О типах инвективных текстов как объекта лингвистической экспертизы

Размещено на http://allbest.ru

Томский университет

О типах инвективных текстов как объекта лингвистической экспертизы

Сыпченко С.В.

Размышления на заданную тему связаны с осмыслением опыта экспертной работы Нельзя не согласиться с организационными выводами Н.Д.Голева о необходимости создания легитимных комиссий из специально подготовленных экспертов, однако, в современных условиях вся тяжесть и ответственность этой работы на местах ложится в основном на сотрудников языковедческих кафедр и разработка основ этого вида научно-практической деятельности становится неизбежностью для них. над публицистическими тестами, деловым диалогом и другими материалами в свете наблюдений, идей, концепций, представленных в статьях сборника «Юрислингвистика-I: Проблемы и перспективы».

Экспертная практика доказывает справедливость предположения о том, что «самое сложное в проблеме инвективности текста - объективная оценка, с одной стороны, намерений его автора и, с другой стороны, оценка интерпретации данного текста, посчитавшим себя оскорбленным субъекта» [Голев, 1999, с. 4].

Действительно, органы суда и следствия принимают постановления о назначении лингвистической (или филологической) экспертизы с целью выявить объективные основания для интерпретации текстов (высказываний) как интективных, обнаружить признаки инвективного умысла, доказать приличность (неприличность) формы выражения в связи со стремлением ответчика скрыть умышленность противоправных речевых действий, с неадекватностью намерений говорящего и результата его речевого воздействия на адресата и другими причинами, нарушающими гармоничность отношений по линии автор - текст - адресат.

Полностью разделяя мнение о том, что прагматическая стратегия лингвистической экспертизы позволяет вскрыть глубинные смыслы текста, а следовательно, сделать заключение более обоснованным [Голев, 1999], обратим внимание на трудности применения такой стратегии в каждом конкретном случае.

Эти трудности связаны с принципиальной возможностью неоднозначной интерпретации смысла текста (высказывания) Этот момент оказывается значимым еще и по той причине, что заказчик экспертизы ждет (а порой и требует) однозначного ответа на вопросы типа «являются ли слова (фразы) оскорбительными для…, зависящей от целого ряда собственно лингвистических факторов, а также от условий функционирования текста, вплоть до включенности его в социальный, исторический, культурный контекст, и даже от интерпретационных способностей автора и адресата [Аспекты, 1982, с. 45-49].

Рассмотрим конкретный пример. На информационной полосе воскресного приложения «Буфф-сад» к городской газете «Томский вестник» была опубликована заметка «Снова алые знамена»:

Коммунистический митинг состоялся вечером 4 октября на Новособорной площади (площади Революции).

Милицейские машины загораживали проезды к зданию СФТИ, где собрались митингующие. Выступления одно от другого отбивались ударами колокола. Пожилые женщины с газетами «Завтра» и «Гласность» сновали в толпе, состоящей человек из трехсот. Алые флаги склонились над людьми «вооруженными» самодельными плакатами. Слова представителей коммунистических и им подобных организаций встречались то аплодисментами, то улыбками беспартийной молодежи.

Организаторами митинга явились местные ячейки РКРП. Стоит отметить, что в числе выступавших был писатель З. (имя, фамилия полностью).

Писатель обратился в редакцию с тем, чтобы газета поместила опровержение в связи с недостоверностью информации на том основании, что митинг был не коммунистический, а с участием организаций широкого демократического фронта, что к РКРП он никакого отношения не имеет и что на этом митинге он выступал не как политический оратор, а читал свои стихи.

Такая журналистская небрежность в отношении изложения информации, а также стилистическая тональность публикации, полагает писатель, наносят ему моральный вред, унижают его достоинство и подрывают репутацию.

В несудебном порядке конфликт не был разрешен, и писатель подал иск в суд. В ходе разбирательства дела появились две прямо противоположные интерпретации содержания и формы текста.

Эксперт, проводивший лингвистическую экспертизу, интерпретировал текст как затрагивающий честь и достоинство писателя в силу его «ненейтральности».

В вину журналисту вменялось употребление слов «сновать» - торопливо двигаться в разных направлениях, и «толпа» - неорганизованные скопление людей, сборище - и выражения, которые дают сниженную характеристику события, в котором принимал участие писатель - известный в городе человек.

