Метаморфозы авторской модальности и понимание текста

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Понимание - исходный феномен мышления и необходимое условие комфортной и продуктивной жизни личности, несмотря на то что в современной западной философии ставится под сомнение сам факт существования личности. Это представление о человеке - отнюдь не ново. По убеждению древних греков, человек - это субъект или объект, некое материальное воплощение эйдоса - эманация (истечение космических идей), обретшая плоть, нечто, в буквальном переводе с греческого, подброшенное, это сома - тело, лишенное самосознания, существующее в пределах коллективистского пространства теологического дискурса. Согласно указанной концепции, сценарий каждого подобного тела предопределен, и задача воплощенной эманации - достойная реализация этого замысла ради торжества Космоса, глобального порядка, гармонии. К этому всегда стремилось человечество. Но означенные представления не долго составляли счастье греков, ведь человеку свойственно ошибаться. Коллективная гармония была разрушена, и каждый сам, выйдя из колыбели цивилизации, отправился на поиски своего космоса, индивидуального. Наступила эпоха антропоцентризма. Так кто же мы теперь? Субъекты, Объекты или Личности, а может, просто белковые тела? Как бы человек ни именовал себя, он не может существовать вне феномена понимания, а вселенная - это все же не просто набор белковых тел, движимых инстинктом, совокупность миров, Платоновых пещер, замкнутых экосистем. Вспомним известное - cogito, ergo sum. А мыслить - значит созидать. Каждый из нас создает комфортную среду, свое реальное и воображаемое пространство, своеобразный текст жизни, определяя свое место в этом мире, в системе координат, занимая определенную нишу, дающую ощущение стабильности. Что ее создает? Понимание происходящего, и не только с позиции дескриптивизма окружающей среды, но и умения адаптироваться к быстро меняющимся современным обстоятельствам, претерпевая метаморфозы вместе с картиной мира, перестраивая Платонову пещеру, конструируя свой мир.

С точки зрения когнитивной лингвистики, человек не описывает мир при помощи языка, а конструирует его в своем сознании. В каком-то смысле все люди (субъекты) делятся на тех, кто строит, и тех, кто пользуется. Созидает художник, потребляет удобное обыватель. Такова исходная типология субъектов (при всем многообразии всегда представленных концептуально оппозицией) эпохи антропоцентризма (она же потребительская). Прежде чем заимствовать чужую модель действительности, сетку социальных отношений, ценностные константы, нужно ее понять и только затем принять. В этом смысле наука со всеми новациями и технологиями бывает бессильна, и только художник как ценностный субъект и его мир может помочь с выбором архитектуры смысла жизни. Именно поэтому искусство в широком смысле (ведь художественное полотно или музыкальное произведение - это тоже текст, который нужно учиться понимать) становится объектом пристального внимания лингвистов всех направлений, литературоведов, философов, психологов, которые находят в нем ответы на многие важные вопросы. При этом смысл текста перестает быть прерогативой только литературоведов, а лингвисты встраивают изучение этого объекта в новую антропоцентристскую парадигму, изучая не только и не столько форму, сколько бытие человека в ней. Замечательно описала ситуацию маргинальной (на современном этапе) лингвистической парадигмы Н.Д. Арутюнова: «знаковая теория предложения, связав его с миром, пустила по миру, - оторвала от хозяина - человека». Замечателен и ответ Г.А. Золотовой (как диалог эпох, парадигм, сменяющих друг друга) на это высказывание: «Сейчас хозяин-человек разными путями в разных концепциях возвращается в науку о языке. Это важнейшая и нелегкая задача - вернуть человека в лингвистику на подобающее ему место».

Каков же механизм создания этого конструкта, с одной стороны, и ключи его декодирования, с другой? Именно этой цели подчинено настоящее исследование.

