Обеспечение устойчивого развития лингвистического образования

Размещено на http://www.allbest.ru/

Обеспечение устойчивого развития лингвистического образования

Стародубова Ольга Юрьевна

канд. филол. наук, доцент кафедры русского языка как иностранного, ФГБОУ ВО «Московский государственный лингвистический университет»

Аннотация

Статья посвящена исследованию механизмов преодоления барьера в межкультурной коммуникации, а также ведущих факторов, обеспечивающих устойчивость лингвистического образования и способствующих формированию межкультурной компетенции инофона в связи с современной гуманитарной картиной мира на фоне меняющейся парадигмы научного знания от системоцентризма к антропоцентризму. Рассматривается также проблема семантической адекватности интерпретации текста как способ формирования устойчивой способности понимания социокультурных смыслов языковых единиц. На этом фоне особую актуальность приобретает понятие «профессиональная языковая личность», формирование которой обеспечивает целый ряд гуманитарных дисциплин.

Ключевые слова: Антропоцентризм, геном Гомера, гуманитарная картина мира, языковая личность, инофон, текстоцентризм, межкультурная компетенция, интериоризация, семантическая адекватность, апперцепционная база, транслятор ценностных ориентиров

Abstract

Ways of overcoming an obstacle in intercultural communication as well as the main factors, which not only provide steady development and stability of language education, but also contribute the process of forming intercultural competence of foreign speakers, are investigated in the article. These factors are studied in connection with a modern anthropocentric view of the world and a modern scientific paradigm which is now changing from regarding System as a primary scientific background to anthropocentrism. The author also raises the issue of semantic adequacy of interpretation of texts as a way of creating a sustainable ability to understand the sociocultural meanings of linguistic units. In this regard, of particular relevance is the concept of “a professional language personality”, who is formed by a range of humanitarian disciplines.

Keywords: anthropocentrism, Homer genome, the humanitarian view of the world, language personality, a foreign speaker, text-centrism, intercultural competence, interiorization, semantic adequacy, apperception base, remitter (sender) of values

Облик гуманитарных наук за последние десятилетия значительно изменился. Прежде всего отмечается многообразие предлагаемых подходов к решению проблем, относимых к разряду «вечных», а также обращение ученых к вопросам, которые априори не могут найти однозначного ответа. К числу таковых относится, например, вопрос формирования аутентичной личностной, субъектной картины мира на основе гуманитарного знания. «Важнейшая особенность существования человека - это его способность жить и искать ответа на вопрос, зачем он живет. Ответ этот зависит от фактов его… жизни, определяющих его возможности» [Брудный, с.79.]. В 1927 году Г. Гессе писал: «Если бы у нас была наука, обладающая достаточным мужеством и достаточным чувством ответственности, чтобы заниматься человеком, а не просто механизмами жизненных процессов, если бы у нас было что-то похожее на антропологию...,» [Гессе, с.168]. Теперь мечта Г. Гессе осуществилась - эта наука есть, но остаются вопросы, черные дыры, белые пятна, над которыми предстоит работа.

Антропоцентризм как доминанта современной научной парадигмы становится непременным компонентом любого знания, в том числе лингвистического.

Современная система образования ориентирована на понимание концепта под названием человек, он является центром притяжения внимания всех областей знаний, что вносит существенные коррективы в методологический аппарат науки, уточняет многогранный объект (язык) и перенаправляет вектор усилий в области целеполагания в процессе образования и обучения от системоцентризма (маргинальная парадигма научного знания) к антропоцентризму. Необходимость изучения человека в аспекте понимания связана с политическим, экономическим и культурным контекстом современности, а именно с возможностью влияния на его ценностные ориентиры с позиции коррекции менталитета, межличностного и межкультурного общения, целью которого в контексте аккультурации становится формирование межкультурной компетенции, развитие чуткости (чувствительности, толерантности - по определению М. Беннета). Это позволит инофону, постигающему чуждую культуру, постепенно преодолеть культурный шок (термин введен в научный оборот американским исследователем К. Обергом в 1960 г.) и успешно пройти ряд ступеней адаптации, достичь культурной грамотности (термин и теория американского культуролога Э. Хирша), предполагающей формирование апперцепционной базы (фоновых знаний), психологической и социальной идентичности, ценностных установок определенной культуры, а значит обрести способность воспринимать, понимать и продуцировать тексты на языке другого культурного кода. [Hirsh 1988] Такого рода знания позволят инофону взять любой текст и читать его с адекватным уровнем понимания не только эксплицитной, но и имплицитной информации, составляющей содержание тезауруса 2 языковой личности. Для этого необходимо пройти ряд ступеней. Э. Хирш выделяет в зависимости от значения и роли определенного вида компетенции в конкретных ситуациях общения следующие уровни межкультурной компетенции:

- необходимый для выживания;

- достаточный для вхождения в чужую культуру;

-обеспечивающий полноценное существование в новой культуре - ее «присвоение»

- позволяющий в полной мере реализовать идентичность языковой личности [Hirsh 1988].

