К вопросу о предмете и материале экспериментального исследования звуко-цветовой ассоциативности

Размещено на http: //www. allbest. ru/

К вопросу о предмете и материале экспериментального исследования звуко-цветовой ассоциативности

Л.П. Прокофьева

Аннотация

В статье анализируется употребление различной терминологии (фонема, графема, звук, «звуко-буква» и др.) при исследовании звуково-цветовой ассоциативности и предлагается термин «графон» как наиболее предпочтительный для данного исследования.

Современные подходы к исследованию языка представляют собой два основных направления, одно из которых связано с представлением о языке как системе и структуре, а второе выдвигает на первый план «понимание языка одновременно и как гибкой, неалгоритмичной структуры, часто зависящей от случайностей. Поэтому сегодня невозможность однозначного определения языковой единицы не рассматривается как лингвистическая неадекватность описываемого материала» [Шляхова 2004: 8]. Перед определением метода исследования звуко-цветовой ассоциативности (ЗЦА) необходимо выяснить, что именно должно быть изучено. Поиски единицы носителя фонетического значения показали, что им могут быть любые речевые сигналы: акустический признак; фонема или группа фонем, объединенных общими дифференциальными артикуляторными признаками; аллофон фонемы; сочетание фонем (фонестемы); морфема определенного акустико-артикуляторного строения; слово и словосочетание; синтаксические структуры, выделяющиеся в тексте и создающие ритмический рисунок; интонемы и частотные контрасты; тексты в широком смысле [Павловская 2004: 212-213]. Процесс исследования ЗЦА тоже заслуживает пристального внимания, так как включает в сферу ассоциации и зрительный образ. В этой связи чрезвычайно важным представляется положение П. П. Соколова (впоследствии развитое А. П. Журавлевым) об объекте вызываемых цветовых впечатлений. «Когда нам называют какой-нибудь гласный звук, мы невольно представляем соответствующую букву, а когда сами произносим или пишем ее, к этому представлению присоединяется известная группа ощущений, сопровождающаяся движением голосовых связок, губ, языка. Все эти представления дополняют и уясняют друг друга» [Соколов 1897: 264]. Ср.: «буква в паре (звук-буква) как бы стабилизирует восприятие звука, помогает выработать в сознании типический образ звука и закрепляет его с помощью графического изображения» [Журавлев 1974: 34]. В цитируемой работе Соколова приводится любопытное доказательство его точки зрения: при исследовании цветовых ассоциаций, вызываемых русскими гласными е и ъ, i и и, были получены различные результаты, хотя звучание данных пар практически идентично. Если бы оценивались только звуки, то результаты были бы одинаковыми, - пишет исследователь, - если бы оценивались только буквы, то не требовалось бы представления звука, а испытуемые просили одновременного предъявления и звука и буквы. Вплоть до конца XIX века смешение звука и буквы было массовым явлением даже в трудах языковедов, т. е. смешивалась первичная звуковая семиотическая система языка и его поздняя вторичная семиотическая система - письмо. Первым в мировой лингвистике развел букву и звук И. А. Бодуэн де Куртенэ, прибавив к этим чисто материальным лингвистическим объектам и ментальные соответствия: звуку соответствовала фонема, букве - графема [Бодуэн де Куртене 1963. - Т. 2. - С. 209-235].

История изучения вопроса о носителе символического цветового значения изобилует примерами употребления разнообразной терминологии, хотя, по сути, базовое понятие остается неизменным. Р. Якобсон говорит о звуке, привлекая и фонему (1985); Г.Н. Иванова-Лукьянова, проверяя его предположения, оперирует понятием «звук», учитывая его артикуляционные и акустические свойства (1966); Ю.А. Тамбовцев, рассматривая межъязыковые особенности данного явления, опирается на понятие фонемы (1981); Е.Г. Сомова считает носителем символического значения графему, понимая под ней «минимальную единицу письменной формы языка, служащей для обозначения фонемы» [Сомова 1991]. Но неоднозначность термина в отечественной лингвистике, сближение то с понятием буквы, то с понятием фонемы [Лингвистический энциклопедический словарь 1990: 117] не позволяет на сегодняшний день остановиться на графеме как единице экспериментальных исследований.

