Грамматика семантики

Размещено на http://www.allbest.ru/

Памяти А.А. Поликарпова. Сборник статей. Электронный вариант. МГУ, 2015. С. 551-556 (28175 знаков)

Грамматика семантики

Чернейко Л.О.

В лингвистической аксиоматике центральное место занимают три постулата: 1. Будучи универсальной формой отображения и репрезентации мира, а также способом его «переживания», язык в своей целостности и его «конкретные языковые сущности не даны нам непосредственно в наблюдении» [Соссюр 1977: 142]. Единственной эмпирической реальностью, данной в руки лингвисту, является речь, а все концепции устройства языка, выводимые из ее анализа, представляют собою гипотетические конструкции, отражающие определенную точку зрения исследователя и/или научного направления. 2. В речи нет отдельно ни грамматики, ни фонетики, ни семантики, но есть говорящий со своей языковой компетенцией и коммуникативной интенцией. А все выделенные в речи единицы языка, демонстрирующие его иерархическую структуру, - результат измерения речи с помощью такого инструмента, как уровень, о котором Э. Бенвенист писал как об «основном понятии для определения процедуры анализа», считая его инструментом анализа языка для выделения «элементов на основе связывающих их отношений» [Бенвенист 1974: 129]. 3. К числу базовых методологических лингвистических положений можно отнести те, которые сформулированы Ф. де Соссюром и Э. Бенвенистом и сводятся к тому, что «в лингвистике точка зрения создает объект» [Соссюр 1977: 46] и что «реальность исследуемого объекта неотделима от метода, посредством которого объект определяют» [Бенвенист 1974: 129].

Термин «грамматика», подобно таким терминам, как «фонема», «лексема», «денотат», отображает различия в понимании стоящего за ним объекта, а семантическая «биография» термина во многом определяется географией лингвистических учений. Соссюр отмечал: между морфологией, синтаксисом и лексикологией «не может быть никаких заранее начертанных границ» » [Соссюр 1977: 169]. Многие ученые, как отечественные, так и зарубежные, сходятся во мнении, что если под грамматикой понимать набор правил, по которым соединяются слова и фразы для выражения значений, то такого набора грамматика как наука не выявила [Кравченко 2008, Лангаккер 1992]. Что же касается языкового поведения единиц, взятого в когнитивном аспекте, то его изучение требует переосмысления традиционного понимания грамматики, которая «в своем сложившемся виде пока не является грамматикой естественного языка» [Кравченко 2008: 36].

Выработанное в недрах отечественной академии наук определение термина «грамматика» представлено в «Русской грамматике-80» (РГ), в ЛЭСе, в энциклопедии «Русский язык», а также во множестве отечественных монографий и учебников. Различаясь в деталях, эти определения отражают совпадение теоретического взгляда на экстенсионал термина, которым охватываются все уровни языка за исключением лексико-семантического: это словообразование, морфология, синтаксис. И если «Грамматика-80» включает фонетику (фонологию), то только потому, что содержащиеся в ней сведения «необходимы в разделах, посвященных морфологии, словообразованию и синтаксису» [РГ 1980: 3]. В ЛЭСе (автор статьи «Грамматика» Н.Ю. Шведова) первое значение термина формулируется предельно широко («строй языка») и здесь же сужается: «Грамматикой называется вся несобственно звуковая и нелексическая организация языка, представленная в его грамматических категориях, грамматических единицах и грамматических формах», которые и составляют «строевую основу языка». Без этой основы «не могут быть созданы слова (со всеми их формами) и их сочленения, предложения (шире - высказывания) и их сочленения» [ЛЭС 1990: 113].

Предлагаемое «академическое» понимание грамматики, не оставляющее лексике шанса стать объектом грамматического описания, тем не менее включает в круг своего рассмотрения «синтагматические отношения слова, характерные для его функционирования в сообщении», которые объективируются «в системе языка как внутреннее свойство слова» и «являются основой для построения словосочетания» [Там же]. По логике автора, такой параметр лексической единицы, как его синтагматика, проходит по департаменту «нелексическая, т.е. грамматическая, организация языка», и имеет отношение к его строю, а сама лексика не имеет, хотя в синтагматике лексической единицы проявляется ее парадигматика, т.е. место в лексико-семантической парадигме. Как отмечает Е.В. Падучева (и к чему склоняются многие лингвисты, например [Кустова 2001], изучающие лексико-семантическую сочетаемость), «языковое поведение слова (сочетаемость, неполнота грамматической парадигмы и проч.) в существенной степени предопределено его значением» [Падучева 2004: 13].

