Семантика слов "истина" и "правда" сквозь призму анализа их энергемы

Размещено на http://www.allbest.ru/

Альманах современной науки и образования

СЕМАНТИКА СЛОВИСТИНАИПРАВДА СКВОЗЬ ПРИЗМУ АНАЛИЗА ИХ ЭНЕРГЕМЫ

Чагинская Е.А.

Опуская преамбулу, в которой можно было бы много сказать о высоком статусе истины в иерархии ценностей, а также о том, что весь земной путь человечества так или иначе связан с поисками истины и правды, упомянем лишь два наблюдения, с которых началось данное изыскание, посвящённое очень маленькому фрагменту проблемы. Во-первых, авторитетные толковые словари, описывающие один и тот же этап существования лексической системы русского языка, дают различные толкования слова «истина». Например, словарь С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой не только связывает имена «истина» (а также «истинный») и «правда» толковательным кругом, но и отмечает их синонимичность в одном из ЛСВ. Напротив, словарь Д.

Н. Ушакова (издание, содержащее 30000 слов) в статьях «истина» и «истинный» вовсе не прибегает к слову «правда». Возникает первая интрига: как всё-таки соотнесены между собой истина и правда для русского человека? Это соотношение важно вывести из сферы интуитивного понимания в сферу рационального осмысления хотя бы для конкретных целей межкультурной коммуникации, ведь мы знаем, что на европейские языки слово «правда» транслируется, в зависимости от контекста, то как «истина» (англ. truth, фр. vйritй, исп. verdad), то как «справедливость» (англ. justice, фр. justice, исп. justicia), то как «правильность» (англ. correctness, фр. justesse, исп. justeza).

Второе наблюдение связано с парадоксальной эмоциональной оценкой истины, зафиксированной словарём эпитетов русского языка [Горбачевич 2004: 82], источниками для которого послужили художественные и публицистические произведения русской литературы от А. С. Пушкина до наших дней. Последнее обстоятельство важно, поскольку речь идёт о том историческом периоде в жизни нашей страны, когда наметилась, а потом, с всё возрастающей определённостью, осуществилась «смена парадигм»: православная доминанта, веками определявшая лик отечественной культуры, сменилась секулярной, со свойственным ей культом разума. Казалось бы, слово, служащее для обозначения истины, этого высшего достояния разума (если мы понимаем её именно так), может допускать лишь возвышенные эпитеты. Словарь, однако, даёт совсем иную картину: количество эпитетов с негативной эмоционально-оценочной характеристикой вдвое превышает количество эпитетов с позитивной. В самых общих чертах, приведённые в словаре К. С. Горбачевича эпитеты к слову «истина» можно классифицировать следующим образом. Абсолютно преобладают прилагательные с пейоративными значениями и негативными коннотациями: избитая, истёртая, грошовая, дешевая, затасканная, бледная, пошлая, ходячая и т.д. Сочетание высокого «истина» с такими определениями (по сути, оксюморон) словно бы девальвирует истину - достояние разума. Далее: значительную группу составляют эпитеты с отрицательными префиксами - бессмертная, неотразимая, непреходящая, непреложная и т.д. Определения такого рода имплицируют трансцендентный характер истины, что плохо согласуется с интерпретацией истины как «адекватного отображения в сознании реальности, существующей объективно». Немало эпитетов указывают на то, что плод рационального познания представляется весьма горьким: голая, нагая, обнажённая, печальная, страшная, резкая и т.д. Ряд эпитетов можно классифицировать как намеренные или невольные аллюзии на текст Нового Завета, который является «колыбелью» понятия для русской культуры: непогрешимая, спасительная, утешительная, святая. И лишь несколько слов в приведённом списке эмотивно нейтральны: простая, абстрактная, конкретная, философская. Почему слово «истина» словно бы сопротивляется большей части попыток её как-то определить?

