Язык эпистолярных источников XVII века (к истории раннего новошведского языка)

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

Специальность 10.02.19 - Теория языка

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Язык эпистолярных источников XVII века (к истории раннего новошведского языка)

Галинова Анастасия Михайловна

Белгород - 2009

Работа выполнена на кафедре теоретической и прикладной лингвистики ГОУ ВПО «Новгородский государственный университет им. Ярослава Мудрого»

Научные руководители: доктор филологических наук, профессор

Иваницкий Виктор Васильевич

доктор филологических наук, доцент

Семёнова Наталья Владимировна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, доцент

Черткова Марина Юрьевна

доктор филологических наук, доцент Седых Аркадий Петрович

Ведущая организация:ГОУ ВПО «Санкт-Петербургский государственный университет»

Защита состоится «16» июня 2009 г. в 12 часов на заседании диссертационного совета Д.212.015.03 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук в ГОУ ВПО «Белгородский государственный университет» по адресу: 308015, г. Белгород, ул. Победы, д. 85 корп. 17, зал диссертационных советов.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО «Белгородский государственный университет».

Автореферат разослан «_____» мая 2009 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

доктор филологических наук, доцент Е.Н. Михайлова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Реферируемая диссертация связана с общетеоретической проблематикой формирования европейских национальных языков и значимостью для исследования этих процессов различного типа источников, в первую очередь текстов повседневности - писем и дневников. Эта проблема рассматривается на примере одного эпизода из истории шведского языка.

Предметом настоящего диссертационного исследования являются лексические и грамматические особенности раннего новошведского языка, нашедшие отражение в эпистолярных источниках XVII в., а именно: в дневнике Андерса Траны и частных письмах Якоба Делагарди. В качестве же объекта исследования выступает язык эпистолярия во всей совокупности его лингвистических и паралингвистических средств выражения.

Дневник Андерса Траны 1655 - 1656 гг. - исторический источник эпохи раннего новошведского языка, явившийся следствием поездки в Россию шведского посольства Густава Бьельке. Дневник представляет собой путевые заметки с описанием путешествия, а также пребывания в Москве в ожидании царя. Описания аудиенций у царя в дневнике нет, как нет и описания цели посольства. Достаточно подробно описан маршрут, по которому продвигались послы, города и деревни, в которых они останавливались, а также приведены расстояния между ними. В деталях представлена встреча русского царя. В конце дневника приводится краткая автобиография Андерса Траны. Оригинал дневника хранится в библиотеке «Carolina Rediviva» Упсальского университета (Швеция) в отделе рукописей. Транскрибирование и перевод дневника произведены автором настоящего диссертационного исследования и опубликованы отдельным изданиемДневник Андерса Траны. 1655 - 1656. - составитель Г. М. Коваленко ; пер. с шведского А. М. Галиновой. - Великий Новгород : Изд-во НовГУ, 2007. - 128 с. .

С палеографической точки зрения дневник представляет собой рукопись в мягком переплете, написанную четким, понятным почерком, шведской скорописью начала XVII в. В дневнике 81 лист без пагинации, из них два - пустые. На первом и втором листах приведено имя автора. Пагинация сделана при переводе, начиная с 3 листа, где непосредственно начинается текст дневника. В тексте дневника имеются авторские исправления, а также пометки на полях.

Второй источник - письма Якоба Делагарди, написанные им государственному канцлеру Швеции Акселю Оксеншерне в 1611 - 1650 гг. из России. Часть этих писем была опубликована в Стокгольме в 1893 г. (283 письма) Rikskansleren Axel Oxenstiernas skrifter och brefvexling 1893 Rikskansleren Axel Oxenstiernas skrifter och brefvexling / Utgifna av kongl. Vitterhets-historie- och antiqvitets akademien. Senare afdelningen. Femte bandet. Jacob De la Gardies bref 1611 - 1650. - Stockholm : P.A. Norstedt & sцners fцrlag, 1893. -- 640 s.. Другая часть хранится в отделе рукописей в библиотеке Тартуского университета. Рукописные письма представляют собой разрозненные листы, написанные четким почерком, шведской скорописью XVII в. Пагинация была сделана библиотекой при поступлении в нее данных писем. Записи на большинстве листов побледневшие, поскольку до попадания в отдел рукописей библиотеки условия хранения писем не соблюдались. Они не переведены на русский язык.

Актуальность предпринятого исследования обусловлена прежде всего отсутствием собственно лингвистических сведений об эпистолярных источниках эпохи раннего новошведского языка («дldre nysvenska») 1526-1732 гг., сыгравшего ключевую роль в развитии современного шведского языка. Научного описания ранненовошведского эпистолярия до сих пор не существует, хотя именно эти источники могут дать более реальное представление о состоянии языковой системы в конкретный исторический период и о тех тенденциях, которые только намечались, но получили активное развитие в последующие эпохи. Неформальный, во многом личностный, характер эпистолярного жанра предполагает непосредственное воспроизведение живой речи, с одной стороны; с другой стороны - рукопись - это материально зафиксированный свидетель ушедшей эпохи, в том числе и языковой. Теоретические сведения, которые может почерпнуть лингвист из столь уникального материала, позволяют выявить универсальные, свойственные всем становящимся языковым системам, закономерности развития фонологии и грамматики, лексики, семантики и т.д., и в то же время демонстрируют индивидуальность и неповторимость конкретного языка, идиоэтническую специфику путей его формирования.

Немалый интерес для историков, в том числе и для историков языка, представляют и извлекаемые из анализируемых эпистолярных источников этнолингвистические и этнографические данные. Вводимый в научный обиход исторический материал не подвергался ранее обследованию, а потому дает совершенно новую информацию о социокультурном и политическом взаимодействии Швеции и России в XVII в. В частности, дневник Андерса Траны и письма Якоба Делагарди демонстрируют иной взгляд на представления шведов о России конца средневековья, ее культурных традициях. Содержатся здесь и уникальные сведения о том, какими видели шведские путешественники русские населенные пункты, церкви и монастыри, как их именовали. Поэтому с полным основанием можно говорить о том, что обследование эпистолярия освещает неизвестные данные из области русской топонимики и антропонимики XVII в., что немаловажно для уточнения теоретических аспектов исторической ономастики.

