Размещено на http://www.allbest.ru/

Функции ненормативной лексики



СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

1. НЕНОРМАТИВНАЯ ЛЕКСИКА КАК СОЦИАЛЬНЫЙ ФЕНОМЕН

1.1 Исследование ненормативной лексики

1.2 Ненормативная лексика и общество

2. ФУНКЦИИ УПОТРЕБЛЕНИЯ НЕНОРМАТИВНОЙ ЛЕКСИКИ

3. НЕНОРМАТИВНАЯ ЛЕКСИКА В ЛИТЕРАТУРЕ (НА ПРИМЕРЕ В. ПЕЛЕВИНА)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ



ВВЕДЕНИЕ

Сквернословие стало печальным знаком нашей речи, зачастую исполняющее роль заменителей пауз в разговоре.

Скверные слова, нами не произносимые, но слышимые, незаметно и глубоко проникают в нас и наше подсознание. Известны случаи, когда, находясь под наркозом, ругаются интеллигентные люди.

Это не может не настораживать общество в целом. Некоторые исследователи усматривают связь роста популярности брани среди различных слоев населения множества стран и культур с утратой людьми идеалов, кризисом семейных устоев, катастрофическим падением авторитета правительства и вообще всех и всяческих авторитетов.

Цель реферата - изучить состав и функционирование ненормативной лексики, зафиксированной в речи современного общества и характерной для моделируемого в реферате типа языковой личности.

Для достижения поставленной цели были поставлены следующие конкретные задачи:

1) выявить характер ненормативных лексических единиц, употребляемых в речи социума или известных им, и определить значимость этих единиц в лексиконе языковой личности и общества в целом;

2) описать те фрагменты картины мира общества, которые представлены и интерпретированы именно ненормативной частью его лексикона;

3) дать характеристику семантическим и прагматическим свойствам ненормативных единиц и выявить их связь с наиболее типичными для общения людей речевыми жанрами.

Объектом исследования является ненормативная и обсценная лексика.

Предметом исследования являются социальные и психологические факторы употребления ненормативной лексики.

Методологической базой послужили словари нецезурной лексики, монографии исследователей - В.И. Жельвиса В.М. Мокиенко, роман Виктора Пелевина Generation - П, и статьи М.Ю. Харитонова, Ф.Н. Ильясова, Т.С. Киенко и А.В. Чернышова.



1. НЕНОРМАТИВНАЯ ЛЕКСИКА КАК СОЦИАЛЬНЫЙ ФЕНОМЕН

1.1 Исследование ненормативной лексики

Ненормативная лексика - определение слов и выражений, употребление которых в устной и печатной речи нарушает нормы общественной морали. В фокусе нашего интереса - изучение тенденций, особенностей и факторов распространения ненормативной лексики, реакции на нее общественного сознания и социального контроля. Цель статьи - осуществление теоретико-эмпирического анализа ненормативной лексики как социального феномена на материалах социологического исследования Киенко Т.С. Ненормативная лексика как социальный феномен (анализ опроса жителей провинциального российского города) // Т.С. Киенко. Социологические исследования №5, 2016..

В соответствии с лингвистическими исследованиями Земской Е.А., Ильясова Ф.Н., Сидорова В., брань берет свое начало уже в истоках цивилизации, то есть с первобытнообщинного строя. Уже тогда, во времена ритуальных обрядов, она находила свое широкое использование, как средство выражения эмоций первобытного человека. Именно через бранные слова люди выражали свое недовольство, гнев, страх, агрессию, и т.д.

По своему обыкновению, ненормативная лексика рассматривается как разновидность таких слов, с помощью которых выражается агрессия - явно (эксплицитное насилие) или неявно (имплицитное насилие); в эмоционально-психологическом срезе ненормативную лексику часто связывают с эмоциональностью, спонтанностью, экспрессивностью, инвективностью, оскорбительным, бранным характером. Меняются не только социальные контексты, особенности социального контроля, но и эмоциональный фон использования. Кроме того, привычные представления о характерных для ненормативной лексики эмоциональности, оценочности и экспрессивности являются следствием стереотипов, формирующихся под влиянием ярких примеров ссор, драк, когда употребление нецензурных выражений происходит эмоциональнально, а инвективность и эмоциональность бросаются в глаза и привлекают внимание.

Как было отмечено в статье В. М. Мокиенко Мокиенко В. М. Образы русской речи. М., 1986. - 278 с. «Русская бранная лексика: цензурное и нецензурное» изданной в 1994 году, активными теоретическими исследованиями русской обсценной лексики в XX веке занимались в основном зарубежные исследователи. Начиная с конца 1970-х годов, на Западе был опубликован целый ряд статей и монографий на тему нецензурной лексики. С началом перестройки в США было выпущено несколько лексикографических справочников -- их характеризовала уже практическая направленность, стремление «пополнить свой лексический багаж» студентов-русистов, обучающихся на стандартных литературных русских текстах, облегчить для них живое общение с русскими.