Семантический анализ текста лингвистической статьи ЛЭСа, как и любого другого текста, дает возможность реконструировать тот мировоззренческий фундамент, на котором строится научное здание. Этот фундамент - «сборная модель языка» и ориентация на говорящего. Между тем а) «грамматические» рассуждения о механизмах текстопорождения имеют характер неверифицируемого знания (гипотезы); б) в речи нет отдельно ни грамматики, ни фонетики, ни семантики, о чем писал В. фон Гумбольдт («Расчленение языка на слова и правила - это лишь мертвый продукт научного анализа» [Гумбольдт 1984: 70]), а уровень, как уже отмечалось выше, не более чем инструмент описания языка, адекватность применения которого подтверждается фактами языка, но не позволяет, тем не менее, признавать за ним статус ни языковой онтологии, ни эпистемологической универсальности («Основным понятием для определения процедуры анализа будет понятие уровня», цель анализа состоит в выделении «элементов на основе связывающих их отношений» [Бенвенист 1974: 129]), а сама речь - не что иное, как коммуникативное поведение; в) в первоначальном понимании термина грамматика совпадает с наукой о языковых формах вообще, а не только о тех, которые современная наука считает грамматическими.

Сопоставление базовых положений концепций А.М. Пешковского и Р. Лангакера (или Лэнекера) позволяет выстроить аргументацию, раздвигающую установленные традицией границы грамматики, и ввести в качестве ее законного объекта единицы семантического уровня языка. Как считает Р. Лангаккер, «“автономия” грамматики является основным догматом современной теоретической ортодоксии», однако «неспособность предсказать точное количество членов дистрибутивных классов» [Лангаккер 1992: 38] не дает возможности признать грамматику автономной.

Не соглашаясь с пониманием языка как «алгоритмизированной системы» (языковые выражения «не составляют алгоритмически исчислимого множества») и отстаивая «коммуникативную» модель языковой структуры, в которой лексика, морфология и синтаксис образуют «континуум символических структур», Лангаккер считает, что грамматикой охватываются все факты языка при условии, что они имеют статус конвенциональных единиц, составляющих его «символические ресурсы», в которые входит и грамматическая форма как «конвенциональная модель» структурирования содержания.

Против догмата “автономии” грамматики ученый направляет свои главные аргументы: 1. Лексика, морфология и синтаксис образуют континуум символических структур, лишь произвольно разделяемых на отдельные компоненты грамматики; 2. Грамматика не автономный уровень языковой структуры, а «реестр символических ресурсов» языка, которым принадлежит и грамматическая форма («конвенциональная модель» структурирования содержания = схема, налагающая ограничения на содержание при соединении простых символических выражений в сложные); 3. Лексические единицы характеризуются внутренней, «символической сложностью» и различаются по степени членимости этой сложности, т. е. по возможности выделять в их содержании «более мелкие символические единицы»: «чем больше схематичность символической единицы, тем больше вероятность того, что она попадет в традиционно-признанную сферу грамматики» [Лангаккер 1992: 34].

Как «схемы, так и их воплощения включаются в грамматику языка при условии, что они имеют статус конвенциональных единиц» [Лангаккер 1992: 38], среди которых важное место занимает конвенциональная образность, охватывающая а) альтернативные способы ментального конструирования (концептуализации) одной и той же ситуации (стакан полупустой - стакан наполовину полный) и б) «траекторию композиции» языкового выражения как простого (символически сложное слово), так и сложного (предложение). Базовыми для понимания лексической семантики (и в частности ее несвободной сочетаемости) как объекта грамматики являются два положения концепции Лангакера: понятие «конвенциональная образность» и идея членения символического содержания слова.

