Ещё раз об истории слова "водка" (этимологический этюд)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Ещё раз об истории слова водка (этимологический этюд)

«Ни в области фонетики, ни в области семантики мы не можем рассчитывать на математически точные результаты; на всех наших этимологических операциях лежит печать вероятности»

(Хуго Шухарт)

Теме межславянских языковых контактов и языковых заимствований посвящены многие научные исследования. Хорошо известно, что, например, польский язык в течение нескольких столетий (XVI в. - 1-й четв. XVIII в.) активно взаимодействовал с восточнославянскими языками и диалектами, оказывал на них значительное влияние в области словарного состава. О польско-русских, польско-белорусских и польско-украинских культурно-языковых связях в эпоху средневековья существует значительная литература. При ближайшем рассмотрении выясняется, однако, что в этом, казалось бы, детально описанном и «профильтрованном» материале, ещё имеются лакуны и «тёмные» места. В частности, отсутствует аргументированная этимологическая атрибуция целого ряда общеупотребительных русских слов вероятного или даже очевидного польского происхождения, которые являются важными свидетелями давних исторических межславянских культурно-языковых отношений.

В качестве одного из таких предполагаемых полонизмов, который требует более убедительных подтверждений его заимствованной природы, мы избрали распространённое русское слово водка. Когда носители русского языка (в их числе и люди с высшим гуманитарным образованием) узнают о том, что водка может быть не русским словом, они удивляются. Психологически это вполне объяснимо. Ещё бульшее удивление может вызвать указание на то, что это привычное для русского слуха слово имеет инославянское, а именно, польское происхождение.

Наблюдения показывают, что этимологи не очень охотно рассматривают подобные, казалось бы, «прозрачные» случаи, часто просто не включая их в специальные словари. У них для этого имеются веские причины. Их следует искать в близком генетическом родстве славянских языков. Замечательная сохранность праславянской архетипической системы деривации, которая и в наши дни состоит из почти идентичного перечня способов и средств словообразования, создаёт значительные затруднения в этимологических исследованиях слов с общеславянскими корнями. Слабая разработанность теории языковых контактов и языковых заимствований именно на материале близкородственных славянских языков создаёт дополнительные трудности для историков языка и этимологов. В результате этого, например, для эпохи позднего средневековья полностью доказуемыми становятся лишь документально зафиксированные случаи первых употреблений отдельных исследуемых слов в письменных источниках. Вероятно поэтому о слове водка нет упоминаний в наиболее известном и авторитетном «Этимологическом словаре русского языка» М. Фасмера (в том числе в его русском переиздании с дополнениями акад. О. Н. Трубачева). Сведения о происхождении слова водка можно обнаружить в немногих источниках, в частности, в составленном проф. П. Я. Черных «Историко-этимологическом словаре современного русского языка» (Т. 1-2, 2-е изд., стереотип., М., 1994). На данные этого источника мы будем ссылаться в процессе последующих рассуждений.

Описание инославянских лексических заимствований требует разных подходов и неодинаковых усилий. Если некоторые из них атрибутируются вполне надёжно с использованием почти стандартных методов экстралингвистического и собственно языкового анализа, то вынесенный в заголовок данной статьи случай следует всё же отнести к достаточно сложным и запутанным. Теме происхождения слов wуdka / водка специально посвящались научные конференции, на которых велись жаркие дискуссии. Автору этих строк доводилось слышать различные высказывания относительно происхождения этого абсолютно по-славянски звучащего слова в кругу языковедов разных стран. Приходилось читать монографии, специально посвященные алкогольному напитку с этим названием, включая экзотические истории его появления, а также версии первоначального названия того, что теперь называется водкой [Ср., например: В. В. Похлёбкин, «История водки», Москва, «Интер-Версо», 1991].

Когда речь заходит о языке, в котором рассматриваемое слово впервые могло появиться, как правило, называются только два языка: русский и польский. При этом предпочтение нередко отдаётся русскому языку, т. к. с определённых пор водка в мире традиционно и с полным на то основанием считается русским национальным напитком. Почему всё-таки речь идёт всегда именно об этих двух славянских языках? Если подходить с позиции историко-хронологической, то самый весумый аргумент (нелингвистической) природы состоит в том, что именно в польском и русском языке слова wуdka и водка, называющие известный крепкий алкогольный напиток, живут и исправно функционируют уже более 400 лет. Пока мы знаем лишь приблизительно с какого времени слово водка / vodka стало распространяться на территории Руси-России и Польши. С уверенностью можно говорить лишь о том, что, начиная с конца XVII - начала XVIII века, продукт с названием водка уже становится заметной составной частью международной торговли спиртными напитками, является почти непременным элементом культурно-бытовой традиции у многих народов. Однако в массовом сознании, ставшее своеобразным интернационализмом слово водка (вотка - vodka - votka), уже давно ассоциируется преимущественно с русскими и/или российскими реалиями. Начиная с указанного времени, данное слово в иноязычных письменных источниках трактуется преимущественно только как русизм. Ср., например, тур. votka (фиксир. c XVII в.), анг. vodka (фиксир. с XVIII в.) и др.

