О некоторых особенностях адыгской прозы постсоветского периода

Размещено на http://www.Allbest.ru/

1

1

Кабардино-Балкарского научного центра РАН

Институт гуманитарных исследований

Отдел адыгской филологии

О некоторых особенностях адыгской прозы постсоветского периода

Тимижев Х.Т., д.филол.н., профессор

Аннотация

Эволюционные процессы, происходившие в кабардино-черкесской литературе в конце ХХ века, стали предметом анализа в представленной статье. На примере исторических романов известных кабардинских писателей, появившихся на рубеже смены двух эпох, автор статьи пытается раскрыть многовековой процесс духовного и нравственного становления адыгов (черкесов), их особого художественного мировидения. Здесь также рассматриваются такие проблемы, как ментальность, психологическое состояние народа в определенные исторические периоды, отмечается, что при разности подходов и стилей, в произведениях черкесских писателей есть общее и объединяющее их: бескорыстная любовь к своему народу, бережное отношение к человеку и уважение его прав.

Ключевые слова: литературный процесс, постсоветский период, роман, историзм, художественное мировидение, ментальность, новые философские идеи, метод, стиль.

Hamisha T. Timizhev. Some features of prose Adygskih post-soviet period

Annotation. Evolutionary processes in the Kabardino-Circassian literature in the late twentieth century, has been the subject of analysis in the presented article. On the example of the historical novels of famous writers Kabardian, appeared at the turn of the change of the two eras, the author tries present centuries-old process of spiritual and moral formation of Adygs (Circassians), his special artistic worldview. It also covers issues such as mental, psychological state of the people in certain historical periods, notes that when the difference between the approaches and styles in the works of the Circassian writers have a common and unifying them, unselfish love for his people, respect for human rights and respect for his.

Keywords: literary process, post-Soviet period, the novel, historicism, artistic vision of the world, mentality, new philosophical ideas, technique and style.

Эволюционные процессы в кабардино-черкесской литературе неотъемлемо связаны с разительными переменами в стране в 90-е годы ХХ века, породившими принципиально новые отношения в обществе и новое мировоззрение. Крушение советского строя и уход в прошлое эпохи, породившей литературу, развивавшуюся по канонам определенной идеологии, привело общество в незнакомую реальность с новыми подходами к вопросам жизнедеятельности общества, экономики и политики. Строить новую жизнь или возвращаться к старой, досоветской формации - подобные дискуссии, усиленные перманентными, тяжелыми и невнятными реформами и контрреформами в стране и обществе, не могли не отразиться на умонастроениях людей и на самом времени. Происходившие в культуре метаморфозы сказались и на тематике литературных произведений, как и методике отображения новых реалий в жизни общества. Исследуя развитие национальной прозы, конкретно - романа, мы должны отметить, что явные перемены в жанре наметились именно в бурные 1990-е годы.

При этом нельзя утверждать, будто прозаический жанр в нашей литературе до конца ХХ столетия двигался строго по одному руслу, а с наступлением нового века резко сменил направление. Более уместным будет характеризовать ее именно как «литературу переходного периода» [2, с. 468]. И самым сложным здесь становится нащупывание тонких нитей, которыми литература связывается многочисленными сегментами с меняющимся миром и восходит к духовному миру человека.

Характерным признаком прозы 1990-х стало некое отвлечение от духовного роста и переживаний литературного героя в событийном контексте в пользу описания самих событий. Отныне писатели бросают все свои силы на исследование причин, повлекших столь серьезные сдвиги в обществе и в судьбах страны. Важное место в произведениях занимает анализ разных точек зрения на произошедшие радикальные перемены. В более «старших» исторических романах уже в начале повествования, каким бы закрученным ни был сюжет, так или иначе, угадывалась развязка. Если, к примеру, речь шла о революции, герой ступал на путь борьбы и неотвратимо следовал по нему, шаг за шагом вырастая в несгибаемого большевика. Военный сюжет предполагал несомненную победу советских солдат под предводительством отважных командиров.