Предпримем попытку ответить на этот вопрос, прибегнув к понятию энергема, введённому в научный обиход А. Ф. Лосевым. Для нас такая опция тем более привлекательна, что, обосновывая в «Философии имени» это понятие [Лосев 1993: 652-681], А. Ф. Лосев иллюстрирует свою мысль именно примерами слов со значением `истина'. Поясним: энергема, будучи элементом семантической структуры («моментом») слова, выявляет себя в его внутренней форме, рассматриваемой с точки зрения её переживания и становления в качестве программы смыслообретения. Что энергема (в отличие от энергии) рассматривается как элемент, чьё присутствие можно обнаружить в слове и описать, явствует из самой конструкции термина с характерным окончанием (-ема). Ясно также, что энергема имеет прямое отношение к энергии, т.е. к жизни слова и к работе, которую оно совершает. Если, отвлекшись ненадолго от интерпретации лосевского текста, мы прибегнем к биологической метафоре (что со времён Августа Шлейхера в лингвистике не возбраняется), то, очевидно, мы можем представить энергему как «ДНК слова». истина словарь эпитет лексический

Обоснование, которое в «Философии имени» получает концепция энергемы, приводит к заключению: постольку, поскольку энергема слова обладает всеми свойствами физической энергии, слово есть «некоторый легкий и невидимый, воздушный организм, наделенный магической силой что-то особенное значить, в какие-то особые глубины проникать и невидимо творить великие события» [Ibidem: 659]. Не звук, а качество энергии звука; не значение, а качество энергии разумения смысла делает слова целительными или губительными, вдохновляющими или пугающими. Энергия самой вещи - через слово - живёт, пробуждает и направляет разумение; отсюда - лапидарное лосевское определение: слово есть разумеваемая сущность [Ibidem: 742]. Иначе: слово есть сама вещь, усвоенная (состоявшаяся) в разуме и - через переживание звуков, форм, значений слова [Ibidem: 759-760] - предъявленная к дальнейшему разумению. Слово переживание выделено не нами, а самим А. Ф. Лосевым; не интроспекция, не наблюдение, не анализ звуков, форм и значений, а - переживание, сопричастное вхождение в жизнь слова, дано Лосевым как исследовательский метод.

Одна и та же предметная сущность на разных почвах переживается по-разному, и каждый народ вступает в свои, специфичные для него, отношения с этой сущностью. Как следствие, каждый язык по-своему эти отношения запечатлевает. «Вот я и понимаю, если я грек, истину как незабываемое и, если я римлянин, - как предмет веры и доверия» [Лосев 1993: 754]. То есть, энергемы, свёрнутые в древнегреческом блЮиейб и латинском vзritвs, как мы видим, различны: первая равновесно сочетает в себе объективное (качество вечности) и субъективное (свойство памяти), вторая - сугубо субъективна, психологична. Заметим при этом: словарные значения обоих слов едва ли не идентичны, так что именно энергема оказывается семантически дифференцирующим признаком.

Методика А. Ф. Лосева удобна для экстраполяции на любой языковой материал. «Для иудея, - замечает А. В. Григорьев, - истина конкретна и онтологична, поскольку она выступает как свойство или имя, замещающее табуированное Яхве, и само слово emet `истина' характеризуется признаками `твёрдость, бесконечность, устойчивость' (то есть истина - `основание', `опора мира') от глагола `поддерживать, усиливать, укреплять'» [Григорьев 2007: 78]. Отметим, как хорошо сказано коллегой: слово характеризуется признаками... Именно так проявляет себя энергема.

