Юридизация естественного языка как лингвистическая проблема

Появление в четвертой группе вопросов на первом и втором местах лексем КОБЫЛА (51), КРЫСА (39) объясняется, на наш взгляд, двумя моментами: во-первых, они активны в школьном лексиконе (большинство анкет получено от учащихся старших классов, ср. прим. 23), во-вторых, подавляющее число оценивших эти слова как наиболее обидные - реципиенты женского пола, для которых они значимы как оскорбления в силу инвективной семантики, фиксирующей оценку по внешнему виду. Эти же моменты справедливы по отношению к «сильным» оценкам лексемы КИКИМОРА (25). Появление слова СМОРЧОК (34) на четвертом месте также следствие школьной аудитории испытуемых; детям, нужно полагать, часто приходится терпеть унизительные оценки их возраста и роста. ШАКАЛ (33) - оскорбительное слово, синонимичное многим словам предшествующей группы, содержащее общую оценку человека без чести и достоинства, также употребительно в подростковой среде. А вот классические СВИНЬЯ (30), ОСЕЛ (19) и ЗМЕЯ (7) не набирают здесь большого числа «баллов». Мы полагаем, что дело здесь в том, что слова-экспрессивы утрачивают со временем свою суггестивную силу, поэтому требуют регулярного обновления; это касается как мелиоративов (ЖЕЛЕЗНО, КЛЕВО, ОБАЛДЕННО, ПО КАЙФУ, ПРИКОЛЬНО…), так и (тем более!) пейоративов. Чемпионы по баллам за необидность - ПОРОСЕНОК (58), ВОРОНА (39), СЛОН (33), ПЕС (26), КУРИЦА (22). Эти же слова лидируют в списке «б». Комментариев они не требуют - таковы реалии. Впрочем, определенный критерий слабой степени «обидности» слов - их способность участвовать в иронической автоинвективе: нетрудно представить насмешливо-снисходительную фразу, обращенную к себе: Какой я же все-таки поросенок (ворона, слон, даже свинья), но вряд ли - крыса или шакал. Обращает внимание тот факт, что ПОРОСЕНОК и ВОРОНА не представлены в «сильном» списке ни одним ответом. Слово ПЕС сейчас неупотребительно ни в прямом, ни в инвективном смысле. Лексемы с неустоявшейся мерой инвективности в данной группе слов: КИКИМОРА, ЗМЕЯ, СМОРЧОК. Лишние слова СМОРЧОК (50), КИКИМОРА (20) - не обозначают животных; ТРУТЕНЬ (14) - полагаем, по причине незнания реалий: слово, по-видимому, трактовалось лишь в переносном значении - «лодырь».

Эксперимент, отвечая на главный вопрос о наличии тенденции инвективных слов к устойчивости на шкале степеней инвективности, одновременно говорит об относительном характере этой тенденции, о наличии противоположных, центробежных тенденций. Предстоит большая работа по дифференциации инвективного инварианта (среднестатистического коэффициента инвективности) в связи с его варьированием по различным социальным группам (возрастным, половым, связанным с качеством и уровнем образования и т.п.) [Жельвис, 1997, с. 54, 64], по ситуациям и контекстам употребления, по субъектам оскорбления (инвекторам) и объектам оскорбления (инвектумам).

Одной из задач юрислингвистической инвектологии, вытекающих из полученных данных, является соотнесение их с показаниями словарей типа груб., бран., простореч., вульг., презрит., пренебреж., фамильяр. (пометы из толкового словаря под ред. Д.Н. Ушакова). В такого рода пометах также находит отражение субъективная оценка сферы употребления и степени инвективности слова. Однако неизбежно встает вопрос о том, насколько такие пометы могут быть основанием юридических оценок. Мы уже высказывали мнение о слабой коррелятивности филологической направленности словарей с их использованием в юрислингвистической практике [Голев, 1999]. Во-первых, говоря о юридической нормативности инвективных слов и выражений, следует отметить, что она имеет все-таки качественно иную, по сравнению с собственно языковой (отражаемой толковыми словарями), природу. Во-вторых, лексикографические пометы связанные с оценкой слов на шкале инвективности весьма субъективны и непоследовательны, не говоря уже о том, что инвективная лексика «неохотно» включается в филологические словари нормативного типа. Так, пометы «бранное», «вульгарное» обнаруживаются лишь применительно к некоторым лексемам в отдельных словарях, например, инвектив СУКА помещен в четырехтомном «Словаре русского языка» (МАС) со следующим толкованием: 2. Груб., простор. Употребляется как бранное слово и рядом примеров из художественной литературы (в словаре С. Ожегова такое значение данного слова уже не отмечено); инвектив КУРВА (Вульг., бран.- Проститутка) зафиксирован только в толковом словаре Д.Ушакова. Вообще, Д.Н. Ушаков более последователен в оценке слов как бранных и вульгарных (см. статьи ГНИДА, МРАЗЬ, ТВАРЬ, СВОЛОЧЬ и др.). Однако правомерность использования довоенного словаря Д.Н. Ушакова в современной юрислингвистической практике весьма сомнительна, ибо положение слов на шкале инвективности сильно изменчиво и нуждается в постоянной корректировке. Разумеется, до тех пор, пока специальные исследования не станут верифицированными в научном плане и легитимными в юридическом, филологический словарь будет единственным «законным» (в кавычках - ибо, вообще говоря, никто не узаконивал такое применение словаря) основанием юридической оценки слов в аспекте их инвективности.