А.М. Пешковский в статьях «Литературной энциклопедии» [Пешковский 1925] сформулировал принципы лингвистического анализа, которыми он руководствовался в своей научной деятельности. Главные из них - разграничение терминов «слово-член» (слово в речи) и «слово-тип» (слово в языке), за которыми стоят две различные психолингвистические сущности: «отдельный психофизиологический акт членения речи» и «ассоциативная группа представлений, обособившаяся в уме говорящего» [Пешковский 1925: 823-824]. Справедливо полагая, что «слово определяется из предложения», а не предложение составляется из слов, ученый предлагал «разборную» модель языка, согласно которой «внешнее членение речи» есть результат не «сложения представлений», а «расчленения» первоначально цельного «зародыша» мысли», выраженного в слове.

Понимание грамматики, предложенное А.М. Пешковским, имеет прямое отношение и к лексической семантике: «Грамматика начинается только там, где не только звуки, но и значение слова признается нецельным, разложимым, расщепленным на отдельные элементы» - «части значения слова» [Пешковский 1959: 76]. Но еще более широким является определение грамматики как «науки, которая устанавливает самое членение слова» [Там же] и, шире, «речи-мысли» [Там же: 124] , тогда как «естественные речевые представления текут слитно» [Там же: 123]. Оно наметило перспективу такого членение значения слова, которое в структурной семантике получило название «компонентный анализ», вернув к жизни достижения европейской аналитической мысли 13 века (каталонский теолог Раймунд Луллий*^*См.: Чернейко Н.Г. Философия Рамона Люля // Каталонская культура: вчера и сегодня. М., 1997.), а может быть, и самого Платона.

Выделяемые в содержании слова семантические компоненты (маркёры, ДСП) являются воплощением складывающихся между единицами того или иного лексико-семантического множества семантических отношений и позволяют объяснить особенности их синтагматики. А высокая степень членимости («схематичности») лексического содержания языковой единицы по-новому высвечивала лингвофилософскую проблему формы, о которой размышляли многие исследователи, включая и тех, чьи концепции уже были освещены (ср.: «непригнанность определения грамматики к определению формы» у Фортунатова [Пешковский 1959: 86], «термин “форма” возник как образное выражение для того факта сознания, в силу которого в ряде слов что-то нам представляется главным, субстанциальным, существенным, а что-то другое - добавочным, акциденциальным, случайным» [Там же: 88]; «единственно разумное определение “формы” отождествляет ее с фонологическим полюсом языковых единиц» [Лангаккер 1992: 39]).

Концепция грамматики А.М. Пешковского и Р. Лангаккера (членимость содержания и конвенциональная образность) позволяет подойти с грамматических позиций к анализу и объяснению особого рода словосочетаний, в которых реализуется так называемое «связанное» значение слова (горький: ОПЫТ, УПРЕК, ИСТИНА, РАЗОЧАРОВАНИЕ - сладкий: СОН, УЛЫБКА, СЛОВО, ГРЕЗЫ; искать/найти: ПРАВДУ, ИСТИНУ, КОМПРОМИСС, ОПОРУ - потерять ВЕРУ, ПОКОЙ, ТЕРПЕНИЕ, СОВЕСТЬ). Структурная семантика квалифицировала глагольную сочетаемость непредметных субстантивов как поверхностную (лексическую, узуальную), сосредоточив внимание на глаголах, воплощающих при произвольно выбранных субстантивах определенный глубинный смысл-параметр из списка ЛФ-параметров (это модель «Смысл-Текст» [Мельчук, Жолковский 1984]).

На этой модели основан и метод описания несвободной сочетаемости непредметных имен через систему исчислимых глубинных смыслов (ЛФ-параметров) в проекте «Словаря глагольной сочетаемости непредметных имен» [Бирюк и др.: http://dict.ruslang.ru]), сфокусированный на глаголах: так, например, параметр Incep (начинаться) при имени СКАНДАЛ-субъекте воплотится в глаголе разразиться, при имени ССОРА - вспыхнуть, при имени ДРАКА - завязаться. Однако фокусом лингвистического описания может стать и само непредметное имя. Именно тогда открывается перспектива моделирования концептуализации фрагментов непредметной (метафизической, умопостигаемой, идеальной) действительности, из которых и складывается языковая картина мира (имя ВРЕМЯ как субъект действия сочетается с глаголами физического действия, как, например, разрушать, стирать, ломать, проглатывать и многими другими, в которых воплощается глубинный параметр Liqu, и не только с глаголами этой группы: Время, прежде чем убить, лечит, и надежней не найти средства - А. Королев. Вокруг да около). Следует отметить, что чем более абстрактным значением обладает глагол, тем меньше его роль в создании конвенциональной образности, тем более он «строевой» (ЗНАЧЕНИЕ придавать - ВНИМАНИЕ уделять - МЕСТО отводить).