Существует множество методик понимания, интерпретации текста, ни одна из которых не является всеобъемлющей, исчерпывающей, самодостаточной и абсолютно объективной, и задача исследователя в этом смысле заключается в том, чтобы попытаться найти тот ориентир, который является отправной точкой, исходным моментом психолингвистического механизма порождения текста, позволяющий максимально объемно, панорамно видеть архитектуру, несущую конструкцию здания под названием авторская модель мира.

Если исходить из того, что текст - это модель действительности, авторский мир, то в нем непременно должны быть время, пространство и субъекты, которые образуют ту самую несущую конструкцию, эксплицируемую при помощи ресурсов языка.

По убеждению Н. Хомского, язык нам дан не для коммуникации, он является средством сложно организованного процесса мышления, в ходе которого и происходит конструирование модели мира. Героиня одного современного фильма отвечая на вопрос о том, где она живет, сказала - «в мыслях». Что это значит? Человек в любую эпоху глобально одинок, а потому, он населяет свой мир субъектами, каждый из которых становится конкретным, а потому, понятным читателю носителем некоего смысла - позитивного или иного, отношение к которому (авторская модальность) находит текстовое воплощение.

Предлагаемая методика аналитического чтения, включающая анализ затекстовых механизмов порождения субъектной организации в пространственно-временном континууме, позволяет привести автора и читателя к одному знаменателю - пониманию. Интерпретации текста сквозь призму субъектной организации в диахронии историко-культурной (энциклопедической) пресуппозиции - это тот ориентир, которому подчинен весь арсенал языковых средств выражения смысла - от фоносемантики, графических ресурсов, до лингвистических принципов композиции. В каждом субъекте заложен инвариантный смысл авторской эпистемологии. Субъект при этом (герой, повествователь, рассказчик и т.д.) становится концентрированным фрагментом авторской модальности, в нем постепенно концептуализируется некая ценностная константа, с одной стороны, а с другой, он сам становится ступенью концептаулизации смысла, его референтом, а антропоним - прецедентным именем. Например, героиня одноименной новеллы П. Мериме «Кармен» в современной действительности, уже помимо воли автора, становится прецедентным именем, носителем концепта свободы, феминности - такова эпоха, затекстовая действительность, по законам которой живет автор и его творение. Указанная методика представляется относительно объективным способом трактовки гипертекста - творчества автора. Например, М.Ю. Сидорова выделяет 4 типизированных эксплицитных субъекта - носителей концептов - в творчестве Б. Окуджавы (художник, женщина, аристократ, солдат), которые являются ключом к пониманию творчества автора и его ценностных констант. О роли автора текста говорил еще Ф. Ницше «Образы лирика… не что иное, как он сам и только как бы различные объективации его самого, отчего он, будучи центром, вокруг которого вращается этот мир, и вправе вымолвить Я; но только это Я… представляет собою единственное вообще истинно сущее и вечное, покоящееся в основе вещей Я, сквозь отображения которого взор лирического гения проникает в основу вещей». При этом духовное становится содержанием предметности (денотата, референта), благодаря чему текст и его герои оживают.

В качестве иллюстративного материала обратимся к текстам, созданным в разных национальных контекстах, политических и философских дискурсах, в разные эпохи для того, чтобы проследить изменения лингвопсихологических механизмов моделирования текстовой реальности и ее субъектной организации, а также обратим внимание на то, какие метаморфозы претерпевает авторский конструкт в связи с привходящими обстоятельствами.

28 ноября (10 декабря) 1866 года Ф.И. Тютчев, служивший около двадцати лет на дипломатическом поприще, но не утративший национальной идентичности, пишет философское стихотворение, которое можно назвать дипломатической нотой, - «Умом Россию не понять». Произведение является вызовом, ответом западному и прозападному восприятию Отечества и в то же время способом актуализации в сознании читателя патриотической константы, которая должна быть встроена в картину мира каждого, что является залогом процветания государства и граждан. Судьба и репутация России небезразличны автору.

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать --

В Россию можно только верить.