Критическому анализу словарей русского мата была в свое время посвящена статья А.Плуцера-Сарно«Матерный словарь как феномен русской культуры». Здесь же приводится библиография лексикографических источников за период 1970--1996. А также большое количество других материалов по русской обсценной лексике, в том числе материалы «Словаря русского мата» состоящего из двенадцати томов.

Б. А. Успенский и В. Быков выпустили по данной теме собственные труды именно за рубежом. Именно они и положили начало исследованиям в этой сфере.

В 1997 году вышла в свет первая в России научная монография, посвященная проблемам сквернословия. Написана она была доктором филологических наук, профессором В. И. Жельвисом и носила название «Поле брани. Сквернословие как социальная проблема». Позже, в 2001 году онабыла переиздана. В этой работе В. И. Жельвис выделяет двадцать семь функций инвективной лексики. Как полагает исследователь, слишком частое злоупотребление такой лексики в речи, может навредить самой лексике. По мнению В.И. Жельвиса матерные слова призваны служить своеобразной тяжелой артиллерией при воздействии на оппонента, а если пушка палит непрерывно, то к ней привыкают и перестают обращать внимание Жельвис В. И. Поле брани. Сквернословие как социальная проблема. М.: Ладомир, 2001. - 350 с.. Таким образом, когда филолог стал исследовать такую тему, как матерные слова, его коллеги восприняли сию затею весьма неодобрительно. Давайте выделим функции инвективной лексики по Жельвису:

1. как средство выражения профанного начала, противопоставленного началу сакральному;

2. катартическая;

3. средство понижения социального статуса адресата;

4. средство установления контакта между равными людьми;

5. средство дружеского подтрунивания или подбадривания;

6. «дуэльное» средство;

7. выражающая отношение двоих к третьему как «козлу отпущения»;

8. криптолалическая функция (как пароль);

9. для самоподбадривания,

10. для самоуничижения;

11. представляющая себя «человеком без предрассудков»;

12. реализация «элитарности культурной позиции через её отрицание»;

13. символ сочувствия угнетённым классам;

14. нарративная группа -- привлечение внимания;

15. апотропаическая функция -- «сбить с толку»;

16. передача оппонента во власть злых сил;

17. магическая функция;

18. ощущение власти над «демоном сексуальности»;

19. демонстрация половой принадлежности говорящего;

20. эсхрологическая функция (ритуальная инвективизация речи);

21. в психоанализе применяется для лечения нервных расстройств;

22. патологическое сквернословие;

23. инвектива как искусство;

24. инвектива как бунт;

25. как средство вербальной агрессии;

26. деление на разрешенные и неразрешенные группы;

27. как междометие.

Использование в своей речи матерных словечек, в соответствии с теорией Жельвиса, по своей сути напоминает деятельность по воздействию на оголение своего тела. Редкое и небольшое оголение может сильно возбуждать, а если человек ходит голым постоянно, то это уже перестает носить возбуждающий характер.

Всяческое сильное воздействие надо приберегать на крайний на то случай, как считает исследователь.

В пример можно привести существующие словари матерных слов.

В 1998 году, российские исследователи Анатолий Баранов и Дмитрий Добровольский выпустили в свет собственный словарь «Русская заветная идиоматика».

В 2001 и 2005 гг. Алексей Плуцер-Сарно издал первый и второй тома 12-томного «Словаря русского мата», который он составлял аж в течение двадцати пяти лет:

· А. Плуцер-Сарно. Материалы к словарю русского мата. Т. 1. Лексические и фразеологические значения слова «хуй». СПб: Лимбус Пресс, 2001--392 с.

· Плуцер-Сарно А. Материалы к словарю русского мата. Т. 2. Опыт построения справочно-библиографической базы данных лексических и фразеологических значений слова «пизда». 801 фразеологическая статья. (Серия: «Plutser`s dictionary»). СПб.; М.: Лимбус Пресс, 2005. - 538 c.

А. В. Чернышев Чернышев А. В. Современная советская мифология. Тверь, 1992. - 80 с. в свою очередь распределяет «ключевые термины матерного лексикона» на три основополагающие группы:

· те, которые обозначают мужские и женские половые органы и те, что обозначают непосредственно половой акт;

· те, которые переносят значение половых органов и полового акта на человека как на предмет называния;

· в нарочито огрублённом виде заимствования из «культурной речи» (гондон, педераст).