В поисках энергемы русского слова последуем заданной логике рассуждения: если я русский, то я и понимаю истину как «то, что есть» - в отличие от «того, чего нет», а также от «того, что мнимо». (NB: по В. И. Далю, истина - то, что есть на самом деле; встарь истиной называлась наличность, т.е. не оборотное или долговое, а действительное достояние [Даль 1994, Т. 2: 140-141]. Подтверждающее сопоставление с др.польск. iњcina `капитал, наличные деньги' даёт и М. Фасмер [Фасмер 2004: 142]; см. также сопоставление “исто” с латинским justum [Рамзевич 1998: 94] и версию о происхождении слова истина от местоимения *is-to `тот самый, именно тот' [Григорьев 2007: 78]). Таким образом, истина для русского, чья культура взросла на Новом Завете, онтологична, как и для иудея, чей образ мира задан текстами, составляющими Ветхий Завет. Специфика истины по-русски, однако, в том особенном переживании, которое присуще свидетелю: истина не только объективно существует, но - явлена.

Есть что-то очень трогательное в том, что именно этим простым, бытовым словом, которое обозначает несомненно существующую и представленную чувственному восприятию наличность, переводчик славянской версии Евангелий пользуется как смысловым аналогом поэтичного, запредельно высокого блЮиейб. Ведь к тому моменту, когда Благая Весть прозвучала и для славян, за ними вовсе не стояли века процветания философской традиции и античных искусств. О чём говорит переводческое решение в пользу слова «истина»? Конечно, о стремлении понятными образами раскрыть самую суть благовестия - Спаситель пришёл в мир, и Он есть абсолютная реальность, в отличие от всего, что ложно, что временно, что только мнится. Так на пилатовский вопрос «что есть истина?» жители юной, лишь недавно консолидированной в качестве единого государства, Руси получили ясный ответ: истина - не что, а Кто.

Что дальше? Сигнификативный компонент лексического значения слова «истина», связанный в истории русского взыскующего разума с попыткой осмысления абсолютно трансцендентной творению, обладающей всей полнотой бытия, апофатической триипостасной Сущности, наши соотечественники будут осваивать в русле преимущественно аскетической православной богословской традиции. Однако, истиной для них, прежде всего, всегда будет Сам Господь Иисус Христос, «наличный» в любви и переживании чуда. Отношение к Царю Небесному определит отношение к Его Царствию. И ни к чему меньшему, чем это Царство, где есть абсолютная любовь и абсолютная свобода, русский всерьёз стремиться не захочет; на всём, что ниже этого чрезмерного идеала, русская сила отдыхает. Об этом максимализме, свойственном русскому характеру и духу, писали Е. Н. Трубецкой, С. Л. Франк, Н. О. Лосский, Н. А. Бердяев, Д. С. Мережковский, Г. В. Вернадский. Точнее было бы сказать, что трудно найти русского мыслителя, который об этой национальнокультурной специфике переживания русскими истины никогда бы не говорил.

Итак, истина «по-русски» дана как переживание воплощённого Абсолюта и онтологически абсолютного бытия. Что же остаётся на долю сферы относительного, т.е. того, что называется «реальной жизнью» и ею является, несмотря на спорный статус реальности в ряде философских систем? Если мы сопоставим фрагменты евангельских текстов на церковнославянском и русском языках (например: ...творяй же истину грядет к свету... =... а поступающий по правде идет к свету... - Ин 3: 21) и сравним их с соответствующими фрагментами др.-греческого текста (оригинала), а также, в качестве tertium comparationis, с текстом на латыни (в данном случае мы эту техническую процедуру не приводим), то увидим следующее. Церковнославянский перевод, как и латинский, верны оригиналу, в котором речь идёт именно об истине. Лишь русская версия - единственная из представленных - предпочитает замену слова «истина», связанного с идеей абсолютного, словом «правда». В библейском тексте никакая замена не случайна, не произвольна и поэтому значима. В данном примере она позволяет точно определить соотношение «истины» и «правды». Правда - это истина в зеркале эмпирики; это проекция абсолютной истины на сферу относительного (точнее - сферу отношений), в которой живёт и действует человек; иначе говоря, это проекция Царствия Божия на землю. Очень гибкий и чуткий, русский язык улавливает и отражает невместимость абсолютного в сенсибельное и применительно к последнему даёт другую внешнюю форму.

