Тайные и условные языки в России XIX века: историко-лингвистический аспект

Размещено на http://www.allbest.ru/

Институт лингвистических исследований Российской академии наук

На правах рукописи

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Тайные и условные языки в России XIX века: историко-лингвистический аспект

Специальность 10.02.01 - русский язык

Приёмышева Марина Николаевна

Санкт-Петербург 2009

Диссертация выполнена в словарном отделе Института лингвистических исследований Российской академии наук

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук профессор Надежда Евгеньевна Сулименко

доктор филологических наук профессор Михаил Александрович Грачёв доктор филологических наук

Профессор Валерий Михайлович Мокиенко

Ведущая организация: Московский государственный областной университет

Защита состоится 15 декабря 2009 г. в 14 часов на заседании диссертационного совета Д 002.055.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук при Институте лингвистических исследований РАН по адресу: 199053, г. Санкт-Петербург, Тучков пер., д.9., конференц-зал.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Института лингвистических исследований РАН по адресу: 199053, Санкт-Петербург, Тучков пер., д.9.

Автореферат разослан 2009 г.

Учёный секретарь диссертационного совета д.ф.н. В. В. Казаковская.

Характеристика работы

Диссертация посвящена исследованию тайных языков России XIX в. В работе рассматриваются источники, фиксирующие лексику русского тайноречия, дается характеристика русских арго с социальной и лингвистической точек зрения, анализируется лексика основных условных языков, определяется зона лексического взаимодействия условных языков с другими подсистемами национального языка.

Объектом исследования послужила лексика тайных языков, зафиксированная в источниках XIX в. Предметом исследования является историко-лингвистическое рассмотрение лексических систем русских тайных языков, употреблявшихся на территории России XIX в.

Актуальность исследования определяется необходимостью 1) изучения малоизвестного, лексически недостаточно репрезентативного объекта, занимающего определенное место в социолингвистической парадигме XIX в., в языковой ситуации XIX в., для формирования объективной картины изучения истории русского национального языка, 2) систематизации и обобщения собранных данных по тайным языкам XIX в. для создания исторической перспективы лексикологических и социально-диалектологических исследований; 3) создания единой концепции русского тайноречия с целью определения его места в истории русского языка и русской лексикологии; 4) хронологической и историко-лексикологической дифференциации материалов XIX в. в общем фонде изучаемых русских профессиональных (В. Д. Бондалетов) и воровских арго (М. А. Грачев), позволяющей как выявление их историко-лингвистических особенностей, так и изучение исторической динамики этих систем в отдельности, 5) необходимостью отграничения этой лексики от других форм национального языка в «Словаре русского языка XIX в.» (ИЛИ РАН).

Цель работы - исследовать тайные языки как факт языковой действительности XIX в., определить степень их взаимодействия с социально и функционально близкими лексическими подсистемами, а также выявить их роль и значение в истории русского национального языка.

Указанная цель предполагает решение следующих задач:

1) определить границы объекта среди других форм социальных диалектов и критерии его выделения,

2) проанализировать источники с фактическими данными по русским тайным и условным языкам, выявить традиции их изучения,

3) дать общую социальную и лингвистическую характеристику русских тайных языков XIX в.,

4) проанализировать материалы зафиксированных условных языков,

5) определить зоны лексического взаимодействия тайных языков с другими подсистемами национального языка XIX в., а также механизмы этого взаимодействия.

Материалом исследования послужили около 350 этнографических, публицистических, ведомственных и собственно лексикографических источников по тайным и условным языкам, созданных и опубликованных на протяжении 1780-1910-х гг. на территории Российской Империи (включая территории современных Украины, Белоруссии, отчасти Польши). Анализ конкретного материала 48 условных языков торговцев, ремесленников и нищих осуществлялся на базе 77 словников (более 11500 лексических единиц); раннего воровского арго петербургских воров - на материале 5 словников (более 600 лексических единиц). Широко использованы и введены в научный оборот материалы архивных рукописных лексикографических источников, находящихся преимущественно в архивах РАН. Составлена компьютерная база данных всей зафиксированной в XIX в. лексики русских арго.

Методы исследования. В исследовании применялись сравнительно-сопоставительный и сравнительно-исторический методы, а также методы дистрибутивного и источниковедческого анализа, в совокупности позволяющие провести описание большого лексического фонда русских арго и определить степень их взаимодействия с другими подсистемами национального языка. Социально-психологическая и социально-историческая детерминированность объекта потребовала использования теоретических исследований по социальной психологии и социальной истории России, а также по этнологии и этнографии.

Научная новизна. В исследовании впервые

1) обобщены разрозненные толкования тайных языков, сведения по ряду социальных диалектов, выполняющих социально-символическую функцию, и предложена единая концепция русского тайноречия в теоретическом и историко-лингвистическом аспектах; конституирующие свойства тайных языков как лингвистического объекта определены с учётом социально-психологических, социально-исторических факторов; уточнены теоретические границы объекта, сам объект системно противопоставлен близким по функциональной сфере объектам: корпоративным жаргонам и профессиональному просторечию;

2) систематизированы традиции собирательства, описания и изучения тайных и условных языков в России XIX в.; уточнено авторство некоторых источников, в ряде случаев обнаружена их неаутентичность; введен в научный оборот ряд источников;

3) материал рассмотрен в исторической перспективе (в рамках XIX в., в некоторых случаях - в рамках XX-XXI вв.); предложена классификация русских тайных языков;

4) систематизирован малоизвестный и неизвестный лексический материала русских арго XIX в. в аспекте характеристики отдельных языков с целью создания целостной картины по русскому тайноречию XIX в.;

5) выявлены конкретные факты взаимодействия лексики условных языков с другими подсистемами национального языка XIX в.