В. М. Мокиенко считает подобную классификацию чересчур обобщенной и в связи с этим предлагает свою, более подробную, классификацию русской бранной лексики и фразеологии. При этом, такие термины «бранная лексика» и «обсценная лексика» понимаются как взаимно пересекающиеся, хотя и не полностью идентичные. Брань-- это оскорбительные, ругательные слова, тогда как обсценная лексика -- это грубейшие вульгарные выражения, табуизированные слова. Главный признак, неразрывно связывающий две эти лексические группы, -- эмоционально-экспрессивная реакция на неожиданные и неприятные события, слова, действия и т. п.

Исследователь тоже приводит собственную классификацию русской бранной лексики по функционально-тематическому принципу, выделяя следующие основные группы:

· Наименования лиц с подчеркнуто отрицательными характеристиками типа:

· глупый, непонятливый человек;

· подлый, низкий человек;

· ничтожный человек, ничтожество;

· проститутка, продажная женщина.

· Наименования «неприличных», социально табуированных частей тела -- «срамные слова».

· Наименования процесса совершения полового акта.

· Наименования физиологических функций (отправлений).

· Наименования «результатов» физиологических отправлений.

В. М. Мокиенко также указывает, что заявленные группы бранной и обсценной лексики в целом представлены практически во всех языках. Что же касается национальных особенностей бранной лексики, то, по его мнению, они связаны с комбинаторикой и частотностью лексем определённого типа в каждом конкретном языке.

Исходя из представленных критериев, автор говорит о двух основных типах бранной лексики европейских языков:

· «Анально-экскрементальный» тип (Scheiss-культура);

· «Сексуальный» тип (Sex-культура).

1.2 Ненормативная лексика и общество

Чаще всего дети усваивают взрослый бранный репертуар и в определенном возрасте начинают им пользоваться. Неважно, где они это услышат: в семье, на улице, по телевизору, в песнях рэп.исполнителей, от более старших сверстников. В раннем детском возрасте употребление бранных слов бессознательное (услышал и повторяешь, иной раз не неся в себе желания выругаться или оскорбить кого-от, и даже не осознавая смысла слов). Так, например, известна история, имевшая место быть в реальной жизни. Девочка услышала слово «сука», и спросила маму о его значении. Мама же, в свою очередь, решила не отягощать детский разум, и сказала, что сие слово означает «добрая и прекрасная женщина», ребенок это запомнил. Проходит какое-то время, у девочки день рождения, мама дарит ей подарок, а дочка без задней мысли и говорит: «Спасибо, мамочка! Ты такая сука!» Вот тогда-то маме и пришлось рассказать ребенку, что это не совсем то, как следовало бы выражаться; другая ипостась этого вопроса: в подростковом возрасте человек же имеет определенную цель - «приобщить» себя к обществу (во всяком случае, так может думать сам подросток). Другая причина употребления брани в тинейджерском возрасте - защита от характерных для этого возраста страхов сексуального или иного толка. По крайней мере, так это представляется многим исследователям. Здесь в первую очередь кроется объяснение того, что именно в подростковой среде общение с употреблением матерных слов популярнее, чем во многих взрослых группах. А это може говорить о том, что большинство подростков кроме как без мата, своих мыслей выражать не умеет. Хотя надо отдать должное - при родителях мало кто рискнется выругаться, что называется, «по фене».

Признаками ненормативной лексики являются общественное осуждение, негативная оценка как явления непристойного, грубого (хотя и не во всех общественных слоях); табуированность для большинства сфер социальной (прежде всего публичной) жизни и неформальное “разрешение” как явления, характерного для представителей определенных слоев (субкультур, маргинальных групп, работников физического труда, мужчин).

Ненормативная или обсценная лексика (нецензурные выражения, непечатная брань) -- происходит от английского obscene (непристойный, грязный, бесстыдный), которое, в свою очередь, восходит к латинским корням obscenus (отвратительный, непристойный, неприличный). Это представляет собой вид бранной лексики различных языков, включающий грубейшие (похабные, непристойно мерзкие, вульгарные) бранные выражения, часто выражающие спонтанную речевую реакцию на неожиданную, как правило, неприятную ситуацию. Лингвисты разделяют понятия ненормативная лексика и табуированная лексика от обсценной лексики. Обсценная лексика является лишь одним из видов этих двух лингвистических феноменов.