Какова же тогда внутренняя форма слова «правда»? Согласно данным этимологического словаря М.

Фасмера, это слово связано с представлениями о суде, законе, т.е., правда - понятие юридической и морально-этической сфер: др.-русск. правъ `правильный, невиновный'; сербохорв. прввда `тяжба'; словен. prвvda `закон, судебное дело' и т.д. (ср.: справедливость, правосудие, правдивый, править = исправлять, править = управлять и т.д.). Не даром именно «Русской правдой» был назван сборник законоположений, установленных в разные времена, в разных местах русского государства, для разных случаев обид и вреда, наносимых одними лицами другим. Текучее и меняющееся со временем, представление о правде как справедливом и законном порядке, очевидно, и является для русских первичным. Но только ли внутренняя форма слова программирует смыслообразование? Применяя вопрос к нашему примеру, - тот ли человек «идёт к свету», который поступает по закону? Эмпирически мы все знаем, что между правосудием, опирающимся на закон, и правдой, какой она представляется русскому, случается «дистанция огромного размера». В том-то и дело, что содержание русского слова «правда», по мере возрастания христианского элемента в русской культуре, со временем стало определяться не только его собственной внутренней формой, но и энергемой слова «истина». Это логично, поскольку в ткани Нового Завета «правда» то и дело оказывается коррелятом (контекстуальным эквивалентом или контекстуальным аналогом) слова «истина». И - как «истина» вырастает из пределов изначальной `наличности' и получает через Новый Завет переосмысление, определяющее дальнейшие судьбы русской культуры, так и «правда» обретает энергию новой для себя жизни, большей полноты смысла. Можно сказать, что у слов «правда» и «истина» - разные внешние формы, разные внутренние формы, но общая энергема, запечатлевающая одинаковое отношение, сходное переживание Нового Завета, в котором Истина явлена, как источник правды. Ведь Истина Нового Завета соотносится не только и не столько с законом, порядком и справедливостью, сколько - с благодатью, милосердием, оправданием. Будучи проекцией истины в сфере отношений, правда оказывается превыше закона и даже не справедливости требует, но - «призывает милость к падшим». Так энергема «истины» извне оживляет изначально холодную внутреннюю форму «правды» (NB: в тех глубинах этимного пласта, в которые взгляду уже нелегко проникнуть, вероятно, можно было бы найти и основания для смыслового сближения истины и правды по внутренним формам: так, Макс Фасмер приводит болгарское прбвда со значением `поголовье скота', которое может рассматриваться как аналогичное значению `наличность'. Однако на таких удалённых землях могут произрастать лишь гипотезы).

Нужно отметить, что такое соотношение понятий вовсе не свойственно всем языковым версиям евангельского текста: например, в Вульгате, а также в испанской версии, Царство Божие (regnum; el reino) дано как некое государство с совершенной системой правосудия; совершенство же «исчисляется» из земных представлений. Хотя от такой интерпретации текста прямо предостерегают некоторые из кодексов греческого оригинала, речь едва ли идёт о переводческой ошибке, поскольку данная особенность романских версий представляет собой не частный случай, но системный элемент картины, в которой большая часть ценностей представлена так или иначе выраженной «проекцией земли на Небо». Вспомним, что и «римская истина», vзritвs, субъективна и психологична. Вспомним также, что Библия со всеми народами говорит на их языке, с помощью доступных этим народам образов и тех понятий, которые каждый конкретный народ в состоянии «вместить».