Теоретическая значимость. Работа вносит вклад в теорию социолингвистики, в разработку ряда вопросов исторической лексикологии, истории русского языка, русской диалектологии, а также проблем методологии исследования социальных диалектов, расширяя некоторые сложившиеся традиции их изучения.

Практическая значимость. Результаты исследования имеют значение для исторической лексикологии и лексикографии, диалектологии и диалектной лексикографии, а также для истории русского языка. Они могут быть использованы в исследованиях по фонетической семантике, этнолингвистике, лингвофольклористике, постфольклору, этнографии, этнологии, культурологии. Результаты работы также можно применять как справочный материал при составлении «Словаря русского языка XIX в.», диалектных словарей, словарей жаргонов; при разработке теории и классификаций социальных диалектов, вопросов их терминологической идентификации; для этимологических исследований диалектной лексики. Материалы исследования могут быть использованы в практике преподавания истории русского языка, диалектологии, этнолингвистики и социальной лингвистики.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Тайные языки - условное наименование специфических лексических систем, используемых рядом социальных групп в определенных социально-экономических условиях. Важнейшим параметром характеристики социальной группы, способствующим возникновению арго, являются ее референтные установки: стремление группы к сохранению корпоративных традиций и социального престижа.

2. Тайные языки только условно можно считать тайными: доминирующими функциями тайноречия оказываются социально-символическая (в интегративной, дифференцирующей и репрезентативной подфункциях) и игровая (поэтическая).

3. Тайными языками считаются не только социально-детерминированные лексические подсистемы, но и системы механистических моделей шифрования, идентичные в целом ряде этнических культур и в детских тайных языках, что позволяет дифференцировать тайноречие. Под тайными языками в широком смысле понимаются различные системы языковой игры, которые отчасти можно рассматривать как специфический жанр устного народного творчества, под тайными языками в узком смысле - социально-детерминированные формы речи, собственно условные языки, арго.

4. Тайные языки - существенный фрагмент языковой ситуации в России XIX в., свидетельством популяризации которых в этот период оказывается значительное количество письменных источников, фиксирующих их данные.

5. Социальный статус арготирующих в XIX в. разнообразен и не является «низким»: носителями тайных языков оказываются преимущественно представители мещанства и крестьянства.

6. Лингвистическая классификация тайных языков основывается на самом существенном их свойстве - «форме» языкового знака.

7. Тайные языки представителей отхожих промыслов (торговцев, ремесленников, нищих) на территории всей Российской Империи (в том числе на территориях современных Украины, Белоруссии) обладают значительной лексической общностью. Каждый условный язык, независимо от объема словника, обязательно состоит из лексических единиц трех типов: а) слов, фонетических и словообразовательных вариантов лексики офенского языка, б) слов, фонетических и словообразовательных вариантов лексики других условных языков, в) оригинальной лексики.

8. В совокупности русские условные языки образуют ряд попеременно пересекающихся лексических совпадений, однако часть из них позволяет говорить о доминировании трех различных традиций их пополнения: офенской, «угличско-кашинской» и «белорусской».

9. Наибольшее влияние на другие социальные диалекты на протяжении XIX в. имели торговые арго, среди которых значительную роль играл офенский язык, тогда как русское воровское арго в данный период существенно уступало ему по распространенности и популяризации.

10. В формировании воровского арго XIX в. выделяются две самостоятельные традиции: арго столичных воров (40-70-е гг.) и арго воров южной России (70-90-е гг.). Формирование воровского и тюремного жаргона в конце XIX-начале XX в. происходит на базе южнорусского воровского арго.

11. Характер взаимодействия лексики условных языков торговцев, ремесленников и нищих с другими подсистемами национального языка (воровское арго, бурсацкий жаргон, просторечие) позволяет говорить, что основным его механизмом, помимо территориального, была языковая мода.

Апробация работы осуществлялась в форме докладов и сообщений на более чем 30 международных, всероссийских научных, практических конференциях, круглых столах, семинарах в Санкт-Петербурге (2006 - 2009), Иваново (2007), Кокшетау (Казахстан) (2007, 2008), Вологде (2008), Петрозаводске (2008), Орле (2008), Нижнем Новгороде (2007, 2009), Пензе (2008), конгрессе исследователей русского языка в Москве (2007), на заседаниях словарного отдела ИЛИ РАН (2006 - 2009). Основные положения и результаты исследования изложены в 41 публикации общим объемом 66,1 п.л., включая монографию (46 п.л.), статьи в периодических изданиях: «Ученые записки Орловского государственного университета», «Вестник Кокшетауского государственного университета», «Vergleichende Studien zu den slavischen Sprachen und Literaturen» (Германия). 11 статей опубликовано в рецензируемых научных изданиях, рекомендуемых ВАК: «Acta linguistica petropolitana: Труды Института лингвистических исследований РАН», «Известия РГПУ им. А. И. Герцена», «Филологические науки», «Русский язык в школе», «Русская речь».

Объем и структура работы. Диссертация объемом 505 с. состоит из Введения, пяти глав, Заключения, Приложения (502 с.). Библиография включает 867 наименований, в том числе 54 на иностранных языках.

