Прагматическое описание таксисных субъективно-оценочных ситуаций

Размещено на http://www.allbest.ru/

Прагматическое описание таксисных субъективно-оценочных ситуаций

Нуртазина М.Б.

В настоящее время задача изучения языка как средства реализации речевой деятельности находится в стадии активной разработки. Весьма актуальным в связи с этим является проблема обучения коммуникативно оправданному употреблению единиц языка как инструмента общения и средства воздействия.

Особое значение для семантического анализа высказывания приобретает выявление различных форм субъективного представления, отраженного в тексте, характера языковой интерпретации многообразия отношений между событиями в объективной действительности, поскольку они самым тесным образом связаны с авторской интерпретацией отражаемой денотативной ситуации. Формы реализации таких отношений многообразны. В этой сфере выделяются отношения неопределенно-временные, псевдоодновременности, конкретизации, интерпретационно-оценочные, эмоционально-оценочные и другие [Гак 1998: 227-239]. С учетом коммуникативной установки говорящего речевой акт предусматривает выражение волеизъявления, эмоций, оценку, поэтому исследование семантики высказываний невозможно без учета его пусковых механизмов [Кубрякова 2004: 75]. Круг модальных значений включает разнообразные оценочнохарактеризующие и собственно оценочные значения. Со стороны своих свойств, качеств событие может характеризоваться по полноте или неполноте выявления (значение интенсивной полноты, высокой степени проявления); по обычности/необычности, соответствию/несоответствию требуемому, желаемому, ожидаемому; по своевременности / несвоевременности, целесообразности / нецелесообразности.

В связи с тем, что семантическая функция заключает в себе элементы смыслового содержания и соотносится с внеязыковой действительностью, она находится в сложном соотношении с функцией прагматической. Последние рассматриваются как особый аспект семантических функций, заключающийся в передаче отношения содержания языковых единиц и высказывания в целом к участникам речевого акта и его условиям. Поэтому важное значение для семантического анализа грамматических единиц приобретает выявление различных форм субъективного представления, отраженного в тексте, когда только говорящий способен вложить в прагматическое значение компонентов тот смысл, благодаря которому становится возможным духовное или физическое воздействие на партнера по коммуникации. Все это является ярким свидетельством того, что «внешние признаки, лингвистически наблюдаемые, не могут быть сами поняты и изучены без понимания их интенционального осмысления» [Бахтин 1975: 105]. Вот почему имеет смысл несколько подробнее остановиться на прагматическом описании таксисных субъективно-оценочных ситуаций.

Полное представление о ситуации, связанной с логической интерпретацией денотативной ситуации (по нашей терминологии - логотаксис), может дать только развернутое ее выражение, с эксплицированием всех имплицитных компонентов, как диктумных, так и модусных [Бондарко 1999: 8-22; Бондарко 2002: 29]. А. Вежбицкая считает, что дать семантический анализ любого высказывания - это значит найти по отношению к данному полностью расчлененное высказывание на том же или любом другом языке [Вежбицкая 1978: 408].

Подчеркнем, что при «личностно-деятельностном» подходе (термин Т. Г. Винокур: [Винокур 1993: 25] к изучению единиц общения речевая деятельность человека рассматривается в контексте конкретной ситуации. В ситуации общения ставятся проблемы, связанные с целью и результатом речевого действия, влиянием речи на адресата, уместностью высказывания в данных условиях, адекватностью выбора языковых средств для достижения определенного эффекта. Поэтому важными компонентами прагматического анализа компонентов являются и взаимодействия говорящих, находящихся в языковом контакте, и уровень их знаний и мнений, и намерения говорящего, и ситуация, учитывающая место и время, в которой осуществляется речевой акт. Все эти факторы, связанные с условиями речевой коммуникации, регулируют и даже определяют речевое поведение коммуникантов.

