Свобода слова: две стороны медали (оскорбление в зеркале юриспруденции и лингвистики)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Омский госуниверситет

Свобода слова: две стороны медали (оскорбление в зеркале юриспруденции и лингвистики)

Иссерс О.С.

Вербальная агрессия как законодательно наказуемое действие - одна из актуальных и в то же время запутанных проблем юриспруденции. Она имеет достаточно длительную традицию изучения в странах с развитой демократией - США, Канаде, Австралии, государствах Западной Европы [Infante & Wigley, 1986; Sedler, 1992; Nowak, Rotunda and Young, 1986; Hodulic, 1991; Leets & Giles, 1997]. Исторически эта проблематика соотносится с позицией Верховного Суда США, которая была определена первой поправкой к Конституции Соединенных Штатов - о свободе слова. Установлено, что даже самые враждебные взгляды, несущие заряд ненависти, могут быть высказаны на "рынке идей" (marketplace of ideas). Свобода слова существует не столько для тех, с кем мы соглашаемся, но - в первую очередь - для тех, с кем мы не согласны. Однако Верховный суд США определил ряд ограничений. Они касаются случаев, когда 1) чьи-либо высказывания создают угрозу последующих беззаконных действий; 2) когда несут агрессию; 3) когда имеют непристойное содержание; 4) когда они нарушают закон о рекламе; 5) когда являются клеветой и т.д.

Наибольшую трудность в плане правовой квалификации представляют речевые действия, связанные с вербальной агрессией (fighting words). В соответствии с определением американских ученых-юристов, к случаям вербальной агрессии следует относить высказывания, цель которых заключается не в передаче какой-либо информации, а в провокации у слушающего немедленной отрицательной реакции (то есть в своего рода эмоциональном ударе) [Nowak, Rotunda and Young, 1986]. Другие авторы понимают вербальную агрессию более широко: любая враждебная по отношению к партнеру речь (hate speech) рассматривается как наносящая ущерб и, соответственно, требующая законодательного запрещения [Hodulic, 1991; Saad 1991]. Критерием для определения "враждебности" является реакция реципиента: если высказывания порождают неконтролируемую ответную реакцию жестокости, если наносимый ими вред выше их "социальной значимости", то их следует расценивать как агрессию. Судить о возможности подобной реакции авторы предлагают с позиций здравого смысла и рядового носителя языка.

С аналогичными трудностями сталкиваются и российские юристы. В соответствии со ст.152 Гражданского кодекса Российской Федерации (п.1), гражданин вправе требовать по суду опровержения порочащих его честь, достоинство и деловую репутацию сведений, если распространивший такие сведения не докажет, что они соответствуют действительности. Однако что понимать под "соответствием действительности", если мы имеем дело с языком? Хорошо известно, что "действительность", как ее понимают юристы (то есть факты), соотносится с речевым ее отображением как территория соотносится с картой. Это доказано достаточно убедительно - в частности, теорией языковой относительности Уорфа и Сепира.

Так же неопределенно трактуется оскорбление в ст.130 Уголовного кодекса Российской Федерации. Объективная сторона преступления выражается "в унижении чести и достоинства другого лица в неприличной форме". Однако критерии "неприличия", как показывает практика судопроизводства, определяются достаточно субъективно (исключением является лишь оскорбление в нецензурной форме).

Разумеется, столь размытые критерии не могут быть положены в основу юридической квалификации речевых действий. Далеко не всегда можно определить, несут ли высказывания в чей-либо адрес заряд агрессии. Это обусловлено спецификой лингвистической семантики и прагматики: значение дискурсивных единиц формируется не в вакууме, а в коммуникативном контексте и зависит от всех его составляющих.

Задачей нашего исследования является описание речевых действий, цель которых - оскорбить, унизить предполагаемого оппонента. Мы рассматриваем этот тип речевого поведения в рамках стратегического анализа дискурса, для которого исходной посылкой являются интенции говорящего, его когнитивные установки на результат своих речевых действий.