Содержание работы

Во Введении обосновываются предмет и объект исследования, его актуальность и новизна, цели, задачи, теоретическая и практическая значимость.

История русского языка много десятилетий традиционно изучается преимущественно в аспекте проблем формирования русского литературного языка. Однако в европейской лингвистике уже с середины XIX в. рассмотрение нелитературных языковых фактов, таких как арго, жаргоны, специальные языки и пр., обязательно включалось в общую парадигму проблем развития национального языка (A. Pott, Fr. Kluge, А. Dauzat, А. Бах и др.).

Малоисследованной в истории русского национального языка, особенно в истории русского языка XIX в., оказывается одна из групп социальных диалектов, отличительный фрагмент языковой ситуации XIX в. - тайные языки. Тайные языки - условное традиционное обобщенное название для особых лексических систем, для особых языковых «кодов», которые использовались представителями ряда социальных групп в контексте особых социально-исторических и экономических условий с целью демонстрации социального престижа группы, с целью языкового пароля, идентификации, между ее членами, с целью дифференциации среди других социальных групп, что часто называют эзотерической (В. Д. Бондалетов), конспиративной (М. А. Грачёв), криптофорной (В. А. Саляев), криптолалической (О. С. Ахманова) функцией.

Тайные языки как лингвистические объекты редко привлекают внимание ученых по целому ряду причин. Лексика тайных (условных) языков, как правило, представляет собой герметичную парадигму, часто состоящую из искусственных элементов, имеющую социально-ограниченную сферу распространения и мало влияющую на общенародный язык, обнаружение которой также представляет известные трудности: материал по тайным языкам требует целенаправленного поиска. Тайные языки противопоставлены по совокупности выполняемых функций различным формам устной речи и являются, таким образом, языковыми подсистемами, оппозиционными общей системе национального языка, изучение которых требует только целостного системного подхода и не может быть эпизодическим.

Следует выделить две традиции появления, функционирования и, как следствие, изучения различных форм тайноречия. Тайные языки являются неотъемлемым языковым состоянием у ряда народов, находящихся на стадии родо-племенных отношений или сохраняющих их: например, тайные языки фиксируются у папуасов Новой Гвинеи (А. А. Леонтьев), у осетинских, адыгских охотников, наездников (Б. Х. Бгажноков, Ю. Ю. Карпов, С. Х. Мафедзев) и др. Другая традиция возникновения тайных языков связана с развитием промышленного капитализма, феодальных отношений в экономически развивающихся государствах, с ростом городов и ростом асоциализации общества, что нашло отражение в многочисленных исследованиях по воровским языкам Германии, Франции, Польши (A. Pott, Fr. Ave-Lallйment, Fr. Kluge, L. Sainйan, A. Dauzat, K. Estreicher, A. Kurka, A. Landau, H. Uіaszyn и др.), а также в работах, посвященных языкам торговцев, ремесленников различных стран (Н. Пантусов, А. Л. Хромов, J. Wolff, W. Budziszewska, C. Ireиek и др.).

Интерес к русским тайным языкам, особенно к условным языкам торговцев, ремесленников, раннему воровскому арго, имеет двухвековую научную традицию. Следует отметить попытки лингвистов XIX-начала XX в. ввести в научный оборот данные офенского языка (И. И. Срезневский, В. И. Даль, В. И. Чернышев), других профессиональных языков (В. И. Даль, В. Н. Добровольский, П. Н. Шейн, В. И. Чернышев). Материалы по русским условным языкам вызывали интерес у зарубежных ученых (L. Diffenbach, Francisque-Mishel, R. Grasserie, J. Magiste). Определенное внимание было уделено лексике условных языков с точки зрения ее происхождения (L. Diffenbach, M. Фасмер). Теоретический обобщающий анализ преимущественно восточнославянского тайноречия дал впервые И. Ягич Jagiи V. Die Geheimsprachen bei den Slaven // Sitzungsberichte der kais. Akademie der Wissenschaften in Wien. Philosophisch-Historischeklasse. Bd.CXXXIII. - Wien, 1895.. Данные об условных языках использовались в исследованиях по социальной лингвистике и социальной диалектологии в 20-30-е гг. XX в. (В. М. Жирмунский, Б. А. Ларин, Д. С. Лихачев, Р. О. Шор, В. Стратен и др.). С 50-60-х гг. XX в. в контексте развития территориальной диалектологии возрождается интерес к русским условным языкам торговцев и ремесленников (В. Д. Бондалетов, Д. И. Алексеев, Л. И. Скворцов, А. Н. Попов, Н. В. Попова, Э. А. Якубинская-Лемберг и др.), к украинским, белорусским арго (О. Горбач, В. Д. Бондалетов), и материалы XIX в. закономерно попадают в поле зрения ученых.

Системно лексика условных языков в русистике была исследована в рамках социальной диалектологии (В. Д. Бондалетов См. «Библиографический указатель по русистике, славистике, лингвистике: профессор Василий Данилович Бондалетов» / Отв. ред. Е. С. Скобликова. - Пенза, 2003. То же с дополнениями: «Библиография научных работ профессора В. Д. Бондалетова» // Наше слово. К 80-летию профессора В. Д. Бондалетова. - М., 2009. С.319-379. Из почти 600 работ ученого более 150 посвящены проблемам исследования восточнославянских арго., М. А. Грачёв), а условно-профессиональные языки, воровское арго охарактеризованы как особые формы социальных диалектов, имеющие только им свойственные функции, систему словообразования, семантические и номинативные особенности. Как факт истории русского национального языка тайные языки не являлись объектом научного интереса.