Представители коммуникативно-функционального (КФГ) направления лингвистики (прежде всего М.В. Всеволодова и ее ученики), понимая язык как единую работающую структуру, термином «грамматика» предлагают охватить все факты, где обнаруживается действие языкового механизма [Всеволодова 2011]. Современная теория словосочетания, разработанная в рамках КФГ, определяет описательным предикатам (ОП) типа дать совет (советовать) особый статус, отличающий их и от создаваемых по грамматическим моделям свободных сочетаний (дать книгу), и от воспроизводимых фразеологических единиц (дать дуба). О необходимости приводить в соответствие структуры и смыслы, разграничивая синтаксически единые словосочетания по их «материальным» значениям, т. е. на семантической основе, говорил А.М. Пешковский (глагол дать в синтагмах хлеб, пощечину, знак, урок, время, идею [Пешковский 1959: 93]). Этот ряд можно продолжить асимметричным сочетанием: дать сдачу (в кассе и в драке).

КФГ, как отмечает М.В. Всеволодова, ведет активный поиск «правил образования и функционирования» описательных предикатов [Всеволодова 2011: 76]. Один из видов описательных предикатов (экспликаторы) представляет собой развертку глагола, которая квалифицируется как альтернативный способ грамматического оформления информации в предложении. При этом исследователи отмечают, что далеко не все глаголы с соответствующими грамматическими параметрами имеют своим синтаксическим коррелятом описательный предикат, объяснение чему кроется, как представляется, в семантике «неразвертываемых» глаголов (в качестве примера «языковой неуклюжести» развертки глагола укусить А.М. Пешковский приводит учинить укушение). Кроме того, в языке много таких словосочетаний, которые по своей формальной структуре аналогичны дескрипциям-экспликаторам (ОП-1 с разными экспликаторами): это сочетания глагола с синтаксически зависимым, но семантически главным абстрактным существительным.

За многими абстрактными именами-субстантивами (АИ) стоят значимые для культуры духовные сущности (ценности). Ими, как считал И. Кант, социум «измеряет»*^* Ср.: «Подобно «истине», не являющейся именем характеристики утверждений, «свобода» является не именем характеристики действий, но именем измерения, в котором действия могут получить ту или иную оценку» [Остин 2006: 205]. действительность («ключевые слова, «культурные концепты»). Ж. Деррида назвал дар, веру, смерть, дружбу, справедливость «невозможными для опыта», «неразрешимыми» предметами [Деррида 2000]. Но размышление об этих не возможных для эмпирического опыта предметах требует их овеществления, наглядности, что достигается проекцией абстракций на предметы физического мира. По этой причине абстрактные субстантивы практически не имеют своих собственных предикатов и обрастают в ходе речевой деятельности предикатами вторичными - в основном это глаголы физического действия и дескриптивные прилагательные в их переносных связанных значениях: отстоять истину в споре (не=отспорить), дать свободу (не=освободить).

Существенное отличие «связанных» сочетаний непредметного имени с глаголом (проглотить обиду) от описательных предикатов (нанести обиду=обидеть) состоит в их грамматической безальтернативности - в синтагматической необходимости при передаче модусов невидимой сущности соединяться ее имени с «вторичными» глаголами и прилагательными, фиксирующими эмпирический опыт. Если в лингвистическом описании словосочетания сфокусироваться не на глаголе, являющемся семантической функцией от имени, а на абстрактном имени, задающем топик суждения, то в его «фразеологическую парадигму» (термин В.Г. Гака [Гак 1968]) попадут члены достаточно хорошо изученных и расклассифицированных описательных предикатов. Некоторые из них находятся с сочетаниями-«проекциями» в отношениях пересечения (например, ОП-1 с экспликаторами звучать, вводить, вселять, осыпать, погружаться, впадать). грамматика семантический язык слово