Хотелось бы упомянуть ещё об одной интриге, возникающей в связи с темой. Если мы посмотрим статью «правда» в Толковом словаре живого великорусского языка В.И. Даля, мы обнаружим толкование, замечательно схожее, на первый взгляд, с тем, которое выведено из анализа словоупотреблений в библейских текстах: правда - истина на деле, истина во образе, во благе... [Даль 1994, Т. 3: 985]. Сходство, однако, оказывается весьма обманчивым; более того, сходство вдруг оборачивается совершенным различием, поскольку в той же статье учёный ссылается на строки из Псалтири: истина от земли возсия, и правда с небесе приниче. «То есть, - даёт комментарий В. И. Даль, - правосудие свыше» [Idem]. Более подробное разъяснение дано в статье «истина»: «Истина от земли, достояние разума человека, а правда с небес, дар благостыни. Истина относится к уму и разуму; а добро или благо к любви, нраву и воле» [Даль 1994, Т. 2: 140]. Позволим себе - из стремления к истине - дерзость прокомментировать это толкование.

Как мы помним, emet `истина' онтологична. Можем ли мы предположить, вслед за В. И. Далем, что этим «истина от земли» авторы псалма, знатоки иудейского закона, осознанно почтили человеческий ум? Едва ли, несмотря на глубокое уважение и доверие, которое всякий отечественный филолог питает к трудам нашего великого учёного-энциклопедиста.

Традиция приписывает Псалом 84, на фрагмент которого ссылается В. И. Даль, «сынам Кореевым». Эта семья левитов веками, из поколения в поколение, несла своё служение при Иерусалимском храме. Псалом, созданный талантливыми потомками Корея после окончания срока вавилонского пленения, включает в себя, во-первых, сокрушение о явившемся причиной тяжкого плена отступлении евреев от выполнения условий договора с Богом [Завет, заключённый между Авраамом и Богом]. Во-вторых: не только моление о жизненных благах, но и утверждение уверенности в их получении. Русский перевод заключительных стихов эту уверенность передаёт, в частности, формами будущего времени: «11. Милость и истина сретятся, правда и мир облобызаются; 12. истина возникнет из земли, и правда приникнет с небес...» На первый план восприятия, таким образом, выдвигается мысль: истина (т.е. выстраданный и осознанный за время бедствия возврат к договору с Богом) возобладает в среде людей, а правда (милость и прощение), в ответ воспоследует с небес, знаменуя примирение с Богом [Лопухин 2004: 851].

Можно предположить, что именно на этот - внешний и очевидный - смысловой слой сослался в своём толковании истины В. И. Даль. Может статься, что причиной такого прочтения Псалма было воспитание, которое будущий лексикограф получил в лоне лютеранства, игнорирующего, как и любая иная протестантская деноминация, знакомство с Преданием и святоотеческими принципами, лежащими в основе интерпретации библейских текстов. Известно, что, признавая себя по духу русским, наш великий учёный на исходе жизненного поприща всё же принял Православие, значение которого для русского народа он и понимал, и высоко ценил. «Сколько я ни знаю, - говорил В. И. Даль одному из своих друзей и учеников, - нет добрее нашего русского народа и нет его правдивее, если только обращаться с ним правдиво... А отчего это? Оттого, что он православный... Поверьте мне, что Россия погибнет только тогда, когда иссякнет в ней Православие...» [Мельник 2006: 15-16]. Святоотеческие экзегетические принципы, о которых мы упомянули, не случайно почитаются одним из ценнейших духовных достояний Православия. Метод интерпретации библейских текстов, который применялся ещё со времён Антиохийской школы, сложившейся на заре нашей эры, был в своей основе типологическим, и нацелен был на овладение тем, что получило греческое наименование иещсЯб - «вдохновенное видение» присутствия Божия в истории и внутри Церкви [Брек 2006: 276]. Так, согласно толкованию св. Афанасия, рассматриваемые нами строки Псалма 84 содержат обетование воплощения Бога (рождение Иисуса от земной Девы) и Его искупительной жертвы, принесённой на земле, среди людей и ради людей - дабы всякий человек был оправдан и примирён с Богом [Лопухин 2004: 851].