В письме И. Аксакову автор с горечью пишет о том, что в правительственных кругах нет доминанты патриотизма. Все творчество Ф.И. Тютчева было пронизано глубокой верой в идею исключительности России, ее великую миссию, в то, что именно Великая Русь сплотит все славянские народы и станет всеславянской державой. Такова пресуппозиция - историко-культурный контекст, который определенным образом задает формат субъектной организации лирического текста, представленный концептуальной оппозицией своего и чужого (патриотического и антипатриотического), которая обнаруживает и философское преломление в противостоянии рационального и эмоционального постижения действительности.

Стихотворение содержит культурный код России и ключ к ее пониманию, сосредоточенный в субъектной организации. Грамматика невыраженного субъекта усиливает вечность и значимость концепта патриотизма: инфинитивные формы глагола с отрицательной модальностью в первой части текста и утвердительной - во второй организуют композиционный принцип антитезы, который является и смысловым центром произведения. Лексическое наполнение и архаическая стилистика органично дополняют вечное противостояние рационального и эмоционального. Субъект вербализованной мысли аккумулирует концепт патриотизма, становится персонифицированным его выражением. Кроме того, в стихотворении представлен и зримый, осязаемый, персонифицированный субъект, который изначально был объектом пристального внимания имплицитно присутствующего лирического героя, - Россия, в которую «можно только верить». Открывает текстовое пространство отрицательный компонент обозначенной оппозиции (умом, - что значит уничижение жалких попыток примитивным разумом объяснить всю широту русской души), а закрывает - позитивный (верить). Все эти смыслы предназначены читателю, и авторская модальность становится очевидной именно потому, что получает субъектные очертания, т.е. за всем этим отчетливо виден определенный тип героя, поиском которого в любую эпоху озабочен автор. Стихотворение пронизывают и другого плана антиномии - внутрикультурные, но также диктуемые характером историко-культурной пресуппозициии: утверждение невозможности понимания России традиционными, рациональными, стандартными методами обусловлено национальными особенностями. Противоречие между христианским равенством и крепостничеством порождает особую ментальность, картину мира русского человека, которая задает и особенности характера субъекта - загадку души.

При эксплицированной бессубъектности текст представляет собой скрытый диалог. Вспомним, что М. Бахтин говорит о принципиальной, как минимум, диалогичности текста, а от себя добавим, что любое произведение в принципе полисубъектно, поскольку в мир, смоделированный автором, включается читатель, само повествование принадлежит лирическому герою, рассказчику и т.д., сквозь призму сознания которого воспринимается происходящее, а условный монолог при ближайшем рассмотрении трансформируется в диалог (полилог) или дискуссию с оппозиционным собеседником. Так, в стихотворении Ф.И. Тютчева закадровый лирический герой становится латентным субъектом, в терминах риторики претендующим на роль коммуникатора, способного вести за собой, вычленяющего из информативного хаоса объективной действительности (историко-культурной пресуппозиции враждебности всего окружающего мира - России) ценностные ориентиры, дающие читателю твердую почву под ногами.

В начале XX века в России происходит смена ценностной парадигмы, сознание носителя идеи исключительной судьбы сменяется хаосом: все привычное, традиционное требует пересмотра, т.к. не дает ощущение стабильного понимания происходящего. В связи с этим происходят метаморфозы авторской модальности и, как следствие, изменения субъектной организации художественного мира. И если в эпоху Ф.И. Тютчева автор - уверенный оратор, лидер, руководитель, твердо убежденный в своей правоте, имеющий ясную патриотическую национальную гражданскую позицию, способный вести за собой в пределах вполне земной объективной действительности, то следующая эпоха порождает совсем иной характер и автора, и его героя. Это слабый одинокий человек, всячески подчеркивающий свою природу, уходящий в параллельные миры, ностальгирующий по прошлому, созидающий свою модель мира на основе оппозиции существующему, но в то же время берущий за основу идеальный образ реальности. Это тоже ценностный конструкт, но уже иного плана: сконцентрированность на внутренней жизни, наполненной устойчивыми стереотипами - залог некоей стабильности, помогающей преодолеть кризисные моменты истории.