В литературе 1990-х появляется сюжетная повествовательная многослойность. На смену черно-белой палитре авторы вводят в свои произведения жесткие жизненные коллизии, увязанные с национальными, религиозными, общественными конфликтами. Исходя из этого, охваченный современным адыгским романом отрезок времени можно условно разграничить на два этапа. Первый - этап рубежа двух формаций, смены одного общественно-политического строя на другой, приход нового мировоззрения на смену старому. Творческий признак этого отрезка - некая настороженность авторов, их неполная свобода от оков недавнего прошлого, оглядка на устоявшиеся отношения людей и общества, на перемены в новой жизни. Новым стало появление среди персонажей полнокровных образов таких человечных и честных князей, как Касым, верных своей религии и искренне любящих людей сельских эфенди, как, например, Махмуд. Неожиданными стали трактовки новых революционных «деятелей», нисколько не соответствующие образу героя-большевика, а являющиеся всего лишь корыстолюбцами, использующими новую власть в своих интересах - Мурид (Б. Журтов, «Смерч»). Правда, такие нетипичные герои - пока еще исключение из общего правила шаблонности.

Второй этап можно обозначить как период становления новой России, когда экономика, культура, жизнь общества начинают входить в свою колею, а общечеловеческие ценности вновь обретают смысл. На этом фоне возрождается национальное самосознание адыгов, почитание ими своих традиций, параллельно начинается процесс вовлечения литературы в духовный мир народа во всем его многообразии. Преодолев период замешательства, национальная литература уверенно берется за правдивое и глубинное отображение прошлого. Один за другим выходят в свет полнокровные исторические романы А. Кешокова («Корни»), С. Мафедзева («Гыбзы достойны», «Межвежьи когти»), А. Туаршева («Песнь водопада»), Л. Балаговой («Царская невеста»), В. Абитова («Соленая роса», «Несостоявшаяся свадьба»), А. Эльмесова («Орлы возвращаются в горы»), С. Жилетежева («Посланник белого царя»), М. Кандура («Кавказ», «Черкесы. Балканская история»), Х. Хавпачева («Жестокость») и др.

Не загоняя себя в рамки определенной идеологии, опираясь на исторические сведения и современные аналитические материалы, писатели стремятся раз за разом освещать закрытые ранее страницы истории. Все смелее авторы показывают многовековой процесс духовного и нравственного становления адыгов. В произведениях крупного плана проявилось многообразие творческих подходов к проблемам историзма и психологизма, изменилась и философия творчества в сторону углубления, и сам жанр приобрел новые очертания. Авторы стали уделять больше внимания выработке собственного стиля, обретению своего почерка и литературного языка. Вместе с тем необходимо отметить, что «лидерство» сохранили за собой опытные авторы, проявившие себя еще в 1960-1980-х годах. Нельзя не упомянуть имена тех, кто продолжал активно творить и в годы рассматриваемого периода: А. Кешоков, А. Налоев, М. Кармоков. Ц. Кохова, Ф. Кабардова, Х. Хавпачев, Х. Шекихачев, Х. Хапсироков, Б. Журтов, К. Эльгар, М. Губжев и др. Именно их заслугой следует считать то, что национальная проза в эпоху перемен не пошла по пути дешевого модерна и вступила в новое время со своими наработанными традициями. Они же стали ориентиром для идущих следом, более молодых авторов, замахнувшихся на самые трудные литературные жанры.