Профессиональная деятельность лингвиста, таким образом, включает многоаспектное, взаимодействие субъектов коммуникации, что требует от специалиста устойчивой способности понимания социокультурных смыслов языковых единиц. На этом фоне особую актуальность приобретает понятие - «профессиональная языковая личность», формирование которой обеспечивает целый ряд гуманитарных дисциплин. В западной традиции нет деления на философию, лингвистику и литературоведение - это комплекс научного знания, который покрывает сферу интереса человека к своей природе.

Картина мира в связи с антропоцентризмом подвергается метаморфозам и меняет свою номинацию с научно-технической на гуманитарную, включая не только национальный компонент, но и общечеловеческий (мировой). «Все в человеке, все для человека» - высказывание героя пьесы М. Горького «На дне», «Человек - мера всех вещей» - утверждение древнегреческого софиста Протагора - представители разных эпох и национальных менталитетов мыслят об одном и том же - антропоцентризме и… гуманизме. Постановка новой культуры в мировой контекст на первом этапе постижения отчасти способствует преодолению культурного шока - поиск точек соприкосновения, узнавание, идентификация.

Первооткрывателем в этой области был Гомер, открыто заявивший, что каждый из нас является прежде всего носителем идеи гуманизма (она же смысл бытия), тем самым он снимает национальные, возрастные, социальные и прочие границы, противоречия, препятствующие общению (и обучению). Настоящие писатели от Гомера до наших дней были великими гуманистами: «Цели художества несоизмеримы (как говорят математики) с социальными. Цель художника не в том, чтобы неоспоримо разрешить вопрос, а в том, чтобы заставить любить жизнь в бесчисленных, никогда неистощимых всех ее проявлениях» [Толстой Л. Н., т. 61, с.100]. Эпос Гомера пронизан и буквальным гуманизмом, почти христианским: умение прощать врагов, любить ближнего, жертвовать собой. Вспомним трогательную сцену свидания Приама и Ахиллеса - двух великих воинов. Этот эпизод нейтрализует все социальные, возрастные и прочие различия, а боль утраты, страдание обнажают суть человека, возвращают нас к самим себе, учат ценить жизнь, способствуют развитию толерантности. Механизм создания обозначенного смысла сцены - хронотоп (дом врага под покровом ночи) и его стилистика (экспрессивная, трогательная, человечная в любом переводе). Результатом испытаний, которым подвергает автор своих героев и, конечно, читателя, становится катарсис и, как следствие, обретение истины - понимания жизни, смысла. Цель автора - исключительно гуманистическая. И все это увековечено в памяти потомков через текст. Тождественную типологическую ситуацию очищения через страдание находим в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание», фрагмент которого дает богатейший материал для работы лингвиста с точки зрения формирования комплексного знания о языке и культуре (активность глагольных форм, местоимений, стилистика, риторика сцены, особенности национального менталитета, религиозный компонент картины мира, мотив страдания, надрыва и т.д.): «День опять был ясный и теплый. Ранним утром, часов в шесть, он отправился на работу, на берег реки... Раскольников вышел из сарая на самый берег, …и стал глядеть на широкую и пустынную реку. … Там была свобода и жили другие люди, совсем не похожие на здешних, там как бы самое время остановилось, точно не прошли еще века Авраама и стад его. Раскольников сидел, смотрел неподвижно, ... но какая-то тоска волновала его и мучила.

Вдруг подле него очутилась Соня.

Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась…Но тотчас же, в тот же миг она все поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье; …Они хотели было говорить, но не могли. Слезы стояли в их глазах. Они оба были бледны и худы; но в этих больных и бледных лицах уже сияла заря обновленного будущего, полного воскресения в новую жизнь. Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого.

Вместо диалектики наступила жизнь, и в сознании должно было выработаться что-то совершенно другое.

Под подушкой его лежало Евангелие. Он взял его машинально. Эта книга принадлежала ей, была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря.