Известно, что речевое взаимодействие всегда определяется неречевыми задачами. Социальные отношения, политическая ситуация, групповые и общественные интересы находят отражение в языке, в частности в конструировании модели мира, желательной для говорящего. Язык обладает такими интерпретационными возможностями, которые позволяют планировать речевое воздействие, в частности, вводить в модель мира реципиента (слушателя, читателя) новые знания и модифицировать уже имеющиеся [Баранов, 1989, с.12]. Таким образом, язык, как утверждает Блакар, есть “инструмент социальной власти”, поскольку выразиться нейтрально невозможно: всякое использование языка имеет воздействующий эффект [Блакар 1987:92]. Осуществление “социальной власти” предполагает, что за языковым выражением всегда стоят какие-либо интересы, цели, чья-то точка зрения. Эти интересы определяют коммуникативные цели дискурса. Последние могут быть описаны не просто в терминах конкретных речевых актов и пропозиций, а через понятия более высокого уровня, например глобального намерения (глубинной стратегии, по ван Дейку [ван Дейк, 1989]) и коммуникативной тактики. Анализу стратегии дискредитации в политическом дискурсе и посвящено настоящее исследование.

Уголовное дело против журналиста газеты “Московский комсомолец” Вадима Поэгли было возбуждено прямо в день выхода статьи “Паша-“Мерседес”: вор должен сидеть в тюрьме”. Журналисту вменялось в вину оскорбление бывшего министра обороны Павла Грачева. Обвинительный приговор объявил название человека по известному отнюдь не только ближайшему окружению прозвищу, а также уголовно-правовую характеристику “вор” непристойными выражениями, оскорбляющими честь и достоинство должностного лица. Вероятно, мало кто усомнится, что в этом речевом действии - оскорблении - просматривается стратегия газеты - дискредитировать министра обороны, запятнавшего себя недостойными делами.

Этот сюжет еще раз убеждает в том, что политическая жизнь, с ее реальной борьбой за власть, столкновением интересов, манипуляцией фактами и мнениями, дает возможность наблюдать целый спектр речевых стратегий. Стратегия дискредитации может быть рассмотрена в рамках глобальной стратегии в области речевого воздействия, которую можно обозначить как “игру на понижение” (downplay, по Ларсену [Larson 1995]).

Дискредитация - это подрыв доверия к кому-, чему-либо, умаление авторитета, значения кого-, чего-либо (МАС). Сама по себе дискредитация, разумеется, включает не только речевые действия: подрывать доверие может обнародование каких-либо негативных фактов или мнения, действия против кого-либо, сигнализирующие о недоверии (прямо или косвенно), и т. д. Нас же интересуют речевые действия, цель которых - подорвать доверие, вызвать сомнение в положительных качествах кого-либо.

В русском языке для обозначения этих действий используются такие лексические единицы, как оскорбить (оскорбление), издеваться (издевка), насмехаться (насмешка), обидеть (нанесение обиды). Обратимся к словарным дефинициям, чтобы более точно определить суть перечисленных выше речевых действий (толкования даются по Малому академическому словарю - далее МАС).

Оскорбить - `крайне обидеть, унизить к-либо; уязвить, задеть в к-либо чувства' Оскорбление - `действие по глаголу оскорбить; оскорбительный поступок, поведение, слова'. Издеваться - `зло, оскорбительно высмеивать к-либо, ч-либо; насмехаться, глумиться'. Издевка - `язвительная. злая насмешка'. Обидеть - `причинить, нанести обиду'. Обида - `несправедливость, несправедливый поступок, поведение по отношению к к-либо; незаслуженное оскорбление'. Насмехаться - `делать ч-либо предметом насмешек. оскорбительных замечаний'. Насмешка - `обидная шутка по поводу ч-либо, к-либо'. Представленную группу глаголов и существительных объединяет сема “словесное выражение отрицательной оценки” (хотя оскорбление и нанесение обиды возможно осуществить и невербальными действиями). При этом одной из коммуникативных задач (кроме информирования об отрицательной оценке) является отрицательное воздействие на чувства адресата: намерение унизить, уязвить, выставить в смешном виде (ср.: [Федосюк, 1997, с. 60-67]). Высмеивание предполагает публичность речевых действий и рассчитано на реакцию наблюдателей. Это, на наш взгляд, наиболее яркая тактика в реализации стратегии дискредитации (умаление авторитета через осмеяние).

Таким образом, успех стратегии дискредитации следует оценивать по результатам речевого воздействия (по перлокутивному эффекту): N обижен, оскорблен, чувствует себя объектом насмешки, причем несправедливо.

Чтобы понять, каким образом достигаются подобные эффекты восприятия, необходимо перейти к анализу конкретного текста.