В славянских языках, а особенно в русском, существует отдельная часть ненормативной лексики, то есть мат. Он насчитывает около 5-6 основных слов. От которых начинают строиться многочисленные производные. Они все связаны с исторически табуированной темой секса и телесного низа. В русской культуре традиция запрета этой лексики во многом сложилась благодаря православному христианству, основной религии славян, запрещающей употребление этих слов. Хотя,стоит отметить, что слово «дурак», которое дошло до нас в виде ругательства и носит оскорбительный характер неумного человека. В старославянские времена, это слово считалось самым ужасным проклятием, которым можно было только проклясть мужчину. У славян это носило такую связь: «Да чтоб ты импатентом стал). Теперь же такая причинная связь канула в лету. В связи глубокими корнями этой традиции даже при современном изменении отношения общества к духовным ценностям, отношение к ненормативной лексики по-прежнему остается негативным среди большинства русского населения, хотя здесь уже имеет смысл не религия, а менталитет человека в целом. Но процент употребляющих матерную лексику людей тем не менее только растет.

Человек, использующий обсценную лексику проявляет речевую агрессию. Речевая агрессия в свою очередь это сфера речевого поведения, которая мотивирована агрессивным состоянием говорящего. Можно говорить о двух вариантах проявления случаев речевой агрессии в текстах или разговорной речи. Во-первых, матерящийся прямо призывает адресата к агрессивным действиям. Во-вторых, автор таких изречений подачей предмета речи вызывает или поддерживает агрессивное состояние адресата. Например, недвусмысленное выражение «Берегите природу, мать вашу»! природа вроде бы и считается матерью, и беречь ее надо, но здесь имеется подтекст, который несет в себе не смысл того, что природа мать, а скорее агрессивный призыв, сродни «Вашу мать, что вы творите!», или «Отстань, твою мать», то есть ругательство по матери.

Проникновение ненормативной лексики в разговорную речь в качестве ее постоянного элемента является признаком возрастания влияния бессознательных компонентов внутренней, смысловой стороны речи («фоновых» или подавленных эмоций, чувств, аффектов). Он может интерпретироваться как усиление интолерантности, агрессии и насилия в самом обществе. В свое время было проведено исследование связей некоторых коммуникативных качеств студентов-психологов с особенностями представлений о причинах употребления ненормативной лексики.



2. ФУНКЦИИ УПОТРЕБЛЕНИЯ НЕНОРМАТИВНОЙ ЛЕКСИКИ

Специалисты называют различные функции употребления обсценной лексики в речи, которые делятся на группы:

-повышение эмоциональности речи;

-разрядка психологического напряжения;

-оскорбление, унижение адресата речи;

-демонстрация раскованности, независимости говорящего;

-демонстрация пренебрежительного отношения к системе запретов;

Жесткий запрет на публичное употребление обсценной лексики и фразеологии сложился у восточных славян еще в языческую эпоху как прочная традиция народной культуры и строго поддерживался и поддерживается Православной церковью на протяжении 1000 лет, как мы уже писали ранее. Так что данное табу имеет в русском народе давнюю традицию, освященную не одним тысячелетием. Несмотря на распространённость нецензурных выражений во всех слоях русского общества на всех этапах его истории, в России традиционно существовало табу на использование обсценной лексики в печатном виде (отсюда, очевидно, и идёт название «нецензурная брань»). Это табу несколько ослабло в последнее время в связи с демократизацией общества и ослаблением государственного контроля за печатной сферой (первой в истории России отменой цензуры на длительный срок), переменами в общественной морали после распада СССР, массовой публикацией литературных произведений и переписки признанных русских классиков, писателей-диссидентов и нынешних постмодернистов. Снятие запрета на освещение определенных тем и социальных групп привело к расширению рамок приемлемой лексики в письменной речи. Мат и жаргон вошли в моду, став одним из средств пиара. Хотя теперь вышел новый закон о запрете использования бранных слов в сми и на телевидении, и даже если в печать выходят книги, где присутствует банная лексика, то они запечатываются прозрачной пленкойй, на которую клеится стикер с пометкой 18+, якобы это обезопасит несовершеннолетних от бранной лексики.

Указанные выше группы бранной и обсценной лексики в целом представлены практически во всех языках мира. Только отличие их от русской в том, что они довольно таки скудны и имеют не такое огромное количество производных. Национальное своеобразие русского языка состоит не в самом наборе лексики, а в её частотном распределении. Ядро русской матерщины, как отмечают все исследователи, составляет очень частотная «сексуальная» триада. Число производных от данных словообразовательных основ и используемых для их замены, поистине неисчислимо, ибо они постоянно генерируются живой речью. Чрезвычайно активно эта же триада используется и во фразеологии.