Также попутно предлагались нейтральные варианты, которые и нужно было (!) употребить автору публикации.

Нельзя не согласиться с возможностью интерпретации текста как изображающего немноголюдность мероприятия - «человек из трехсот» (вспомним многотысячные митинги и демонстрации советских времен), неорганизованность - «толпа» (это не стройные ряды во главе с парторгами и первыми руководителями), самодеятельный характер (в негативном смысле этого слова) - «самодельные плакаты», суетящиеся «пожилые женщины» и т.д.

Участие в таком «сером» мероприятии, конечно же, писатель мог посчитать компрометирующим. Также он мог посчитать себя причисленным к РКРП, так как информация о его участии в митинге была выделена в одном абзаце с сообщением о том, что организаторами митинга являются местные ячейки РКРП.

Ответчик (редакция газеты) мотивирует употребление в своей публикации ненейтральных средств стремлением нестандартно, в форме неофициальной, свободной зарисовки подать информацию о событии, имевшем место, с оценочным компонентом, отражающим индивидуальное журналистское видение события.

Ненейтральность некоторых средств выражения и ироничность объясняется и характером публицистического источника, в котором публиковалась заметка. «Буфф-сад» («буфф» - комический).

Само название указывает на развлекательный характер воскресного приложения, на возможность видения событий сквозь призму комического. (Но там, где журналист предполагает легкую иронию, обиженный усматривает издевку!).

Если пойти дальше, то при внимательном прочтении этого текста можно допустить возможность неоднозначной интерпретации и других моментов его содержания.

Например, употребление в скобках старого названия Новособорной площади (площадь Революции) можно понять как простое пояснение относительно места проведения митинга, так как для жителей города оно более привычно и легче идентифицируется, а кто-то, возможно, и не знает о переименовании.

Но, на наш взгляд, вероятна и другая версия - о намерении автора снизить оценку значимости митинга, создав ассоциативную связь в тексте между словами «Революция» (в ее форме вооруженного восстания) и «вооруженные» самодельными плакатами. Вооруженные готовы к борьбе, к битве за идею, но не винтовками, а плакатами, стало быть, переворота, серьезной схватки не будет - не те времена, не те силы.

В свете судебного иска существенна возможность неоднозначного понимания смысла абзаца, в котором упоминается писатель З.

Редакция утверждает, что журналист всего лишь констатировал факт участия писателя в митинге - без комментариев и оценок. Однако за этой констатацией можно увидеть подтекстовый смысл.

То, что присутствие писателя на митинге - существенный момент, подчеркивают слова «Следует отметить»…А для чего это нужно, можно только предполагать: либо тем самым автор хотел показать, что лишь участие маститого писателя поднимало престиж такого незначительного, серого мероприятия, либо намеревался дискредитировать писателя в общественном мнении, упомянув рядом с ячейками РКРП и показав, что никто из известных граждан города не удостоил своим участием этот митинг кроме него.

Однозначно можно утверждать лишь то, что в тексте нет прямой отрицательной оценки личности писателя, его действий, поступков, и рассмотрение его претензий должно быть переведено, прежде всего, в плоскость верификации события (был ли митинг коммунистическим, участие в котором, по мнению писателя, его компрометирует), а также оценки публикации с точки зрения правомерности осуществления журналистом своих прав и свобод (в частности, на выражение своего мнения, тех или иных оценок события, а также творческого пользования языком).

Анализ текстов, подобных рассмотренному выше, наводит на мысль о том, что для нужд лингвистической (филологической) экспертизы необходима разработка типологии инвектогенных текстов (высказываний) на основе их структуры, семантики, прагматики и других признаков с выделением ядерных и периферийных типов и правого комментария к этим типам.

Для разработки такой типологии, безусловно, нужны специальные углубленные многоаспектные исследования, материалы же, ставшие объектом лингвистических экспертиз, позволяют выделить, по крайней мере, три типа текстов той или иной степени инвективности (и доказуемости инвективного содержания).

1.Тексты (высказывания), инвективные зависимо или независимо от интенций говорящего - их инвективная семантика может реализовываться в связи с употреблением инвективной лексики с инвективной целью, что позволяет выявить прагматический анализ текста.