Вспомним известный цикл стихотворений С. Есенина «Персидские мотивы», где автор, спасаясь от жестоко разочаровавшей его действительности бегством, погружается в таинственный древний мир - имитацию, созданную для него друзьями, населяя его близкими по духу. Текст по-прежнему полисубъектен, но это уже глубоко личностные взаимоотношения, сфера которых видится единственно незыблемой, константной в пространстве хаоса жизни. В другом произведении поэта - «Черный человек» - заявленная в виде диалогов полисубъектность, формирующая оппозицию своего и чужого, нейтрализуется в конце произведения и оставляет лирического героя в облике, до боли знакомом, наедине с самим собой и разбитым зеркалом - одиночество - болезнь цивилизации, несмотря ни на какие технологии, НТП и пр. Задача автора в этом случае заключается в том, чтобы привлечь внимание к проблеме и попытаться указать направление выхода из кризиса, обозначив вектор поиска героя нового времени.

В начале XX века в Западной Европе возникает дадаизм как искусство поиска нового языка общения с публикой, аутентичного современной действительности. Художнику важно понимание зрителя, читателя, а потому активно идет поиск новых форм и в живописи, и в литературе. Например, средством критики действительности, которая превращает человека в послушную марионетку, становится та самая полисубъектность, но исполненная в технике коллажа: на полотне произвольно закреплены вырезанные из газет почти одинаковые женские лица с густым макияжем и ноги в туфлях на высоких каблуках. За всем этим множеством - эпатажный протест аутентичным действительности знаковым языком, говорящий о том, что человеческая природа вообще и женская в особенности являются объектом манипуляции. Нам навязывают стандарты красоты, правильности, престижности и т.д., и все это - демонстрация концепта чужого - чуждого человеческой природе, а значит о ней не следует забывать (фоном этого искусственного, эклектического, диссонансного является природный водоем как напоминание о человеческой природе и ее первоисточнике) - предупреждает автор картины «Да-данди коллаж, фотомонтаж» 1919 Ханна Хек, исполненной в указанной технике. Или снова полисубъектное произведение Ф. Супо «Магнитные поля» 1919 г., построенное по принципу языкового эпатажа. Текст представляет собой грамматически неупорядоченный поток сознания субъектов (или субъекта?), демонстрирующий его раздробленность, а значит - потерянность человека в хаосе событий мировых войн и финансовых и политических революций.

Полисубъектен и импрессионистический мир О. Мандельштама в стихотворении 1932 г., повествующем о глубоком обмороке сирени, где оппозиция представлена противопоставлением Художника и всех остальных - представителей власти, быта. Например, «свисток иль хлыст» - атрибуты тоталитарного дискурса, власти или еще: «повара на кухне готовят жирных голубей» - отнюдь не поэтические субъекты во множественном числе. Заметим, что последние составляют эксплицитно более многочисленную часть оппозиции. Так О. Мандельштам фиксирует реально существующую опасность утраты генома Гомера в современном ему мире через множественность негатива (статусное именование субъекта или даже атрибутивное, при котором герой выполняет роль детали глобального социально-политического интерьера). Но если присмотреться повнимательнее, то здесь же читатель заметит местоимение нам: «Художник нам изобразил…» - известный прием интимизации, объединяющий субъекта, глубоко ценимого автором, с читателем, который априори принимает означенный ценностный конструкт от автора с благодарностью за включенность его в новую модель реальности. Примечательно, что подобная субъектная организация актуализирует в нашем сознании стереотипную ситуацию экскурсии - так происходит знакомство читателя с новым миром, в котором уже помимо воли Художника что-то смутное угадывается и «хозяйничает шмель», замыкающий ряд эксплицированных субъектов стихотворения. А ведь это принципиально невозможный в технике импрессионизма объект изображения, значит, картина оживает и в этом ценностный авторский конструкт, наполненный творчеством как спасением от хаоса событий, мыслей и тотального одиночества человека. Не следует забывать, что за всем этим наблюдает другая группа субъектов - закадровая: экскурсовод как компетентный лидер, ведущий зрителей в незыблемый мир природы и искусства, ведь жизнь коротка, а искусство вечно. А потому Человек перестает быть одиноким, погружаясь в пространство текста.