Среди детей и подростков умение браниться почему-то на подсознательном уровне считалось и считается одним из признаков взрослости. Как только подрастающее поколение овладевало азами этих знаний, оно испытывало крайнюю необходимость продемонстрировать достигнутое -- отсюда надписи на заборах, стенах общественных туалетов, школьных партах -- а теперь и в Интернете, в различных социальных сетях типа Вконтакте, где пользователи комментируют записи, правда, иной раз вуалируя матерные слова, заменяя те, или иные буквы другими буквами, либо какими-нибудь символами. Таким образом, широкое распространение нашло слово «блеать», окрасившееся в несколько иное значение по типу «черт побери», или «блин», чем его производное-предшественник «бл-дь, имевшее смысл в наименовании женщины легкого поведения».

Следует отметить, что нынешняя свобода высказывания все же не отменяет ответственности говорящего и пишущего. Конечно, вряд ли возможно запретить человеку ругаться, если это единственное средство самовыражения, которое ему доступно. Однако брань в нормальной обстановке неминуемо нарушает права и унижает достоинство тех людей, для которых табу сохраняет силу (по моральным, религиозным и иным соображениям).

Табуирование обсценной лексики -- явление сравнительно позднее: ещё в документах и переписке петровского времени она встречается сравнительно свободно. Однако ко второй половине XVIII века её использование в печатных изданиях перестало быть возможным. На протяжении всего XIX века обсценная лексика также оставалась уделом «неофициальной» части творческого наследия поэтов и писателей.

Первые попытки снять табу с обсценной лексики были предприняты в 1920-е гг. и не носили массового характера; интерес к матерным словам у большинства авторов не был в это время самодовлеющим и увязывался в основном со стремлением свободно говорить о сексуальной сфере.

В советский период общественный запрет на обсценную лексику действовал очень последовательно, что не мешало (и до сих пор не мешает) подавляющему большинству населения охотно употреблять эту лексику в частной жизни. Задачи художественного освоения обсценной лексики поставили перед собой писатели русского самиздата, начиная с Юза Алешковского. ненормативный лексика сквернословие эмоциональность

В девяностых годах XX века, когда цензурные запреты исчезли, обсценная лексика начала свое широкое проникновение в литературу, используясь в разнообразных функциях. Самая простая из этих функций -- реалистическая передача разговорной речи. У некоторых авторов персонажи не злоупотребляют обсценной лексикой (так в книгах Виктора Пелевина она почти всегда присутствует, но в очень небольших количествах), у других речь персонажей изобилует сильными выражениями

Данная здесь оценка ситуации, сложившейся в современном русском языке, в современной речевой коммуникации, убеждает нас в том, что проблема квалификации употребления слов и выражений инвективного характера. Это слова и выражения, заключающие в своей семантике, экспрессивной окраске и оценочном компоненте содержания интенцию (намерение) говорящего или пишущего унизить, оскорбить, обесчестить, опозорить адресата речи или третье лицо, обычно сопровождаемое намерением сделать это в как можно более резкой и циничной форме, как оскорбления, с одной стороны, значительно осложняется Ильясов Ф. Н. Мат в три хода (опыт социологического исследования феномена нецензурной брани) // Человек. 1990, № 3, 198--204.:

а) в связи с усиливающейся размытостью границ и состава самой инвективной лексики в силу:

- расширения социокультурного состава соответствующих речевых единиц, то есть проникновения в сферу обычного общения жаргонных, просторечных, вообще маргинальных, внелитературных слов и выражений,

- неустойчивости, известной неопределенности негативно-оценочных коннотаций таких единиц в по существу новых для них контекстах употребления в иной (тоже новой для них) функциональной сфере употребления (из устной неформальной сферы жаргона, городского просторечия и пр. они переходят в официальную сферу массовой коммуникации или публичного выступления),

- быстрого, резкого расширения ситуаций общения, изменения характера речевых ситуаций (от межличностной к массовой коммуникации, к прямому переносу бытовых ситуаций в сферу официальности);

б) в связи с процессами детабуизации обсценной (инвективной) лексики, наблюдаемой в последние годы в печати, в электронных СМИ, на страницах художественной литературы.

Такие процессы были обусловлены, в конечном счете, эпохой гласности, снятием запрета на публикации эротической продукции (изобразительной и вербальной), на обсуждение интимной жизни популярных людей (в основном - певцов, артистов, "новых русских" и т. п.), а также, и в довольно немалой степени, обострением политической борьбы в постсоветской России.



3. НЕНОРМАТИВНАЯ ЛЕКСИКА В ЛИТЕРАТУРЕ (НА ПРИМЕРЕ В. ПЕЛЕВИНА)

Как мы уже писали выше, ненормативная лексика находит свое отражение в культуре России. У Виктора Пелевина она присутствует абсолютно в каждом произведении, а писательница Людмила Улицкая считает, что мат нормальное явление, и даже "прикольное", без которого невозможна жизнь современного социума.