Цель предпринятого диссертационного исследования состоит в характеристике состояния системы раннего новошведского языка XVII в. и в последовательном выявлении обще- и частноязыковых закономерностей, представленных эпистолярием. При этом конкретные задачи сформулированы следующим образом:

дать научное освещение истории изучения раннего новошведского языка в отечественной и зарубежной лингвистике;

предоставить палеографическое описание исследуемых эпистолярных источников;

описать соотношение устной и письменной нормы раннего новошведского языка для более объективного изучения языка эпистолярных источников и охарактеризовать диалектную базу раннего новошведского языка; шведский язык эпистолярный

провести анализ морфологических признаков языка ранненовошведских эпистолярных источников и выявить черты, унаследованные от периода позднего древнешведского языка и общие с современным шведским языком;

установить синтаксическую специфику эпистолярных источников в проекции на современный шведский язык;

рассмотреть заимствованную лексику эпистолярных источников, особо акцентируя роль заимствованного ономастикона в текстовом пространстве эпистолярия, и выявить степень влияния различных языков на лексический строй раннего новошведского языка.

Теоретическую базу исследования составили работы в области истории шведского языка (A. Noreen, E. Wessеn, А.В. Савицкая, Е.М. Чекалина), современного шведского языка (С.С. Маслова-Лашанская, Н.Е. Погодина, В.В. Иваницкий), сравнительно-исторического изучения индоевропейских, германских и скандинавских языков (А. Мейе, Э. Прокош, В.М. Жирмунский, М.И. Стеблин-Каменский,), общей и частной теории языка (А.А. Потебня, В.Г. Адмони, Ю.С. Степанов, С.Н. Кузнецов, Д.Б. Никуличева, I. Nystrцm, G. Pettersson).

Научная новизна исследования заключается в том, что комплексному лингвистическому, а также палеографическому анализу подвергаются ранее не известные филологической и исторической науке эпистолярные источники, написанные на раннем новошведском языке. Новый эмпирический материал позволяет дополнить имеющиеся в лингвистической науке теоретические сведения об особенностях становления языковой системы на переходном этапе ее развития, а также проиллюстрировать диахроническую специфику межъязыковых - в частности, русско-шведских - контактов.

Теоретическая значимость определяется, во-первых, тем, что исследование уточняет общелингвистическое представление о раннем новошведском языке, оказавшем огромное влияние на современный шведский язык. Во-вторых, полученные в ходе исследования результаты дают теоретические сведения о действовавших на ранних этапах развития тенденциях становления грамматической системы скандинавских - и в целом германских - языков. В-третьих, обследованный материал предоставляет в распоряжение филологов не известные ранее языковые факты, позволяющие по-новому интерпретировать самый широкий круг вопросов теории и истории языкознания, связанных с этнолингвистикой, страноведением, этимологией, исторической лексикологией, грамматикой и стилистикой.

Практическая значимость работы заключается в возможности использования ее результатов в преподавании вузовских курсов по общему языкознанию, истории лингвистических учений, исторической ономастике, истории шведского языка, введению в скандинавскую филологию. Полученные новые сведения о русско-шведских отношениях XVII в. представляют самостоятельную ценность и особый интерес для историков. Результаты исследования могут быть использованы как в современной переводческой практике, так и в диахронической - при переводе на русский язык других подобных источников.

Методы исследования. В ходе разработки проблем общефилологического плана применялся метод комплексного филологического анализа, предполагающий выявление языковых особенностей эпистолярных источников на разных уровнях языка (морфологическом, синтаксическим и лексическом). Материал для морфологического, синтаксического и лексического исследования был получен методом сплошной выборки.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Лингвистические сведения, извлекаемые из эпистолярных источников, весьма существенны для теории языка: во-первых, они вводят в научный обиход новые факты, касающиеся истории развития конкретного языка в конкретную историческую эпоху, что значительно повышает степень верифицируемости как уже имеющихся данных по исторической лексикологии, грамматике и стилистике, так и тех, которые могут быть получены в перспективе. Во-вторых, помимо обще- и частнолингвистических сведений, любой эпистолярий, в том числе исследованный, предоставляет в распоряжение лингвистов уникальные сведения по истории формирования национального языка и культуре конкретного этноса, что небезынтересно для этнолингвистики.

2. Дневник Андерса Траны и письма Якоба Делагарди, фиксирующие российскую действительность XVII в. глазами шведов, находившихся в России с официальными поручениями, помимо этнокультурных сведений о двухсторонних контактах России и Швеции, дают уникальный материал по истории раннего новошведского языка. Они самым непосредственным образом иллюстрируют графические и орфографические особенности шведского языка XVII в., его диалектную отмеченность, морфологическую специфику и синтаксический строй. При этом они являются незаменимым источником сведений о соотношении устной и письменной форм шведского языка XVII в, что дает возможность судить о тенденциях становления норм современного литературного языка Швеции.

3. Диалектную базу раннего новошведского языка XVII в. составляли свейские говоры. Их доминирование в процессе становления шведского литературного языка явилось результатом диалектной переориентации с йотских говоров. Дневник и письма уникальным образом отражают эту переориентацию, фиксируя в письменной форме живой процесс взаимодействия различных форм существования общенационального шведского языка XVII в.

4. Обилие в исследуемых эпистолярных источниках иноязычной лексики, представленной в основном латино-романскими заимствованиями, германизмами и русизмами, не только свидетельствует о плодотворных межъязыковых контактах шведского языка, происходивших на разных ступенях его развития, но и показывает активно задействуемые ранним новошведским языком XVII в. постоянно пополняющиеся пласты словарного состава.