Когда мы говорим о разграничении исследуемой эпохи на два периода, не следует воспринимать это буквально, будто между ними выросла стена. Не бывает в жизни и литературе так, что один период резко обрывается, и тут же начинается другой. Вопрос в том, насколько способно измениться мировоззрение автора в зависимости от перемен в обществе, и к каким результатам это приводит. Подобные перемены проявляются в том, что писатель отходит от приевшегося всем искусственного возведения монументов истинным коммунистам, труженикам полей, передовым рабочим. Теперь в поле его зрения - духовный мир человека, его радости и горести, окружающий его мир и отношение его самого к происходящему. Значит, называя 1990-е годы началом перемен, мы не может утверждать, что это было время дружных всходов в новой литературе. Новые люди рождены задолго до реформы, они подошли к смене формации уже готовыми, зрелыми людьми, со сформировавшимся прогрессивным мышлением. Именно по этой причине уже в новых условиях на свет продолжали появляться произведения, несущие на себе отпечаток ушедшей в прошлое философии и общественного строя. В подтверждение этому можно привести целый ряд романов: «Мудрый найдет свой Млечный путь» М. Губжева, «Смерч» Б. Журтова, «На распутье семи дорог», «Жестокость» Х. Хавпачева, «Несостоявшаяся невеста» В. Абитова, «Азамат» М. Кармокова и др.

Демократические преобразования в стране в середине 80-х, наступление эпохи гласности придали национальной прозе новые силы, и на поверхность вышла тенденция к раскрытию запретных ранее тем. Особенно заметно это в жанре романа. В каждой грани его отражается стремление авторов придать историческую и национальную окраску своему повествованию и даже ходу жизни своих персонажей. О том же говорят сами названия вышедших в то время романов. Жестокое для адыгов время, невыносимые испытания для горцев, ожидающее их безрадостное будущее преподносится читателю - для наглядности - путем неких параллелей и сравнений. Например, это природные катаклизмы или повадки диких зверей: «Смерч» (Б. Журтов), «Всемирный потоп» (М. Емкуж), «Медвежьи когти» (С. Мафедзев), «Жестокость» (Х. Хавпачев). Аллегорический смысл несут в себе не только названия, они лишь посыл к основному раскрытию темы и главной мысли, заложенной в романе. Удачный пример - роман Х. Хавпачева «Жестокость» («Ошхамахо», 1995 г., №2-6).

Название романа заранее настраивает на переживания. Он посвящен теме коллективизации в начале 1930-х годов. В заслугу писателю стоит поставить то, что он взялся восстановить картину эпохи, которая не очень популярна в кабардино-черкесской литературе. Правда, об особенностях коллективизации в наших краях писал еще в 1934 году Сосруко Кожаев (повесть «Новь»). Однако этот драматический период был показан автором однобоко: советские люди с большим энтузиазмом строят новую жизнь, растят новое поколение строителей коммунизма. Долгие десятилетия никто из наших писателей не рискнул продолжить тему коллективизации, если не считать редких и коротких произведений, касающихся каких-либо сторон колхозной жизни. Вплоть до 1950-х годов в национальной литературе не появлялись произведения крупного формата о жизни при колхозном строительстве (А. Шогенцуков. «Весна Софият»; Х. Каширгов. «Путь к счастью»; П. Мисаков, «Цветет груша» и др.).

Таким образом, осталась нераскрытой тема той несправедливости, которую творили в деревнях, а перекосы и ошибки, допущенные в те годы, не получили должной оценки. Характерно, что два автора показывают разные стороны этих значительных исторических событий: С. Кожаев (1934) - положительную, Х. Хавпачев (1992) - отрицательную. Однако обоим писателям не удалось создать целостную и реальную картину жизни, в которой тесно переплетены добро и зло, жизненные коллизии драматического периода. Первое произведение граничит с утопией и очень далеко от правды жизни; второе изобилует преувеличениями и надуманностью, потому и образы в нем неестественны, неубедительны.

Роман «Жестокость» создавался, как уже было отмечено, на волне перестроечных реформ. Это было время, когда свободная пресса, подстегиваемая новой политикой, старалась всячески очернить советское прошлое, и в такой ситуации многим авторам казалось неприличным отсиживаться в сторонке и молчать. Излишнее рвение автора откликнуться на запросы времени сделали роман довольно нарочитым, и все же это первое большое произведение, которое подняло тему репрессий и неисчислимых бед, принесенных ими в адыгские села (Даутхабле и Псычехабле).