«Вещный» портрет абстракций неоднороден и противоречив: свалка свободы, тиски свободы, хрупкий организм свободы, свобода безысходности, свобода не в подым (А.Солженицын); уважать свободу, дать свободу, вернуть свободу, нарушить свободу, лишить свободы, ограничить свободу, купить свободу, расхлебывать свободу; когда налетела свобода, почувствовали удушье; На человека возложена свобода (Л. Баткин); Но мы получили главное - свободу. Сегодня все пользуются её плодами. Анализ сочетаемости имени СВОБОДА позволяет обнаружить те семантико-прагматические элементы его содержания, которые В.А. Успенский назвал «вещными коннотациями абстрактных существительных» [Успенский 1979] и традиция обнаружения которых восходит к работам И.А. Бодуэна де Куртенэ. Возникает закономерный вопрос: что направляет «поверхностную сочетаемость» абстрактных субстантивов, если отбросить пресловутую узуальность, которая ответом «так сложилось/принято» ничего не объясняет? Прототипом «вещного» портрета абстрактной сущности является не что иное, как сложившаяся в социуме «конвенциональная образность» стоящего за именем абстрактного феномена, дающая представление о различии в оценке и понимании свободы в разных культурах.

Диалоги, разворачивающиеся вокруг свободы, далеко не всегда направляются логикой мышления, рациональностью: В. Непомнящий: Иерархия - это структурированность, это живое дело. А свобода - это ряска на болоте, безграничная такая, никакой структуры, сплошное гниение. - А. Архангельский: Единственное, с чем я не согласен, так это с тем, что свобода - болото. Свобода - это не болото. Свобода - это ветер (А. Архангельский. «Тем временем». ТВ). Приведенный диалог является типичным образцом спора вокруг метафоры, который присущ не только публицистической (Этот музей - настоящий плавильный котел для современной моды (ТВ 5.02.07) и художественной сферам, но и речи «строгой», научной, например: Что же, жанр проповеди - это саркофаг? - Нет, этот жанр - плавильный котел (диалог на защите кандидатской диссертации). Проанализированный материал диалогов разных типов речи (обыденной, публицистической, художественной и даже научной) показывает, что метафорика абстрактных сущностей является текстопорождающим фактором.

По Г. Гадамеру, этот диалог следует квалифицировать как геременевтический [Гадамер 1991], подлинный, поскольку именно в этом диалоге его участники если и не причастны единому смыслу, то причастны единой вещи, обретающей в диалоге свой язык, в котором себя обнаруживает сложившаяся традиция ее оречевления. Если же применить к подобным диалогам классификацию типов аргументации С.И. Поварнина, то совершенно очевидно, что они не вписываются в базовую дихотомию споров «из-за истинности мысли», «из-за доказательства», потому что в них нет ни того, ни другого, а относятся к разряду «недоказуемых тезисов» [Поварнин 1996: 38], к той его части, в которую входит «чувствуемое», образ, то неверифицируемое знание-представление о вещах умозрительных, истинная суть которых неведома и научному сознанию.

Бесспорный факт обязательной, а не факультативной символичности абстрактных сущностей и, соответственно, содержаний имен этих сущностей, обусловливающий их сочетаемость и объясняющий её, является достаточным аргументом для «грамматикализации» этого объекта. Что касается обязательности проективного смысла [Чернейко 2009] и регулярности формы, его выражающей, то следует признать, что проективные смыслы абстрактной сущности относятся к обязательным (по причине отсутствия в сущностях наглядности) и регулярным (поскольку имеют специфическую форму своего выражения - вторичные предикаты, противопоставленные их буквальным значениям) языковым содержаниям.