А. Чубайс как протеже старика Хоттабыча

Следующий фрагмент взят из газеты “Правда” и характеризует одну из ключевых политических фигур последнего времени - А. Чубайса.

“Ветер дует в спину А. Чубайса. Одни вниз тормашкой с высоких кресел, а он прямо-таки летит вверх. Простаки скребут в затылках, силясь понять непонятное. За какие заслуги? Какая-то непостижимая удачливость, будто он - Барон Мюнхгаузен, стрельнувший ружейным шомполом и нанизавший гирлянду уток. Будто под магический шепоток старика Хоттабыча перед ним раздвигаются футбольные ворота, и он беспромашно загоняет туда мячи. Получается, сделал свое дело хорошо, даже очень. А дело-то, все знают, у него было наитруднейшее, такого, думается, ни у кого не было и нет. Раздать, расчленить государственную общественную собственность. да так, чтобы каждой сестре досталось по сережке и чтобы “сестры” не заметили, как вместо сережки им навесили дырки от бубликов.” (“Правда”, 1994, 23 ноября)

Общая стратегия дискредитации реализуется в представленном фрагменте текста как издевка, поскольку очевидна цель: зло, оскорбительно высмеять политического деятеля. Цель достигается в результате применения комплекса приемов когнитивного и семантического плана.

1.Когнитивный прием “загадка”. Читатель “разгадывает” ее вместе с автором: и почему это Чубайс “прямо-таки летит вверх”? Иллюзия совместного семантического вывода - один из продуктивных способов внедрения новых знаний в модель мира реципиента. Читателю уготована роль “смышленого простака”, который сам находит отгадку.

2.Когнитивный прием литературной аллюзии. Сравнение со сказочными героями (вралем бароном Мюнхгаузеном, а также протеже старика Хоттабыча) позволяет основательно усомниться в закономерности “взлета” героя: заслуг нет, все как в сказке.

3.Псевдологический вывод (провокация): “Получается, сделал свое дело хорошо?!” - по сути блокирует позитивное умозаключение и предполагает переход к доказательствам, что дело сделано плохо. (Отметим в скобках, что доказательств нет, а есть эмоциональная констатация факта:”навешал дырки от бубликов”. Подобный семантический ход существенно отличает тактику оскорбления и издевки от тактики обвинения).

4.Гипербола, доходящая до абсурда: “прямо-таки летит вверх”.

5.Лексико-грамматическая модель с отрицательной коннотацией: “За какие заслуги?”. Этот риторический вопрос всегда предполагает имплицитный негативный вывод.

6.Акцент на серьезности дела, требующего высокой квалификации (“дело-то наитруднейшее”) подготавливает к эксплицитному семантическому выводу о неоправданных ожиданиях.

7.Сема `обман, мошенничество' наводится с помощью лексического значения определенных слов и словосочетаний: “непостижимая удачливость”, “ветер дует в спину”, “сестры не заметили,...как им навешали дырки от бубликов”, “магический шепоток старика Хоттабыча”.

В совокупности все рассмотренные приемы имеют цель подтолкнуть читателя к выводу о том, что А. Чубайс - некомпетентный обманщик. Кроме того, у читателя возникает вопрос о том, кто тот Хоттабыч, помогающий Чубайсу, и откуда дует ветер, поднимающий нашего героя вверх. В этом намеке на возможного патрона заключается в данном случае прагматический аспект стратегии дискредитации. Цель - подорвать доверие к Чубайсу - достигается не прямым оскорблением личности (обманщик, мошенник), а путем сравнения героя публикации с литературными персонажами, имеющими определенную “репутацию” в национальном сознании. В целом такой тактический ход может быть условно обозначен “Он похож на N.”, где сравнение заведомо принижает и дискредитирует личность.

Приведенный выше пример дает некоторое представление о том, в чем заключается суть стратегии дискредитации и какого рода приемы и тактические ходы могут встречаться в политически заостренных текстах. Этот неформальный и далеко не завершенный анализ позволяет сформулировать дальнейшие исследовательские задачи. Каковы типичные речевые тактики дискредитации? Каковы основные приемы оскорбления и издевки? Какие языковые средства используются для реализации этих приемов? вербальный речевой дискредитация семантический

Анализ текстов интервью, статей в национально-патриотической и демократической прессе (“Правда”, “Комсомольская правда” - далее “КП”, “Омское время” - далее “ОВ”, “Новое время” - далее “НВ”, “Сибирское время” - далее “СВ”) за 1993-1997 гг., а также материалы “Словаря русских политических метафор” позволили выявить продуктивные речевые тактики (РТ) нанесения обиды, издевки и оскорбления.