Если продолжать путь юридизации инвективной лексики, начатый ее исследованием в очерченном направлении, то ее следующим этапом должен быть перевод инвективов на юридическую шкалу, соотносящую филологическую меру с законом. В статье «Оскорбление» используется термин «неприличная форма». Мы полагаем, что данные, полученные нами, так или иначе конкретизируют это весьма неопределенное понятие. На их основе неприличная форма может бытьопределена как форма с использованием лексем, лидирующих на шкале «сильной» инвективности. Уже в таком элементарном юрислингвистическом подходе к инвективной лексике есть свой теоретический и практический смысл.

Теоретически важно доказать правомерность опоры на обыденное метаязыковое сознание для квалификации семасиологических норм. Обыденное сознание - это не сознание второго сорта, оно в определенном смысле само является практическим языком (в его ментальном бытии). Что же касается способности слова нанести оскорбление и обиду, то те первоначальные, чувственные реакции и являют собой главную истину, ибо чувство обиды и оскорбленности как раз и является первой реакцией реципиента Относительно практического применения таких исследований заметим следующее: оценка степени инвективности, полученная в массовом эксперименте, дает основания утверждать, что рядовые носители знают об инвективных способностях того или иного слова, чувствуют ее и, следовательно, могут нести ответственность за их употребление в актах общественной коммуникации.

Мы далеки от мысли о возможности скорой практической реализации идеи социо- и психолингвистического измерения инвективности и внедрения его результатов в практику. И все-таки начинать эту работу нужно. В этом случае есть надежда к привыканию специалистов (экспертов, судей) и общества к тому, что нормы языковые и моральные могут быть оценены юридически, то есть с позиций запрета (в определенных условиях) и узаконенной ответственности за его нарушение. Привыкание ко всему прочему означает все более частое обращение к юридическим инстанциям в связи с оскорблением как противоправным действием.

***

В качестве заключительного обобщающего тезиса о юридизации ЕЯ выскажем мысль о различной степени юридизации разных типов текстов. Высшую степень создают максимально терминологизованные тексты (прежде всего тексты закона, нередко перед их принятием в законодательном органе проходящие строгую лингвистическую экспертизу), в которых «обыденные» слова из ЕЯ составляют некую нежелательную периферию, часто рассматриваемую как неизбежное ограничение необходимой специализации ЮЯ. Возможно, что более детальная степень юридизации ЕЯ в этой группе текстов связана с уровнем (статусом) закона: от конституции до местных постановлений. Юрислингвистика должна выявлять такие «вкрапления» ЕЯ и стремиться придать им более строгий смысл, приближающий их к терминам (см., например, примеры такого отношения в статьях В.Б. Исакова, Л.Г. Ефановой и Д.И. Милославской в настоящем сборнике статей). Средняя степень обнаруживается у текстов, связанных с законоисполнением, например, в текстах служебной переписки, создаваемых профессиональными юристами. В них проявления ЕЯ более регулярны (ср. употребление слова МНОГОСЛОЖНЫЙ в постановлении суда, направленного на лингвистическую экспертизу, которое рассмотрено в статье Н.Д. Голева и В.А. Пищальниковой в разделе 4 данного сборника). Четвертая степень - в текстах, создаваемых неспециалистами, но имеющих юридическое предназначение. Они отражают обыденные представления рядовых носителей языка о юридическом языке (его стиле и лексике) и часто являются следствием его своеобразной интуитивной имитации. Здесь «естественность» может касаться не только единиц ЕЯ, но и самих терминов, которые могут весьма субъективно семантизированы. Наконец, четвертая степень находит себя в текстах, которые созданы вне установки на юридическое функционирование, но попавшие в него по объективным причинам, например, в текстах с инвективной лексикой, подлежащей лингвистической экспертизе в связи с делами о словесном оскорблении личности. Здесь юридизации подвергаются лишь «точки соприкосновения» таких текстов с законом; она необходима для «перевода» ЕЯ в сферу действия закона для его осуществления. Юрислингвистическая квалификация инвективных слов, о которая шла речь выше, как раз связана с такой формой юридизации.

Литература

1. Аспекты речевой конфликтологии. СПб, 1996.

2. Байниязов Р.С. Правосознание: психологические аспекты // Правоведение. 1998, №3.

3. Блинов В.А., Шевелев Ф.А. Русский народный мат: Толковый словарь. Екатеринбург, 1997.

4. Борисенко Н. Печальный знак времени, или что такое сквернословие // Русский язык (приложение к газете «Первое сентября»). 2000 г., №4 (220).