Следует отметить, что означающим любого актуализированного значения асимметричного знака является синтагма - минимальный контекст, позволяющий идентифицировать значение, в том числе буквальное: мелкий - («параметрический» ЛСВ) КАМЕШЕК/БИСЕР, РУЧЕЙ/ЛУЖА; («экономический» ЛСВ) ХОЗЯЙСТВО/БИЗНЕС; («этический» ЛСВ) НАТУРА/ДУША. В.Г. Гак считал глагол-«сателлит» абстрактного имени в проективных сочетаниях аналогом аффикса в словообразовательной парадигме [Гак 1968]. Но если глагол - аналог аффикса, то имя - аналог корня, но корня скорее связанного, чем свободного. А фразеологическая парадигма АИ является тогда аналогом словообразовательной парадигмы (совокупностью кодериватов: ОБИДУ-объект забывают, пестуют, лелеют, глотают; ОБИДА-субъект душит, захлестывает, подкатывает к горлу, перехватывает дух, застилает глаза).

У всего нашего опыта языковое измерение: у физического категоризация (с разной глубиной таксономии одного семантического пространства в разных языках), у метафизического - концептуализация (с разными проективными смыслами одной абстрактной сущности). Содержание слова не исчерпывается логикой постижения мира, поскольку логика и вырастает из символики (мифологии как дологической формы мышления), и обрастает ею в процессе освоения умопостигаемого мира. Широкое определение А.М. Пешковским грамматики как науки, которая устанавливает членение не только слова, но и «речи-мысли», наметило перспективу «компонентного анализа» не только логического содержания слова, но и его символики, мифологии в широком смысле термина

Свободная сочетаемость слова регулируется синтаксическими правилами и логикой отношения между означенными фрагментами внеязыковой действительности. Сочетаемость несвободная (но не фразеологическая, а связанная) направляется сложившейся в языковых практиках социума имплицитной образностью абстрактной сущности. Эта образность, как было сказано, семантически (семантико-прагматически) обязательна, что обусловлено невозможностью вовлечения метафизического в эмпирический опыт без его проекций на элементы эмпирического опыта, и регулярна, что обусловлено противопоставлением любого предиката, взятого в его вторичной функции (в функции «вторичного предиката» при АИ), его буквальному значению, с актантов которого и считываются проективные смыслы абстрактной сущности (подробно методика изложена в [Чернейко 1997, 2007; Башкатова, Чернейко 2008; Бухтоярова 2010], хотя именно обязательность как параметр грамматического значения признается многими лингвистами основным. И именно обязательность проективного смысла стоящей за АИ сущности добавляет лексико-грамматической категории «абстрактные субстантивы» грамматичности.

Если принять во внимание тот факт, что означающим ЛСВ многозначного слова является та минимальная синтагма, в которой это значение актуализируется, то налицо противопоставление фигурального (символического) значения вторичных предикатов как функционально-семантического класса единиц языка их буквальным значениям, с которыми она находятся в отношениях дополнительного распределения. И как не существует «родовых парадигм», а существуют «родовые классы», так не существует парадигмы вторичных предикатов, но существует их класс, обеспечивающий функционирование абстрактных имен в речи.

М.Я. Дымарский считает коннексию и иннексию двумя «базовыми принципами организации языковых структур» [Дымарский 2007]. Если эти принципы как базовые для языка распространить на словосочетание, то следует признать, что свободная сочетаемость субстантива с его предикатами есть проявление коннексии, а связанная - иннексии, где налицо семантическая притирка его элементов. Проведенные исследования текстов разных жанров, включая философские и лингвистические, подтверждают тезис Р. Лангаккера о «схематичности символических содержаний». Открытым остается вопрос, как их выявлять и описывать?

Ассоциативный ореол умопостигаемых сущностей, имена которых терминологически квалифицируются и как «ключевые слова», и как «культурные концепты», может и должен стать объектом грамматического описания. Объективные причины следующие: 1. В современной разговорной речи метафорика абстрактных сущностей является текстопорождающей, а грамматика традиционно нацелена на объяснение правил текстопорождения. 2. Модель ассоциативного ореола абстрактной сущности (resp. содержания ее имени) представляет совой членимое пространство, точнее, пространство, объединяющее выделенные при анализе сочетаемости ее имени проективные смыслы, входящие в зону «конвенциональной образности». 3. Высокая степень повторяемости проективных смыслов в лексико-семантической сочетаемости разных АИ с предикатами позволяет квалифицировать их как лингвистический инструмент описания. Повторяемость проективных смыслов феноменов, которые направляют сочетаемость их имен (глагольную и атрибутивную, а также с пространственными предлогами), дает ключ к обнаружению механизма возникновения несвободной (связанной) сочетаемости слова и к росту конкретности ассоциативного ореола абстрактной сущности за счет ее образных проективных смыслов.