Для анализа можно привести в пример книги того же незабвенного Виктора Пелевина, не мыслящего своих произведений без бранных слов. И если научные руководители готовы хвататься за голову, когда их дипломники ни с того ни с сего выбирают Пелевина (почему же - какой зато большой простор для исследования), то критики дружно вопрошают (хотя и время от времени) на тему «А был ли мальчик». Оставаясь личностью затуманенной и несколько завуалированной, Виктор Пелевин не всегда стремится завуалировать матерные слова, хотя с его точки зрения они несут некий глубинный смысл и сопоставляются с тем, что и в голову придет разве что в порыве бреда.

Да взять хотя бы нашумевший роман Generation-П и вспомнить собачку из этой книги весьма странным для собаки именем - П-здец. И всем все понятно вроде бы. Но не тут-то было, у Пелевина всегда все обстоит сложнее. Можем смотреть далее по тексту и пытаться вырвать матерные слова из контекста. Лучше всего это пока что получилось у М.Ю. Харитонова, которого весьма целесообразно упомянут и привести урывки из его сумбурной статьи. В этом смысле «буквальное» значение матерных слов как обозначений, к примеру, частей тела является скорее всего вторичным. По существу, эти части являются скорее атрибутами Богов. По Пелевину, нельзя, например, утверждать, что «х?й» есть одно и то же, что и «penis». Мужской половой орган является в лучшем случае мифологическим атрибутом -- как, например, двойной топор (лабрис) Зевса Критского. В известном смысле можно сказать, что Зевс Критский есть топор -- поскольку божество присутствует в своём атрибуте. Но утверждать, что «топор -- это Зевс», несколько бессмысленно.

Таким образом, если следовать Пелевину, то можно получить параллель, в которую заключено слово Х-й. Таким образом, выходит, что Х?й -- это не просто божественое начало, это и есть бог, а многие его свойства совершенно не связаны с мужским половым органом. Это касается, например, его всеведения (ср. традиционное выражение «х?й знает», теперь уже зачастую заменяемое на рационализацию «х?й кто знает», по существу бессмысленную, в то время как первое выражение имеет строгое значение: «Это (только лишь) Х?й знает» = «Это (только) Богу ведомо». Стоит заметить, что последнее выражение функционировало в языке как точный семантический эквивалент первого).

Можно предположить, что Х?й и есть благой бог, связанный с мудростью, всевидением и всезнанием. И у Пелевина не было никаких мыслей о святотатстве или стремлении к ущемлению чувств верующих. Ближайшим эквивалентом его (Х-я, по мнению Харитонова) в общеизвестных традициях является, скорее всего, Гермес.

Это подтверждается этимологией и значением слова мудрость, которое прямо связано с мудями (testiculi) (ср. слово мудак с переворачиванием значения -- каковое, впрочем, характерно для всех сакральных понятий, ср. слова жрец и обжора).

Но представления о мудрости (у всех народов) всегда включало в себя противопоставление мудрости благой, светлой, -- и мудрости тьмы и зла, чёрного знания и запретной магии. Как правило, носителем последнего был двойник или близнец светлого бога, или его тёмная ипостась, носитель злой мудрости. В греческой мифологии такую роль играет Геката -- богиня чёрного колдовства и кровной мести, к образу которой нам ещё придётся вернуться. Пока же ограничимся констатацией факта: в рамках религии Х?я мыслимо и представимо злое божество, обладающее нечеловеческими знаниями и губительное для смертных.

Если вспомнить традиционную славянскую мифологию, вообще существенно дуалистическую, то предполагаемый «чернобог», скорее всего, является непосредственным его противником, соперником в мудрости и разрушителем его планов. Можно сделать предположение, что он как-то связан с женским началом, причём в аспекте его противоположности мужскому, а не в его дополнительности к нему.

А теперь можем вернуться к упомянутому нами ранее псу по имени П-здец. Да, и мы увидим здесь чисто пелевинскую параллель.

Доподлинно известен то факт, что в языке присутствует явное представление о знании, которое дает нам Пес. Здесь, возможно, имеется в виду выражение «собаку съесть», которое Успенский в свое время разбирал довольно подробно идетально. В данном случае исследователям может показаться интересным само представление о том, что жертвоприношение пса дает магическую мудрость. Это явно угождение мудрому Х?ю.

Далее Харитонов предлагает реконструировать исходную мифологему, или «основной миф» матерного мировоззрения, неявно присутствующего в нашем сознании. К этому мифу относится миф о вечной магической борьбе Х?я и П--здеца за обладание Матерью Землей. П--здец наступает на Земле, но Земля в конце концов его уничтожает. Пес совокупляется с Землёй и пожирает ее.