5. Буй В. Русская заветная идиоматика. М., 1995.

6. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1996.

7. Виноградов С. Вам сквернословие не к лицу // Наука и жизнь. 1993, №4.

8. Гойман В.М. Правовой нигилизм // Советская юстиция. 1990, №9.

9. Голев Н.Д. Об описании значений слов-денотативов // Актуальные проблемы лексикологии и словообразования. Новосибирск, 1973.

10. Голев Н.Д. Юридический аспект языка в юридическом освещении // Юрислингвистика-1: Проблемы и перспективы. - Барнаул, 1999.

11. Грайс Г.П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике. Т.16. М., 1985.

12. Губаева Т.В. Прагматика речевого общения в правовой сфере // Разновидности текста в функционально-стилевом аспекте. Пермь, 1994.

13. Гудкович Л.Н., Жельвис В.И. Виснет ли брань на вороту? // Семья и школа. 1980, №2.

14. Гусейнов Г.Ч. Ложь как состояние сознания // Вопросы философии. 1989, №11.

15. Даньковский Х. Словесная агрессия // Наука и жизнь. 1995, №6.

16. Девкин В.Д. Псевдоэкспрессия // Общие и частные проблемы функционирования стилей. М., 1986.

17. Дмитриев А.В., Кудрявцев В.Н., Кудрявцев С.В. Юридическая конфликтология. Ч.2. Юридизация конфликтов. М., 1994.

18. Ейгер Г.В. Механизмы контроля языковой правильности высказывания. М., 1980.

19. Жельвис В.И. Поле брани. Сквернословие как социальная проблема. М., 1997.

20. Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания. М., 1990.

21. Зорин А. Легализация обсценной лексики и ее культурные последствия // Антимир русской культуры. Язык. Фольклор. Литература. М., 1996.

22. Из русской жизни мата не выкинешь // Все и Всё. 1995, №15.

23. Культура парламентской речи. М., 1994.

24. Куприянов А. Библейские корни правосознания россиян // Российская юстиция. 1998, №1.

25. Леви Вл. Извините за сквернословие, или Сказка о красивых словах // Семья и школа. 1989, №3.

26. Левин Ю.И. Об обсценных выражениях русского языка // Антимир русской культуры. Язык. Фольклор. Литература. М., 1996.

27. Лоуренс Д.Г. Порнография и непристойности // Иностранная литература. 1989, №5.

28. Матвеева Т.В. К вопросу о коммуникативных правах и обязанностях личности в разговорном и деловом диалоге // Язык и социум: Материалы 2-ой Международной конференции. Ч.1. Минск, 1998.

29. Михайловская И.Б. Права человека в массовом сознании. М., 1995.

30. Муратов П. Запретные слова // День. 1993, №21.

31. Новиков В. Бедный Эрос. Неподъемная тема современной словесности // Новый мир. 1998, №11.

32. Новиков Вл. Ноблесс оближ: о нашем речевом поведении // Новый мир. 1998, №1.

33. Образы права: Франция - Россия. М., 1996.

34. Озорные частушки (с «картинками»). СПб, 1992.

35. Пауэлл Т., Пауэлл Дж. Психотренинг по методу Хосе Сильвы. СПб, 1997.

36. Пендиков И.Г. Особенности правосознания русской интеллигенции // Вестник Омского отделения Академии гуманитарных наук. Омск. 1998, №3.

37. Речевая агрессия и гуманизация общения в средствах массовой информации. Екатеринбург, 1997.

38. Ростова А.Н. Метатекст как форма экспликации метязыкового сознания. Томск, 2000.

39. Русская эротическая поэзия. М., 1993.

40. Сковородников А.П. Вопросы экологии русского языка. Красноярск, 1993.

41. Словарь современного русского литературного языка. Т.1. М., 1991.

42. Сорокин Ю.А. Этническая конфликтология (Теоретические и экспериментальные фрагменты). Самара, 1994.

43. Сперанская А.Н. Оскорбление словом в обыденном и правовом сознании носителей русского языка // Юрислингвистика-1: Проблемы и перспективы. Барнаул, 1999.

44. Тихонравов Ю.В. Основы философии права. М., 1997.

45. Толстой Н.И. Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М., 1995.

46. Успенский Б.А. Избранные труды. В 2-х томах. Т.1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994.

47. Успенский Л. По закону буквы. М., 1973.

48. Федотова Л.Л. Современная молодежная речь: норма или антинорма // Русский язык (приложение к газете «Первое сентября»). 2000 г., №4 (220).

49. Харченко В.К. Молодежи о сквернословии // Русский язык в школе. 1997, №1.

50. Черданцев А.Ф. Толкование советского права. М., 1979.

51. Честь, достоинство и репутация: Журналистика и юриспруденция в конфликте. Результаты исследования и материалы конференции. М., 1998.

52. Шмелева Т.В. Кодекс речевого поведения // Русский язык за рубежом. 1983, №1.

53. Юрислингвистика-1: Проблемы и перспективы. - Барнаул, 1999.

Размещено на Allbest.ru