Название романа иллюстрирует большей частью образ Залима Гуабжева. Его имя и фамилия («залим» - злой, «гуабже» - серый) сами по себе говорят читателю, кто будет олицетворением темных сил. Манера наделять отрицательных персонажей соответственными эпитетами укоренилась в нашей литературе еще в 1930-е годы с легкой руки М. Дышекова [1], этой же традиции следует и Хавпачев. По ходу романа мы не раз встретим Гуабжева - жестокого в неприглядных ситуациях, однако автор не ждет, пока читатель сам разберется, кто есть кто. В самом начале романа он представляет его словами старушки Лостахан: «Злой он человек, жестокий. Многим он речи ласковые говорил, а сам ямы им рыл, негодяй. Даст бог, он сам и угодит в одну из этих ям» [4, с. 36].

Автору удалось показать образ приспособленца, жестокого к простым людям и преклоняющегося к сильным мира сего, хотя во многом этот образ остался схематичным. Гуабжев готов на любой низкий поступок, чтобы получить желанную должность. Всех, кто стоит на его пути, он устраняет без всякого сожаления. В число врагов Гуабжева попадает и честный, трудолюбивый парень Зул, которого любит Нафисат - главный женский персонаж в романе. Причиной такого коварства стало то, что «Гуабжев сам хочет заполучить Нафисат». На сельском сходе Зул позволил себе крамольные речи: «Не надо насильно загонять всех в колхоз. Пусть объединятся сначала несколько семей, посмотрят, как и что. Если оправдает себя такой шаг - тогда пойдут все» [4, с.39]. Гуабжев не упустил бы такой возможности избавиться от соперника. По его доносу Зула арестовывают. Залим причинил зло и семье Шорова, с которым не раз делил хлеб-соль.

Годы репрессий автор романа застал еще ребенком, но этого оказалось недостаточно, чтобы в полной мере проникнуться трагизмом тех жестоких лет. На наш взгляд, тому есть две причины. Первая - когда события, которые воссоздает автор, не «пережиты» им, он должен внутренне максимально приблизиться и осознать реальную историю народа с тем, чтобы дать ей правильную художественную трактовку. То есть, как сказал Поль Элюар, «внешнее событие должно совпасть с событием внутренним так, как если бы сам автор вызвал его к жизни» [6, с.12], что, к сожалению, не произошло в произведении Х. Хавпачева. Вторая причина в том, что автор остался во власти советской идеологии и образа мышления. В результате роман приобрел собирательные свойства множества произведений на историко-революционную тематику, которые выходили до него. Таким образом, большое произведение, замахнувшееся на отображение одной из самых драматических страниц нашей истории, оказалось бледным и не сумело решить те задачи, которые поставил перед собой автор.

Но нельзя не оценить попытку Хавпачева показать ту трагическую эпоху через характеры людей. Роман является свидетельством того, что, начиная с 1990-х годов, адыгская литература по-другому взглянула на прошлое, попыталась поднять темы, на которые у многих раньше не хватало смелости. художественный мировидение адыг кабардинский роман

В русле обозначенной проблемы следует обратить внимание на произведение другого писателя - роман Биберда Журтова «Смерч» (1997). Произведение, рожденное на гребне перемен, явственно отображает перелом в мировоззрении самого автора. В статье, появившейся вскоре после выхода романа в свет, литературный критик А.Х. Хакуашев отметил, что писатель «отошел от своих прежних взглядов и мировоззрения» [5, с.198]. Отказавшись от шаблонной манеры изображения несгибаемого коммуниста без каких-бы то ни было отрицательных качеств, автор пытается создать человеческие образы, соответствующие, по его мнению, правде жизни. Но при этом он не до конца проникся идеями нового миропорядка, привнесенного нарождающейся демократией, и потому полностью отказаться от установившихся литературных традиций он не смог.