Но тут уж начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью. Это могло бы составить тему нового рассказа, - но теперешний рассказ наш окончен»

Национальная идентичность, таким образом, перестает быть преградой постижения «иного круга», о котором говорил В. Фон Гумбольдт («нет ничего более тождественного, чем язык и народный дух», чтобы постичь другой язык, нужно выйти за пределы своего круга, который образует язык) [Гумбольдт, 1980].

Устойчивое развитие лингвистического образования обеспечивается означенным характером эпохи, который помогает инофону частично (особенно на первом этапе) преодолеть отчуждение нового культурного кода, снять барьер в межкультурной коммуникации, т.к. все мы - носители генома Гомера и только потом - национальной идентичности. Понимание этого обеспечивает устойчивость образовательного процесса. «Образование - это то, что остается у вас, когда вы забыли, чему вас учили» - это высказывание принадлежит Максу фон Лауэ, крупнейшему физику нашего времени, его идея заключается в том, что у образованного человека формируется образ мыслей, и он важнее фактов и формул. Иными словами, у образованного человека иной уровень понимания, который является исходным феноменом мышления.

Глобальная задача образования - активизировать мыслительные процессы, сформировать устойчивую мотивацию. «Мыслить человек начинает, когда у него появляется потребность что-то понять», т.е. чуждое знание перевести в свое [Рубинштейн, 2015]- эта формула аксиоматична. Процесс интериоризации языка и культуры- сложно организованное, многоступенчатое усвоение нового, которое предполагает понимание не только лингвистического материала, но прежде всего его ментальной основы. Почему, например, у одного из индейских племен существуют разные наименования одновременного и последовательного количества (американский структурализм), или почему в одних языках грамматикализованы определенные смыслы и остаются в пределах лексического пласта другие, почему сам процесс грамматического освоения действительности проходил у разных народов по-разному? Процесс интериоризации, понимания текстов исследователем (в особенности инофоном) представляет собой множественное перекодирование, многократную операцию свертывания и развертывания суждений и зависит от многих компонентов: от знания языка, особенностей культуры, специфики исторических условий, национальных особенностей, социальной психологии той среды, в которой были созданы тексты. «Психический процесс в ходе восприятия текста предстает… не как произвольная последовательность только лишь субъективных впечатлений, а как реализация определенных указаний, направляющих восприятие» [Яусс, с. 60].

Согласно концепции Н.Д. Арутюновой [Арутюнова, 1999], понимание задано до процесса общения. «Понимание языка» не отличается от «знания языка», «семантической компетенции», от того, что Ф. Шлейермахер называл «грамматической интерпретацией». Субъекту коммуникации известны в силу его жизненного опыта общие значения слов, общее концептуальное содержание языковых выражений, являющееся «общим достоянием многих». Оно является базисом понимания, именно поэтому «объект понимания -- величина постоянная». Такая точка зрения отождествляет «понимание» и «знание» (Я понимаю, что ты говоришь = Я знаю, что ты говоришь).Воспринимаемое языковое выражение первоначально выступает как неизвестное, которое наполняется содержанием (= значением) в процессе интерпретации, которая есть отношение между неизвестными знаками и областью языковых значений, она «приписывает» знаку известное значение (точнее, не знаку, а материальной его «оболочке»; такие сущности M. М. Бахтин называл «сигналами», отличая их от знаков в собственном смысле слова; сигналы, согласно его концепции, узнаются, а знаки понимаются)» [Бахтин, c. 153].

Понимание культуры и ее стержня связано с текстом, который, являясь феноменом культуры, хранит ментальную информацию (грамматикализованный концепт), и одновременно становится катализатором мыслительных процессов.

«Вне текста нет ничего» - трудно не согласиться с утверждением Жака Деррида, французского философа и теоретика литературы эпохи деструктивизма, постмодерна, по глубокому утверждению которого мир следует воспринимать как текст, который, в свою очередь становится единственно возможной моделью реальности, а язык, вне зависимости от сферы своего применения, функционирует по своим законам и мир постигается человеком лишь в виде «литературного» дискурса. При этом первостепенной задачей транслятора знаний (культурных кодов) является обозначение следующей установки восприятия текста как исходной точки объективной атрибуции: глубинный смысл, концепция любого произведения всегда контекстуальна, т.е. неразрывно связана с характером эпохи, на фоне которой формируется авторская модальность. Ведь по замечательному выражению А.С. Пушкина, «художника следует судить по законам, им самим над собой созданным» (не будет лишним также напоминание и о гоголевском видении задачи художника: погрузить читателя в текст, созданный по законам времени и вернуть нас нам же самим в измененном виде).