В первой главе исследования «Тайные и условные языки как объект лингвистического исследования» анализируется терминология, используемая в отношении к данному объекту, обобщаются его теоретические свойства, дается системная характеристика, предлагается единая концепция, объединяющая различные его интерпретации, выявляются дифференциальные особенности по сравнению с близкими по классификациям типами социальных диалектов.

Тайные языки фиксируются не в каждой социальной группе, следовательно, существенным параметром их характеристики оказываются социально-психологические свойства группы их носителей. Для возникновения тайного языка необходимо несколько социально-психологических условий, к которым относится тип социальной группы (большие, условно организованные, относительно закрытые, референтные группы) Классификации социальных групп представлены в источниках по теории социальной психологии (В. И. Добреньков, Е. М. Дубовская, М. Ю. Кондратов, А. И. Кравченко, Р. Л. Кричевский и др.). , особая групповая этика, групповой престиж, идеологически выделяющий данную группу из остальных и из общества в целом (Т. Шибутани, Г. М. Андреева). Именно групповой этикой диктуется необходимость демонстрирования социального статуса через вербальное, намеренное (акцентированное и стилизованное), прямое и основное его выражение (В. Карасик).

Для популяризации и широкого функционирования тайных языков в России XIX в. важным оказываются особые социально-исторические и экономические условия. Экономическое развитие (переход к капиталистическим формам производства), жесткое социальное расслоение, неравномерность развития экономических зон, различная населенность регионов, а также сложный этнический и религиозный состав способствовали возникновению, а в определенный период расцвету отхожих промыслов, возникновению в городах (особенно в столицах) организованных асоциальных групп, расцвету сектантства и т.п. Социальный статус представителей социальных групп, использующих арго, преимущественно невысок, но в целом разнообразен: помимо крестьянства, обедневшего крестьянства, пролетариата, социальной базой русского тайноречия было и мещанство (торговцы).

Принципиальным критерием идентификации тайных языков по сравнению с другими типами социальных диалектов является иерархия выполняемых ими функций. Доминирование игровой языковой формы над содержанием высказывания в прагматике тайноречия позволяет утверждать, что коммуникативная и номинативная функции не являются для него основными, что на первый план среди различных коммуникативных функций (В. А. Аврорин, Делл Х. Хаймс, Л. Б. Никольский, Н. Мечковская, ПЛК, А. Д. Швейцер, Р. О. Якобсон и др.), выступают социально-символическая (К. А. Абульханова-Славская, Е. Я. Басин, В. М. Краснов, Б. Л. Бойко, Е. Ф. Тарасов, Л. С. Школьник), включающая репрезентативную, интегрирующую, дифференцирующую подфункции, и поэтическая (Р. Якобсон), или игровая, людическая (Э. В. Береговская). Наличие собственно эзотерической («криптофорной», «конспиративной», «криптолалической» и т.п.) функции вызывает сомнение: представление о последней может возникнуть в результате доминирования дифференцирующей и репрезентативной подфункций социально-символической функции и игровой.

Лингвистически тайные языки представляют собой особые лексические системы, состоящие из однотипных элементов. Важно подчеркнуть, что в немецком Rotwelsch, Gaunersprache (A. Pott, Fr. Kluge и др.), французском арго (Francisque-Mishel, R. Grasserie, A. Dauzat и др.), в целом ряде тайных языков Англии, Австралии, Японии, Китая, Вьетнама, Судана и др. (D. Laycock), в языках иранских ювелиров, осетинских охотников, молодежных, «девичьих» языках некоторых народов Кавказа (Ю. Ю. Карпов), детских тайных языках (Г. Виноградов, E. Crotti, A. Magni) используются одни и те же способы затаения, сокрытия внутренней формы слова: а) добавление особого форманта к слову (между различными частями слова, в конце слова), б) субституция первого слога и особого форманта, в) перестановка слогов и др. Отличия заключаются только в фонетическом составе формантов. Целый ряд единиц в большинстве тайных языков представляет собой лексику, образованную на базе немотивированных (часто - заимствованных) в данном языке основ. Если содержательно для семиотики тайноречия свойственно «остранение» (И. И. Ревзин), то формально-лингвистическим облигаторным его принципом оказывается «отстранение»: все способы маскировки внутренней формы арготического слова «отдаляют» последнее от лексической системы базового языка.

Дифференциальным свойством тайных, условных языков оказывается функционирование их как особой знаковой системы, в которой форма используемых словесных знаков принципиально имеет дополнительную, социально-символическую, нагрузку. Это наблюдение позволило рассмотреть тайные языки как особые семиотической системы, принципиально оппозиционные и литературному языку, и территориальным диалектам. Как особая семиотическая система тайный язык не является системой развивающейся: основной формой сохранения системы является стабильность (статика) его элементов, динамика заключается в их варьировании, что ведет традиционно к их исчезновению или растворению в других языковых подсистемах. Особенно показательна для определения дифференцирующих свойств объекта проблема перевода тайного языка (в нашем случае, на русской основе) на другие языки. Перевод - это трансляция между двумя языковыми системами. Так как тайный язык является особой (третьей) знаковой системой, то возникает неразрешимое противоречие ее адекватного принципиального перевода: тайные языки на базе какого-либо одного языка - непереводимые системы на другие языки, что, однако, позволяет использовать косвенные способы их перевода (М. И. Баландина, В. Д. Бондалетов, С. Влахов, Я. И. Рецкер, С. Флорин и др.).

