Дискурс в структуре коммуникативной рациональности

Размещено на http://www.allbest.ru/

1

Размещено на http://www.allbest.ru/

Дискурс в структуре коммуникативной рациональности

В контексте постметафизического и лингвистического поворотов ХХ века происходит пересмотр ключевых понятий философского знания. Так, значительные трансформации претерпел стержневой концепт нововременной философии сознания - рациональность. Понимание того, что знание опосредовано языком, а рефлексивная деятельность, включенная в коммуникативные процессы, является результатом целенаправленно устанавливаемого коммуникантами диалога, концентрированно выражено в термине «коммуникативная рациональность», по большей части связываемом с универсальной прагматикой Ю. Хабермаса [14].

Целью данной работы является изучение дискурса как способа организации элементов коммуникативной рациональности. Для этого необходимо обратиться к кларификации самого понятия «дискурс» и выявить в экзистенциальной континуальности следующие внутренние противоречия дискурса: одновременная реализация его как процесса и результата коммуникации, правила и уникального события. Кроме того, в работе ставится задача определить собственные и отличительные признаки дискурса как формы коммуникативной рациональности и установить связь дискурса и социального контекста.

Прежде всего, необходимо отметить, что понятие дискурса сложно и неоднозначно. Его экспликации посвящено немало работ отечественных и зарубежных лингвистов и философов. Существительное «дискурсивность» (по аналогии со словом «историчность») является производным от прилагательного, обозначающего устойчивый признак: в немецком для обозначения субстантивированного качества используется суффикс «heit», в русском - суффикс «ость». Э. Гуссерль утверждал, что подобные существительные необходимы языку для указания на род существующего без использования понятия «сущность» [12].

Российский философ И.Т. Касавин отмечает, что трансформация понятия «дискурсивное» прошло путь от монологического его понимания как «систематического», линейного письма, «понятийного мышления» [5] до интерпретации его в контексте различных речевых практик. В результате сегодня, несмотря на то, что слово «дискурсивное» (дискурсивность) является производным от слова «дискурс», эти понятия семантически противопоставлены. Так, если под дискурсом в разных трактовках понимается некий сплав текстового и социального, выраженный в «знаковоэпистемической деятельности» [5], то под дискурсивным (например, у В.В. Мароши) понимается «логико-формализованное, понятийное, терминологичное» [8].

Теория дискурса является междисциплинарным направлением, вместе с тем, чаще всего связываемым либо с философией постмодернизма (поскольку в его контексте понятие было переосмыслено и инкорпорировано в философский категориальный аппарат), либо с работами лингвистического или социологического плана. Такой предметный заход справедлив, но лишь отчасти, поскольку дискурс представляет собой не только социокультурное и языковое измерение человеческой деятельности, но и формально-логическое и онтолого-гносеологическое. Французский лингвист и теоретик коммуникации Д. Менгено назвал это проблемой гетерогенности поля исследований дискурса. Он утверждает, что мало контролируемое использование понятия «дискурсанализ» отчасти является следствием все большего разрыва между знанием, в котором по инерции происходили институциональные деления, и реальностью современных исследований, которые не учитывают эти деления, начавшиеся еще в XIX веке [17, c. 64]. То есть, дискурс - это широкий термин гуманитарных наук, которые прямо или косвенно связаны с изучением языка.

В контексте структурной лингвистики дискурс выступает как уточнение и развитие понятий речи, диалога и текста, во многом обусловленное стремлением снять классическое соссюровское противопоставление langue - parole. То есть, дискурс в данном понимании выступает как речь, которую можно изучить с помощью формальных методов лингвистики. По отношению к реализации языка дискурс выступает как такой способ рассуждения, который ограничен социальным контекстом. Известная характеристика отечественного лингвиста Н.Д. Арутюновой: «дискурс - это речь, погруженная в жизнь» [2, c. 137] - метафорично демонстрирует «спаянность» речевого действия, составляющего материальную ткань дискурса, и ситуации. Вместе с тем, отдавая должное ставшей почти классической характеристике дискурса, отметим, что она не содержит указания на какой-либо отличительный признак дискурса и фактически сводит его к речи (разве сама речь не погружена в жизнь?).

Система отношений элементов, которая является объектом любого структурного направления, очевидна и при изучении дискурса, тем более актуального на фоне возрастающего объема информации и многомерности коммуникативного пространства. Структурно-лингвистическому пониманию дискурса близка интерпретация термина в аналитической философии, в частности, в теории речевых актов Дж. Остина и Дж. Серля, и герменевтике (так, П. Рикер под дискурсом понимает то, что снимает антиномию языка и говорения [10]).