Главному герою Мурадину, как и самому автору, не по душе коренная ломка, произошедшая в бурные 1980-1990-е годы: то, что страна распалась по территориально-национальному признаку, то, что невостребованными стали общечеловеческие ценности. На смену им пришли вседозволенность, беззаконие, обнищание, которые спровоцировали явный раскол в обществе, о котором в народе говорят «девять тулупов на одного - один тулуп на девятерых». Автор потрясен таким положением, в его душе происходит внутренняя борьба. Потому и персонажи у него разделились на два лагеря, и один является антиподом другого. Если говорить о революционерах, боровшихся за новую жизнь, то это Азрет (положительный герой) и Мурид (отрицательный). В стане духовенства также нет согласия: Махмуд-эфенди (положительный), Жагфар (отрицательный). И даже князья по разные стороны: Касым (положительный), Жансох (отрицательный), и так далее.

Уже знакомого нам «большевистского деятеля» Залима Гуабжева (Х. Хавпачев, «Жестокость») напоминает аналогичный образ Мурида из романа «Смерч». Если в советскую эпоху образы революционеров были сродни иконе, а при наличии каких-либо недостатков достаточно было назиданий товарищей, чтобы вернуть их на путь истинный, то в новой трактовке мы видим, что ряды «борцов за правое дело» не были так уж безупречны.

Образы Залима («Жестокость») и Мурида («Смерч») рождены переоценкой ценностей, которые произошли в исследуемый период времени. Оба наделены злобным характером, они лишены всякого сочувствия, более того, на сторону революции оба встали с определенной целью - получить от новой власти хорошую должность и возможность поквитаться со всеми, кто им досаждал хоть однажды. Выстраивая образ Мурида, писатель также использовал гротеск, как художественный прием.

Нельзя сказать, что Хажбекиру Хавпачеву или Биберду Журтову удался образ «плохого» революционера. Отрицательные образы, навеянные новыми и не очень понятными переменами, у обоих получились схематичными и однообразными. Начиная с 90-х, сама собой отпала необходимость показывать князей или священнослужителей обязательно отрицательными персонажами, и это стало одним из смелых решений литературы эпохи перемен. Оказывается (по мнению автора) были и среди них добропорядочные, благородные, щедрые люди. Таков, например, князь Касым. Собравшись эмигрировать в Турцию, он поделил свое имущество между сельчанами. И даже будучи там, он печется о своих подданных, передает им весточку и просит не покидать родную землю. Автор желает вызвать в читателе сочувствие по отношению к князю-скитальцу, но при этом не объясняет, что помешало доброму владетелю поделиться с неимущими раньше, до того, как перебраться за море. Ведь добро есть добро не тогда, когда в нем уже нет нужды, а тогда, когда оно кстати.

Автор разделил своих персонажей на два непримиримых лагеря и противопоставил их друг другу, чтобы усилить конфликт сторон, сделать коллизии между ними более острыми. Но подобное деление придало произведению некую надуманность, а некоторые образы и вовсе сделало лишними в романе. Привязанные к отдельным персонажам байки и современный уличный юмор зачастую выбиваются из единой сюжетной ткани произведения. Но даже при этих промашках автору удалось передать ощущения и мысли человека, оказывающегося в экстремальных ситуациях, показать, как трагизм жестокого времени ломает его характер. Построенный на переживаниях простых людей и на психологизме роман «Смерч» выгодно отличается от подобных ему образцов, которых немало в национальной прозе.

В заслугу Б. Журтова надо поставить его попытку приоткрыть завесу над темами, которые до него были закрыты. Необходимо отметить также эволюцию стиля писателя, отразившего запоминающиеся образы Азрета, Мисроко, Махмуда-эфенди, Мурадина, Гошаны, Нисааф и других. В известной мере Б. Журтов продолжил начатую А. Кешоковым традицию восстановления исторической правды посредством художественного слова.

Как известно, литература получает импульс и крепко становится на ноги лишь тогда, когда есть продолжатели ее традиций. Если взять национальную романистику, можно считать 90-е годы вполне плодотворными. Об этом сказано выше. Стоит добавить одно: если национальная литература не стала гнуться под всеми ветрами и сумела сохранить свои эстетические ценности, в этом есть большая заслуга Алима Кешокова. Безусловно, мы не утверждаем, что новые направления в культуре и искусстве никак не отразились в произведениях других авторов, или адыгская литература как бы застыла в рамках консерватизма. Мы говорим о том, что, сохраняя народные корни, общечеловеческие основы, А. Кешоков сумел растворить в своем творчестве новые веяния эпохи перемен.