К этому типу относятся тексты, в которых инвективный смысл выражен изначально неинвективными нейтральными языковыми средствами, но употребление которых в отрицательно-оценочных суждениях, относящихся к личности в различных ее проявлениях, делает высказывание (текст) инвектогенным.

В том и другом случае, независимо от намерений говорящего, имеет место инвективный результат.

2.Тексты (высказывания) двусмысленные (многосмысленные). Их особенность в непрямом (косвенном) выражении инвективного смысла. Не содержащие прямых оскорблений, отрицательно-оценочных суждений и т.п., они могут нести заряд инвективности в силу применения разного рода коммуникативных стратегий дискредитации, умаления достоинства. Инвективный смысл таких текстов (высказываний) доказуем хотя бы в одном из интерпретационных вариантов. Неоднозначность таких текстов может быть изначальной (по замыслу автора), а также независимой от него [Аспекты, 1982, с. 45-49].

3. Тексты, инвективность которых лингвистически недоказуема. Это, видимо, тексты, экспрессивные, стилистически ненейтральные, но не содержащие прямых или косвенных отрицательно-оценочных характеристик личности истца. Такой оценочный компонент содержания предположителен и опосредован экстралингвистическими факторами.

Примером первого типа высказываний (текстов) могут послужить материалы по иску гражданки К. к гражданину С. об унижении чести и достоинства в неприличной форме (оскорблении). Материалами экспертизы были письменные показания истца и ответчика, в которых излагалось содержание их телефонного диалога и комментарии сторон.

Обстоятельства дела таковы: гр-н С. обратился в прокуратуру с заявлением о возбуждении уголовного дела в связи с кражей из его автомобиля 2.000 долларов США, документов и значительной суммы в рублях в тот момент, когда он менял заднее колесо машины.

Следователь К. позвонила ему и попросила представить какие-либо документы, которые бы свидетельствовали о возможности наличия у С. таких сумм, так как бывают случаи мошенничества и при отсутствии таких документов (налоговых деклараций, копий банковских счетов, свидетельских показаний и т.п.) в возбуждении уголовного дела о краже г-ну С. будет отказано.

На это С. ответил, что требования следователя заведомо неосуществимы, что ее рассуждения - это «рассуждения форменного идиота, полного кретина и типичного дебила», что у нее, наверное, «нет никакого образования, кроме гинекологического», она судит, как «домохозяйка, кухарка, которая больше трех рублей никогда в руках не держала», что ей «глубоко наплевать на борьбу с преступностью» и ее «кроме благополучной милицейской статистики ничего не интересует». Следователь К. подает иск об оскорблении и возмещении морального вреда.

Ответчик отрицает оскорбительность своих высказываний, так как, во-первых, оценивает их как закономерную реакцию на непрофессионализм следователя: заведомо невыполнимые, по его убеждению, требования спровоцировали эмоциональную реакцию справедливого возмущения и гнева гр-на С.

Во-вторых, форму выражения он не считает неприличной, так как употреблял «медицинские термины» (идиот, кретин, дебил) и другие слова, которые не являются ругательными (кухарка, домохозяйка и др.). В-третьих, все, что он говорил, относилось «не к ней лично, а к ее высказываниям».

Перед экспертизой были поставлены задачи - определить, являются ли высказывания С. унижающими честь и достоинство К. и выражено ли это унижение в неприличной форме, относятся ли высказывания гр-на С. к следователю К. «лично».

Текст обнаруживает признаки инвектогенности: негативная оценка речемыслительной деятельности следователя К. выражена лексикой, которая отмечена как грубая, бранная в МАСе и отнесена к одному из разрядов инвективной лексики [Понятия чести и достоинства, 1997, с. 27] - идиот, кретин, дебил.

Согласиться с тем, что она употреблена в качестве медицинских терминов, представляется неправомерным, так как высказывания ответчика относятся не к специальным текстам по медицине или метатекстам, где пояснялись бы эти термины.

Ответчик пытался отвергнуть претензии, ссылаясь на то, что он изучал курс судебной психиатрии, будучи студентом юрфака, и знания в этой области обусловили «терминологичность» его речи. В таком случае необходимо учесть факт употребления анализируемых слов не в заключении судемедэксперта, а в диалоге - споре на деловую тему, не относящуюся к медицине. Налицо попытка ответчика манипулировать значениями полисемантичных слов.