В работах психологов, искусствоведов, музыкантов, художников слова «звук», «буква», «фонема» чаще всего употребляются одновременно, без уточнения, о чем же, собственно, идет речь. Ср. высказывание К. Ниропа: «Когда ухо воспринимает известные звуки, они получают цветные ощущения. Окрашивание может передаваться через цифры и, особенно, через буквы» [Нироп 1916: 18]. Е. Г. Эткинд в монографии «Материя стиха», анализируя поэтические «прозрения» А. Белого, пользуется термином «звук», явно апеллируя при этом к зрительным впечатлениям от букв: «Сквозной гласный входит в главное цветовое слово, приобретая символический смысл, а затем пронизывает другие слова, отбрасывая на них музыкально-цветовой отблеск; е входит в глагол «зеленеть», и вносит соответствующую семантику в слова «земли», «перелеском» и далее: В нежном небе нехотя юнеет, / Хрусталея, небо зеленеет» [Эткинд 1978: 260]. Безусловно, впечатления от звука в сильной позиции не одно и то же, что от звука в слабой, тем более что в каждом из случаев вряд ли возможно говорить о тождестве звуков, тогда как исследователь явно распространяет окрашенность ударного на все одинаковые буквы в поэтическом отрывке. Видимо, это косвенно свидетельствует о важности зрительного впечатления от читаемого текста для человека, владеющего графической системой данного языка.

Логично предположить, что звучащий текст, воспринимаемый исключительно на слух, будет в большей степени обусловлен мелодикой и интонацией, высотой и тембром голоса человека, его произносящего, нежели обликом букв.

Аудиторский эксперимент с однострофным стихотворением А. Ахматовой «Измена», показал, что при чтении с листа респонденты (девушки, 20 человек) заметили насыщенность одинаковыми буквами (не звуками!), цветовая оценка в основном желто-белая, но при чтении вслух экспериментатором-женщиной явного ассонанса никто не отметил, цветовая оценка в основном бело-синяя (смешанная группа, 20 человек).

Не оттого, что зеркало разбилось,

Не оттого, что ветер выл в трубе,

Не оттого, что в мысли о тебе

Уже чужое что-то просочилось, -

Не оттого, совсем не оттого

Я на пороге встретила его. (1944)

Во второй части эксперимента тот же текст в другой аудитории (девушки, 20 человек) был прочитан диктором мужчиной, и оценка звучащего цвета изменилась - он стал ассоциироваться с темно-синим цветом. Таким образом, на основании результатов эксперимента можно сделать вывод, что на восприятие читаемого текста оказывает воздействие графический образ букв, тогда как восприятие звучащего текста, по всей видимости, зависит от многих факторов, в том числе от высоты и тембра голоса говорящего.

Не различали звук и букву многие поэты, что свидетельствует, видимо, об особенностях поэтического речевого мышления: слух поэта более фонологичен, ибо звучание речи не является в отрыве от ее графической картины (Г.В. Векшин, 1989). Особое значение приобретает и тот факт, что поэты, для которых звуко-цветовые соответствия являются частью их художественной системы, обращаются в своих работах и к акустическим представлениям от звука, и к графическому изображению. Так, например, К.Д. Бальмонт в книге «Поэзия как волшебство» при описании синестетических впечатлений, говоря о букве, обращается и к артикуляционным и акустическим свойствам звуков, и к их графической форме: «если Ё есть смягченное О, в половину перегнувшееся, то каким же странным ёжиком, быстрым ёршиком, вдруг мелькнет, в четвертую долю существующее, смягченное Е, которое есть Ё» [Бальмонт 1916: 29]. Безусловно, сам поэтический текст дает основания для совмещения в восприятии звука и буквы. В концентрированном виде находим эту мысль у В.Н. Волошинова (М.М. Бахтина) в статье «Слово в жизни и слово в поэзии»: «Художественное созерцание поэтического произведения при чтении исходит из графемы, но уже в следующий момент восприятия этот зрительный образ размыкается и почти погашается другими моментами слова - артикуляцией, интонацией, значением, - а эти моменты, далее, выведут нас и вообще за пределы слова, …чисто лингвистический момент произведения так относится к художественному целому, как графема относится к целому слову» [Волошинов 1982: 102].