РТ -1 Прямое оскорбление. “Он дурак (вор, мошенник, непрофессионал, больной...)”

РТ-2 Косвенное оскорбление. “Он похож на...”.

РТ-3 Развенчание притязаний. “Он не похож на...., хотя и претендует”.

РТ-4 Навешивание ярлыков. “У него лицо как блин, и это все, что можно о нем сказать”.

Несомненно, что список может быть продолжен, но, ограничиваясь рамками статьи, мы ставим задачу рассмотреть наиболее частотные тактические ходы, цель которых состоит в дискредитации оппонента.

РТ-1 “Он дурак (вор, мошенник, непрофессионал, больной...)”

Тактика предполагает эксплицитную негативную характеристику личности. В оскорбительных высказываниях такого типа обнаруживаем умаление интеллектуальных, нравственных, профессиональных, физических качеств оппонента. Так, например, подзаголовок статьи о бывшем министре обороны Павле Грачеве - “Вор должен сидеть в тюрьме” - в совокупности с фактами злоупотреблений должностного лица однозначно характеризует героя публикации. Рассмотрим еще несколько примеров.

(1) Бесспорно, что любой нормальный человек сможет лучше руководить страной, чем Ельцин (“ОВ”, 1994, 18 дек.)

Через противопоставление Президента “всем нормальным людям” преуменьшается компетенция и интеллект Ельцина.

Наиболее традиционным средством, применяемым в данной тактике, является экспрессивная и оценочная лексика (в первую очередь с отрицательным коннотативным компонентом). В сознании носителей языка семантические признаки существуют в основном неосознанно, но в процедуре выбора слова они учитываются, а в акте речи эти признаки актуализируются.

(2) В день начала на планете года Собаки Е.Т. Гайдар разразился в “Известиях” обширнейшей статьей (“ОВ”, 1994, 15 янв.).

Глагол разразиться означает `бурно выразить, проявить чего-нибудь`. Сочетание таких слов, как “год Собаки” и “разразиться”, в данном контексте формирует намек на неуравновешенный характер Гайдара - происходит наведение семы `лай, брань'.

Негативная характеристика личности может создаваться за счет нарушения некоторых прагматических правил, в частности максимы количества (по Грайсу), которая гласит: не будь более информативным, чем требуется. Так, об экономической программе правительства, предложенной Президенту О.И. Лобовым, сообщается следующее.

(3) Б.Н. Ельцин “принципиально поддержал” 5-страничные “предложения” О.И. Лобова и со свойственной президенту решительностью “попросил” в 10-дневный срок представить проект указа (“КП”, 1993, 5 авг.).

Разве важно, сколько страниц в проекте? Суть данной издевки следующая: Ельцин не экономист, не компетентен, поэтому ему можно подсунуть 5-страничные тезисы под видом экономической программы и он их “принципиально” (то есть в общем) “поддержит”. Имплицитный вывод: компетентность Ельцина мнимая. Обратим внимание, что негативный смысл фрагмента усиливается за счет кавычек - традиционного сигнала скрытой иронии и издевки.

Импликатура как способ формирования отрицательной оценочности - весьма частотный прием, применяемый во всех без исключения тактиках. Проиллюстрируем его на примере темы алкоголизма Ельцина, весьма популярной в его “дооперационный” период.

(4) И вот наконец после неоднократных обещаний, переносов в связи то с гриппом, то еще непонятно с какими хворями Б. Ельцин выступил в парламенте со своим посланием. (“КП”, 1994, 23 апр.)

Установление причинно-следственных связей между переносами сроков выступления в парламенте и “непонятно какими хворями” намекает на несерьезность болезни, в частности, на проблемы с алкоголем. Намек подкрепляется столкновением лексических единиц с различной стилистической окраской: выступление с посланием (кн.) - хвори (прост.'болезнь, недомогание').

Тема нездоровья Президента вновь стала плодотворно разрабатываться в прессе осенью - зимой 1996-97 гг. в связи с длительным отсутствием Ельцина в Кремле. Последнее послужило причиной прямых отрицательных оценок и очередных намеков.