Сам момент соединения Земли и Пса описывается как нечто ужасное. Земля стонет и кричит от боли (ср. упомянутые и непроинтерпретированные у Успенского представления о том, что Мать-Земля страдает и содрогается даже при произнесении матерного слова), горит (см. там же), живые существа и люди гибнут. В конце концов зубастое влагалище Земли, vagina dentata, разрывает на части Пса. Но, зачав от него, она вынуждена родить его потомка -- то есть его же самого. (П--здец есть русский Дионис -- умирающий и воскресающий бог). Какое-то время он мужает, питаясь человечеством и причиняя ему беды. Наконец, когда приходит время, то он снова наступает везде -- то есть посягает на свою мать, и все повторяется по новой.

Интересным коррелятом к вышесказанному являются изыскания Г. Гачева в области «русского Эроса», особенно о «чёрном чужеземце», периодически насилующем Русь, причём само это насилие всегда описывается как бедствие -- и, с другой стороны, о Земле-П--зде, в конце концов загрызающей мучителя. Ни к какой «русской эротике» всё это отношения не имеет, зато имеет прямое отношение к основному мифу.

То, что П--здец рождается в земле, явствует из выражения знать, где собака зарыта, разбираемого Успенским довольно подробно. хотя и не совсем правильно: из приведённых им же примеров ясно следует, что Земля выкидывает пса из своего лона, а обратно не принимает (объяснение этого факта «ритуальной нечистотой собаки» не вполне уместны).

Остаётся сделать некоторые замечания по символике П--здеца, взятой в её историческом развитии. Древнейшими, по всей вероятности, следует считать образы, в которых предстает Пес. Особенно любопытны здесь атрибуты опричников Ивана Грозного, явно воспринимавшиеся как слуги злого бога. Имеет смысл сравнить пёсьи головы, притороченные к сёдлам этих самых опричников, с псами Гекаты или Эринниями, «материнскими собаками», преследовавшими Ореста.

Гораздо более интересным и близким к тому же Харитонову по времени является символика красной звезды. Он видит в этом чисто магический знак в Советской России не имел (в отличии от серпа и молота и других коммунистических символов) конкретного автора или он не установлен. Впрочем, серп и молот (эмблема, тоже имеющая некоторое отношение к нашей теме) был нарисован независимо друг от друга несколькими художниками, что столь же определённо указывает на архетипичность образа, только проявившегося в массовом сознании.

Красная звезда -- по традиционным оккультным представлениям является женским символом.

Красная пятиконечная звезда по своему образу связывается с розой (как шестиконечная -- с белой лилией) и, в общем, может рассматриваться как символ женского полового органа. Пять ее лучей соответствуют пяти наружным частям вульвы: большим и малым половым губам, а также к клитору. Клитор, как не имеющий парного себе органа, символизируется центральным лучом звезды, не имеющим симметричного себе. При «нормальном» положении звезды (центральный луч сверху) конец п--зды (то есть П--здец!) является центром фигуры. (П--здец связан с клитором, как Х?й с пенисом: это его атрибут).

Не менее важным объектом, связанным с П--здецом, являлся мандат как документ, дающий чрезвычайные полномочия (то есть, по существу, -- легальное право устроить п--здец где угодно и кому угодно). Само название этого документа воспринималось всеми как однозначно непристойное -- и именно в значении, связанном с мандой (т. е. п--здой).

В конце концов, можно говорить о присутствии культа П--здеца в идеологии большевизма. В связи с этим можно спросить: действительно ли большевики хотели устроить (и устроили) революцию, то есть -- буквально -- переворот? Этот вопрос имеет принципиальное значение. Переворот -- в чью бы то ни было пользу -- вещь традиционная и вполне понятная. Но большевики этого не хотели. Они организовали не «смену власти», а самый настоящий п--здец, -- что, разумеется, совсем не одно и то же. В этом смысле Октябрь было куда ближе к деяниям Ивана Грозного, нежели к Спартаку или Гарибальди.

Из этого всего достаточно ясно следует тот вывод, что главным -- даже всенародным -- божеством, занимающим центральное место в нашем подсознании (если уж не в сознании, наполненном х?йнёй), является именно П--здец.

В частности, именно с ним связано странное -- тоже общенародное -- представление о непобедимости России и одновременно о вечной беде, в которой она пребывает.