Если не учитывать тех самых законов, то восприятие текста становится изолированным и утрачивает смысл или дает искаженное представление о нем. Все это в полной мере относится как к современной эпохе, так и к далекому прошлому. Момент создания текста может быть несколько отдален от момента его исследования. За этот период тексты, как правило, многократно переиздаются, переписываются, к ним делаются многочисленные комментарии, иногда вносятся изменения. Если осуществляются переводы с одного языка на другие, то изменения структуры, содержания и смысла текстов зачастую являются необходимо обусловленными. Например, перевод может быть значительно изменен для того, чтобы сделать его максимально понятным массовому читателю, или, наоборот, минимально изменен в целях научного (академического) его издания. Поэтому до современного читателя (в том числе обучающегося) тексты доходят во многих вариантах; последовательное расположение этих вариантов во времени представляет собой их «историю», которая организует логику формирования картины мира.

Причины изменений, которые могут быть обнаружены в том или ином варианте, следует объяснять совокупностью внутренних (собственно история текста) и внешних факторов (изменение контекста культуры). Следует выяснить и объяснить обучающимся, каким образом социальная среда детерминирует появление изменений в текстах. Если это будет показано в ходе анализа текста, то закономерным результатом станет осознание истории текста, изменения его смысла, а значит авторские интенции и способ их материализации, а также приоритетный способ преподнесения, что и составляет сущность восприятия, усвоения.

Поэтому при анализе текстов разных эпох необходимо сформировать хотя бы некоторое представление о логике историко-культурного процесса, меняющей ценностный собирательный портрет автора определенного периода, иначе мы будем обречены в лучшем случае на когнитивный диссонанс при восприятии, например, теоретических текстов постмодерна, скорее напоминающих художественное полотно, в худшем - на пустые претензии автору. Вспомним шквал критики, обрушившейся на А. Терца (Синявского) после выхода его книги «Прогулки с Пушкиным», в которой традиционная гениальность классика граничит с пустотой. Всему виной незнание законов постмодерна - игра с читателем, создание новой реальности, которая исключает буквалистское, столь привычное реалистическое восприятие текстов культуры. Сомневаясь в объективности и истинности научного познания, постмодернисты приходят к убеждению в том, что наиболее адекватное постижение действительности доступно лишь интуитивному - поэтическому мышлению (выражение М.Хайдеггера, по сути, далекого от теории постмодернизма). Хаотическое, мозаичное, эклектическое восприятие в виде неупорядоченных фрагментов как исходная установка постмодерна (постструктурализма) приводит к тому, что работы его теоретиков скорее напоминают художественное пространство - так возникает радикальный антитекстуализм, по законам которого и следует судить художника.

Ракурс восприятия личности сквозь призму ее сознания, т.е. как феномена культуры и как порождение Гутенбергеровой цивилизации, позволяет постструктуралистам уподобить самосознание человека некоторой сумме текстов в той массе различного характера, которая, по их мнению, и составляет мир культуры. Весь он в итоге воспринимается как бесконечный, безграничный текст, т.е. наша реальность и есть первичный текст, правда, с одной оговоркой - у каждого он свой. Все мы, рождаясь и проходя первичную социализацию, попадаем в Прокрустово ложе стереотипов; все многообразие мира умещается в метафоре - Платонова пещера, которая позволяет объяснить происходящее вокруг для более или менее комфортного существования здесь и сейчас в условной пространственно-временной системе координат (ценностей, установок, моделей поведения).

Таким образом, текстуальность у постмодернистов становится формой организации знания, графической перкуссией человеческого мышления. Представление о мире как о совокупности текстов представляет собой микромодель восприятия и существования действительности. Жизнь доступна пониманию только в текстовом формате - это позиция бытия-в-тексте. Поэтому, когда Деррида говорит о том, что " вне текста нет ничего ", то речь идет скорее о том, что всё мыслимо в тексте, всё является частью текста (=мира). Это та изначальная текстуальность мышления, через которую и в рамках которой рождалась сама культура. "Наши представления о тексте с точки зрения соотношения его с реальностью - это бесконечный выход за пределы его классического представления. Это проламывание в радикальную инаковость текста" [Философия и литература, 1993, с.151].