Интересные размышления находим у В. В. Набокова при описании собственных синестетических ассоциаций в романах «Дар» и «Другие берега»: «Чрезвычайно сложный вопрос, как и почему малейшее несовпадение между разноязычными начертаниями единозвучной буквы меняет и цветовое впечатление от нее (или, иначе говоря, каким именно образом сливаются в восприятии буквы ее звук, окраска и форма), может быть как-нибудь причастен понятию «структурных» красок в природе. Любопытно, что большей частью русская, инакописная, но идентичная по звуку буква отличается тускловатым тоном по сравнению с латинской» [Набоков 1990: 146-147]. То есть в сознании говорящего и воспринимающего при цветовом ассоциировании звук и буква не различаются. Наблюдения же полиязычного Набокова о различии в восприятии графем разных языков могут быть подтверждены или опровергнуты лишь в ходе аудиторского эксперимента с билингвами. Первые работы в это области опубликованы совсем недавно (Mills, C.B. at all The color of two alphabets for a multilingual synesthete. // Perception 2002; 31(11):1371-94).

Отсутствие однообразия в выборе терминов (фонема, графема, звук) наблюдается и в работах европейских и американских исследователей, но в большинстве своем это не результат смешения, а сознательного выбора объекта рассмотрения: фиксация спонтанно возникающих синестетических реакций не позволяют экспериментатору сомневаться, что же именно вызывает цветовую ассоциацию - звуки, буквы или графема. Ср. данные из экспериментов Ф. де Мендозы: «Некоторые испытуемые окрашивали буквы, произнося их, другие - видя их. В первом случае раздражителями являются звуки, а во втором - графическая форма. Следует отметить, что в обоих случаях припоминание звучания или графической формы давали тот же результат, что и реальное их восприятие» [цит. по Тихонова-Родина 2002: 777]. Обратим внимание на то, что Мендоза совмещает свойства звуков и букв в качестве исходного («реального») источника цветовых ассоциаций, что вполне согласуется с позднейшими данными нейролингвистов.

Развернутое объяснение выбора единицы исследования встречаем в работе Холлингворта (1939): описываемый синестет последовательно окрашивала услышанные слова, произнесенные экспериментатором, тогда как при чтении вслух или про себя ассоциации не возникали. Автор на основании длительных двенадцатилетних наблюдений за одним информантом тем не менее делает вывод, что все-таки происходит оценка написанных букв, так как выявлены стабильные повторяющиеся результаты в случаях, когда одинаковые буквы не обозначали одинаковые звуки (например, ca - ch - chr и под.). Эксперименты N. Witthoft и J. Winawer (Department of Brain and Cognitive Sciences, Massachusetts Institute of Technology, Cambridge, MA, USA) с детьми позволили прийти к выводу, что именно графема является источником цветовых ассоциаций, причем их эксперименты с информантами, знающими кириллическое письмо привели к сходным результатам [Witthoft&Winawer, 2003].

R. Cytowic (1989), Alison Motluk (1997) и многие другие исследователи не раз подмечали тенденцию окрашивания слов в четкой зависимости от позиции начальной буквы или гласной, находящейся непосредственно после начальной. Из этого делается вывод, что окрашивается графема, а не фонема.

Эксперименты Ш. Дэй (2004) с фактами цвето-графемной ассоциативности в рамках собственно Сз подтвердили эту тенденцию для нескольких индоевропейских языков и не нашли подтверждения для японского и китайского: «графема a стремится к красному цвету (47%), e - к желтому (20%), o - к белому (61%), i - к бело-черному (по 31%), u - к нескольким цветам одновременно, но выявляет тенденцию тяготения к темным оттенкам» [Day 2004: 73]. Одновременно установочные исследования цветовых ассоциаций фонем практически повторяют эту картину: «фонема i тяготеет к черно-белому (по 35%), е - к бело-желтому (по 29%), а - к красному (40%), о - к белому (31%)» [Указ. соч.: 78]. Безусловно, описание реальных синестетов в работах западных исследователей максимально индивидуализировано, поэтому вряд ли частота использования в качестве стимула ассоциаций той или иной единицы может быть показателем универсальных закономерностей. Тем не менее вспомним, что статистика по реальным синестетам дает 64,9% цвето-графемных ассоциаций и только 9,2% звуко-цветовых. Но если к данным по звукам речи прибавить данные по звукам окружающего мира и музыкальным тонам, то общая частотность звуко-цветовых аналогий окажется в пределах 35%.