Одним из основных объектов лингвопрагматического анализа является двусторонний коммуникативный акт, в рамках которого возможно достижение прагматического эффекта, запланированного субъектом речи, и оказание определенного воздействия на адресата. Признавая разные функции говорящего и адресата в коммуникативном акте, мы разделяем точку зрения тех ученых, которые различают роли говорящего и адресата в речевой коммуникации, но в то же время указывают на их тесную взаимосвязь, неразделимость, диалектическое единство. Говорящий и адресат - это равноположенные антропоконстанты коммуникативного акта, и только согласованность параметров этих коммуникантов обеспечивает успешность высказывания, так как речевое общение - это взаимодействие коммуникатов [Гак 1998: 598], и ответственность за успешность коммуникативного акта распределяется между говорящим и адресатом, которые являются полярными лицами [Бенвенист 1974: 293].

Для успешного протекания речевой коммуникации необходимо существование определенного противоречия между говорящим и адресатом. Например, противоречие, возникающее вследствие несовпадения у них объемов значения коммуникации и когнитивных средств; противоречие, возникающее вследствие несовпадения у коммуникантов смыслов языковых знаков; противоречие из-за несовпадения у говорящего и адресата фрагментов образа мира, о которых сообщается в высказывании.

Важнейшей особенностью таких таксисных субъективно-оценочных ситуаций как одного из видов коммуникативной деятельности является его целенаправленная ориентация на обеспечение успешности коммуникации путем устранения нарушений при формировании значения и структуры высказываний. Стратегия говорящего сводится к контролю над ситуацией: «проверке соответствия реализации коммуникативному замыслу, прогнозирование «концепции» адресата» [Ляпон 1986: 89-91], поэтому для адекватного понимания сообщаемой информации адресатом сам адресант в результате мыслительно-языковой операции старается устранить возможное тождество, неоднозначность, неполноту объекта, что связано с «эгоцентрическим способом мышления» [Halliday 1976: 47-48]. Ведь известно, что говорящий в процессе речи называет наиболее яркие, приходящие на ум в начале, и наиболее известные ему, но не известные адресату признаки объекта. Затем, задумавшись о степени осведомленности адресатом объекта, о возможности его неадекватного восприятия или осмысления, говорящий вынужден достраивать языковую форму до коммуникативно релевантной. Сразу отметим, что в прагматическом плане второе обозначение обязательно несет новую информацию, поэтому «необходимость второй экспликации коммуникативно оправдана, по крайней мере, тремя мотивами: сообщаемое в первой части, во-первых, не вполне точно и адекватно, во-вторых, точно и адекватно, но недостаточно ясно или облечено в необычную словесную форму и потому требует толкования; в-третьих, отвлеченно, обобщенно и потому также требует иллюстрирующего, конкретизирующего комментирования» [Ляпон 1986: 82-83].

Многие лингвисты считают, что такие пояснительные отношения являются универсальной категорией, так как они относятся к понятийной сфере человеческого сознания: «Поскольку в основе мышления лежат одни и те же психические и логические операции, они свойственны всем людям, независимо от языка, на котором они говорят» [Теньер 1988: 88]. Отметим, что природа таких отношений как языкового явления обусловлена факторами как экстралингвистического, так и экстралингвистического характера. Механизм формирования прагматических смыслов предполагает сложное взаимодействие лингвистических и экстралингвистических знаний с обязательным учетом фактора адресата. Экстралингвистические факторы связаны с коммуникативно-психическими потребностями общения, т.е. с необходимостью достижения более адекватного понимания со стороны адресата сообщения с устранением коммуникативной синсемантичности поясняемого компонента. Говорящий желает в достаточной степени полно актуализировать объект высказывания. Можно сказать, что функционирование пояснительных номинаций базируется на выдвинутом П. Грайсом принципе кооперации участников общения, согласно которому, как известно, коммуникативный вклад каждого участника на данном шаге общения должен быть таким, какого требует совместно принятая цель (направление) коммуникативного акта [Грайс 1985: 217-237]. Инициатор сообщения заранее учитывает мнение адресата и косвенно фиксирует его в лексико-грамматической и семантической структуре предложения. Таким образом, можно сделать вывод, что действия адресата предопределяют действия говорящего, обработка речи происходит под давлением фактора адресата [Арутюнова 1998: 358]. Формула Э. Бенвениста [Бенвенист 1974: 315] «Я-здесь-сейчас» может быть расширена следующим образом: 1) «Я-здесь-сейчас в обществе адресата»; 2) «готов ответить на реакцию адресата» [Ляпон 1986: 197]. Субъективное авторское сознание формируется под влиянием предполагаемого адресата, что проявляется в нарушении чистоты оппозиции «я-не я». Апелляция к адресату ассоциируется с представлением об иллокутивном акте, который присутствует во всяком высказывании и определяет коммуникативный эффект сообщаемого.