(5) То, что, едва встав на ноги, Ельцин опять грозит пальцем, - плохо... Напоминания о знаменитых бойцовских качествах Бориса Ельцина порядком надоели. Бойцов, куда ни глянь, навалом - мудрецов дефицит. Хотелось бы,... чтобы вместо строгого покачивания дрожащего еще перста Борис Николаевич решился бы на неожиданную фразу... (“КП”, 1997,25 февр.)

Построенное на антитезе обобщение (“бойцов много - мудрецов мало”) в совокупности с предыдущим указанием на бойцовские качества Ельцина намекает на то, что к мудрецам главу государства отнести трудно. Аллюзия на известную поговорку “сила есть - ума не надо” усиливает намек. Образ “дрожащего перста”, впрочем, не свидетельствует о монаршей силе как в прямом, так и в переносном смысле.

Таким образом, РТ-1 осуществляется как непосредственная негативная характеристика кого-либо. Она может быть эксплицитной (выражаться в прямых номинациях, оценочных высказываниях) либо имплицитной. Имплицитная семантика оскорбления, издевки, насмешки формируется за счет специальных приемов. К ним следует отнести нарушение максимы количества (3), установление желательных причинно-следственных связей (4), навязывание скрытого дедуктивного вывода (5), антитезу (1, 5). Эта же цель достигается и средствами лексического уровня языка: оскорбительный смысл создается за счет наведения семы (2), закавычивания (3), употребления в одном контексте стилистически неоднородных единиц (4,5), манипуляции с сигнификативным компонентом лексического значения (4).

РТ-2 “Он похож на...”

Данная тактика по существу реализует стратегию когнитивного плана: цель ее - создание желательных для говорящего ассоциаций, сравнений. Это позволяет перенести негативную оценку из одной когнитивной области в другую. Выше подобная тактика иллюстрировалась на примере литературных аллюзий: Чубайс - Барон Мюнхгаузен.

Наиболее традиционным средством реализации этой тактики является использование метафор, в том числе развернутых метафорических образов. На свойство метафоры подсказывать, интерпретировать давно обратили внимание исследователи (см., например, [Лакофф, Джонсон, 1987, с. 126-169]). Метафору можно считать инструментом познания действительности, поскольку с ней связаны многие операции по обработке знаний: усвоение, преобразование, хранение, передача.

В стратегии дискредитации метафора играет далеко не последнюю роль, поскольку через перенос наименования с одного объекта (предмета, лица) на другой, сходный с первым в каком-либо отношении, позволяет характеризовать последний, выразить к нему отношение.

Разнообразные метафорические модели политического дискурса представлены в “Словаре русских политических метафор” А.Н.Баранова и Ю.Н.Караулова (далее - СРПМ). При этом “свойством” оскорбления и издевки обладают далеко не все. Из списка наиболее частотных метафорических моделей в соответствии с задачами нашего исследования мы выбрали те, где объектом метафорического осмысления являются политические лидеры и вожди, а также политическая жизнь в целом.

1. Концепт “театр”: политики - актеры, а политическая жизнь - театр, игра, цирк, аттракцион. Метафорическая модель актуализирует значение “ненастоящей” жизни, игры, предназначенной для зрителя, неискренности персонажей политического спектакля.

В популистском спектакле “Новый курс” Гайдар приготовил себе трамплин для ухода от ответственности за все содеянное. (“КП”, 1995, 25 мая)

2. Концепт “криминальный мир”: политические лидеры - шпана, паханы, вожаки, надсмотрщики, “кремлевские отцы”, фраера.

А. Собчак - “крестный отец” города. (СРПМ, с.281)

3. Концепт “ирреальный мир”: политики - сверхъестественные существа (идолы, дьяволы, падшие ангелы, черти, лжепророки, камикадзе, зомби).

Он (Ельцин) совратил... молодую российскую демократию....Дьявол во плоти, да и только. (СРПМ, с.271)

4. Концепт “животный мир”: политики -хищники, стадо.

Вокруг него, словно голодные пираньи вокруг куска живого мяса, собираются другие невежды. (СРПМ, с.237)

5. Концепт “субъект власти”: царь, король, государь, королевская особа, дворянин.

Король перестройки гол, ослепительно гол, а портные, шьющие ему фрачную пару, упаковывают свои чемоданы.(СРПМ, с.253)

6. Концепт “сексуальные отношения”: политики - проститутки, сексбомбы, сексуальные гиганты.