Их источник, на наш взгляд, надо искать в области сознания человека. Так, Бодуэн де Куртенэ писал: «Действительная связь между письмом и языком может быть связью единственно психическою. При такой постановке вопроса как письмо и его элементы, так и язык и его элементы превращаются в психические величины, в психические ценности. А так как и преходящие звуки языка во всем их разнообразии, и остающиеся буквы мы должны представлять себе происходящими и существующими во внешнем мире, то, когда дело доходит до психических величин и психических ценностей, и буквы и звуки надо заменить их психическими источниками, то есть представлениями звуков и букв, существующими и действующими постоянно и беспрерывно в индивидуальной человеческой психике» [Бодуэн де Куртенэ 1963: 210].

Речевая организация человека, по словам Л. В. Щербы, - есть психофизиологическое явление, а не просто сумма речевого опыта индивида. Сама его психофизиологическая организация вместе с обусловленной ею речевой деятельностью является социальным продуктом, то есть культурно детерминирована, поэтому член социума, умеющий читать, сталкивается с интуитивно овладеваемыми еще в раннем возрасте фонемами через посредство буквы, в результате чего на подсознательном уровне в процессе спонтанного чтения человек не отличает букву от фонемы [Зиндер 1987]. Восприятие же звука в эксперименте неизбежно связано с использованием кодов звуков - букв, которые в свое время обеспечили переход от речевой коммуникации к письменной речи, то есть способствовали расширению сферы коммуникации. А облик языковых единиц в процессе чтения «про себя» отразится, скорее, на артикуляторном уровне, чем акустическом, хотя это, как правило, не осознается читателем: объяснение может быть найдено в существовании «фонографической» связи, ведь написанное приобретает смысл только тогда, когда оно хотя бы мысленно озвучивается. В этой связи нам очень близка мысль Е.Ф. Кирова, который полагает, что «связь звука и буквы возможна только через ступень графемно-фонемных ассоциаций, что доказывается микродвижениями органов речи при медленном чтении» [Киров http://www.gramota.ru/mag_arch.html?id=160]. Так что вполне убедительной представляется точка зрения А. П. Журавлева, который в качестве носителя ФЗ предложил «звукобуквенный психический образ, который формируется под воздействием звуков речи, но осознается и четко закрепляется лишь под влиянием буквы. На его формирование, несомненно, оказывают влияние также дифференциальные признаки, характерные для фонем данного языка и некоторые другие обстоятельства, например, артикуляционные ощущения» [Журавлев 1974: 36]. Исследователь ввел в употребление термин «звукобуква» (ЗБ), активно используемый в современных работах по фоносемантике, хотя общепризнанным он так и не стал. Основное возражение обычно вызывает факт, что, основываясь на ЗБ, за пределами исследования остается такое важное обстоятельство, как позиционные чередования звуков. Действительно, [ъ] и [Л] в [мълЛком] акустически непохожи на [О], но графическая форма этого слова настолько четко зафиксирована на уровне подсознания носителя русского языка, что возможные дисграфические нарушения при письме во взрослом возрасте могут быть связаны исключительно с различными типами речевой патологии. Образно говоря, каждая ЗБ представляет собой айсберг, вершина которого находится в сознании, но основная часть скрыта в подсознании. В речевом потоке отдельные значения ЗБ слова так и остаются в подсознании, не успевают «открываться» говорящему, а сознание концентрируется на самом значении слова. Но в условиях повышенного внимания к слову звучащему, как, например, в поэтическом/суггестивном тексте или просто читаемом «про себя» фонетически инструментованном тексте подсознательные (или потенциальные) значения ЗБ начинают «резонировать» с общим смыслом. Поэтический текст, несомненно, имеет скрытую суггестию, тогда как заговоры, заклинания, камлания и другие специальные тексты могут иметь признаки поэтического произведения (например, ритмизацию и звуковые повторы).