В этом и заключается глобальное назначение истинного Творца, Демиурга - сконструировать ценностный ориентир, способный стать опорой для формирования картины мира реального субъекта, который сможет на указанной автором основе определить свое и чужое.

Ф. Кафка - иная национальная ментальность, казалось бы, что может быть общего? Но его знаменитые «Превращение», «Верхом на ведре» и др. - о том же: антитеза своего и чужого преобразуется в эпохальное противостояние Человека и Потребителя. При этом герои-субъекты лишены имен, а значит из их конструкта автор вымывает национальный компонент, расширяя рамки проблемы до мирового, глобального масштаба. Пространственно-временная организация рассказа «Верхом на ведре» вербализует концептуальную метафору верха, сфера которого закрепляется традиционно во всех национальных культурах за духовностью, нематериальностью, человечностью, и низа, также стандартно занимающего нишу быта - земную, материальную, ограниченную. Герой-носитель концепта Человек покидает земное пространство, взмывая в небо верхом на ведре, символизирующем коня - единственный по-настоящему живой субъект в авторском конструкте (железо, из которого сделано ведро теплее и человечнее тех, кто в зимнюю ночь отказывается дать умирающему уголь в долг для обогрева). Архитектура смысла очевидна читателю: герой погибает именно потому, что человек вытесняется из пространства товарообменных отношений, уступая место производителю и потребителю как единственно возможной субъектной оппозиции. Мир бинарен и третий оказывается лишним, геном Гомера выпадает из ДНК человека. Именно об этом на фоне происходящих в Западной Европе и в особенности в Германии событий (зарождающийся фашизм) предупреждает ф. Кафка, давая столь мрачную проекцию судьбы субъекта-носителя концепта Человек.

Таким образом, национальная пресуппозиция и вненациональные исторические процессы предопределяют образ автора и, диктуя фоновую оппозицию субъектной организации, продуцируют необходимую составляющую имплицита ценностной картины мира. А потому художники слова, выполняя глобальное назначение искусства и реализуя данную природой потребность - конструируют свои миры, с комфортной ценностной для человека средой. Но эти миры не однородны, все зависит от обстоятельств: иногда это бегство, как у С. Есенина, иногда открытый протест, резкая критика. Отправной точкой в этом случае является историко-культурный национальный и мировой контекст - та пресуппозиция, которая закладывает точку отсчета сопротивления обстоятельствам, ведь любой текст - своего рода протест против реальной действительности - в открытой форме или имплицитно. При этом сама личность автора, который всегда оставляет следы своего присутствия, также претерпевает известные изменения - от созидателя ценностного концепта, выделенного как субстрат из реальной действительности (Ф.И. Тютчев, например), до радикального антитекстуалиста (Д. Пригов) - разрушителя стереотипов, стандартов общественного устройства, который создает ситуацию глубокого когнитивного диссонанса в сознании читателя (в том числе при помощи субъектной организации) с целью преодоления рамок тоталитарного дискурса, прокрустова ложа смысла, Платоновой пещеры, в которой десятки лет просуществовал советский гражданин. И только в таком языке искусства автор видит выход из замкнутого круга непонимания.

