цель политического дискурса пройдут незамеченными. Понимание политического дискурса предполагает знание фона, ожиданий автора и аудитории, скрытых мотивов, сюжетных схем и излюбленных логических переходов, бытующих в конкретную эпоху. Поэтому, хотя термин "политологическое литературоведение" звучит сегодня необычно, а "политологическая лингвистика" давно завоевала свое право на существование, следует признать, что более интересного результата можно добиться только в рамках объединения этих дисциплин, то есть, от политологической филологии.

На основе анализа особенностей функционирования стилистических фигур в политических текстах, мы пришли к следующим выводам.

Лексические и синтаксические повторы в политическом речи передают значение последовательности, длительности или многократности действий, конкретизируют, уточняют сообщаемую информацию, придавая ясность высказываниям через словесную избыточность. Помимо этого обеспечивают целостность текста и выполняют ритмообразующую функцию.

Фигуры речи, построенные на изменении объема высказывания, предназначены для демонстрации решительных действий, придают политической речи энергичность, динамичность. Умолчание, т. е. сознательная незавершённость предложения, раскрывает широкий простор для подтекста: на месте паузы можно предположить различный комментарий, речь становится прерывистой, незавершенной. Благодаря отсутствию глагольного сказуемого эллиптические предложения приобретают значение интенсивного действия, выражаемого кратко, но емко, что идеально для политических лозунгов. Фигура упреждения создает эффект объединения позиций говорящего и слушающего, производит внушающее впечатление.

Различные стилистические фигуры как отступления от нейтрального способа изложения помогают разработке доводов и их соединению, позволяют адресату с разных сторон посмотреть на обсуждаемые проблемы, вдуматься в смысл сказанного, воздействуют эмоционально и интеллектуально. Рассмотренные приемы повышают убедительность и силу воздействия высказываний на адресата, усиливают выразительность (экспрессивность) речи. В политической сфере функционирования текстов важно довести информацию до читателя и сделать ее доступной для понимания, при этом, не утяжеляя перечислениями и не опуская до уровня бытового общения. Мастерство политической коммуникации и заключается в том, чтобы выдержать чувство меры в использовании выразительных средств и не растворить в красивых словах содержания. В этом состоит одна из основных функций стилистических фигур как способов вербального воздействия в политике. Следовательно, можно утверждать, что фигуры речи и лексические особенности служат эффективным способом речевого воздействия в политической речи.