Это было подмечено в работах А. П. Журавлева, наши исследования позволили определить условия и способы достижения гармонии «звука и смысла» [Прокофьева 1995], эксперименты И. Ю. Павловской также привели к выводу, что «ФЗ есть потенциал, возможность, заложенная в языковом материале, которая реализуется в речевой деятельности не всегда, а лишь когда для этого есть необходимые предпосылки и установки» [Павловская 2004: 213]. Таким образом, ЗБ, которая представляет собой комплексную единицу, включающую в себя понятие графемы полностью, а также акустические и артикуляторные компоненты, участвующие в формировании подсознательного ассоциативного представления о содержательности минимальных единиц языка, вполне может претендовать на роль основной единицы, сосредоточивающей в себе цветовую ассоциативную информацию. Данный термин, использующийся в работах подобного типа, тем не менее акцентирует внимание на речевой составляющей, тогда как исследование межмодальных ассоциаций предполагает обращение к явлениям еще и абстрактного уровня. Чтобы совместить признаки графемы, фонемы, буквы и звука в одном термине, предлагается использовать ставший уже достаточно частотным термин графон, который, подчеркивая собственно языковую сторону понятия, кажется наиболее предпочтительным для данного исследования. фонетический цветовой ассоциативность терминология

Библиографический список

1. Бальмонт, К. Поэзия как волшебство / К. Бальмонт. - М. : Скорпион, 1916. - 93 с.

2. Бодуэн де Куртенэ, И.А. Об отношении русского письма к русскому языку / И.А. Бодуэн де Куртенэ // Избранные труды по общему языкознанию. - М. : Изд-во Акад. наук СССР, 1963. - 384 с. - Т. 2.

3. Волошинов, В.Н. (М.М.Бахтин) Слово в жизни и слово в поэзии / В.Н. Волошинов // Поэтика. Труды русских и советских поэтических школ. - Budapest, 1982. - С. 102-108.

4. Журавлев, А.П. Фонетическое значение / А.П. Журавлев. - Л. : Изд-во Ленингр. ун-та, 1974. - 160 с.

5. Зиндер, Л.Р. Очерк общей теории письма. / Л.Р. Зиндер. - Л. : Наука, 1987. - 109 с.

6. Киров, Е.Ф. Графика русского языка до и после Кирилла (К вопросу о происхождении буквенного письма) / Е.Ф. Киров // http://www.gramota.ru/mag_arch.html?id=160

7. Лингвистический энциклопедический словарь. - М. : Сов.энциклопедия, 1990. - 685 с.

8. Набоков, В. Пьесы / В. Набоков. - М. : Искусство, 1990. - 288 с.

9. Нироп, К. Звук и его значение / К. Нироп // Сборники по теории поэтического языка. Вып. 1. - Пг., 1916. - С. 50-71.

10. Павловская, И.Ю. Фоносемантический анализ речи / Т.Ю. Павловская. - СПб. : Изд-во СПб. ун-та, 2004. - 292 с.

11. Прокофьева, Л.П. Цветовая символика звука как компонент идиостиля поэта (на материале поэзии А. Блока, К. Бальмонта, А. Белого, В. Набокова) : автореф. дисс. … канд. филол. наук / Л.П. Прокофьева. - Саратов, 1995. - 19 с.

12. Соколов, П.П. Факты и теория цветного слуха / П.П. Соколов // Вопросы философии и психологии. - 1897. - Кн. 2, 3. - С. 252-275. - Кн. 3 (38). - С. 387-412.

13. Сомова, Е.Г. Звукосимволизм как фоностилистическое средство в поэтическом тексте : автореф. дисс. ... канд. филол. наук / Е.Г. Сомова. - СПб., 1991. - 18 с.

14. Тихонова-Родина, Е.А. К истокам фоносемантики: Фердинан С. Мендоза о псевдофотостезии (синестезии) / Е.А. Тихонова-Родина // Предложение и слово : Межвузовский сборник научных трудов. - Саратов : Изд-во Саратовского ун-та, 2002 - С. 773-778.

15. Шляхова, С.С. Дребезги языка : словарь русских фоносемантических аномалий / С.С. Шляхова. - Пермь : Перм. гос. пед. ун-т, 2004. - 225 с.

16. Эткинд, Е.Г. Материя стиха / Е.Г. Эткинд. - СПб. : Гуманитарный союз, 1998 (репринт - Paris : Institut D'etudes Slaves, 1978). - 506 c.

17. Day, S. Trends in Sinesthetically Colored Graphemes and Phonemes // www.ncu.edu.tw/~daysa 5.01.2004.

18. Witthoft, N. Winawer, J. Synesthetic Colors Determined by Having Colored Refrigerator Magnets in Childhood // Cortex, 2006, 42(2), - Р. 175-183.

Размещено на Allbest.ru