Значительное осмысление термин получил в философии постмодернистской парадигмы, в работах М. Фуко, Ж. Деррида, Ю. Кристевой, П. Серио. Структуралистские и постструктуралистские интерпретации дискурса отсылают к смысловым полям, концептам с общими стилистическими характеристиками. В этом смысле дискурс - это личностно определенная речевая сфера (функциональная, например), обладающая конкретными признаками. Признаем, что дискурс - это, действительно, область на границе между всеобщим и индивидуальным, между постоянным и изменяющимся. Это сфера, в которой реализуются возможности коммуникативного и познавательного характера.

Определяя дискурс, М. Фуко стремился установить границы индивидуальных коммуникативных и рациональных практик, определить условия возможности культурных форм, априори исторически изменяющихся структур. Он сравнивал философский поиск с дискурсивным движением, полагая в качестве основания определение особого положения между соседними элементами, откуда возможно делать свободный выбор, «который так медленно обретает форму в дискурсе, и который я ощущаю все еще таким неверным и неотчетливым» [13]. Это диалогическое, коммуникативное разворачивание событийных структур свидетельствует о незавершенности дискурса (в отличие от текста [9, c. 14]), о его рефлексивном характере.

Этот поиск обнаруживается уже в обыденном языке: именно в нем, как пространстве жизненного мира, раскрывается рефлексивность, поэтому можно сказать, что он выступает инструментом анализа самого себя - метаязыком. В результате противоречие структуры и процесса, самого языка и его употребления выражено в пульсации рациональности. Рефлексивность, обращенность на себя в заданном способе рассуждения обнаруживает антиномичный характер. Особенно напряженным отношение правила и события, принуждения и выбора становится в интердискурсивном взаимодейстии.

Итак, рассмотрим антиномичную природу дискурса. Дискурс - это порядок речевого действия в конкретном контексте. Можно сказать, что он есть такое рассуждение, правила которого продиктованы коммуникативными условиями. С другой стороны, он никогда не равен самому себе, поскольку погружен в жизненный мир, и общие семантические узлы каждый раз смещаются в зависимости от конкретного речевого события, уникальной связи языка и контекста. В социальной науке событие описывается по определенным параметрам (Д. Хаймс [16] называет их факторами актов речи). Если во время защиты дипломной работы обращение «глубокоуважаемый господин председатель» - это стандарт, то использование паттерна «глубокоуважаемый господин кондуктор» в троллейбусе - это нарушение нормы. Таким образом, с одной стороны, субъективно закрепленное в сознании говорящего знание о контексте диктует выбор речевого средства, с другой стороны, дискурс в преломлении речевого события никогда не равен самому себе. Он есть и правило, и нарушение этого правила. Значение объективируется в конкретноречевом использовании. Уместно будет отметить, что теория дискурса сегодня развивается во многом под влиянием идей, сформулированных в поздних работах Витгенштейна. Как известно, он определял значение как использование знака в языке. Так, каждое слово во фразе «N вошел в дом» понятно, однако для того чтобы истолковать смысл этого высказывания, необходимо знать его экстралингвистический контекст. Значение одного и того же предложения в романтической истории и в детективе, очевидно, может быть абсолютно разным: «N кто-то ждет» - «N здесь явно не ждали».

Н. Малкольм и Дж. Мур в свое время, как утверждает сам Н. Малкольм в статье «Мур и Витгенштейн о значении выражения «я знаю»», обсуждали в личных беседах и в переписке вопрос значения выражения «Я знаю». Так, Мур считал, что, во-первых, истинность высказывания зависит только от «положения дел в момент речи», во-вторых, что «Я знаю» - утверждение того, что не может быть подвергнуто сомнению, свидетельство «высокой степени знания» [7]. Но с позиции привычного употребления языка, действительно, это утверждение кажется излишним, как если бы он каждый раз, по ироничному замечанию Малкольма, говорил о своем ментальном состоянии: «вместо того, чтобы говорить: «Я одет», я должен бы был говорить: «Я думаю, что я одет, но не исключена возможность, что это не так»» [7]. В дискурсе обыденного языка отсутствует эта фиксация очевидности знания с помощью фразы «Я знаю», именно поэтому Малкольм и восстает против такого ее употребления, поскольку, как он считает, существуют правила, обычные ситуации, привычные действия, которые определили функции высказывания. В целом - это импликативные и перлокутивные функции. Например, ответ ребенка «Я знаю» на реплику родителей «На улице холодно» означает: «Не приставайте ко мне!».