По рассмотренным выше параметрам оказалось возможным выявить дифференциальные отличия тайных языков от ближайших к ним по «нелитературной» зоне социальным диалектам, представленных в целом ряде типологий (В. Д. Бондалетов, Б. А. Серебренников, Э. Г. Туманян и др.).

Тайные языки - это не только социально-символические лексические системы, это еще и одна из форм народной языковой игры, одна из специфических форм устного народного творчества (R. Grasserie, С. Е. Никитина). Преемственность некоторых форм тайноречия от одной этнической культуры к другой, позволяют предположить, что сам принцип использования особых языковых кодов является традиционной формой народной языковой игры. Тайные языки имеют устную форму бытования, передаются и сохраняются путем устной традиции, анонимны по своему происхождению. Функционирование тайных языков так же, как и других форм фольклора мотивировано концептуальными категориями коллективного языкового сознания и коллективной языковой личности. В пользу такого утверждения говорят первые фиксации ранних форм русского воровского арго пословично-прибауточного генезиса, обязательное наличие у всех социальных групп, носителей тайных языков, самобытных произведений других фольклорных жанров - песен, сказок, пословиц и др.: тайные языки оказываются обязательным элементом в парадигме устного народного творчества каждой социальной группы и никогда - единственной формой творчества данной социальной группы. Тенденции, связанные с развитием фольклора (изменение фольклорной парадигмы) также свойственны и тайным языкам. Раннее воровское арго органично продолжает традицию «смеховой» антикультуры Московской Руси, что позволяет его генезис тесно связывать с общей скоморошьей культурой (Д. С. Лихачев).

Таким образом, тайные языки - языковая сфера, относящаяся к самой нижней ступени социально-диалектологических классификаций, но не ограниченная ими: тайные языки занимают пограничное положение между социальной диалектологией и фольклором. К тайным языкам традиционно относятся как факты социально-детерминированных форм речи, особая группа социальных диалектов, которую чаще называют условными языками (арго), так и речевые факты фольклорного генезиса (языки-табу первобытных народов, детские тайные языки, символическая лексика религиозно-мистических групп), объединяющиеся как по использованию особых механизмов языкового кодирования, так и по доминированию социально-символической и игровой функций над остальными коммуникативными функциями (при учете доминирования первой в социально-детерминированных формах речи и второй - в фольклорных). Как конкретно-историческое явление тайные языки являются частью языковой ситуации в России XIX в., частью общей истории русского национального языка, наличие и популярность которых практически не имеют аналогов в последующий период в России. Последнее наблюдение определило направление дальнейшего исследования. Ввиду ретроспективного изучения малоизвестных и неизвестных данных устной речи, к которой относятся тайные языки, очевидно, что оно пропорционально объему собранного фактического материала, зафиксированного в письменных источниках исследуемого периода.

Вторая глава исследования «Тайные и условные языки в истории письменной культуры XIX в.» посвящена обзору письменных источников XIX в. на предмет упоминания в них или фиксации материалов тайных и условных языков, что представляется необходимым как с точки зрения истории вопроса их изучения, так и с точки зрения освещения историко-культурного значения тайноречия в России.

По данным письменных источников XIX в. выявляется несколько направлений, благодаря которым данные условных языков становились предметом филологического или этнографического интереса: этнографические источники, научная (лингвистическая) литература, собственно лексикографические источники, художественная, художественно-публицистическая и мемуарная литература.

Наибольшее количество фактического лингвистического материала по условным языкам представлено в этнографической литературе XIX в. Характеристика собранного материала дает достаточно системную целостную картину. Подлежащим обобщению оказывается количественная иерархия материала, география, хронология источников, а также общность некоторых однотипных проблем, возникающих при описании быта и традиций групп и их условных языков.

Все обнаруженные рукописные и этнографические источники дают следующую социально-лингвистическую его статистику: языки торговцев (40 словников с данными 14 языков), языки ремесленников (19 словников с данными 18 языков), языки нищих (16 словников с данными 16 языков), языки петербургских воров (3), одесских (1). По зафиксированным данным языков ремесленников XIX в. определяется ограниченный ряд профессий: портные, шерстобиты/шаповалы, коновалы, глинотопы, стекольщики. Единичными оказываются данные языков странствующих музыкантов, тверских бочаров. Центральной зоной распространения языков торговцев оказывается Поволжье (Владимирская, Костромская, Ярославская губернии), также близкие к ним Тверская, Псковская и Тульская губернии. Очевидно наличие следующих центров торговли, представители которой использовали условные языки: Галич, Нерехта; Углич; Бежецк, Кашин, Калязин; Торопец; Одоев. Центральной зоной распространения отхожего промышленного промысла (языков ремесленников) оказываются ряд центральных и юго-западных регионов: Калужская, Нижегородская, Смоленская губернии, частично Черниговская и Могилёвская губернии. Большинство языков нищих представлено данными по белорусским и украинским губерниям, и лишь несколько фиксаций - по русским (Рязанской, Тульской, Орловской). Несмотря на минимальное количество данных по воровским языкам XIX в., обусловленной социально-исторически оказывается география их актуализации: Петербург (1840-1870-е гг.), Одесса (1880-1890-е гг.).