К выдвинутой А.А. Поликарповым и подтвержденной им и его учениками гипотезе о тенденция к повышению степени относительной абстрактности каждого последующего значения слова в сравнении с «материнским» в его «жизненном цикле» [Поликарпов 2013] можно добавить гипотезу о росте (за счет увеличения проективных смыслов-образов) конкретизации ассоциативного пространства абстрактного имени, за которым стоит культурно значимая (нравственно-психологически) сущность,

Единицей измерения формы ассоциативного ореола АИ может служить термин «проективный смысл», который в противоположность термину «коннотация» (и даже «вещная коннотация» - В.А. Успенский) является инструментальным термином активной грамматики. Он ориентирован на моделирование конвенциональной образности ассоциативного (символического, мифологического) пространства абстрактной сущности, обусловливающей синтагматику ее имени (сочетаемость с глаголами, прилагательными, а также с пространственными предлогами). Проективные смыслы - это мера отношений между невидимыми сущностями, а также ассоциативным ореолом содержания имен, их называющих. В этом термине снято противопоставление образов логических и чувственных.

Метод выявления проективных смыслов абстрактной сущности состоит: а) в анализе актантной структуры буквального значения сочетающихся с ее именем «вторичных» глаголов, что позволяет составить список имплицитных метафор; б) в обобщении проективных смыслов в «лексикоды» (термин У.Эко) на собственно семантической основе (разграничение прагматики и семантики в этом случае не релевантно); 3) в сопоставлении лексикодов для обнаружения их повторяемости, что обусловливает возможность схематического представления символического пространства в зависимости от степени его членимости. Таким образом, повторяемость проективных смыслов в ассоциативном пространстве содержания разных имен дает возможность членения этих пространств, позволяющего говорить об их форме, а о проективных смыслах - как о мере ассоциативных отношений между ними.

В дополнение к таким хорошо изученным дескрипциям, как описательные предикаты с экспликатором (оказать помощь, сделать шаг), можно ввести особый класс синтагм с абстрактным именем, синтаксически аналогичных как словосочетанию (проглотить обиду), так и предикативной конструкции (обстоятельства складываются, события разворачиваются), под названием, например, словосочетаний-проекций, которое указывает и на специфику фрагмента действительности, стоящего за семантически главным элементом словосочетания, и на способ его символизации в русском языке.

Схематичность символического пространства АИ по-новому высвечивает и лингвофилософскую проблему языковой формы. Поскольку проективные смыслы и их инварианты (лексикоды) напрямую связаны с правилами построения словосочетаний с абстрактным субстантивом, постольку их дальнейшее изучение внесет вклад и в грамматику словосочетания, и в философию грамматики, расширив границы ее объекта введением тех фактов, которые традиционная грамматика не считала научными, но в которых, тем не менее, обнаруживается действие языкового механизма.

Выводы

Ассоциативный ореол умопостигаемых сущностей, имена которых терминологически квалифицируются и как «ключевые слова», и как «культурные концепты», может и должен стать объектом грамматического описания. Объективные причины следующие: 1. В современной разговорной речи метафорика абстрактных сущностей является текстопорождающей, а грамматика традиционно нацелена на объяснение правил текстопорождения. 2. Модель ассоциативного ореола абстрактной сущности (resp. содержания ее имени) представляет собой членимое пространство, точнее, пространство, объединяющее выделенные при анализе сочетаемости ее имени проективные смыслы, входящие в зону «конвенциональной образности». 3. Высокая степень повторяемости проективных смыслов в лексико-семантической сочетаемости разных АИ с предикатами позволяет квалифицировать их как лингвистический инструмент описания. Повторяемость проективных смыслов феноменов, которые направляют сочетаемость их имен (глагольную и атрибутивную, а также сочетаемость с пространственными предлогами), дает ключ к обнаружению механизма возникновения несвободной (связанной) сочетаемости слова и к объяснению роста конкретности ассоциативного ореола абстрактной сущности за счет ее образных проективных смыслов. Что касается лексикографической практики, то выделенные динамические модели внутрисловных переносов позволили Е. В. Падучевой говорить о «грамматике словаря» [Падучева 2004: 15], но, конечно, словаря не как лексикографического труда, а как лексической системы языка, которую лексикографический труд призван адекватно фиксировать. Создание словаря сочетаемости АИ на базе не художественных текстов, а тех, которые отражают основу нашего языкового бытия в повседневности, в еще большей степени помогло бы прояснению особенностей как нашей ментальности, так и нашей повседневности.