Для человека ветхозаветной эпохи подобные события, как и вся евангельская история, принципиально немыслимы, однако, по вдохновению, творцы корпуса книг Ветхого Завета то и дело вплетали в ткань повествования строки, смысл которых, до поры неявный, был предназначен к прочтению лишь спустя века - в Новозаветное время. В этом ракурсе, иещсЯб видит за историческими фактами более обширный контекст проявления Божественного промысла. Как отмечает прот. Иоанн Брек, «на языке семиотики ключевые события в истории спасения могут быть уподоблены «знакам», буквальное значение которых - «обозначающее»..., а духовное значение - «обозначаемое»: понятийное откровение, произведенное этим событием. В более традиционной терминологии, эти события - фэрпй, или типы, пророческие фигуры или образы, которые заранее указывают вперед, на будущие прототипы, или трансцендентные архетипы, и наполнены ими» [Брек 2006: 278].

Таким «означающим», или типом, в свете иещсЯб, предстаёт и «истина от земли возсия, и правда с небесе приниче» - строка из Псалма 84, на которую в своём толковании опирается В. И. Даль. Переведём её в смысловой регистр иещсЯб и тогда получим тот же вывод, который мы сделали на основе анализа энергемы слова и сравнительного анализа фрагментов новозаветных текстов: Истина есть Иисус Христос, воплотившийся (на земле) Бог. Сыны Кореевы, за пятьсот лет до события, непроизвольно, по вдохновению, указали на то, что «истинная Истина» однажды предстанет не достоянием разума, под давлением обстоятельств вынужденного признать выгоды праведной жизни, но воплощённым даром Отчей правды - любви к человеку.

В заключение вернёмся к тому, с чего начались наши рассуждения: мы рассматривали, как слово «истина», переосмысленное в секулярную эпоху, сопротивляется эпитетам и едва ли находит среди них несколько, соположение с которыми не девальвирует это «достояние разума». Не потому ли это происходит, что в евангельских текстах слово «истина» никогда не сопровождается определениями, что объяснимо: рядом с ним определения излишни, поскольку в Новом Завете слово применено к феномену в сущности непостижимому, в данности - уникальному. Энергема, эта «ДНК слова», устойчиво влияет на характер словоупотреблений, какими бы ни были толкования слова на том или ином этапе его эволюции.

Список использованной литературы

1. Брек Иоанн, протоиерей. Православие и Библия сегодня / Пер. с англ. Н. Корнилова // Православие и Библия сегодня: Сборник статей. - Киев: Центр православной книги, 2006. - С. 250-290.

2. Горбачевич К. С. Словарь эпитетов русского литературного языка. - СПб.: Норинт, 2004. - 224 с.

3. Григорьев А. В. К вопросу об особенностях перевода старославянских библейских фразеологизмов (на материале древнееврейских, греческих и старославянских текстов) // Лингвистическая компаративистика в культурном и историческом аспектах: Мат-лы V Международной научной конференции по сравнительно-историческому языкознанию. - М.: Издательство МГУ, 2007. - С. 73-81.

4. Даль Владимир. Толковый словарь живого великорусского языка. - М.: А/О Издательская группа «Прогресс»; «Универс», 1994. - 912 с.

5. Лопухин А. П. Толковая Библия / Комментарий на все книги Святого Писания под ред. А. П. Лопухина. - М.: Харвест, 2004. - Кн. 1. - 1168 с.

6. Лосев А. Ф. Бытие - имя - космос / Составитель и редактор А. А. Тахо-Годи. - М.: Мысль, 1993. - 958 с.

7. Мельник Владимир. «С юности православен по верованиям» // Даль В. И. Архистратиг. - М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2006. - С. 3-18.

8. Рамзевич Н. К. Словарь гуманитария. - М.: «Былина», 1998. - 320 с.

9. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. - М.: ООО «Издательство Астрель»; ООО «Издательство АСТ», 2004. - Т. 2. - 671 с.

Размещено на Allbest.ru