5. Материал дневника Андерса Траны и писем Якоба Делагарди убедительно свидетельствует о ключевом характере раннего новошведского периода в процессе становления современного литературного шведского языка. Особое значение в этом плане имеет грамматика раннего новошведского языка, запечатленная эпистолярием, а именно: 1) грамматические разночтения, касающиеся морфологии имени и глагола; 2) неспециализированность основных синтаксических средств, участвующих в оформлении ранненовошведского предложения.

Объем и структура работы. Диссертация объемом 191 с. состоит из Введения, трех глав и Заключения. К тексту работы прилагается библиографический список, насчитывающий 179 наименований, в том числе 94 на иностранных языках, а также перечень словарей, использованных при проведении исследования.

Апробация результатов исследования. Основные положения диссертационной работы обсуждались на международных и общероссийских конференциях (Первая научно-практическая конференция молодых ученых-гуманитариев - Великий Новгород, 2006; Международная научно-практическая конференция «Новгородика-2006» - Великий Новгород, 2006) и отражены в восьми публикациях.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность темы исследования, формулируются цель и задачи, определяются методы исследования, раскрывается научная новизна, теоретическая и практическая значимость работы.

В первой главе «Ранний новошведский язык - особый этап становления шведского языка» дан обзор имеющихся в отечественной и зарубежной лингвистике сведений по истории шведского языка. Отмечено, что сведения эти отличаются лакунарностью. Так, тщательно исследовано праязыковое состояние (А. Мейе, В.М. Жирмунский, Э. Прокош и др.), достаточно подробно описан древнешведский период (W. Ekerlund, Ю.К. Кузьменко и др.). Наименее изученным оказывается ранний новошведский период, датируемый 1526 - 1732 гг. Удовлетворительные сведения есть только по фонетике (М.И. Стеблин-Каменский, А.С Либерман и др.), что вполне объяснимо, если принять во внимание тот факт, что данные по скандинавским языкам привлекали в XIX - XX вв. внимание в основном ученых-компаративистов, ставивших акцент именно на фонетических закономерностях развития языков (Р. Раск, Ф. Бопп, Я. Гримм). Сведения же по лексике и грамматике раннего новошведского языка описаны в научной литературе весьма фрагментарно, а потому они не позволяют судить о состоянии грамматической системы шведского языка этого периода. Между тем, они оказываются полезными для решения ряда важных вопросов. Одним из таких вопросов является определение диалектной базы раннего новошведского языка, поскольку именно она лежит в основе современного шведского языка. Роль диалектов в развитии шведского языка велика. Именно они послужили источником, из которого взяли свое начало письменная и устная формы современного литературного языка Швеции. В ранненовошведскую эпоху произошла диалектная «переориентация» шведского языка: если в предшествующие периоды базу для литературной нормы составляли йотские говоры, то с XVI в. в основу литературного языка легли свейские говоры. Эпистолярий Андерса Траны и Якоба Делагарди убедительно подтверждает высказанное в научной среде мнение о том, что в это период происходит сближение устной и письменной форм шведского языка, нашедшее яркое отражение в графических и орфографических разночтениях.

В этой же главе дана предварительная справка о грамматической системе раннего новошведского языка. Отмечено, что говорить о грамматической специфике конкретной эпохи сложно, поскольку грамматические изменения не всегда совпадают с периодами, например, фонетических изменений. Что касается морфологии, то ранний новошведский язык имел в своем распоряжении, в принципе, все те же части речи, что и современный шведский язык. Однако частеречное распределение ранненовошведской морфологии предполагает характеристику основных грамматических категорий, присущих частям речи. А эта характеристика весьма специфична.

Во-первых, нельзя обойти вниманием факт падежной конкуренции в парадигме существительного, проявлявшийся в смешении форм и дублировании. Особенно в этом плане отличается родительный падеж сложных существительных. Так, в ряде случаев при образовании родительного падежа определенной формы формант -s дублировался, будучи употребленным до определенного постпозитивного артикля и после него. Данный факт был унаследован ранним новошведским языком от древнешведского. Например: Rijkzens - государственный, krigzens - военный.

Во-вторых, следует отметить рудиментарное проявление прежнего родового распределения имен существительных, что имело следствием смешение родовых флексий в адъективных формах. Наглядный пример - варьирование Якобом Делагарди флексии прилагательного при существительном мужского рода. Ср.: kдra broder - kдre broder (дорогой брат).

Заметим, что падежная конкуренция в сфере существительного, часто заканчивающаяся флективной унификацией, - явление типологически широко распространенное для переходного состояния языковой системы. Схожую картину мы наблюдаем, например, и в древнерусском языке того периода, который непосредственно предшествовал великорусскому, т.е. периоду окончательного становления норм национального литературного языка.

В-третьих, в области глагола наиболее «проблемный» узел составляет видовременная система, которая претерпела изменения, но еще функционально не специализировалась. Так, функционально не определилась семантика форм перфектного ряда, как не оформился и сам перфектный ряд. В частности, в раннем новошведском языке практически отсутствуют формы перфектного инфинитива, участвующие в формировании временных форм будущего в прошедшем времени и условного наклонения. Функции перфектного инфинитива выполняли причастные формы, утратившие впоследствии предикативную функцию. Данные факты свидетельствуют о намечавшейся перестройке аспектуальной системы шведского языка. И это грамматическое явление - наглядная иллюстрация общей для индоевропейских языков закономерности развития перестраивающейся языковой системы: во многих германских, романских и славянских языках именно перфектный ряд претерпевает самые существенные изменения при переходе к национальному периоду языка и получает свое окончательное оформление практически в последнюю очередь.