Для Деррида текст не вовне языка - он его внеположность. "Так что у текста нет больше предела, нет ничего внешнего ему. Нельзя сводить текст к языку, речевому акту в строгом смысле слова" [Философия и литература, 1993, c.151]. Язык всегда есть лингвистический феномен, его понимание и интерпретация так или иначе опосредованы текстом.

Текстоцентризм на современном этапе является основой лингвистического знания, базой формирования языковой личности и ее компетенций. Текст архивирует ценностную систему и является в связи с этим носителем идеи гуманизма, почти открыто провозглашенной еще Гомером, напомнившим читателю о том, кто он и каков смысл его присутствия некоторое время в этом измерении. Архитектура текста (в особенности художественного) отражает модель устройства мира, перенося реципиента скрытого смысла в иное пространство, семантически и грамматически значимое.

Интерпретация (основы герменевтики) текста предполагает также знакомство с безэквивалентной лексикой, формирующей концепт национального менталитета, а также погружение в контекст фоновых знаний (историко-культурного контекста), формирующих устойчивую связь уровней языка.

Текст становится инструментом формирования устойчивой лингвистической компетенции, смыкающим компонентом акта коммуникации, соединяя автора одного ментального пространства с читателем другого. Ведь подлинную историю культуры пишет не историк, а художник. «На стекла вечности уже легло мое дыхание, мое тепло» - так архивирует память об эпохе О. Мандельштам. Художественная литература - важнейший предмет понимания, способный серьезно повлиять на внутренний мир человека, а значит, способствовать выработке устойчивой мотивации в процессе обучения. Чтение Достоевского, например, повлияло на мысли А. Энштейна больше, чем знакомство с иными научными трудами.

Грамматика также изучается не в изолированном формате, а в пространстве текста, в котором материализуется картина мира. В большинстве языков, например, категория времени грамматикализована, а пространство - нет. В разных языках по-разному оформлена потребность осмысления, фиксации пространственно-временной организации картины мира, но при этом означенные категории сохраняют семантический фактор. Грамматика семантична и остилистичена в контексте художественного пространства. Законченное или длительное действие способно кардинально изменить авторское отношение к происходящему и саму картину действия. Нейтральная, констатирующая законченного однократного характера семантика глагола (перфектив) дает стилистику официальных документов: «Николай I прошел по рядам». Настоящее длительное, историческое (имперфектив): «Николай I проходит по рядам» оценочно, художественно, ассоциативно, эпохально, останавливает мгновение, концентрирует на нем внимание читателя, позволяет видеть авторское отношение. «Творец всегда изображается в творении и часто - против своей воли». И. Бродский открыто в форме фантастики и в то же время в режиме реального действия сопрягает в пьесе «Мрамор» пространство и время разных эпох, используя имперфективы, автор показывает, что времена меняются, но мы не меняемся вместе с ними, вопреки мнению классика (tempora mutantur et nos mutamur in illis). коммуникация лингвистический компетенция

Лингвистические механизмы формирования авторских интенций, хронотоп (его стилистика) независимо от конкретного времени создают целостную аксиологическую константу, служащую ориентиром в эпоху антропоцентризма, НТП. Как не утратить геном Гомера, все еще встроенный в ДНК человека? Это глобальный вопрос современной науки при всех нанотехнологиях, если мы забудем о нем, человечество рискует утратить генетическую идентичность. В современном мире, где каждый из нас как носитель идеологии претерпевает метаморфозы в соответствии с законом относительности и, утрачивая в век НТП активную позицию субъекта действия, становится объектом, атрибутом системы, побочным продуктом цивилизации.

«Художественная литература - едва ли не важнейший предмет понимания, способный серьезно повлиять на внутренний мир человека» [Брудный, с.103]. Одним из фундаментальных (если речь идет о художественных текстах) (знаковых) для постижения русского концепта писателей на современном этапе, цитируемых, кроме А.С. Пушкина, является, несомненно, Ф.М. Достоевский, по меткому выражению которого «человек - это тайна». Далеко не всем известно, что эти слова принадлежат совсем еще юному Федору Михайловичу.

Его слова вполне применимы и к тексту, который есть воплощение загадки человека, архитектуры его сознания, его декодирование невозможно в изоляции от соответствующего контекста. Текст при этом становится носителем скрытого смысла, в постижении которого ведущую роль играет пресуппозиция - фоновые предтекстовые знания, дающие возможность семантически адекватной трактовки, сообразной духу автора и эпохи. В противном случае созданная автором реальность утратит глубинный и вообще какой-либо смысл, а на поверхности останется пустая игра слов - бессмысленная забава. новый воображаемый на основе изолированной эмпирики текст, не имеющий ничего общего с авторским. Например, если не знать некоторых обстоятельств жизни М.Ю. Лермонтова, то его экспромт можно воспринять как простую шутку. В действительности это предсмертное послание:

Ну вот теперь у вас для разговоров будет

Дня на три тема.