Итак, адресат - неотъемлемый компонент речевого акта, без него язык не выполняет коммуникативную функцию, и, хотя адресат не участвует в акте номинации, его отношение к говорящему, его возможный мир опосредуются говорящим. Поэтому такие таксисные субъективно-оценочные конструкции возникают не предварительно, на этапе планирования высказывания, а в ходе непосредственной реализации (передаче) сообщения, когда поясняющее не входит в инициальную коммуникативную программу говорящего. Тогда стимулом к построению языкового компонента, дублирующего уже имеющуюся номинацию референта, служит осознание адресатом того, что первичная номинация не вполне обеспечивает достижение коммуникативной цели говорящего.

Лингвистические факторы связаны с разрешением противоречий между языковой экономией и содержательной избыточностью высказывания.

К обязательным маркерам таких ситуаций относятся: наличие поясняемого и поясняющего компонентов (аргументы, обозначающие участников отношения), связанных общим референтом, т.е. по-разному номинирующих один и тот же объект высказывания (по терминологии М. В. Никитина, обладающих сходной экстенсиональной отнесенностью) [Никитин 1997: 296].

При семантическом анализе рассматриваемой ситуации следует учитывать то обстоятельство, что большой объем информации, представляющей собой достоверное знание накопленных фактов реальной действительности, остается в имплицитном виде, т.е. присутствует в сознании коммуникантов, образуя пресуппозицию. В рассматриваемых ситуациях говорящий, давая свою мотивировку относительно существования логических связей, использует ранее достигнутое знание, накопленный жизненный опыт, т.е. ту часть знания, которая входит в область пресуппозиций, а также заключенную в компонентах информацию о реальном событии, подтверждающую достоверность пресуппозиционного знания. Роль пресуппозиции состоит в том, чтобы дать информацию, которую субъект речи и адресат сообщения должны знать заранее, чтобы прийти к правильному выводу. Это общеизвестное и для говорящего, и для воспринимающего информацию пресуппозиционное знание, когда говорящий исходит или из собственного знания своих или чужих действий, т.е. реальной действительности, или из общечеловеческих знаний, обладателем которых он мыслит и себя. Ведь говорящие вступают в общение, обладая различными, но соизмеримыми запасами знаний мира и языка (тезаурусами), системами ценностей и социальных установлений, которые регламентируют их поведение. Часть знаний относится непосредственно к акту общения и представляет собой достоверные и гипотетические суждения о ситуации, участниках, предмете и жанре, мотивах и целях общения. Как отмечает М. В. Никитин, «в совокупности все указанные моменты составляют значимый фон коммуникации, своего рода экологическую среду, в которой реализуется высказывание. Выраженные значения так или иначе взаимодействуют с элементами этой среды. Взаимодействие эксплицитного значения высказывания с его значимым фоном развертывается в широком диапазоне: высказывание своим эксплицитным значением либо добавляет нечто к значимому фону, либо вступает с ним в конфликт» [Никитин 1997: 642-643].

Таким образом, на основании факта реальной действительности с привлечением "фонда общих знаний", при помощи логической операции опосредованно выводится новое знание, отражающее реальную действительность не прямо, а опосредованно. Исходным признаком для систематизации таких ситуаций служит соотношение объемов понятий, имеющих общую денотативную отнесенность, причем она устанавливается только говорящим. Если принять, что в каждом данном состоянии языка все покоится на отношениях, то логическую основу пояснительных отношений, синтаксическая природа которых своеобразна, составит мысль о тождестве. Классификационные признаки, лежащие в основе разбиения ситуаций, представляют собой определенную иерархию. Помимо конститутивных признаков, на основе которых решается вопрос об отнесении данных конструкций к тому или иному типу, есть признаки частные, объясняющие выделение типов, разновидностей и вариантов.