Морфологические особенности раннего новошведского языка ярче всего демонстрирует синтаксис, поскольку в ряде случаев возникает морфологическая омонимия, «снимаемая» именно синтаксическим прочтением. В диссертации этот факт достаточно убедительно проиллюстрирован.

В последнем параграфе первой главы приведены жанровые особенности эпистолярного жанра, охарактеризована языковая специфика исследуемого эпистолярия XVII в. и дана краткая историографическая справка дневника Андерса Траны и частных писем Якоба Делагарди.

Вторая глава «Лексические и графические особенности дневника Андерса Траны и писем Якоба Делагарди» посвящена специфике лексики и графики ранненовошведских эпистолярных источников. Анализ лексических и графических особенностей дневника Андерса Траны и писем Якоба Делагарди показывает, что в силу жанровых особенностей текстов, осложненных дополнительно экстралингвистическими причинами, а именно тем, что писали тексты официальные лица другого государства, посетившие Россию в силу служебных обязанностей, обследованный эпистолярий отличается изобилием иноязычной лексики. Она вызывает пристальное внимание по той причине, что, во-первых, демонстрирует плодотворные межъязыковые контакты шведского языка, происходившие на разных ступенях его развития, а во-вторых, свидетельствует о внутриязыковых процессах активной обработки системой языка «чужих» лексических элементов.

В первом параграфе рассматривается иноязычная лексика, являющаяся яркой приметой шведского эпистолярия XVII в. Проблема заимствований выходит на первый план неслучайно: дневник Андерса Траны и письма Якоба Делагарди были написаны ими вне пределов Швеции. К тому же, XVII в. ознаменован ростом количества путешествий, что не могло не привести к появлению в шведском языке неисконной лексики: иноязычное влияние на шведский язык проходит в это время многообразнее и интенсивнее, чем в предшествующее время. Это влияние проявляется как в легко обнаруживаемых лексических элементах, так и в разных формах скрытого морфологического или фонетического (что демонстрирует обычно орфография) воздействия других языков на шведский. Освоение новых слов - это, безусловно, диахроническая проблема, самым тесным образом связанная с этимологическими и историческими аспектами, раскрыть которые более чем что-либо другое способны именно эпистолярные источники.

Заимствования традиционно делят на необходимые (которые требуются всем пластам общества в каждодневном обиходе), ассимилированные необходимые (они требуются лишь отдельным пластам общества в повседневной жизни), дублирующие (в языке острой необходимости в них нет, поскольку имеются собственные эквиваленты многим таким заимствованиям, или они используются для обозначения предметов или явлений, не имеющих своего эквивалента в заимствующем языке). Дублирующие заимствования, как правило, называют экзотизмами или варваризмами. В источниках представлены заимствования из всех трех групп.

Количественное соотношение исконной и иноязычной лексики (за исключением слов, заимствованных путем калькирования) показало, что в среднем на одну страницу текста приходится 4 - 6 заимствованных слов (у Якоба Делагарди их больше, чем у Андерса Траны). Учитывая, что на странице в среднем 250 (письма Якоба Делагарди) и 170 (дневник Андерса Траны) слов, получается, что заимствования составляют около 3%.

Заимствованная лексика эпистолярных источников условно разделена на следующие группы:

- наименования должностных лиц, облеченных государственной властью, а также титулы: marskalker (маршалк), herra (господин), grevi (граф); borghmдstare (бургомистр), kamrer (камерир). Сюда же относится встретившееся собирательное наименование, имеющее в своей семантической основе метонимический перенос: hof (двор);

- лексика, обозначающая важнейшие «атрибуты» торгово-экономической деятельности: kцpa (покупать), penningar (деньги), а также предметы этой деятельности: frukt (плод), krydhe (пряность);

- наименования профессий или рода занятий: skomakare (башмачник), skrдdare (портной);

- названия мер измерения: stop (штоф), dusin (дюжина);

- лексика, связанная со строительством: mur (стена), kдllare (погреб);

- юридическая лексика: makt (власть), lydha (подчиняться);

- батальная лексика: armborst (сайдак), fдstning (крепость).

Основное внимание уделено романизмам, заимствованиям из немецкого и русского языков, поскольку именно они составляют большинство заимствованных слов. Однако данные языки не являются единственными источниками заимствований. К более редким языкам-«донорам» в письмах Якоба Делагарди и дневнике Андерса Траны относится, например, греческий (tyrrannen - тиран), английский (difficulteter - трудности, apparencer - внешности).

Латино-романская лексика (термин М.И. Стеблин-Каменского) активно заимствовалась шведским языком в XVI - XVII вв. Это в основном слова с суффиксами -age, -ist, -itet, -iv, -tion. В письмах Якоба Делагарди романизмов значительно больше, чем у Андерса Траны, что отчасти можно объяснить французским происхождением Делагарди. Анализ источников показал, что их авторы в основном заимствовали из латинского и французского языка существительные. Реже - прилагательные и глаголы.

Заимствованные существительные рубрицируются следующим образом. По семантическому признаку выделяются две основных группы: батальная, или военная лексика (officerare - офицер, compagni - рота, muskett - мушкет, regement - полк, pistollo - пистолет) и существительные, непосредственно номинирующие органы власти и дипломатические отношения (secreterare - секретарь, legation - посольство, pagier - пажи, excelentie - господин, audients - аудиенция, baron - барон, ceremonie - торжество, donation - пожалование, kammare - палата). Для некоторых латино-романских лексем характерна дуосемичность (kammare - 1. помещение, комната, 2. палата как государственный орган; profit - 1. выгода (не только материальная), 2. прибыль). Обнаружены существительные, семантика которых не совпадает с их современным значением (metall - колокол, credijt - доверие, deputat - довольствие, продовольствие). По словообразовательному признаку среди существительных латино-романского происхождения в эпистолярных источниках самая многочисленная группа - те, которые маркированы суффиксом -tion (condition - условие, resolution - решение, desperation - отчаяние).