И верно в вас к себе участие возбудит

Не Миллер - Эмма.

Казалось бы, какая-то безделица для близких, но написана она накануне последнего поединка как прощание с жизнью, вполне осознанное, принятое как данность, неизбежность - это позволяет соприкоснуться с загадкой русской души создателя и понять архитектуру смысла. Так кто же такие загадочные Эмма и Миллер? М(ихаил) Ма(ртынов) и Ми(хаи)л Лер(монтов), а диалог автор ведет с Эмилией Александровной». [Брудный, с.178].

Как часто ножницы смысла (эзопов язык) делают текст закрытым для понимания объектом, если читатель не готов к восприятию. Именно в этом и заключается первостепенная задача транслятора ценностей (знаний) инофону - обеспечить возможность аутентичного понимания, сопроводив исходную фактическую информацию соответствующим контекстом картины мира, сформировать потребность интер- и контекстуального восприятия любого текста.

Семантическая адекватность является одной из центральных проблем, которые изучает теория понимания и общая семантика, но особое значение она имеет для практики преподавания и индивидуальной работы с текстами. С ней постоянно сталкиваются те, кто переводит и пытается понять смысл. Любой текст закладывает семантический (интерпретативный) коридор смысла и… ножницы смысла, при наличии которых поверхностная структура текста иногда становится прямой противоположностью глубинной (концептуальной), в другом случае параллельное (независимое) сосуществование двух пространств смысла. Например, в годы Второй мировой войны в Швейцарии был принят закон, запрещающий убивать животных без предварительного оглушения. На поверхности (фактический слой текста, выраженный буквально, словесно) - гуманное отношение к животным, но с учетом хронотопа благая цель превращается в геноцид: закон спровоцировал отток евреев, для которых подобным образом полученная пища считается некошерной.

Что хотел сказать автор, что у него вышло и каков предел полифонии смыслов, считываемых при восприятии текста? Истинно ли оно или автор имел в виду нечто иное? Результатом подобных экспериментов с прочтением текста и устойчивым константным приемом соотношения эксплицитности и имплицитности становится когнитивный диссонанс как исходная точка и непременный атрибут мышления, понимания, а значит постижения и обучения, в ходе которого постепенно происходит перекодирование концептуальных смыслов, исходного кода, картины мира, т.е. переход со знаковой системы одного языка на другой.

В гуманитарных научных дисциплинах проблема семантической адекватности особенно значима (в том числе педагогически ориентированных): требования к художественному переводу постоянно совершенствуются, обсуждаются новые варианты понимания и порождения политических, публицистических, рекламных, исторических, художественных текстов. Методика буквалистов может быть применима далеко не всегда и по объективным в том числе причинам. Например, точный перевод стихотворения Г. Гейне «Сосновое древо стоит одиноко» из «Книги песен» (1827) представляется весьма затруднительным по причине грамматической несовместимости языков. Дело в том, что в немецком слово сосна мужского рода, а в русском - вполне женского. Как же решить эту деликатную проблему? Общеизвестно, что переводчик - соавтор, творец нового, вторичного текста на основе актуализации одного из возможно заложенных аспектов смысла. Обратимся к переводу стихотворения Ф.И. Тютчевым, который, стараясь соблюсти фактологическую точность, отдать дань уважения первоисточнику, совершает подмену женской особи сосны (в переводе) на мужскую - кедр. Кажется, сохранена историческая справедливость: стихотворение переводное обретает искомый смысл и вполне относится к любовной лирике (одинокий кедр мечтает о прекрасной пальме), как и его первоисточник. Но однозначен ли он? Попробуем внимательнее взглянуть на экплицируемое пространство авторского концепта: во-первых, у стихотворения нет названия (это уже след авторского присутствия), а значит Г. Гейне, возможно, предваряя читательскую наивно однозначную интерпретацию, пытается снять ее. Во-вторых, неопределенный артикль «Ein Fichtenbaum steht einsam», грамматически открывающий текстовое пространство, играет ключевую роль в интерпретации авторской модальности и предполагает прочтение более глубокое, чем банальная история пусть и вечной неразделенной любви. Что это? Игра с читателем и поиск того самого, внимательного, который заслуживает истины. Между прочим, черта текста постмодерна. Ведь «в действительности все не так, как на самом деле» (А.Экзюпери). Так сколько субъектов организуют коммуникативное пространство текста - два или … один. Именно грамматика предоставляет внимательному читателю объективные доказательства концепта текста. И в этом смысле Г. Гейне - великий гуманист, щедрой рукой разбрасывающий подсказки по всему периметру текста (если учесть стилистический, композиционный и другие аспекты, нуждающиеся в нашем пристальном внимании). Этот фрагмент авторской модальности учитывает при переводе М.Ю. Лермонтов, сохраняя лексическую, но не грамматическую буквальность сосны, тем самым переводчик производит семантический сдвиг, следствием чего становится когнитивный диссонанс, в котором так остро нуждается наше сознание для обнаружения истины: романтическая лирика получает совсем иное звучание - преобразуется формат художественного метода, концепция автора. Любовная интрига сменяется глубоким философизмом, который сопровождается мотивом одиночества человека вне зависимости от гендерной идентичности. Оба смысла были заложены Г. Гейне грамматически, а также коммуникативной структурой и композиционными приемами. Если же воспринимать переводы изолированно, а не интер- и контекстуально, концепция всех значительно обедняется.