Рассматривая субъективно-оценочную ситуацию как многоярусную, постепенно усложняющуюся систему взаимообусловленных элементов, необходимо отметить, что выделение вариантов ситуации основывается на системе как оппозитивных различий, когда ситуации выделяются на едином принципе членения, так и неоппозитивных, когда ситуации не имеют единого основания членения [Бондарко 1999: 9-20].

Такое изображение действия связано с «неравнодушной» позицией говорящего к описанной ситуации. Надо отметить, что «субъективное эмоционально-оценивающее отношение говорящего к предметносмысловому содержанию своего высказывания» М. М. Бахтин считал неотъемлемым элементом высказывания. Однако он замечает, что в разных контекстах экспрессивный момент имеет разную степень силы, но он есть повсюду: «абсолютно нейтральных высказываний невозможно» [Бахтин 1975: 278]. Метаорганизаторы, связанные с намерением, объясняют речевое действие, которое может быть связано разнообразными обстоятельствами речи и неречевой действительности. Это экспрессивная модель передачи объективного содержания. Здесь позиция говорящего проявляется в виде метатекста, поэтому в высказывании содержится как бы два яруса: первый ярус - информация о временной соотнесенности событий, второй ярус - рассуждение автора по поводу этих событий.

Состав метаорганизаторов обширен, так как они представляют в предложении информацию: 1) о самом акте действий; 2) о мотивах речевых действий; 3) о коммуникативных намерениях говорящего; 4) об особенностях отбора информации для данного высказывания и отбора средств для ее выражения. Перечисленные сведения важны для общения и постоянно находятся «под контролем» [Вежбицкая 1978: 408-410] коммуникантов. Благодаря правилам речевого поведения общение организуется таким образом, что как нормальные воспринимаются те ситуации, которые выполняются, так как в этом случае со стороны говорящего или слушающего не требуется дополнительных вербальных метасмыслов в предложении.

Рассмотрим на конкретном языковом материале таксисные собственно отождествительные ситуации, реализующиеся с использованием союза «то есть». В этом случае с точки зрения говорящего необходимы интерпретация того или иного факта, явления, определение его значимости, оценка, выявление скрытого содержания. К этому союзу говорящий прибегает в том случае, если он «проясняет» предложенное первоначально наименование путем перевода его в иную систему номинации. Наблюдается отношение «приблизительного равенства», компоненты соотносятся с одним и тем же (общим) денотатом. Выбор такой формы экспликации денотативной ситуации может быть обусловлен еще и тем, что автор, заботясь о более полном и точном восприятии денотативной ситуации, приводит два разных ее изображения, выделяя различные аспекты ее существования и пользуясь при этом методом конкретизации или, наоборот, методом обобщения. Например: «Дворянство Московской Руси представляло собой «служилый класс», то есть состояло из профессиональных слуг государства, главным образом военных» (Ю. Лотман. Беседы о русской культуре); «Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что-нибудь приятное» (Л. Толстой. Война и мир); «Дети удались на славу, то есть пошли во взятый образчик, и шибкий размах отцовской воли остался в них, шумный и крушительный, как в паре закруженных и отданных на милость инерции маховиков» (Б. Пастернак. Детство Люверс). Как видно из примеров, при выборе такой формы отражения ситуации автор стремится прежде всего к точности, адекватности, образности создаваемого им вербального изображения.