Глагол - вторая по численности группа лексики латино-романского происхождения, представленная в эпистолярных источниках (imitere - подражать, disponere - располагать, marchera - торжественно войти, iustificera - судить, anotera - требовать, valdicera - прощаться (от лат. vale - до свидания), repetere - повторять).

Влияние латинского и французского языков на ранний новошведский язык нашло отражение не только в лексике, но и в орфографии, что подтверждается следующими фактами: наличие в текстах сочетания гласных ae (praesentera, traectera), характерное для латинского языка; сочетание согласных gn (сompagnie), характерное для французского языка; сочетание согласных qv (qvitants), заменяющее, по всей видимости, сочетание qu, характерное как для латинского, так и для французского языков; сочетание гласных eu вместо шведского ц (ambassadeur).

Германизмы не столь часты в текстах писем Якоба Делагарди и дневника Андерса Траны, как лексика латино-романского происхождения. В текстах найдены в основном существительные, имеющие немецкое происхождение, при этом доминирует немецкая лексика, обозначающая титулы и род деятельности, большинство лексем имеют суффикс -are (stalmдstare - конюший, hoff Junkare - камер-юнкер, fцrwaltare - унтер-офицер, borgmдstare - бургомистр, ryttemдstare - ротмистр, kandtslare - канцлер, ryttare - конник). Как и французский и латинский языки, немецкий оказал влияние на орфографию шведского языка. Это находит отражение в ряде фактов: наличии в текстах сочетания согласных sch, пришедшего из немецкого языка; буквы Я немецкого алфавита (только в рукописи, в публикации заменена сочетанием согласных ss); непроизносимых согласных (sampt, hampn).

Отдельным пластом заимствованной лексики являются русские по происхождению слова. Они не были общеупотребительными в раннем новошведском языке в целом, но весьма характерны для писем Якоба Делагарди и дневника Андерса Траны. Причина активного использования русской лексики - неразрывная связь содержания обоих источников с событиями, происходящими на территории России, в связи с чем часто возникала необходимость употребления безэквивалентной лексики.

Андерс Трана и Якоб Делагарди заимствовали из русского языка только имена существительные. Единственное исключение - словосочетание posolisks precas (Посольский приказ). Все существительные условно делятся на следующие группы: лексика, используемая для обозначения государственных должностей и титулов (prestaf - пристав, baior - боярин, woijwode - воевода, knдs - князь, strelitser - стрельцы, tsar - царь, samodersets - самодержец, obladatel - обладатель, sarowits - царевич, cossack - казак); конфессиональная лексика (arehimandrit - архимандрит, patriarck - патриарх, pеp - поп, metropolit - митрополит, prorock - пророк); лексика для обозначения русских мер измерения и безэквивалентных реалий (rubler - рубли, wirst - верста, slabod - слобода, svit - свита).

Андерсом Траной использовались и другие русизмы, в основном, это так называемый «религиозный ономастикон», имеющий самое непосредственное отношение к исповедуемой русскими православной вере (Svet osercj Manaster - Святоозерский монастырь, uspinia pretsitsa Bogoroditsa - Успения Пречистой Богородицы, Sweta Troitsi - Святой Троицы). Помимо этого, в тексте дневника представлены агоронимы (названия городских площадей и рынков) и хоронимы (собственные имена любых территорий, областей, районов): Kijtaigrad - Китайгород.

Заметим, что именно русизмы представляют собой яркий пример экзотических и иноязычных вкраплений. В отличие от немецких и латино-романских заимствований, они не теряют практически ничего из черт, свойственных им как единицам исконного языка. Единственное, чем они отличаются от своего исконного языкового статуса - это графический облик, косвенным образом свидетельствующий об особенностях «шведского озвучивания» русских по происхождению слов. Наиболее показательна в этом плане ономастическая лексика, которую и Трана, и Делагарди очень старательно и бережно транслитерируют почти в исходном виде.

Говоря о заимствованиях, безусловно, нельзя обойти вопрос о способах и приемах их фиксации в исследуемых текстах. К ним относятся, например, дублирование, о котором шла речь выше, калькирование, которое может быть семантическим и словообразовательным. В целом, судя по исследуемым эпистолярным источникам, мы можем вести речь о системе способов графического оформления иноязычной лексики, в связи с чем возникает необходимость обратиться к графике дневника Андерса Траны и писем Якоба Делагарди отдельно.

Исследуемые источники, а точнее, их рукописная часть (весь дневник Андерса Траны и часть писем Якоба Делагарди) представляют собой богатый материал для изучения ранненовошведской графики, чему и посвящен второй параграф. В XVII в. доминировал немецкий стиль письма. При прочтении рукописных текстов писем Я. Делагарди и дневника А. Траны получены следующие образцы написания букв:

A - , а - , B - , b - , C - , c - , D - , d - , E - , е - , f - , G - , g - , H - , h - , I - , i - , J - , j - , K - , k - , l - , M - , m -, N -, n - , O - , o - , P -, p - , R - , r - , S - , s - , T - , t - , u - , v - , W - , w - , x - , y - , е - , д - , Ц - ,ц - .

Рукописи характеризуются особым написанием ряда буквосочетаний. Ранненовошведские буквосочетания в исследуемых источниках таковы:

ss - , ff - , fft - , st - , ij - , ck - .

В слова буквы соединялись следующим образом:

s t adhen - staden - город, bo r g m д st a r e - borgmдstare - бургомистр.

Анализ графем позволяет констатировать следующее. Во-первых, на графику раннего новошведского языка оказала значительное влияние немецкая графика, что проявляется, в частности, в использовании авторами буквы Я. Во-вторых, ранненовошведская графика находилась в XVII в. на этапе становления. Об этом свидетельствует отсутствие ряда графем (Q, q, Z, z), а также использование нескольких различных графем для обозначения одного и того же звука (R, r, S, s, C, c, E, e и мн. др.), большая их вариативность. Еще один важный вывод заключается в том, что правописание строчных и прописных букв в ранненовошведский период было неупорядоченным. Так, предложение могло начинаться как со строчной буквы, так и с прописной, нарицательные существительные могли писаться с прописной буквы, а собственные - со строчной.