К середине 1990-х появились крупные историко-философские произведения, в основу которых легли события Кавказской войны, массового исхода адыгов в пределы Турции, периода репрессий, застоя и чеченской войны, настоящего и будущего адыгов. Герои этих произведений разные, как и их создатели. Не сразу они находят истину. Но все они в пути: они ищут, ошибаются, понимают свои ошибки, начинают все сначала и снова идут вперед. Одним словом, живут. Яркий пример - последний роман А.П. Кешокова с многозначительным названием «Лъапсэ» («Корни»). Путь поиска истины, которым писатель следовал всю свою жизнь, в конце концов, привел его к итогу, достойному его почтенного возраста и мудрости - поучительности. В романе «Корни» («Ошхамахо», 1990 - 1991 гг.), писатель полностью отходит от своего стиля фольклорного изложения, известного читателю по романам «Чудесное мгновение», «Зеленый полумесяц», «Сабля для эмира». Теперь автор не идет на поводу у больших исторических событий, жестоких конфликтов между людьми, стремительных смен действий. Стержнем романа становятся разные взгляды и мнения, а также видоизменения образа мыслей персонажей.

На первый взгляд кажется, что исторические перипетии не имеют особого значения в романе. Здесь нет присущих историческому роману сцен испытания героев на мужество, эпизодов военных баталий, международных конфликтов. Хаса, на которой принимаются судьбоносные решения, или описание встречи царя Александра II с депутацией адыгов, другие ключевые события: депортация балкарцев, сцена, в которой Берия красным карандашом на карте раздавал налево и направо территориальные земли, памятные события на нальчикском базаре - все это автор описывает словами своей главной героини Дафарадж, либо других персонажей, ставших свидетелями случившегося. Эти разрозненные сцены писатель вводит в роман с целью извлечь из них уроки и с их помощью подтвердить правоту суждений и позиций своих героев. Здесь автор как бы следует словам А. Ахматовой «… нас любить жизнь ошибками учить». Все усилия А. Кешокова направлены на то, чтобы современный человек, способный искусственно создать себе подобного - клона - направил свою энергию в благотворное русло. Прошлое адыгского народа предстает в качестве предостережения, поскольку «когда муза фальшивит - стыдно народу» (Б. Пачев).

Разновидность жанра романа «Корни», предложенная А. Кешоковым, не укладывается в рамки прежних модификаций, определявшихся исходя из главных задач произведений. В данном произведении много философии, рассуждений о ценности жизни, о судьбе народа, о пороках персонажей из прошлого и настоящего времени, что повлекло автора к использованию приема «сдвига времен», наподобие «Ста лет одиночества» Г.Г. Маркеса. По рассказу самого автора, над романом «Корни» он работал 15 лет. Трудные вопросы, мучавшие писателя в течение всей его творческой жизни и не находившие выхода, получили новый импульс лишь с началом преобразований в стране. Ответы на вопросы автор искал в реальной жизни, на местах работы, у людей, доведенных до состояния протеста. Одной из таких своеобразных площадок становится в романе гинекологическое отделение больницы.

В выстраивании типажей у Кешокова часто узнаваемы образы людей из ближнего круга самого писателя. Исходя из этого, можно предположить, что прототипом образа Дафарадж, по характеру и по профессии, стала сестра писателя. Это всего лишь наше предположение, на самом деле Дафараджврач и Дафарадж-бабушка - полноценные образы, наделенные всеми положительными качествами, присущими, по мнению автора, адыгской женщине. Между ними столетие, и все же можно сказать, что это один образ, разница разве что в особенностях проживаемого времени. Об этом говорит и сама героиня (Дафарадж Шагировна). Она, сидя у койки больной Салимы, обращается к ней: «Что, сравниваешь меня с моей бабушкой? А мы с ней одно и то же, обеих зовут Дафарадж, вот и смотри сама» [3, с. 24].