Ельцин, ты - политическая проститутка. (СРПМ, с.268)

7. Концепт “смерть”: лидеры - политические трупы.

Не пожелав смириться с ролью политического трупа, бывший председатель Совмина Рыжков согласился сыграть...претендента на пост российского президента. (СРПМ, с. 272)

Таким образом, в представленных выше метафорических моделях политическая жизнь предстает как мир закулисных игр, мир криминальных разборок, нечеловеческих отношений, животных страстей, а политические деятели - типичные представители этого ирреального мира. Разумеется, представленная выборка отражает далеко не все метафорические модели, обладающие “оскорбительным” потенциалом (например, политик - больной, пациент и т.д.), - здесь продемонстрированы наиболее продуктивные.

Разновидностью метафоры (если понимать метафору в широком смысле) можно считать аллюзию - особый прием текстообразования, заключающийся в соотнесении содержания текста с прецедентным фактом, историческим или литературным.

А Ельцин за взятие Дома Советов, за обильную кровь чуждых генералу русских людей нацепил ему (Грачеву) придуманный Бурбулисом орден. И он сияет на грачиной груди так же ослепительно, как орден Победы на груди маршала Жукова, полученный за взятие фашистского Берлина. (“НВ”, 1993, 16 июня)

Иллокутивная сила данного высказывания заключается в обвинении: Ельцин наградил убийцу. Аллюзия на исторический факт построена по принципу скрытой антитезы: Жуков взял оплот врага, а Грачев... Дом Советов в своей стране. Перлокутивный эффект - оскорбление - усиливается за счет лексического значения слова “нацепил” (отрицательный коннотат: `надел безо всяких на то причин') и не соответствующей норме словообразовательной модели “на грачиной груди” (вместо грачевской или груди Грачева).

Аллюзия может быть не только исторической, но и литературной. Она строится на ассоциативной связи с каким-либо литературным произведением, персонажем, эпизодом.

Верховный Совет боролся с Ельциным по определенным правилам, предложенным в Конституции. Когда Борис Николаевич увидел, что ему ставят “мат”, он взял эту “шахматную доску” и трахнул по голове того, с кем играл (“Коммерческие вести”, 1994, 28 марта)

В тексте содержится прозрачный намек на известный эпизод из романа “Двенадцать стульев”, случившийся с лжегроссмейстером Остапом Бендером. Аллюзия подталкивает к выводу: президент играет не по правилам, мошенничает, предпочитает действовать с позиции силы. Образ Остапа Бендера многократно используется в политическом дискурсе для обличения нечестности, нечистоплотности.

Поразмыслив на досуге о плодах своего титанического труда на ниве российской экономики и памятуя заповеди известного литературного героя - “главное в профессии вора - вовремя смыться”, Е.Т. Гайдар решил, что ему пора “брать ноги в руки”. (“ОВ”, 1994, 25 апр.)

Столкновение в одном контексте стилистически разнородных элементов (титанический труд, нива (перен.), памятуя заповедь - и смыться, брать ноги в руки) усиливает издевку.

Литературные и исторические аллюзии необычайно продуктивны в политическом дискурсе. С целью дискредитации различные политики, по данным “Словаря русских политических метафор”, сравниваются с Буратино, Иудушкой Головлевым, потомками Свидригайлова, повелителями мошек, “медведем на воеводстве”; Горбачев - с Гитлером, Керенским, Хусейном; Ельцин - с Паниковским, Бурбулис - с серым кардиналом и железным канцлером и т.д.. Аллюзия создает предпосылки для возникновения многообразных ассоциаций, служит средством выражения оценки и создания комического эффекта. Это позволяет считать ее ярким средством для реализации рассматриваемой нами речевой тактики.

РТ-3 “Он не похож на N, хотя и претендует”

Суть данного тактического хода заключается в развенчании притязаний. Тактика реализуется через прагматическую интерпретацию высказываний, содержащих скрытые семантические компоненты.

Говорил Сам, можно сказать, круто. (“СВ”, 1995, 25 апр. - о Б.Ельцине)

Устаревшее разговорное “Сам” в значении `глава семьи, предприятия' и разговорное словечко “круто” сигнализируют о притязаниях политического лидера на роль Хозяина. Нарушение речевых конвенций (именование первого лица государства разговорно-просторечным “Сам”) делает высказывание, по крайней мере, ироничным, если не оскорбительным.