Объясняется это просто. Русская земля -- мать и супруга П--здеца. Он вечно присутствует здесь, и его царство людям, разумеется, в тягость. Пока враги не нападают на Русь, он спит в земле, отравляя её своим присутствием. Поэтому «ничего у нас не родится», всё идёт вкривь и вкось, всё падает из рук, -- но жить ещё можно. Когда же Руси угрожает опасность, она выбрасывает П--здеца из своих недр -- хотя, не желая этого, терпит до последнего, пока обнаглевший враг не подступит к самым стенам Кремля. П--здец наступает, разумеется, и для врага тоже. Противник, как правило, в ужасе бежит (характерно представление о русском морозе, якобы губящем захватнические армии: это явное, хотя и подсознательное, ощущение ледяного дыхания Пса), но после победы П--здец насилует Землю, пока она в муках не пожирает его, разрывая лоном на куски, и не начинает вынашивать в себе новый П--здец.

Отсюда же, как ни странно, возникает смешанное чувство отвращения и страха, которое, возможно питает Запад по отношению к России. Отсюда и находит выход П--здец, и они это чувствуют, если и не осознают явственно. Поэтому попытки уничтожить Россию, видимо, никогда не прекратятся.



ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Ненормативная лексика, как мы понимаем, это лексика, включающая в себя бранные, нецензурные, табуированные обществом слова. В славянских языках, в частности русском, существует отдельная часть ненормативной лексики, мата. Ненормативная лексика употребляется как адресно (для унижения оппонента и прочее), так и безадресно (например, для повышения эмоционального напряжения речи, придания ему окраски).

Ненормативная лексика как часть живого языка динамично меняется, конструируется в процессе говорения, является полифункциональным и универсальным языком “упрощенного понимания”. Она в то же время выступает значимым и устойчивым социальным стереотипом. В ненормативной лексике динамичность парадоксальным образом сочетается с высокой степенью символичности (коннотативности и коллокативности), что наделяет нецензурные слова и выражения функцией речевого “джокера” (способностью заменять практически любое слово, словосочетание и даже предложение, варьируя и конкретизируя смыслы сказанного) и делает ненормативную лексику многофункциональным и общедоступным языком с высоким уровнем конвенциональности.

На фоне тенденций снижения социального контроля и самоконтроля конкретного индивида, расширяются границы социальной дозволенности и сужаются (или исчезают вовсе) границы социальной дистанции употребления ненормативной лексики; круг “пользователей” молодеет; углубляется расхождение между формальным запретом и неформальным разрешением ненормативной лексики, наблюдается микширование нормативности и ненормативности, легитимности и нелигитимности. В таких условиях индифферентность государства, социальных институтов, культурных элит и неформального социального контроля к процессам социализации и маркировки социальных границ ненормативной лексики может привести к усугублению аномии в социальном аспекте и к разрушению языкового ядра в филологическом. Возможно, обоснованное “корректное сопровождение” позволит вернуть ненормативной лексике ее заслуженное место “исключительного случая для подходящих контекстов”, рационально-взвешенного, рефлексивного, социально уместного, “культурного” употребления.

Несмотря на распространённость нецензурных выражений почти во всех слоях русского общества абсолютно на всех вехах его истории, в России традиционно существовало табу на использование обсценной лексики в печатном виде (отсюда, очевидно, и идёт название «нецензурная брань»). Это табу несколько ослабло в последнее время в связи с демократизацией общества и ослаблением государственного контроля над печатной сферой (первой в истории России отменой цензуры на длительный срок), переменами в общественной морали после распада СССР, массовой публикацией литературных произведений и переписки признанных русских классиков, писателей-диссидентов и нынешних постмодернистов. Снятие запрета на освещение определенных тем и социальных групп привело к расширению рамок приемлемой лексики в письменной речи. Мат и жаргон вошли в моду, став одним из средств пиара. И в свете сложившейся жизни в Российском обществе, как бы прискорбно это ни прозвучало, ненормативная лексика не будет искоренена никогда. Не помогут ни запреты на использование ненормативных слов в обществе, ни даже система штрафов, если друг власти на самом деле будут за мат привлекать к уголовной ответственности, а не говорить на словах, что за «мат» в общественных местах причитается статья. Народ на это не поведется, процесс злоупотребления нецензурными выражениями давно начался, продолжает свое шествие, распространяется, и как бы печально не было, не прекратит свое распределение по всем слоям.



СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Жельвис В. И. Поле брани. Сквернословие как социальная проблема. М.: Ладомир, 2001. - 350 с.

2. Ильясов Ф. Н. Мат в три хода (опыт социологического исследования феномена нецензурной брани) // Человек. 1990, № 3, 198--204.

3. Киенко Т.С. Ненормативная лексика как социальный феномен (анализ опроса жителей провинциального российского города) // Т.С. Киенко. Социологические исследования №5, 2016.

4. Мокиенко В. М. Образы русской речи. М., 1986. - 278 с.

5. Чернышев А. В. Современная советская мифология. Тверь, 1992. - 80 с.

Размещено на Allbest.ru

...