Отрицание оскорбительности других высказываний основывалось на том, что они состоят из общеупотребительных слов, не относящихся к грубым, бранным, уничижительным (согласно литературным нормам).

Однако условия их употребления порождают дополнительные смыслы, несущие заряд инвективности в силу направленности на отрицательную оценку деловых качеств, профессиональной квалификации следователя.

Сравнивая следователя (юриста с высшим образованием) с кухаркой, домохозяйкой, говорящий актуализирует периферийные семы «занимающаяся домашним, рутинным, неинтеллектуальным трудом».

В высказывании о том, что у нее нет «никакого образования кроме гинекологического» дается оценка образования следователя на уровне знания собственной физиологии. Гр-н С. также акцентирует ограниченность у К. представлений о материальных возможностях обеспеченного человека в силу собственной пожизненной бедности («больше трех рублей в руках никогда не держала»).

С. позволяет себе и «чтение в умах (сердцах) как неэтичный прием спора [Родос, 1986], бездоказательно утверждая, что ей «глубоко наплевать на…», что ее «ничего не интересует, кроме…».

В итоге в речи С. создается образ К. как некомпетентного, ограниченного, примитивно мыслящего, нерадивого чиновника - формалиста, что воспринимается следователем К. как унижение профессионального и человеческого достоинства.

Ответчик пытается уйти от квалификации его речевых действий как унижающих честь и достоинство личности, ссылаясь на то, что его оценка «относилась не к ней лично», а к ее высказываниям.

Но высказывание - результат речемыслительной деятельности личности, и поэтому резко отрицательная оценка не только личности в целом (вы - идиот, кретинка), но и отдельных черт характера, поступков, действий, высказываний относится к человеку «лично». Г-н С. оценивает одну из сторон личности (профессиональные качества), проявленную в конкретной ситуации, однако от этого инвективная семантика высказываний С. не утрачивается.

В юридической оценке конфликта значительную роль играет установление умышленности действий ответчика. В рассматриваемой ситуации для доказательства умышленности недостаточно данных лингвистического анализа, так как лингвист не может утверждать или отрицать правомерность требований следователя.

Если следователь был неправ, то, вероятно, можно говорить о неконтролируемой эмоциональной «вспышке» в спровоцированной ситуации как смягчающем обстоятельстве. Если же следователь был прав, и как юрист г-н С. не мог не знать этого, то инвективный умысел ответчику отвергнуть практически невозможно.

С позиций лингвистики текста, и в том и другом случае имеет место факт речевой агрессии, а высказывания С. квалифицируются как инвективные по результату воздействия (даже возможному) на адресата.

Яркие примеры высказываний второго типа приводятся в статье О.С. Иссерс [Иссерс, 1999, с. 106-121].

К третьему типу относим тексты, подобные рассмотренной выше публикации «Снова алые знамена».

Так как типологические исследования требуют тщательной разработки оснований для выделения тех или иных типов, подтипов, видов и т.п. и анализа значительного фактического материала, представленные здесь наблюдения являются дальними подступами к решению поставленной задачи. филологический инвективный экспертиза юридический

Думается, что разыскания в этой области необходимы, так как связаны и с разработкой шкалы инвективности на текстовом уровне, и алгоритма проведения лингвистической экспертизы.

Литература

1. Голев Н.Д. Юридический аспект языка в лингвистическом освещении // Юрислингвистика I. Проблемы и перспективы. Барнаул, 1999.

2. Голев Н.Д. «Герой капиталистического труда» - оскорбительно ли это звание? // Юрислингвистика I. Проблемы и перспективы. Барнаул, 1999.

3. Аспекты общей и частной лингвистической теории текста. М., Наука, 1982.

4. Понятия чести и достоинства, оскорбления и ненормативности в текстах права и средств массовой информации. М., изд-во «Права человека», 1997.

5. Родос В.Б. Теория полемики. Томск, 1986.

6. Иссерс О.С. Свобода слова: две стороны медали //Юрислингвистика I. Проблемы и перспективы. Барнаул. 1999.

Размещено на Allbest.ru