Таким образом, в дискурсивности речь идет не о грамматической правильности, а о соблюдении правил «неречевой» грамматики, в которых отношения выстраиваются на иллокутивном уровне (намерение говорящего) и перлокутивном уровне (воздействие на слушающего). Для демонстрации связи намерения говорящего, речи и контекста Дж. Серль приводит любопытный пример: во время войны американский офицер, попавший в плен к итальянцам, хочет их убедить, что он немец, однако языка пленник не знает, если не считать одной только строчки из стихотворения Гете. Американец предполагает, что его противники так же не владеют немецким. Тогда он произносит именно эту фразу «Kennst du das Land, wo die zitronen bluhen?» (Ты знаешь ли край, где лимонные рощи цветут?» [3]), при этом при помощи интонации создает впечатление, что он произносит фразу «Я немецкий офицер» [11]. Подобное несовпадение иллокутивной и локутивной составляющей речевого акта характерно для дискурса рекламы и PR. Если бы намерение продавца буквально было выражено в слогане, вряд ли реклама имела бы такое сильное воздействие на сознание потребителя.

Важно также заметить, что словоупотребление (речевое использование языка), как и сама коммуникация в целом, не может быть эксплицировано как акт по передаче информации, как передача объективно существующих данных о чем-либо, которая никаким образом не соотносится с внутренним миром коммуникатора. Пусть она и приоткрывает завесу внутреннего мира участника коммуникации, она не объясняет возможность установления взаимопонимания и понимания мира. Также оно не представляет собой акт единоличной, частной актуализации языка как готовой, существующей семантической структуры. Коммуникация не является использованием приватного языка, не имеющего отношения к семантической сфере общей системы. Возможность истолкования смысла объектов мира и возможность установления общей точки зрения относительно смыслов - это, «выражения одной и той же рефлексивности человеческого разума» [1, c. 249].

Рациональность не встроена в природу знаковых систем, но формируется в процессе нацеленности индивида на понимание и взаимодействие с помощью знаков: сам язык и его артикуляция в речевых актах и есть то, что создает пространство коммуникации. Неслучайно дискурс в концепции коммуникативного действия Ю. Хабермаса - это один из видов коммуникации, который реализуется на основе общих целей и интересов с целью выдвижения «притязаний на значимость» и их обсуждения: «процесса образования мнений и воли, процесса, который сам себя дифференцирует» [15]. Дискурс Хабермаса - это нормативно регулируемый способ обоснования своей точки зрения в речевом акте, причем он предполагает не просто «процедуру, которая должна гарантировать беспристрастность в формировании суждений» [14, c. 182]. В какой-то степени такое понимание дискурса как идеального взаимодействия отсылает к основополагающему труду европейского рационализма «Рассуждение о методе» Р. Декарта («Discours de la methode»). Дискурс как рассуждение (именно таково картезианское понимание термина в «Dicours de la mйthode») подчинен необходимости. Действительно, рассуждение - это принуждение к соблюдению правил.

Дискурс является порядком организации речевого действия в социальном контексте. То есть, контекст есть элемент дискурса. Спаянность речедействия с контекстом образует сложную сферу, в которой языковая и внеязыковая среда проявляют взаимопревращаемость. Вместе с тем, нельзя сказать, что сущностью дискурса является контекст. Дискурс представляет собой единство: 1) внеязыкового контекста, «наличной» социальной действительности (К); 2) знания о действительности, лингвистически организованной как текст (Т); 3) речевого акта (РА). Внеязыковая среда как дискурсивный контекст, в отношении которого или в условиях которого осуществляется действие, представляет собой тему или содержание сообщения, понятное лишь при наличии данного объективного факта или наличии лингвистически оформленного знания как порядка взаимодействия с этим контекстом.

Возьмем, к примеру, заголовки статей и проанализируем их с точки зрения корреляции трех граней дискурса в речевом акте: «1. Полицейские расстреляли африканцев. 2. Африканцы расстреляны полицейскими. 3. Африканцы расстреляны. 4. Погибли африканцы. 5. Жертвы… 6. Фракционность привела к жертвам» (примеры приведены в сокращенном варианте) [6].

По содержанию - это разные речевые акты, несмотря на то, что они отсылают к одной действительности. Различие в содержании текстов обусловлено контекстом: кто, кому и в каких условиях, в каком СМИ это сообщает. Если в первом высказывании «полицейские» являются субъектом действия, то во втором на месте подлежащего оказывается объект действия («африканцы»), а «полицейские» (как агентивное дополнение) становятся лишь пассивными участниками. Вместе с тем, в данном примере не учитывается синтаксическая связь с другими высказываниями текста. Допустим, высказывание 4 может сопровождаться лид-абзацем, в котором раскрывается причина гибели африканцев. Кроме того, важнейшую роль в смыслообразовании в дискурсе играет иллокутивная и перлокутивная составляющая акта (цель и воздействие). Предположим, что намерение автора статьи о военных действиях в Родезии - передать объективную картину войны и не принимать чью-то сторону в конкретном событии. Тогда и заголовок статьи должен быть без личностных референций («правительство ответственно», «оппозиция участвует»), и в таком случае вполне объясним выбор заголовка 5. Само по себе действие и разворачивает речевую реальность в нужную сторону.