Еще более наглядны следующие два примера. «За истекшие 2000 лет китайцы, проникая в северные страны, вели себя в них как завоеватели, то есть жили не за счет ресурсов природы, а за счет местного населения. Иными словами, они не занимались ни кочевым скотоводством, ни охотой, а взимали шкуры и меха как дань с местных жителей, чем надрывали их хозяйственную систему, основанную на балансе потребностей с природными ресурсами. Это экономическая политика была откровенно хищнической. Она разрушала природные ландшафты, питавшие степные племена, которые, видя это, всеми силами сопротивлялись иноземным вторжениям. Но остается неясным, почему им это удавалось» (Л. Гумилев. 1000 летие вокруг Каспия); «При Екатерине II некоторые из ее фаворитов, например, Григорий Потемкин, были серьезными государственными деятелями, некоторые - просто развратными молодыми людьми. Одни из фаворитов были скромными, то есть довольствовались миллионными подарками и десятками тысяч крестьянских душ» (Ю. Лотман. Беседы о русской культуре). Союз «то есть», помогая выражать пояснительные отношения, объединяет собою различные по структуре компоненты, но в смысловом отношении тождественные в пределах данной ситуации, естественно тогда, что одна и та же мысль дублируется или варьируется с коммуникативными целями, чтобы она стала более ясной, точной. Характерно использование темпоральных компонентов типа «за истекшие 2000 лет», «при Екатерине II”, которые выполняют не столько информативную функцию, сколько функцию сотрудничества, путем вовлечения собеседника в совместную деятельность по оценке, восприятию, сопереживанию определенных событий истории. Здесь автор выступает как субъект “общего мнения” максимально идентифицируясь с субъектом высказывания, привлекая и адресата к высказанной точке зрения, расцениваемой не как субъективное, а как обобщенное, общепризнанное. Подобное отношение говорящего к обозначаемому свидетельствует об определенной коммуникативной интенции субъекта речи: он оказывает на адресата эмоциональное воздействие, приглашая его к совместным размышлениям, реминисценциям, ассоциациям.

Итак, использование таксисной субъективно-оценочной номинации объясняется тем, что говорящий оправдывает появление высказывания либо фактами жизни, либо логикой их осмысления, либо коммуникативными условиями, либо логикой строения и развертывания данного текста. Конкретная речевая репрезентация таких ситуаций определяется тем, что конкретный выбор и использование повторной номинации связывается с самим говорящим, его интенцией, что предполагает непосредственный учет спонтанности момента, а не только тех лингвистических признаков, которые являются по существу «склеротическими отложениями интенционального процесса, знаками, оставленными на пути живой работы интенции» [Бахтин 1975: 105].

языковый интерпретация субъективный текст

Список использованной литературы

1. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. - М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. - 801 с.

2. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. - М.:Худож. лит-ра, 1975. - 504 с.

3. Бенвенист Э. Отношения времени во французском глаголе // Э. Бенвенист. Общая лингвистика. - М.: Прогресс, 1974. - С. 270-411.

4. Бондарко А. В. Основы функциональной грамматики: языковая категоризация идеи времени. - СПб.: Наука, 1999. - 237 с.

5. Бондарко А. В. Теория значения в системе функциональной грамматики (на мат. рус. языка). - М.: Языки славянской культуры, 2002. - 736 с.

6. Вежбицка А. Метатекст в тексте // НЗЛ. - М.: Прогресс, 1978. - Вып. 8: Лингвистика текста. - С. 402-421.

7. Винокур Т. Г. Говорящий и слушающий: варианты речевого поведения. - М.: Наука, 1993. - 172 с.

8. Гак В. Г. Языковые преобразования. - М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. - 768 с.

9. Грайс Г. П. Логика и речевое общение // НЗЛ. - М.: Прогресс, 1985. - Вып. 16: Лингвистическая прагматика. - С. 217-237.

10. Кубрякова Е. С. Язык и знание: на пути получения знаний о языке. Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира. - М.: Языки славянской культуры, 2004. - 560 с. Ляпон М. В. Смысловая структура сложного предложения: к типологии внутритекстовых отношений. - М.: Наука, 1986. - 200 с.

11. Никитин М. В. Курс лингвистической семантики. - Санкт-Петербург: «Научный центр проблем диалога», 1997. - 760 с.

12. Теньер Льюсен. Основы структурного синтаксиса. - М.: Прогресс, 1988. - 654 с.

13. Halliday M. A. K. Explorations in the Functions of Language. - London: Longman, 1976. - 374 p.

Размещено на Allbest.ru