• Список использованной литературы
• 1. Ахтаева Л. А. Научный дискурс как специфическая разновидность дискурсивной деятельности [Текст] / Л. А. Ахтаева // Молодой ученый. -- 2010. -- №7. -- С. 144-150.
• 2. Алтунян А. Г. Анализ политических текстов. - М., 2012.
• 3. Бабенкова Е. А. Семантические трансформации в политической коммуникации// Иностранные языки: лингвистические и методические аспекты. Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования "Тверской государственный университет", Тверь, 2011. -- С.52-57.
• 4. Боровик, В.С. Основы социологии и политологии: Учебное пособие для ссузов / В.С. Боровик, Б.И. Кретов. - М.: Юрайт, ИД Юрайт, 2010. - 447 c.
• 5. Волков, Ю.Г. Основы социологии и политологии: Учебное пособие / Ю.Г. Волков, А.В. Лубский. - М.: Альфа-М, НИЦ ИНФРА-М, 2013. - 224 c.
• 6. Ван Дейк Т. К определению дискурса [электронный ресурс] // Режим доступа: URL: http://psyberlink.flogiston.ru/internet/bits/vandijk2.htm (дата обращения 17.10.2015)
• 7. Вятр Е. Социология политических отношений. - М., 2008.
• 8. Зайцев Я. А. Особенности становления и функционирования политической элиты КНР [Текст] / Я. А. Зайцев // Молодой ученый. -- 2013. -- №11. -- С. 728-732.
• 9. Кара-Мурза Е.С. Лингвистическая экпертиза как процедура политической лингвистики // Политическая лингвистика. 2009. № 1.
• 10. Кашкин В.Б.: Языковые контрасты в истории лингвистики. - Воронеж: Наука-Юнипресс, 2011
• 11. Комарова З.И.: Лингвоцветовая картина мира: ахроматический фрагмент. - Екатеринбург: Уральский федеральный университет имени первого Пр, 2011
• 12. Киссинджер Г. О Китае. / Г. Киссинджер: пер. с англ. В. Н. Верченко. -- М.: Астрель, 2013. -- 635 с.
• 13. Кунин А. В. Англо-русский фразеологический словарь. / Лит. ред. М. Д. Литвинова. -- 4-е изд., перераб. и доп. -- М.: Русский язык, 1984. -- 994 с.
• 14. Кернаценский, М.В. Основы социологии и политологии: Учебное пособие / М.В. Кернаценский, Н.В. Шатина. - М.: Форум, 2010. - 224 c.
• 15. Козырев, Г.И. Основы социологии и политологии: Учебник / Г.И. Козырев. - М.: ИД ФОРУМ, ИНФРА-М, 2012. - 272 c.
• 16. Коротец, И.Д. Основы социологии и политологии: Учебное пособие / И.Д. Коротец, Т.Г. Тальнишних. - М.: ИНФРА-М, Академцентр, 2013. - 256 c.
• 17. Латышева, В.В. Основы социологии: Учебник для студентов ссузов / В.В. Латышева. - М.: Дрофа, 2004. - 240 c.
• 18. Леонов Д. К. К вопросу об анализе политического дискурса в партийных программах [Текст] / Д. К. Леонов, А. Э. Сенцов // Молодой ученый. -- 2015. -- №5. -- С. 652-654.
• 19. Лю Яньдун. Совместная работа для устойчивого развития институтов Конфуция: Программная речь на V съезде Институтов Конфуция // Институт Конфуция (русско-кит. версия). 2011. № 1 (янв.). С. 10
• 20. Матвеев, Р.Ф. Основы социологии и политологии: учебное пособие / Р.Ф. Матвеев. - М.: Форум, 2010. - 256 c.
• 21. Мухаев, Р. Т. Политология: учебник / Р. Т. Мухаев М.: Проспект , 2010 640 с.
• 22. Общество и государство в Китае: XXXIX научная конференция / Ин-т востоковедения РАН. - М.: Вост. лит., 2009. - 502 стр. - Ученые записки Отдела Китая ИВ РАН. Вып. 1. С. 296-298.
• 23. Плотникова С.Н., Домышева С.А. Политическое дискурсивное пространство: принципы структурирования // Политическая лингвистика. 2009. №1.
• 24. Переверзев Е. В. Критика КДА: некоторые ограничения критического дискурс-анализа как научного подхода [Электронный ресурс] // Современный дискурс-анализ. 2009. № 1. Т. 1. С. 31?38. URL: http://www.discourseanalysis.org/ada1_1.pdf (дата обращения: 17.10.2015).
• 25. Рассинская О. В. Анализ прецедентных текстов в российском политическом дискурсе [Текст] / О. В. Рассинская // Филология и лингвистика в современном обществе: материалы III междунар. науч. конф. (г. Москва, ноябрь 2014 г.). -- М.: Буки-Веди, 2014. -- С. 141-143.
• 26. Сборник статей международной научной конференции / под ред. канд. филол. наук, доц. Д.В.Шапочкина. -- Тюмень: Вектор Бук, 2014. -- 135 с.
• 27. Степанов, Ю. В. Проблема автора в интерпретации языковой личности /Ю. В. Степанов. -- М.:РГТУ, 1994. -- 54 с.
• 28. Тимофеева Л.Н. Политическая коммуникативистика: проблемы становления // Полис. 2009. № 5.
• 29. Чудинов А. П. Метафорическая мозаика в современной политической коммуникации: монография. -- Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. пед. ун-та, 2003. -- 248 с.
• 30. Чудинов А. П. Современная политическая коммуникация: Учебное пособие / Отв. Ред. А. П. Чудинов / -- Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т., 2009. -- 292 с.
...