Отметим, что ранненовошведский период в истории графической системы, используемой шведским языком, являет классический образец одного из самых распространенных способов формирования графики, созданной на базе латиницы. Это простое заимствование графических элементов, сопровождаемое новой фонетической интерпретацией некоторых графем и введением диакритических знаков. Значительная неупорядоченность в употреблении графем - явление, свидетельствующее о переходном состоянии используемой графической системы, что, в свою очередь, бесспорно указывает на переходный характер не только паралингвистических средств, имеющихся на тот период в распоряжении шведского языка, но и на «переходность» самого этого языка.

Характеризуя ранненовошведскую графику, можно составить определенные представления и об орфографии того времени, ключевой характеристикой которой является также широкая вариативность. Дневник Андерса Траны и письма Якоба Делагарди в полной мере это демонстрируют. Так, в источниках встречаем четыре различных варианта написания односложного числительного «fem» («пять»): «feem», «fдm», «fдmb», «fem». Правописание двухсложных и более длинных слов имеет большее количество вариантов. Один из наиболее наглядных примеров в этой связи - правописание авторами источников топонима Великий Новгород: Welika Nowogorod, Wilika Nowogorod, Velika Nowogord, Nogеrdh и др.

В третьей главе «Грамматика шведского языка XVII в. по данным дневника Андерса Траны и писем Якоба Делагарди» дан комментарий грамматике языка исследуемых эпистолярных источников. Первый параграф посвящен морфологии, описание которой начинается с представления особенностей знаменательных частей речи, выявленных в текстах писем Якоба Делагарди и дневника Андерса Траны.

Морфологические категории имени существительного, согласно анализируемым текстам, характеризуются большим количеством особенностей - как новых, появившихся непосредственно в ранненовошведский период, так и оставшихся со времени предшествующей, позднедревнешведской, эпохи. Несмотря на то, что унификация падежной системы уже была закреплена, так сказать, de jure, эпистолярные источники демонстрируют следы каждого из падежей. Это свидетельствует о том, что исчезновение падежей заняло длительный период, и о том, что в «живом» языке оно произошло, по-видимому, несколько позже, чем в «официальном». Встретился только один случай употребления именительного падежа, маркером которого в древнешведскую эпоху было окончание -er - это till dager war - к наступлению дня. Основные древнешведские маркеры родительного падежа - внешняя флексия -s (-ss) и предлог till - не утратили продуктивность и в ранненовошведский период, о чем свидетельствует их распространенность в исследуемых текстах (till ros - образовано от существительного ”ro” - ”спокойствие”, till svars - от ”svar” - ”ответ”, till segelss - от ”segel” - ”парус”, till fеngz - от ”fеnge” - ”узник”). Встречаются следы древнешведских форм генитива, в которых формант определенной формы родительного падежа -s / -z дублировался до постпозитивного артикля и после него (Rijkzens - государственный, landzens - принадлежащий стране, krigzens - военный). Существительные женского рода на -а в древнешведскую эпоху маркировались в родительном падеже внешней флексией -u или -o, и следы этой флексии присутствуют в дневника Андерса Траны и в письмах Якоба Делгарди (till nytto - от «nytta» - «польза», till lycko - от «lycka» - «счастье»). Партитивная функция родительного падежа в исследуемых источниках обозначается способом, аналогичным современному - при помощи предлога av / aff (nеgre aff adell - некоторых из знатных людей). Древнешведского обозначения партитивной функции в текстах писем и дневника не обнаружено, как не обнаружено и древнешведского способа образования дательного падежа (при помощи внешней флексии -om/-um).

Категория числа в ранненовошведскую эпоху, как и в настоящее время, была бинарной, т.е. образующейся путем противопоставления единственного числа множественному. С падением падежной системы в позднедревнешведскую эпоху категория числа стала выражаться независимо от категории падежа. В исследуемых текстах формы множественного числа существительных мало отличаются от современных, что говорит о том, что образование множественного числа в эпоху раннего новошведского языка утратило связь с падежными флексиями. Сказанное подтверждается также фактом перехода к двухпадежной системе, оформившейся в ранненовошведский период.

Контаминация категориальных значений привела к конкуренции между синтетизмом и аналитизмом, что отразилось как в падежной парадигме существительных, так и в языковой количественности ранненовошведского существительного. Действия двух названных тенденций - явление довольно интересное. Шведский язык в итоге не стал полностью аналитическим, как и не приобрел характеристики абсолютного синтетизма. С определенными оговорками, конечно, можно признать наличие двух - прямо противоположных - грамматических тенденций в раннем новошведском языке свидетельством проявления принципа компенсаторности, заключающегося в поддержании грамматики существительного в состоянии динамического равновесия: усиление аналитизма в одной грамматической области, как то произошло, например, в падежной системе, уравновесилось доминированием синтетизма в формообразовании числовых форм. Всё это - яркий показатель того, что в рассматриваемую эпоху шведский язык претерпевал интенсивные преобразования грамматического строя.

К наступлению ранненовошведской эпохи произошло слияние мужского и женского родов в общий род (reale). Это подтверждается тем, что в исследуемых источниках существительные общего рода заменяются при необходимости указательным местоимением «den» («это»). Категория определенности / неопределенности, как показывают исследуемые источники, переживала в ранненовошведскую эпоху один из важнейших этапов своего становления, и способ ее выражения стал уже аналогичным современному (при помощи артиклей).