Использование лексических единиц с положительной коннотацией в несоответствующем контексте (например, с оскорбительно-уничижительным смыслом) - традиционный способ развенчания притязаний.

Читаешь его (Гайдара) сентенции и думаешь: ”Ну и времена переживает Россия!” (“ОВ”, 1994, 15 дек.)

Характеристика высказываний Гайдара как сентенций (`изречений нравоучительного характера') обнаруживает притязания на роль Мудреца, Учителя, что служит объектом издевки.

Как и в речевой тактике 2, здесь активно используются литературные и культурно-исторические аллюзии.

Долгожданное явление Б. Ельцина народу состоялось воскресным праздничным утром. (“КП”, 1997, 25 февр.)

Очевидный намек на картину А. Иванова “Явление Христа народу” - способ развенчать Президента, претендующего (или подталкиваемого окружением) на роль Христа.

Сигналом безосновательных, по мнению автора, притязаний служат кавычки (графические или интонационные) и их функциональные заместители - слова якобы, так называемый и др.: “архитектор перестройки”, “великий реформатор” (о Горбачеве), “инженер человеческих душ” (о Проханове) и т.д.

РТ-4 “У него лицо как блин, и это все, что можно о нем сказать”

Основной прием, обеспечивающий успех данной речевой тактики, - это “навешивание ярлыков”. Тактика реализует глубинную стратегию когнитивного плана: по частной детали, подробности (порой совершенно незначительной) слушателю (читателю) помогают сделать общий вывод о свойствах объекта (политического лица). Ярлык не объясняет объективных свойств личности, микросоциума, а обозначает их по принципу “чужого”, идеологически инородного. Он блокирует множество интерпретаций личности, заменяя их “жесткой оценкой дискриминативного типа” [Культура 1994, с. 90-96].

Ежедневно, с утра и до глубокой ночи, почти через каждые полчаса в левом нижнем углу телеэкрана на фоне триколора появлялся, как масленый блин, портрет Гайдара. (“ОВ”, 1994, 23 дек.)

Сравнение внешности, в частности лица Гайдара, с масленым блином унижает и оскорбляет. Это так называемый запрещенный прием - переход на личность. В теории полемики он попадает под модификацию “ярлык”. Навешивание ярлыков - это “искусство” поиска характерной детали, черты характера или внешности, отрицательная оценка которой по принципу расширения переносится и на личность в целом.

Человек лабораторного мышления, оторванный от реальной действительности страны и, как сообщали газеты, не отличивший хлебный элеватор от угольных копей, был поставлен в конце 1991 года фактически во главе Совета Министров. (“КП”, 1994, 18 дек. о Гайдаре)

Якобы спутав элеватор с угольными копями, Гайдар получил ярлык ученого-теоретика, далекого от реальной жизни.

Господин Минжуренко - демократ особо махровый...(“СВ”, 1995, 8 дек.)

В лексическом значении слова махровый (перен.'ярко выраженный со стороны какого-либо отрицательного качества') содержится оценочный коннотат, поэтому в словосочетании “махровый демократ” наводится сема отрицательной оценки.

Наведение экспрессивно-оценочной семы происходит и при переходе собственных имен политиков в нарицательные.

Нам же, россиянам, надо вовремя распознать антинародную суть политики, ложь, цинизм гайдаров, федоровых, чубайсов, козоревых и других”. (“ОВ”, 1994, 5 марта)

Автор выделяет у политических фигур только отрицательные качества, которые в соединении с именами, употребленными как нарицательные, превращаются в ярлыки.

Значительная часть ярлыков является результатом детерминологизации: это понятия, утратившие характеристики научных дефиниций и сниженные в употреблении до уровня “обзывательства” (уклонист, сталинист, демократ ). Оскорбительный смысл таких именований усиливается, если по известной модели образуется новая единица-псевдотермин.

Шокотерапевт Гайдар, в одну ночь обокравший всех вкладчиков России. (“Правда”, 1995, 2 дек.)

Об экономической сути теории “шоковой терапии” большинство неспециалистов не имеют представления, поэтому данная характеристика Гайдара может быть воспринята только как издевка.

Речевая тактика навешивания ярлыков осуществляется также при помощи приема паронимической аттракции и мены корня: дерьмократы, коммуняки, съездюки и т.д. [Китайгородская, Розанова, 1995, с.106]. Обозначение Чубайса “главным прихватизатором страны” индуцирует желательные ассоциации: прихватизатор - от прихватить (чужое добро).