Все это находит свое выражение в системе субъектной организации текста, которая, в свою очередь, становится ключом к пониманию инвариантных смыслов концептуальной оппозиции свое - чужое. Количество видимых, обозреваемых в тексте, эксплицированных субъектов, может (и чаще бывает именно так) не совпадать с реальным - имплицитным, несомненно, при этом следует учитывать интерпретационный коридор, ведь, по справедливому замечанию М. Цветаевой, читатель - соавтор, а потому приращение смысла в зависимости от читательского контекста эпохи - это объективный показатель того, что творение автора живет уже независимо от его воли, во внеположенной создателем действительности.

Понимание культуры и ее стержня связано с текстом, который, являясь феноменом культуры, хранит ментальную информацию (грамматикализованный концепт) и одновременно становится катализатором мыслительных процессов. авторский лирический текст

«Вне текста нет ничего» - трудно не согласиться с утверждением Жака Деррида, французского философа и теоретика литературы эпохи деструктивизма, постмодерна, по утверждению которого, весь мир следует воспринимать как текст (гипертекст), который, в свою очередь, становится моделью реальности, а язык, вне зависимости от сферы своего применения, функционирует по своим законам, и мир постигается человеком лишь в виде «литературного» дискурса.

«Художественная литература - едва ли не важнейший предмет понимания, способный серьезно повлиять на внутренний мир человека».

Список литературы

1. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. - М., Языки русской культуры, 1999. 896 с.

2. Бахтин М.М. Из черновых тетрадей / Публикация Кожинова В.В./ Подготовка текстов В.И. Словецкого // Литературная учеба, 1992. --Кн.5-6

3. Брудный А.А. Психологическая герменевтика. - М.: Лабиринт, 1998. 336с.

4. Гадамер Г.Г. Актуальность прекрасного. - М.: Искусство, 1991. 368 с.

5. Гальперин И. Грамматические категории текста (Опыт обобщения) // Изв. АН СССР. Сер. ЛиЯ. - 1997. - Т. 36, № 6.

6. Зусман В.Г. Концепт в культурологическом аспекте // Межкультурная коммуникация. - Н. Новгород: Деком, 2001. 314с.

7. Золотова Г.А. «Грамматика как наука о человеке» // Русский язык в научном освещении. - №1. - М., 2001. С. 107-113.

8. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Теория метафоры. - М., 1990. - С. 387-415.

9. Лакофф Джордж, Джонсон Марк. Метафоры, которыми мы живем. Пер. с анг. / Под ред. и с предисл. А.Н. Баранова. - М.: Едиториал УРСС, 2004. - 256 с.

10. Лосев А. 12 тезисов об античной культуре // Лосев А.Ф., Тахо-Годи А.А. и др. Античная литература: учебник для высшей школы / Под ред. А.А. Та-хо-Годи. - 5-е изд., дораб. - М.: ЧеРо, 1997. - 543 с.

11. Ницше Ф. Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм \\ Ницше Ф. Сочинения: в 2 т., т.1. М., 1990. С.57-156

12. Потебня А.А. «Мысль и язык» \\ см. «Эстетики и поэтика». М., 1976. С. 71-140.

13. Сидорова М.Ю., О Чжон Хюн «Система субъектов в лирической поэзии - ключ к инвариантным смыслам художественного мира автора»\\ Филология и человек. - 2014. - №3, с.36-46

14. Сидорова М.Ю., О Чжон Хюн «Субъектная перспектива в лирической поэзии»\\ Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. - 2012. - № 2, с.81-87.

15. Философия и литература: Беседа с Жаком Деррида. //Жак Деррида в Москве: деконструкция путешествия. - М.: Ad Marginem, 1993. 208 с.

16. Хомский Н. Современные исследования по теории врожденных идей \\ Философия языка \ Ред.-сост. Дж.Р. Серл. М., 2004. 208 c.

17. Шпет Г.Г. Герменевтика и ее проблемы \\ Контекст. - М., 1991. 267 с.

18. Щедровицкий Г.П. Смысл и значение \\ Проблемы семантики. - М.: Наука, 1974, - с.76-111.

Размещено на Allbest.ru