Почти все грамматические категории, присущие имени существительному, характеризуют также и имя прилагательное, которое в ранненовошведскую эпоху подверглось значительным изменениям. Тексты писем и дневника подтверждают, что в ранненовошведский период категория падежа у прилагательных в чистом виде уже не была выражена, но ее следы обнаруживаются в составе ряда сложных прилагательных: aldrahцgstes - самый высокий (из всех), alranеdigste - самый милостивый (из всех), aldrahanda - всевозможный, в состав которых входит «all» в форме родительного падежа allra. С редукцией падежных флексий род стал маркироваться наличием / отсутствием окончания -а.

В исследуемых текстах следов категории рода имени прилагательного практически не обнаружено. Одно из немногих ее проявлений в дневнике и в письмах - вариативность окончаний прилагательных при существительных среднего рода множественного числа. Варьируются также окончания прилагательных при существительных, которые в позднедревнешведскую эпоху относились к мужскому и женскому роду. В последнем случае вариативность хаотична, поскольку процесс слияния мужского и женского родов в общий пришелся непосредственно на ранненовошведский период и не был завершен к XVII в. Число прилагательных стало выражаться наличием / отсутствием окончания -а, что подтверждают исследуемые источники. Способ выражения категории степени сравнения в эпистолярии также не отличается от современного.

Грамматические категории местоимения, согласно анализируемым письмам и дневнику, имеют ту же морфологическую специфику, что и категории имен существительного и прилагательного.

Важнейшая формообразовательная особенность ранненовошведского глагола - замена «а» на «е» в инфинитивных формантах. А содержательная специфика касалась, конечно, финитных форм.

Финитные формы глагола в анализируемых источниках имеют грамматические категории времени, наклонения, залога, лица и числа. Видовременной ряд шведского языка начал формироваться еще в древнешведскую эпоху. Самые существенные отличия ранненовошведской видовременной системы глагола наблюдаются в области временной парадигмы. В частности, это можно заключить из того факта, что в дневнике и в письмах отсутствуют некоторые типы будущего времени, а именно - будущее в прошедшем. Обнаружены были также позднедревнешведские следы категории времени в эпистолярии - например, отличие в форме претерита единственного числа от множественного, маркируемого флексией -о, (han gick - de gingo). Категория наклонения, тесно связанная с футуральными видовременными формами, также, естественно, имеет свою специфику. Следы древнешведского языка находим в оптативе в виде флексии -e. В целом же мы видим здесь сформировавшуюся систему форм шведского наклонения. Что же касается залоговых форм, то следует отметить, что и эта категория уже сформировалась в ранненовошведскую эпоху, так как не наблюдается разночтений с современными действительными и страдательными формами. И это в отличие от «персональных» форм, где древнешведское влияние довольно ощутимо. Так, в позднедревнешведскую эпоху форма настоящего времени множественного числа как третьего, так и первого лица, совпадала с инфинитивом (de gе), в то время как форма единственного числа первого и третьего лица имела флексию -r (han gеr). Дифференциация глагольных форм первого и третьего лица по числам прослеживается в исследуемых текстах, т. е. флексии формы единственного числа, доминирующие в настоящее время, в эпоху раннего новошведского языка еще не полностью вытеснили флексии личных форм множественного числа.

Заметим, что остальные части речи особых изменений с ранненовошведской эпохи, судя по текстам писем и дневника, не претерпели, за исключением того, что предлог с унификацией падежной системы стал выполнять функцию выражения падежных отношений.

Во втором параграфе, посвященном синтаксису, отмечено, что становление синтаксиса по сути начинается в ранненовошведскую эпоху, что связано с развитием книгопечатания и, как следствие, письменной формы языка. В современном шведском языке в силу его типологических свойств существует стройная синтаксическая система. Однако эта система складывалась постепенно: для ее окончательного оформления потребовалось немало времени. Впрочем, долгий путь к современному состоянию своего синтаксиса прошло подавляющее большинство индоевропейских языков.

В исследуемых источниках еще не наблюдается той логики и четкости, которая прослеживается в современном языке, но одна из причин, по которым письма и дневник представляют особый интерес для лингвистической науки, заключается в том, что они отражают процесс формирования современной шведской синтаксической системы. В работе акцент поставлен на формальном аспекте, поскольку наиболее объективными сведениями, полученными из эпистолярных источников, являются именно сведения о структуре предложения. К указанному аспекту относится синтаксическое членение предложения и выделение его структурных компонентов. В этом плане особо подчеркнуто, что синтаксический анализ эпистолярных источников осложняет нечеткий характер границ предложений, что связано с их длиной и с полифункциональностью используемых союзных средств: часто довольно трудно бывает определить, является ли данное союзное средство экспликатором сочинительной связи или подчинительной. Дополнительную трудность в синтаксической квалификации союзного средства, а следовательно, и маркируемого им типа синтаксической связи, создает неупорядоченная ранненовошведская графическая система: полифункциональность свойственна и знакам препинания, которые авторы эпистолярных источников к тому же используют весьма вольно.

В этой же главе синтаксическому анализу подвергнут и порядок слов, предпочитаемый А. Траной и Я. Делагарди при построении предложения. Отмечено, что порядку слов присущи как фиксированность, так и относительная свобода. Жестких ограничений здесь нет. Подробно рассмотрены и выявляемые типы придаточных предложений, при этом указано, что анализируемые эпистолярные источники дают представление о довольно разнообразных типах придаточных предложений, практически эквивалентных современным шведским.