В конце XIX века этнографическая традиция описания условных языков постепенно уступает место лингвистической, которая начала формироваться еще в 40-е гг. XIX в. Научное изучение условных языков в XIX в. можно разделить на два этапа: предварительный, собирательский период (И. И. Срезневский, В. И. Даль, П. В. Шейн, В. Н. Добровольский) в конце XIX в. уступает место аналитическому (И. Ягич, В. И. Чернышев).

И. И. Срезневский несколько раз обращался к проблемам генезиса офенского языка в работах «Афинский (sic!) язык в России» (1839), «Мысли о русском языке» (1849), а также - галивонского языка, в статье «Частные вопросы о местных видоизменениях русского языка» (1852), но затруднялся однозначно определить их лингвистический статус. Доказательством научного интереса ученого к офенскому языку являются собранные им русско-офенский и офенско-русский словари (1839 г.), хранящиеся в ПФА РАН Материалы рукописей опубликованы: см. № 4 в списке опубликованных работ.. Особое место в истории изучения тайных языков принадлежит В. И. Далю. Впервые краткие обобщения по русскому тайноречию делаются им в статье «Об искусственных языках» (1852). В 50-е гг. XIX в. он собирает и редактирует, по поручению Министерства внутренних дел, материалы «офенского» словаря, опубликованные В. Д. Бондалетовым См. В. Д. Бондалетов «В.И.Даль и тайные языки в России». - М., 2004., включает данные офенского языка и некоторые сведения о тайных языках в «Толковый словарь живого великорусского языка».

В конце XIX в. в Известиях ОРЯС, Сборниках ОРЯС появляются материалы условных языков ремесленников, собранные уже собственно лингвистами (В. И. Чернышевым, П. Н. Шейном). Высока ценность упомянутой выше работы И. Ягича в аспекте обобщения материалов и установления взаимосвязей не только между словообразовательными средствами восточнославянских арго, но и в аспекте идентичных принципов образования их лексических единиц и семантической общности в случае переносных значений. Не обнаружены до сих пор рукопись В.И.Чернышева «Словарь офенского языка. Введение. Обзор материалов» (218 с.) и картотека «Собрание слов офенского языка по рукописным и печатным материалам» (10583 карточки) (1933), свидетельствующие не только о личном интересе ученого к условным языкам, но и о насущной необходимости научного обобщения собранных ранее материалов.

В XIX в. складывается и собственно лексикографическая традиция описания условных языков. На примере ряда рукописных, малоизвестных словарей и словарей, авторство которых проблематично, в исследовании рассматриваются складывающиеся в XIX в. направления развития собственно арготической лексикографии. Одно из них включает сводные словари условно-профессиональных языков. «Словарь условных языков в некоторых местностях губерний Ярославской, Костромской, Тверской, Владимирской, Самарского края и воровского языка петербургских мазуриков», составленный учителем г. Кашина (Тверская губ.) И. Т. Смирновым (1901), хранящийся в Архиве Словарного отдела ИЛИ РАН, сводный «Словарь офенского языка», составленный филологом-любителем, жителем г. Кашина, В. Симаковым (1940), хранящийся в Рукописном отделе Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН и упомянутый выше не обнаруженный «Словарь офенского языка» В. И. Чернышева (1933) были составлены фактически по одному кругу источников, что подтверждает возрастающую необходимость в обобщении собранного словарного материала. Реализованной попыткой создания сводного словаря по условным языкам был словарь Е. Р. Романова Е. Р. Романова «Опыт словаря условных языков Белоруссии. С параллелями великорусскими, малорусскими и польскими» // Белорусский сборник. Вып.9. - Вильна, 1912. 124 с., в котором в форме сопоставительной таблицы представлены данные 13 условных языков.

Другое направление арготической лексикографии представлено словарями воровского языка. Первый анонимный словарь языка петербургских мазуриков был опубликован в 1859 г. в «Северной пчеле» (№ 282). Ряд опубликованных позже словарей (И. Д. Путилина, Вс. Крестовского, С. В. Максимова), а также рукописный словарь «Условного языка петербургских мазуриков, известного под именем «музыки» или «байкового языка», приписываемый в ряде исследований В. И. Далю, обнаруживают существенное сходство в словнике, в дефинициях, в названии, что позволяет поставить под сомнение предполагавшееся авторство. В работе проводится подробный анализ идентичных словарей, включая впервые обнаруженный словарь «Воровское наречие (argot)» Рукопись хранится в ПФА РАН: Фонд 9. Оп.4. Ед.16. Л.104-106., идентичный по словнику и толкованиям «далевскому» и предлагается версия ведомственного характера первоисточника анализируемых словарей. В Приложении 2 дается сводная таблица идентичного материала с сохранением «авторских» определений с целью доказательства сделанных выводов.

В художественной литературе использование лексики условных языков было обусловлено рядом художественных функций. Помимо информативной функции, функции знакомства читателей с «неизвестной» лексикой, в ряде случаев очевидно использование арготизмов в функции социальной характеристики персонажа (первая половина XIX в.), среды, общества (вторая половина XIX в.). Эти функции в языке художественной литературы XIX в. определенным образом образуют историческую преемственность. В художественную литературу в значительном количестве попала лексика воровского арго (петербургских мазуриков), в незначительном - лексика нищих (Д. Григорович), офенского языка (А. Мельников-Печерский), хлыстов (А. Мельников-Печерский). диалект русский лексический

Важным и показательным в истории отражения социальных тенденций оказывается для литературы XIX в. сам факт появления арготизмов на страницах художественных текстов. В ранний период - 30-50-ее гг. - арготический материал используется как средство дополнительной социальной характеристики героя (А. Пушкин «Капитанская дочка», В. Одоевский «Живой мертвец»). То, что материал является для читателя новым, позволяет говорить о выполнении им информативной функции. При учете неполной достоверности в отражении этого материала, можно предположить, что эти вкрапления выполняют и «коллекционерскую» (декоративную) функцию (Б. А. Ларин).