Литература

1. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974.

2. Бирюк О.Л., Гусев В.Ю., Калинина Е.Ю. Словарь глагольной сочетаемости непредметных имен. http://dict.ruslang.ru.

3. Бодуэн де Куртенэ И.А. Языкознание, или лингвистика Х1Х в. // Избранные труды по общему языкознанию: В 2 т. Т. 2. М., 1963.

4. Бухтоярова Г.Ю. Отображение феноменов болезнь и здоровье в русской языковой картине мира. АКД. М., 2010.

5. Всеволодова М.В. Язык: лингвистические универсалии и языковая специфика // Грамматика разноструктурных языков: сборник научных статей к юбилею профессора В.Ю. Копрова. - Воронеж: «НАУКА-ЮНИПРЕСС», 2011.

6. Гадамер Г.-Г. Язык и понимание. Неспособность к разговору // Актуальность прекрасного. М., 1991.

7. Гак В.Г. Проблема лексико-грамматической организации предложения. Д.Д. М., 1968.

8. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.

9. Деррида Ж. О грамматологии. М., «Ad Marginem», 2000.

10. Дымарский М.Я. Коннексия и иннексия: базовые принципы организации языковых структур // Типология языка и теория грамматики. Материалы Международной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения С.Д. Кацнельсона. СПб., 2007.

11. Кант И. Сочинения в шести томах. Т. 4. М., 1963-1966.

12. Кравченко А. В. Наука, здравый смысл и понятие грамматики: к постановке проблемы // Актуальные проблемы филологии и педагогической лингвистики. Вып. 10. Владикавказ, 2008.

13. Кустова Г.И. Типы производных значений и механизмы семантической деривации. АДД. М., 2001.

14. Лангаккер Р.У. Когнитивная грамматика. М., ИНИОН, 1992.

15. Лингвистический энциклопедический словарь (ЛЭС). М., 1990.

16. Мельчук И.А., Жолковский А.К. Толково-комбинаторный словарь. Вена, 1984.

17. Остин Дж. Три способа пролить чернила: Философские работы. СПб: Изд-во С.-Петербургского ун-та, 2006.

18. Падучева Е.В. Динамические модели в семантике лексики. М.: Языки славянской культуры, 2004.

19. Пешковский А.М. Слово. Слово отдельное // Литературная энциклопедия. В 2 томах. Т. 2. М.-Л., 1925.

20. Пешковский А.М. Избранные труды. М., 1959.

21. Поликарпов А.А. Модель жизненного цикла знака: к теоретическим основаниям исторической лексикологии и дериватологии // Славянская лексикография. Международная коллективная монография. Ред. М.И. Чернышева. М., 2013.

22. Русская грамматика (РГ). Т. 1. М., 1980.

23. Соссюр Ф. Труды по языкознанию. М., 1977.

24. Успенский В.А. О вещных коннотациях абстрактных существительных // Семиотика и информатика. Вып. 35. М., 1997.

25. Чернейко Л.О. Лингво-философский анализ абстрактного имени. М., 1997.

26. Чернейко Л.О. Новые объекты и инструменты лингвистики в свете старых понятий // Лингвистическая полифония. Сборник в честь Р.К. Потаповой. М., 2007.

27. Чернейко Л.О., Башкатова Д.А. Философско-лингвистический аспект изучения моды // Филологические науки. № 2. 2008.

28. Чернейко Л.О. Лингвистическая релевантность понятия «концепт» // Текст. Структура и семантика: доклады Х11 международной конференции». Т. 1. М., 2009.

Размещено на Allbest.ru