Интертекстуальность- необходимое условие адекватного понимания также и при анализе прецедентного текста. Например, в качестве эпиграфа к поэме «Мцыри» М.Ю. Лермонтов изначально использует французскую поговорку Родина у всех одна, затем заменяет евангельским: «Вкушая, вкусих мало меда и се аз умираю» из Книги Царств, фразу произносит сын библейского царя Саула, Ионофан, что кардинально меняет ракурс восприятия произведения: проблематика нравственная приобретает философско-религиозное освещение. Мед следует понимать как символ земных благ, которых людей пытаются лишить, в этом смысле возникает звучать тема бунта - против власти и даже против бога - за свободу человека. Отчего человек, достойный счастья и свободной жизни, должен гибнуть? Но финал поэмы примиряет героя с собой и с миром: «…умру и никого не прокляну…», так М.Ю. Лермонтов показывает глубокое смирение как доминанту бытия своей эпохи. Прецедентный текст - это необходимый аспект адекватной трактовки текста, который должен стать центром притяжения внимания не только тех, кто обучает инофонов, но и носителей языка с точки зрения постижения целостного конструкта под названием архитектура смысла в процессе эволюции.

В этом плане полезно знакомство инофонов не только с классическими, образцовыми текстами, но также и современными, дающими возможность проследить эволюцию концептуальных смыслов. Например, в качестве, эмпирического материала будет интересно творчество Д. Пригова как представителя Постмодерна. на примере которого можно затронуть сразу несколько пластов языка и, конечно, текстообразующую категорию авторской модальности. В стихотворении «Милицанер» активны, в том числе, графический и орфографический ресурс: Д. Пригов нарицательное существительное использует в качестве собственного, в начале текста искажая его орфографию, а в конце восстанавливая историческую справедливость, - все это, конечно, нуждается в пристальном внимании читателя.

Таким образом, постижение художественного пространства изучаемого языка ведет и к построению обучающимся грамматики, порождающей текст, и к постижению набора аксиом, существенно зависящих как от языка (в этом смысле вполне подтверждается идея Сэпира-Уорфа), так и от социальных и историко-культурных условий, иначе говоря смысл и язык срастаются с нормами оценки, системы ценностей и поведения, таким образом, язык регулирует простые формы человеческого поведения, поскольку понимание того, «что такое хорошо и что такое плохо» в разных культурах отличны, а потому постижение текстов изучаемого языка - это постижение культуры не эпатажных поведенческих реакций, т.к. в сознании реципиента подобной информации формируется понятийный аппарат, составляющий тезаурус 2, т.е., по Ю. Караулову, задействуются концептуальные, когнитивные и прагматические аспекты языковой личности, а не только и не столько вербально-семантический компонент.