Конечно, нельзя свести социальную реальность к тексту, однако все, что описывается с помощью языка, можно назвать контекстом. Комментируя работу Де Роуза по контекстуализму, отечественный философ А.Р. Каримов говорит о том, что в рамках эпистемологического контекстуализма познавательные предпосылки можно сравнить, используя, например, «критерий уровня обоснованности» Де Роуза: «какие альтернативы субъект может позволить себе исключить в данном контексте» [4, c. 75]. Зависимость истинности высказывания об одном и том же от контекста, разность «эпистемических стандартов» [18], неприемлемая с позиции инвариантизма, является здесь отправным пунктом. Однако, как справедливо утверждает Каримов, контекстуализм в трактовке Де Роуза отличается от релятивистских направлений в основном вопросе - возможности сравнивать эти стандарты. Действительно, разность контекстов не является непреодолимой: важно, чтобы коммуникаторы стремились достичь консенсуса.

Таким образом, дискурсивное отношение контекста как внешнего элемента рациональности и мотивов говорящего как внутренней ее составляющей устанавливается в действии и определяется тем, что индивид сообразует с ними свои действия. Отличие коммуникативной компетенции от лингвистической заключается в том, что субъект демонстрирует в речи знание внеязыкового характера и соотносит построение предложения и текста со знанием о реальности, включающей социокультурный контекст. Переход субъективного смысла в объективное значение, а также рефлексия над значениями языка и способами применения выражений реализуется в процессе коммуникации: в интерсубъективном пространстве общее закрепляется как дискурсивное единство. Все это свидетельствует о том, что дискурс - это конститутивный феномен в структуре коммуникативной рациональности.

Литература

дискурс коммуникативный социальный

1. Апель К.-О. Трансформация философии. М.: Логос, 2001.

2. Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990. - С. 136-137.

3. Гете В. Песня Миньоны / Пер. Мей Л.А. [Электронный ресурс]: Библиотека поэта. URL: http://www.biblioteka-poeta.ru/pesnya-minony/mei-l-a (дата обращения: 13.06.2014).

4. Каримов А.Р. Контекстуализм, скептицизм, прагматика // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2013. №6 (32): В 2-х ч. Ч. II. - С. 71-76.

5. Касавин И.Т. Текст. Дискурс. Контекст. Введение в социальную эпистемологию языка. М.: Канон+, 2008.

6. Кобозева И.М. Лингво-прагматический аспект анализа языка СМИ. [Электронный ресурс]: EvArtist. URL: http://evartist.narod.ru/text12/08.htm (дата обращения: 13.06.2014).

7. Малкольм Н. Мур и Витгенштейн о значении выражения «Я знаю» // Философия. Логика. Язык. М.: Прогресс, 1987. - С. 234-264

8. Мароши В.В. Что есть дискурс? [Электронный ресурс]: Новосибирский государственный университет. URL: http://www.nsu.ru/education/virtual/discourse2_27.htm (дата обращения: 13.06.2014). 9. Миннуллина Э.Б. Дискурсивно-рефлексивное единство как измерение коммуникативного пространства // Теория и практика общественного развития, 2014. №9. - С. 12-16.

10. Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М.: Академический Проект, 2008. - С. 147-148

11. Серль Дж. Что такое речевой акт. [Электронный ресурс]: Русский филологический портал. URL: http://www.philology.ru/linguistics1/searle-86.htm (дата обращения: 13.06.2014).

12. Сундуков Р. Значение термина «историчность» в немецкой философии XIX века. [Электронный ресурс]: Ruthenia. Философсколитературный журнал «Логос». URL: http://www.ruthenia.ru/logos/number/2000_5_6/2000_5-6_09.htm (дата обращения: 13.06.2014).

13. Фуко М. Археология знания. СПб: Гуманитарная Академия, Университетская книга, 2004.

14. Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. Спб: Наука, 2001.

15. Хабермас Ю. Философский спор вокруг идеи демократии. [Электронный ресурс]: Кант. Народ. URL: http://kant.narod.ru/habermas.htm (дата обращения: 13.06.2014).

16. Хаймс Д.Х. Этнография речи // Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск VII. М.: Прогресс, 1975. - С. 150.

17. Maingueneau D. L'analyse du discourse et ses frontiers // Marges linguistiques. №9, 2005. - P. 60-72.

18. DeRose K. Contextualism: An Explanation and Defense. [Electronic source]: Fitelson. URL: http://fitelson.org/epistemology/derose.pdf (date of access: 13.05.2014).

Размещено на Allbest.ru