Две сюжетные линии романа строятся на этих образах, к этим ветвям крепятся все остальные отростки и побеги, среди которых нет ничего лишнего, все они - отдельные страницы общей истории, и все они служат одной большой цели, поставленной писателем - правдивому отображению прошлого адыгов художественными методами. Как мы знаем, А. Кешоков своими прозаическими полотнами отобразил ход истории адыгов: в романах «Чудесное мгновение», «Сабля для эмира», «Зеленый полумесяц» рассказывается о жизни народа в период Октябрьской революции, Гражданской войны, первые годы «новой жизни»; трилогия «Долина белых ягнят», «Сломанная подкова», «Цвет груши» посвящена предвоенным годам и периоду Великой Отечественной войны; роман «Восход луны» и цикл рассказов о Ближнем Востоке он посвятил жизни адыгов на чужбине.

Оставались неохваченными два крупных и судьбоносных периода: Кавказская война ХIХ века с неисчислимыми жертвами и последующим выселением адыгов в Турцию; 1940-е годы, когда одним росчерком красного карандаша у Кабарды урезали значительную часть территорий, и наше время, когда человек научился создавать клонов. Оставалось сблизить и совместить эти разные периоды. Автор нашел замечательный выход, отдав роль главного героя женщине (кстати, первый раз), связующей поколения и являющейся хранительницей генофонда. Так писатель привязал тему насильственного выселения адыгов во время Кавказской войны к драматичным годам конца ХХ века, когда на поверхность вышли такие человеческие пороки, как воровство, преступность, корыстолюбие, пьянство, наркомания, лживость. Кешоков проводит параллели между двумя эпохами, перенося уроки жизни из одной в другую. В одном романе автор свел воедино два сюжета, каждый из которых мог бы стать отдельной книгой, воплотив тем самым главную свою идею - показать живые картины прошлого и настоящего, а заодно задуматься о будущем.

Как отмечалось выше, события в романе разворачиваются в больнице - в доме, где рождается новая жизнь и новые надежды. Как подчеркивает сам автор «…что может быть лучше и полезнее, чем профессия врача гинеколога?» Именно поэтому он возвеличивает свою героиню Дафарадж, ставя ее едва ли не вровень с ангелом. Разумеется, и здесь не все одинаковы: рядом с Дафарадж есть и другие, которых трудно назвать женщиной или матерью: Латифа, Пижина, Раиса Муратовна и другие. Конфликтные ситуации, возникающие между этими персонажами - сторонниками честности и добра, с одной стороны, и нечистыми на руку деятелями, способными на все ради личной выгоды, - с другой, и создают коллизии в сюжете.

С одной из таких ситуаций, из-за чего пострадала и едва не поплатилась жизнью юная Салима, с борьбы за ее жизнь и начинается роман. И в этой борьбе автор с самого начала показывает нам, кто на что способен в плане добра или зла. В принципе, эта борьба и становится основной сюжетной ветвью, которая держится на Дафарадж-враче и ее подопечной Салиме. Время от времени эта ветвь соприкасается с другой, которая держится на Дафарадж-бабушке и других персонажах, которые с ней соприкасаются волей судеб, и ее рассказах о давних событиях. Вводя нас в атмосферу исторической эпохи, перевернувшей судьбу народа, автор ведет нас к главной мысли: женщина - основа народа, и ее надо беречь, уделять должное внимание и уважение, чтобы не погас очаг. Автор нашел оригинальный способ убедить нас в правоте своих слов, сделав одно из изречений (хадисов) пророка Мохаммеда эпиграфом к научной работе, да и всей жизни своей героини: «Женщина - основа государства, его корень, если женщина благополучна - благополучно государство, если женщина унижена - унижено и государство». В этом постулате и кроется причина того, что автор назвал свой роман «Корни».