Развитие потенциала языковой личности как первостепенная задача образования вообще и риторической герменевтики в том числе отчасти заключается в освоении лингвоинтерпретационных методов, позволяющих не только адекватно воспринимать, но и создавать текст. Языковая личность проявляется своим языковым поведением в тех жанрах, которым она обучена (на основе интерпретации). Все исследования в этой области имеют практическую риторическую герменевтическую направленность: выработку знания и понимания, способности оценить объем информации, работать с вероятностной информацией и опираться на множественность логик, не поддаваться внушению, освобождающему от критической оценки информации. В наше время особенно значима задача массового обучения наиболее эффективным речевым действиям, поэтому существенна интеграция всех областей гуманитарного знания, в том числе герменевтики и риторики, так как последняя является безусловным центром речемыслительных действий. Все это свидетельствует о значимости риторической доминанты образования, что снижает возможность некритического, нерефлексивного усвоения информации. Качественно понимая чужой текст, мы создаем свой - это и есть развитие потенциала языковой личности и устойчивость лингвистического образования - осознание того, для чего мы говорим - цель, что мы хотим сказать - замысел, какими средствами мы это делаем - текст, какова реакция на нашу речь.

Особая динамика как непременный изначальный атрибут риторики (чуткое реагирование на малейший сдвиг в системе экстралингвистических координат) выдвигает ее на первый план. Искусство речи включается в центральную оппозицию любой эпохи - «Порок - Добродетель», и риторическая компетенция (Просвещенность) является непременной составляющей Добродетели.

Особенно значима в риторике контекстуальная (экстралингвистическая) компетенция, включающая знание философии, логики, истории, литературы. Риторические задачи выполняет общая филология - база риторики в аспекте элокуции. Но поле деятельности риторики распространяется и на понимание авторских намерений, интенций эпохи (соответствие аристотелевских категорий этос - логос - пафос), что роднит искусство речи с герменевтикой. Таким образом, риторико-герменевтические отношения становятся востребованными общественной практикой.

По замечанию В.Г.Кузнецова, «цепочка «текст -- ситуация непонимания -- реконструкционная гипотеза -- восполняющая интерпретация -- теоретическая модель -- понимание текста» является в методологии гуманитарных наук принципиально важной» и абсолютно применимой к риторической практике с учетом расстановки акцентов» [Кузнецов, с.184].

Теоретическая опора познавательного и речетворческого процессов, полученная в процессе работы с текстом, повышает уровень стабильности статуса и компетентности языковой личности в условиях особенно межкультурного общения. Воспитание межкультурной компетентности включает комплекс социальных навыков и способностей, при помощи которых индивидуум успешно осуществляет общение с представителями других культур как в бытовом, так и в профессиональном контексте. Компетентность личности способствует преодолению иллюзорности и коммуникативных барьеров.

Перефразируем известное: язык нам дан не только для того, чтобы скрывать свои мысли. «Мысль изреченная есть ложь», а потому «… всегда следует постигать не слова, а то, что они обозначают» (Климент Александрийский). «А в одном риторика и герменевтика глубоко родственны: и умение говорить, и умение понимать - это естественные человеческие способности…» [Гадамер, с.193].

Текстовая природа гуманитарного знания и преимущественное использование аналитических методов исследования позволяют говорить об общей методологии гуманитарных наук и о ее отношении к философским методологическим концепциями. Текст в этом плане играет роль ведущего инструмента формирования устойчивой лингвистической компетенции профессиональной языковой личности.

Список литературы

1. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры, 1999. - 896 с.

2. Бахтин М. М. Из черновых тетрадей / Публикация Кожинова В.В./ Подготовка текстов В.И. Словецкого. М.: Литературная учеба, 1992. - Кн.5-6. С.153

3. Брудный А.А. Психологическая герменевтика. М.: Лабиринт, 1998. - 336 с.

4. Гадамер Г.Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. - 368 с.

5. Гессе Г. Степной волк / Иностранная литература. М. 1977. №4. - С.168

6. Гумбольдт В. фон. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества // Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1984. - 400 с.

7. Зусман В.Г. Концепт в культурологическом аспекте // Межкультурная коммуникация. Н.Новгород: Деком, 2001. - 314 с.

8. Кайда Л.Г. Стилистика текста: от теории композиции - к декодированию. М.: Флинта, 2004. - 208 с.

9. Кузнецов В.Г. Герменевтика и гуманитарное познание. М.: Издательcтво Московского университета, 1991. - С.191

10. Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. СПб.: Питер, 2015. - 720 с.

11. Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Юбилейное изд. Т. 61. - С.100

12. Философия и литература: Беседа с Жаком Деррида. //Жак Деррида в Москве: деконструкция путешествия. М.: Ad Marginem, 1993. - С.153

13. Яусс Х.Р. История литературы как провокация литературоведения/ Новое литературное обозрение. М., 1995, №12. - С. 34-84

Размещено на Allbest.ru