В 60-е гг. появляется сразу несколько крупных произведений, в которых лексический материал является важнейшей дополнительной характеристикой целых социальных групп (В. Крестовский «Петербургские трущобы», А. Мельников-Печерский «В лесах», «На горах», Д. Григорович «Переселенцы», А. Писемский «Масоны»). Можно утверждать, что целенаправленное использование арготического материала позволяет решить художественно-реалистические цели автора, а сама лексика или шире - язык, стиль речи - становится важнейшей дополнительной идеологической характеристикой какой-либо социальной группы. Обилие достоверных источников у авторов в процессе работы над произведениями позволяет также говорить и об информативной функции: большая часть таких произведений может сейчас считаться источниками по изучению арго и других типов тайных языков.

В большей части художественных и художественно-публицистических произведений, описывающих жизнь социально-низких слоев общества, с 60-х гг. XIX в. (например, А. Лейкин «Апраксинцы», «Биржевые артельщики», В. Крестовский «Лихачи», Никита Некрасов «Петербургские вертепы и притоны. Рассказы из жизни погибших в волнах житейского моря», Н. Лесков, Н. Свешников «Спиридоны-повороты» и др.), и особенно широко в 90-е гг. (Н. Свешников «Петербургские Вяземские трущобы и их обитатели» (1899), А. Бахтиаров «Пролетариат и уличные типы Петербурга. Бытовые очерки» (1895), «Босяки. Очерки с натуры» (1903), «Отпетые люди. Очерки из жизни погибших людей» (1903); А. Свирский, «Ростовские трущобы» (1893), «Стрелким», «Записки босяка», А. И. Куприн «Киевские типы» (1895), Л. О. Корман (Кармен) «Дикари. Из жизни обитателей одесского порта» (1901), «На дне Одессы» (1904), Г. Н. Брейтман «Преступный мир» (Киев, 1901) и др.), можно наблюдать систематическое включение в художественные тексты арготизмов и жаргонизмов с целью создания дополнительной фоновой характеристики той или иной социальной сферы.

В исследовании впервые анализируется литературная традиция, представляющая большой лингвистический интерес: важным источником по изучению воровского арго XIX в. становятся воспоминания, записки сыщиков - художественно-мемуарный жанр, продолжающий традиции французской литературы (Видок, Канлер) и сохраняющий на протяжении второй половины XIX в. ряд композиционных особенностей, одной из которой оказывается описание быта и нравов перступников через характеристику их лексикона («Московские тайны. Рассказы сыщика» М. Максимова, «Записки Ивана Дмитриевича Путилина», «Преступный мир. Мои воспоминания об Одессе и Харькове» В. В. Фон-Ланге).

Проанализированные типы письменных источников (этнографические, лингвистические, лексикографические) являются не только свидетельством возросшего в XIX в. научного интереса к русскому тайноречию, но и ввиду значительного зафиксированного лексического материала оказываются непосредственно лингвистическими источниками исследования. Важной ролью же художественной литературы XIX в., как литературы реалистической, было общее знакомство читателей с языками представителей неофициальной России.

В третьей главе «Социальная и лингвистическая характеристика русского тайноречия XIX в.» дается общая характеристика собранного материала по социальным и лингвистическим критериям.

Наибольшее количество материалов собрано и упомянуто по условным языкам бродячих торговцев, в том числе офеней, торговцев ряда городов, также торговцев-барышников (прасолов, прахов, кулаков), конских барышников. Значительное число материалов собрано по языкам странствующих нищих. Фиксируются данные языков странствующих ремесленников (преимущественно портных, шаповалов). Тайный язык обнаружен у странствующих оркестровых музыкантов на юге России (И. Липаев). Небольшой материал середины века представлен данными языка столичных воров. Достаточно подробно в источниках XIX в. освещены разные типы тайных языков, используемых раскольниками-старообрядцами: офенский, иносказательный, тарабарский (П. И. Мельников). Есть незначительные данные по детским тайным языкам (В. И. Даль, Г. Н. Виноградов), элементы которых использовались широко и другими социальными группами, например, говор по «щам» у калужских глинотопов (В. Н. Добровольский). По данным некоторых источников предполагалось наличие тайных языков у ряда других социальных групп и подгрупп (бурлаки, заключенные, карточные шулеры, моряки), однако фактическим материалом эти предположения не подтверждаются. Обнаруженная лексика данных групп не выходит за рамки профессиональной речи и корпоративного жаргона, так как при ее использовании доминируют коммуникативная, номинативная и эмоционально-экспрессивная функции.