Заботу о будущем Кешоков также возлагает на плечи женщины - ведь от нее зависит, погаснет очаг или нет, сумеет ли она сберечь его, как Дафарадж бабушка смогла сохранить и пронести огонь жизни через все лихолетья. Автора не радует отношение нынешней молодежи к основополагающим ценностям адыгов - к человечности, нравственности, традициям, благовоспитанности, вере, - но он не теряет надежды, что все это будет возрождено. В подобной ситуации он винит недальновидную политику властей во все предыдущие времена.

«Пусть пострадала крона, но, если корни здоровы, дерево прорастет снова и даст чистые побеги», в этом убежден автор, в этом он убеждает нас. Эта мысль звучит в докладе Дафарадж-врача на защите своей диссертации. Слова главной героини могут быть восприняты как завещание писателя нам и будущим поколениям: «Род адыгский должен сам очиститься от приставшей грязи, приумножая свои знания, оберегая свои хабзэ и намыс, тем самым оставаясь в ряду почитаемых наций, здоровых физически и нравственно, хранящих язык свой и свои корни - тогда мы будем чувствовать себя достойными людьми на земле, а не временными пришельцами» [3: 368]. На фоне этих слов символично, что роман заканчивается решением Салимы, спасенной Дафарадж от верной смерти, стать врачом-гинекологом.

Как уже отмечалось, все три романа, рассмотренные в данной статье, рождены сменой эпох и поколений. Среди крупных прозаических произведений, увидевших свет в этот период, нет ни одного, которое, так или иначе, не перекликалось бы с этими ключевыми романами, с разницей разве что в стилистике и уровне мастерства авторов. Если говорить об исторических романах (в указанный период выходили именно такие произведения), можно особо отметить те, что смогли представить прошлое народа с современной точки зрения, с опорой на новые философские идеи. Исторический путь народа - это не безликое прошлое, с ним крепкими побегами связано все, что происходит сегодня, наше восприятие мира, наши поступки. Рассмотренные произведения и другие романы в основной своей массе призваны раскрыть героические и трагические страницы адыгов. В поисках истины авторы выбирают самые разные литературные, научные подходы: кто-то берет за основу фольклор и ментальность адыгов (С. Мафедзев, М. Губжев, Х. Шекихачев), кто-то опирается на исторические факты и современную публицистику (В. Абитов, Б. Журтов, С. Жилетежев, Х. Нахушев), есть и писатели, стремящиеся через внутренний мир своих героев показатъ психологическое состояние народа в определенные исторические периоды (А. Кешоков, М. Емкуж, М. Эльберд, К. Эльгар) и другие. Вместе с тем, при всей разности подходов и стилей, в произведениях адыгских писателей есть нечто общее и объединяющее их: бескорыстная любовь к своему народу, бережное отношение к человеку и уважение его прав.

Литература

1. Дышеков М. Зарево. Черкесск, 1960.

2. Тимижев Х.Т. Современная литература и жизнь // История адыгской (кабардино-черкесской литературы). Том II. Нальчик, 2013.

3. Кешоков А. Избранные произведения в 6 томах. Том 5. Нальчик, 2006.

4. Хавпачев Х. Жестокость // ж-л «Ошхамахо», №2, 1995.

5. Хакуашев А.Х. Жизнь как смерч // Эхо души. Нальчик, 2009.

6. Элюар П. Суметь все сказать. М., 1980.

Literature

1. Dyshekov M. Glow. Cherkessk, 1960.

2. Timizhev H.T. Contemporary Literature and Life // History Adyghe (Circassian Kabardino-literature). Volume II. Nalchik, 2013.

3. Keshokov A. Selected Works in 6 volumes. Volume 5. Nalchik, 2006.

4. Havpachev H.Cruelty // "Oshkhamakho», №2, 1995.

5. Hakuashev A.H. Life is like a tornado // Echo soul. Nalchik, 2009.

6. Eluard P. To be able to say everything. M., 1980.

Размещено на Allbest.ru