Широкие возможности для языковой игры и откровенной издевки представляет именование политических деятелей (по имени, отчеству, фамилии). Использование “домашнего” имени, например, может служить развенчанию притязаний, свидетельствовать о непризнании статуса (РТ-3 “Он не похож на...”). С другой стороны, подобная номинация может служить ярлыком, вызывающим по ассоциации представление о политике вообще: дядя Миша (о Горбачеве), Боря, Бориска (о Ельцине), Паша (о Грачеве). Присоединение к имени клички (Паша-“Мерседес”), как это принято в дворовых и криминальных группах, обозначает человека через одну выразительную деталь ( для Грачева это было увлечение иностранными автомобилями) и соответствующим образом интерпретирует личность. Паша-“Мерседес” имел все основания чувствовать себя униженным и оскорбленным.

Таким образом, нами рассмотрены несколько речевых тактик оскорбления, издевки. насмешки, которые реализуют общую стратегию дискредитации политического противника. Очевидно, что речевые тактики не представляют собой закрытый список: оскорбление - процесс “творческий”, и автор, желающий добиться соответствующего эффекта, всегда может пойти нехоженым путем. Однако, как видим из анализа материала, есть достаточно протоптанные тропинки, то есть тактические ходы, которые обладают высоким “дискредитирующим потенциалом”.

Речевые тактики представляют собой комплекс приемов. К приемам когнитивного плана можно отнести следующие: аллюзии, ярлыки, метафоры в широком смысле. При этом происходит как бы “распространение” отрицательного отношения, когда отрицательное знание из одной когнитивной области переносится в другую. К приемам, преследующим цель индуцировать желательную семантику, относятся преувеличение и преуменьшение, актуализация и наведение семы, “нестандартное” словообразование, паронимическая аттракция, использование оценочной лексики и лексико-грамматических конструкций и др.. К прагматическим приемам следует отнести различные импликатуры (намеки, провокации, предположения), а также нарушение правил речевого общения (избыточная информация, не соответствующее статусу именование, несоблюдение принципа уважения партнера).

Анализ речевой стратегии дискредитации убеждает в том, что средством морального уничтожения политического оппонента является не столько брань и прямая негативная оценка, сколько приемы когнитивного и семантического плана, способствующие желательному восприятию политических фактов и фигур. Тактики оскорбления и издевки, кроме интерпретации реалий политической жизни, преследуют задачу высмеять, что усиливает эффект дискредитации. Это может служить достаточным основанием для юридической квалификации рассмотренных речевых действий как задевающих честь и достоинство гражданина.

Литература

1. Баранов А.Н. Лингвистическая теория аргументации (когнитивный подход). АДД. М., 1989.

2. Блакар Р.М. Язык как инструмент социальной власти // Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987.

3. Ван Дейк, Т.А. Язык, познание, коммуникация. М., 1989.

4. Китайгородская М.В., Розанова Н.Н. “Свое” - “Чужое” в коммуникативном пространстве митинга. // Русистика сегодня. 1995, N1.

5. Культура парламентской речи. М., 1994.

6. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. // Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987.

7. Федосюк М.Ю. Семантика существительных речевой деятельности и теория жанров речи. //Русское слово в языке, тексте и культурной среде. Екатеринбург, 1997.

8. Larson, Charles U. Persuasion: reception and responsibility. Wadsnorth Publishing Company. Belmont, Ca 1995.

9. Infante, D. & Wigley, C. Verbal aggressiveness: An interpersonal model and measure. // Communication Monographs, v.53, 1986.

10. Nowak, J., Rotunda, R. & Young, J. Constitutional law. St.Paul, MN: West, 1986.

11. Leets, L. & Giles, H. Words as weapons - when do they wound? // Human Communication Research, v.24, №2, 1997.

12. Sedler, R. The unconstitutionality of campus bans of "racist speech": The view from without and within // Wayne Law Review, 1991, 37, 1325-1349.

13. Saad, H. The case for prohibitions of racial epithets in the university classroom. // Wayne Law Review, 1991, 37, 1351-1362.

14. Hodulik, P. Racist speech on campus. Wayne Law Review, 1991, 37, 1433-1449.

Размещено на Allbest.ru