В Заключении подведены общие итоги работы. В частности отмечено, что эпистолярий представляет уникальный языковой материал, «вживую» иллюстрирующий те языковые процессы, которые сейчас мы имеем уже в виде грамматикализованных исторических результатов. Вот почему язык эпистолярных текстов XVII в., и в частности - дневника Андерса Траны и писем Якоба Делагарди - является ценнейшим источником для истории и теории языка. Язык, на котором писали Андерс Трана и Якоб Делагарди, квалифицируется как ранний новошведский. Мы полагаем, что он составляет особый этап в развитии шведского языка. Во-первых, в это время устанавливается окончательное соотношение устной и письменной форм языка, которое сохраняется до настоящего времени и определяет норму современного шведского литературного языка. Во-вторых, формирование общелитературных норм шведского языка становится возможным именно в этот период во многом благодаря тому, что заканчивается диалектное перераспределение в общенациональном шведском языке. В-третьих, в эпистолярных текстах очень много архаичных элементов, оставшихся от предыдущей (позднедревнешведской) эпохи, но здесь и достаточно новообразований, еще не устоявшихся, претерпевающих изменения, в том числе и заимствованных. Причем и те, и другие прослеживаются на всех языковых уровнях. Зафиксированы эти изменения в графической и орфографической системах, которые также в это время проходили период становления.

Ранненовошведский период в истории шведского языка является не только особым, но и играет ключевую роль, поскольку именно в это время происходит формирование основного категориально-грамматического каркаса, что отразилось, с одной стороны, в максимальной вариативности практически всех грамматических форм (их разночтениях, смешении, дублетности, малой степени функциональной специализированности), а с другой - вылилось в чрезвычайно широкую полифункциональность служебных синтаксических средств. Все вариативные формы оказываются весьма показательны: они демонстрируют предшествовавшее (позднее древнешведское) состояние грамматической системы и свидетельствуют о новых путях ее развития.

В Заключении также подчеркивается, что сведения общеязыкового характера, полученные в результате исследования эпистолярных источников, принадлежащих перу Андерса Траны и Якоба Делагарди, безусловно, имеют высокую общетеоретическую значимость, и по ним с большой степенью уверенности можно делать выводы о состоянии всего раннего новошведского языка в данную эпоху. Однако в то же время нужно отметить и тот факт, что из эпистолярного материала нельзя исключать и собственно авторское начало, как-то: индивидуальные ошибки, личные языковые предпочтения и т.п., в связи с чем нужно делать поправку на частный характер источников. Поэтому перспективы дальнейших исследований видятся в том, чтобы охватить научным изучением как можно больше языковых источников подобного рода, причем не только XVII в., но и, возможно, более раннего - XVI в., а возможно, и более позднего, например, XVIII в. Полезным также окажется и более детальный анализ отдельных языковых закономерностей, которые выявлены, например, более тщательное исследование процесса установления родовой оппозиции имен существительных, функциональной специализации видовременных форм, более подробная характеристика орфографии раннего новошведского языка и т.д. Все это, безусловно, будет способствовать созданию полной картины языка не только эпистолярных источников XVII в., но и состояния шведского языка на ранней стадии его развития.

Рассмотренный эпизод истории шведского языка показывает значение текстов повседневности для изучения сложных процессов формирования национальных языков в Европе, на которые оказывали влияние факторы конфессионального, культурного, экономического и иного характера, так или иначе отражающиеся в текстах.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДИССЕРТАЦИИ ИЗЛОЖЕНЫ В ВОСЬМИ НАУЧНЫХ ПУБЛИКАЦИЯХ ОБЩИМ ОБЪЕМОМ В 9,95 П.Л

I. Публикации в изданиях, включенных в Перечень ведущих рецензируемых научных журналов и изданий, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки Российской Федерации

1. Галинова А.М. «Русские» источники изучения истории шведского языка (синтаксис) / А.М. Галинова // Вестн. Новг. гос. Ун-та. Сер.: Филология. 2007. № 43. - с. 59 - 62. (0,4 п.л.)

2. Галинова А.М. Категория падежа в ранненовошведских эпистолярых источниках / А.М. Галинова // Вестн. Новг. гос. Ун-та. Сер.: Филология. 2008. № 47. - с. 53 - 57. (0,5 п.л.)

II. Другие научные публикации

3. Горожанкина А. М. Дневник Андерса Траны как исторический источник и образец шведской скорописи XVII века / А. М. Горожанкина // Тезисы докладов аспирантов, соискателей, студентов: XI научной конференции преподавателей, аспирантов и студентов НовГУ. Великий Новгород, 5 - 10 апреля 2004 г. / Отв. ред. В. В. Шадурский; НовГУ им. Ярослава Мудрого. - Великий Новгород, 2004. - 255 с. - С. 27 - 28. (0,1 п.л.)

4. Горожанкина А. М. Путевые заметки Андерса Траны / А. М. Горожанкина // Чело. - 2004. - № 2. - С. 85. (0,1 п.л.)

5. Галинова А. М. Использование русскоязычной лексики в старшем новошведском языке при описаниях России / А.М. Галинова // Материалы Первой научно-практической конференции молодых ученых-гуманитариев / Под. ред. Е.В. Амосовой, М.Н. Щетинина ; НовГУ им. Ярослава Мудрого. - Великий Новгород, 2006. - 100 с. - С. 10 - 13. (0,2 п.л.)

6. Галинова А. М. Название монастырей и церквей Новгородских земель в эпистолярных источниках на раннем новошведском языке / А. М. Галинова // Новгородика-2006: материалы научной конференции. - Великий Новгород, 2007. Ч.1. - 352 с. - С. 77 - 80. (0,2 п.л.)

7. Галинова А.М. Лексические особенности ранненовошведских эпистолярных источников / А.М. Галинова // Языковые факты и теория языка : сб. статей, посвященный 60-летию проф. В.В. Иваницкого ; НовГУ им. Ярослава Мудрого. - Великий Новгород, 2008. - 147 с. - С. 24 - 34. (0,45 п.л.)

8. Дневник Андерса Траны. 1655 - 1656. - составитель Г. М. Коваленко ; пер. с шведского А. М. Галиновой. - Великий Новгород : Изд-во НовГУ, 2007. - 128 с. - Текст парал. рус., шв. (8 п.л.)

Размещено на Allbest.ru