Отличительной особенностью языковой ситуации в России XIX в. в зоне «нелитературного» языка оказывается а) социальная парадигма в целом (например, наличие отсутствующих в современную эпоху групп) и, как следствие, социально-лингвистическая парадигма (например, офенский язык, арго странствующих ремесленников, нищих и др.), б) ее иерарахия (доминирующая роль торговцев; незначительная социальная роль воровского мира, значительная роль сектантства, масонства и т.д.), и, как следствие, широкое распространение торговых условных языков, незначительная роль воровского арго; в) особые каналы социального и, как следствие, лингвистического взаимодействия (странничество, отхожие промыслы и т.д.), а также широкое взаимодействие условных языков друг с другом, с другими подсистемами национального языка, обусловленное социальными и территориальными контактами групп.

По социальным параметрам все тайные языки можно разделить на две группы: к первой можно отнести лексические системы профессиональных возрастных групп, ко второй - детские тайные языки, в первом случае из двух важнейших функций тайноречия (социально-символической и игровой) доминирует социально-символическая, во втором - игровая. Социально-символическая функция очевидна только у двух типов арго, референтные установки носителей которых обусловлены сохранением профессионального престижа: отличаются самобытностью арго странствующих профессий и воровских арго. С точки зрения социальных критериев эти два типа арго можно назвать собственно социальными диалектами, условными языками, тогда как остальные любые социально не мотивированные виды языкового кодирования являются только «языковой игрой», что только в обобщенном смысле можно считать тайными языками.

Несмотря на то, что лингвистически картина по русским тайным языкам XIX в. достаточно пестрая, основные принципы их структурной лингвистической организации ограничены и могут быть систематизированы. Очевидно различаются лексематический (единицей кодирования является слово) и синтагматический (единицей кодирования является синтагма) типы тайноречия. Примером последнего можно считать «говоры» по «херам», по «щам», по «ши-цу» и др., тарабарскую грамоту, используемые преимущественно в детских тайных языках.

В лексематическом тайноречии выделяются 2 типа структурных элементов: номинатический (условной является форма языкового знака) и семантический (условным является содержание языкового знака при сохранении его традиционной для базового языка формы).

Существенным для номинатического типа элементов тайноречия оказываются три подтипа: 1) слова с немотивированными основами: преимущественным для ряда русских условных языков является использование корней греческих (вершбть `смотреть; понимать', гальмом `молоко', мельямс `мёд', хиргб `рука' и др.), татарских (баш `грош', бирс `рубль', бирямть `давать', бусбть `пить' и др.), финно-угорских (марийских, мордовских, например, анк `галка', вимда `вода', ламмо `много' и др.). В ряде случаев очевидны оригинальные основы, генезис которых требует дальнейших разысканий Подробно аспекты словообразовательных особенностей и генезиса лексики русских арго разработаны в трудах В. Д. Бондалетова, см. «Условные языки русских ремесленников и торговцев. Словопроизводство» (Рязань, 1980), «Типология и генезис русских арго» (Рязань, 1987), «Иноязычные заимствования в русских арго» (Куйбышев, 1990), «Тюркские заимствования в русских арго» (Самара, 1991), «Финно-угорские заимствования в русских арго» (Самара, 1992), а также в большом количестве статей (см. библиогр. указатель).. Для языка петербургских мазуриков очевидно приоритетными оказываются заимствования из татарского языка, для языка одесских воров - из идиш;

2) слова с мотивированными основами (вимслако, вислюмк `яблоко' вислюмчка `груша', вислямк `орех', вислямк `огурец'; вилюмк `заяц', матумха, сырумха `земля'; стуканцы `часы', сверкальцы `драгоценные камни' и др.).

В обоих подтипах используются как системные, так и редкие для русского языка аффиксы, например, вершамльница `зеркало', емельямсники `пряники', еперамс, епершумга `вор', еперамсиха, еперамсница `воровка', нахирёжницы `рукавицы' и др.

3) креативные, искусственно созданные слова. Наиболее самобытным для тайных языков оказывается использование специальных аффиксов, затемняющих внутреннюю форму слова, не имеющих словообразовательного значения, что позволило использовать в их отношении условный термин криптоаффиксы, или криптоформанты. Наиболее частотными для большинства условных языков оказываются форманты ку-, ску-, ши-, шу-, используемые как криптопрефиксы (прибавление к основе, субституция первого слога), изредка - как интерфиксы. Например, кузолото, кузлото `золото', кулото `золото', закудерживать `задерживать'. Наибольшее количество такого типа элементов представлено в языке могилёвских и шкловских шаповалов.

В семантическом типе выделяется три подтипа «условности» значений слов: 1) условно-метафорическое: тем или иным образом мотивируется значение традиционного языкового знака (паук, фараон `будочник', вода `полицейский', скамейка `лошадь' и др.);

2) условно-номинативное: система наименований мотивируется идеологией социальной группы, или мотивация не устанавливается (например, двадцать шесть, шесть `выражение сигнала опасности у воров' и др.). Ярким примером использования такого типа лексики (в условно-номинативном значении) является «иносказательный» язык старообрядцев. Ср., «Мы купили соль, да сырую, просушили ее на рогожках, да ссыпали в сусек. Теперь не страшно, что рыба протухнет: посолим ее; так и зимою будет не голодно и на базар за съестным хоть не езди, и дома сыт будешь» Перевод: «Мы сманили от Церкви священника, исправили его на Рогожском кладбище и поместили при своей часовне. Теперь не страшно, что души наши погрязнут в грехах без покаяния: есть у кого исповедаться; и старым людям теперь очень хорошо: не надобно уже возить их в село для причащения, можно и дома причастить их». Раскольническая переписка // Православный собеседник. Июнь. 1866. С. 270.;