В славянских языках и диалектах существует множество старинных оригинальных, а также заимствованных от соседних славянских народов названий для крепких спиртных напитков как конечного продукта дистилляции или, проще говоря, перегонки. Они образованы преимущественно от глаголов со значением «тепловая обработка продукта в закрытой ёмкости или на открытом огне» типа: «гнать - возгонять - перегонять», «жечь - палить», «печь - пропекать», «курить - воскуривать» и т. д., которые имеют общеславянские корни. Это продуктивные образования типовой мотивации «носитель признака» в плане словообразования оформлены по-разному. Ср. в этой связи: чешск. pбlenka, koшalka (от польск. gorzaіka); словац. pбlenka; польск. gorzaіa, gorzaіka, gorzaіe wino, palanka, palenka, palaсka [J. Karіowicz, A. Kryсski, W. Niedџwiedzki, Sіownik jкzyka polskiego. T. I, IV, VII. Warszawa, 1900-1927; Sіownik gwar polskich. Uіoїyі J. Karіowicz. T. II. Krakуw, 1901], лужицк. palens, palenz; словен. ћganje; хорват. (кайкав.) ћganica; градишч.-хорв. ћgano; серб. препеченица; белорус. гарэлка; укр. горілка; др.-рус. водка перепУстнаa (XVII в.); рус. перегонное белое вино [В. Даль, Словарь живого великорусского языка. Т. 1. М., 1955. С. 218], а также общее для восточных славян самогон, самогонка.

В древнерусских письменных памятниках, в том числе в летописях (данные фольклора мы не учитываем), начиная с XIV в., нередко фигурирует старославянское наименование снадобий и настоек зелиЕ, зеліе, зёлиЕ в значении «лекарство, волшебная трава» [И. И. Срезневский, Материалы для словаря др.рус. языка. Т. 1, стлб. 970]. Ср. также и в других славянских языках старинные названия с корнем *zel- с общими значениями «зйлья приворотные, лечебные и ядовитые»: ст.-чешск. zelн (zelina), польск. zioіa, хорв. zelje (с XIII в.; в значении «trave ljekovite ili otrovne; herbae» [ARj, XXII, Zagreb, 1975, s. 756; Miklosich F. Etymologisches Wцrterbuch der slavischen Sprachen. Wien, 1886. Mechan. Neudruck - Berlin, 1919-1920].

Свидетельства, относящиеся к истории появления на Руси крепких напитков на основе спирта, очень ненадёжны и противоречивы. В справочной литературе читаем: «Первые сведения о получении винного спирта как спиртного напитка в Древней Руси приводятся в “Вятской летописи” (12 в.)» [БСЭ, 2-е изд., Т. 8. М., 1951, С. 103]. В новейшей электронной версии Большой Советской энциклопедии эта хронология уже сдвинута (произвольно?) на два века ближе к нашим дням: «Водка, крепкий алкогольный напиток, смесь ректификованного этилового спирта с водой. Выработка В. (хлебного вина) в России началась в конце 14 в.» [Интернет: http://www.yandex.ru/Большая Советская энциклопедия].

Информация из процитированных выше источников представляется не очень достоверной Максимальная достоверность фактографических источников в этимологических исследованиях особенно важна. Использование в этом качестве устаревшего энциклопедического издания 50-х гг. XX века, а также его современной интернет-версии - занятие не очень надёжное. К тому же любая энциклопедия - это уже всегда дайджест, т. е. сокращённый свод данных, вынужденно опускающий и то, как и откуда получены сведения, входящие в словарную статью. . В ней отсутствует важнейший элемент языковой номинации - само упоминание названия «винного спирта», о котором идёт речь в словарной статье. Как он назывался? В первой справке есть проговоренное вскользь указание на письменный источник XII в., который якобы и должен подтвердить существование искомого продукта уже в то время. Но она не проясняет, а затемняет суть рассматриваемой проблемы. Известно, что дошедший до наших дней свод самой древней русской «Лаврентьевской летописи» относится к XIV веку (он был переписан в 1377 г.) [А. А. Шахматов, Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб, 1908]. Все остальные сохранившиеся своды старейших русских летописей датируются преимущественно XV-XVII вв. [Я. С. Лурье, Общерусские летописи XIV-XV вв. Л., 1976; Б. М. Клосс, Никоновский свод и русские летописи XVI-XVII вв. М., 1980]. Говорить о фактах, относящихся будто бы к XII в., оперируя при этом свидетельствами письменных документов XV-XVII вв. - занятие по меньшей мере несерьёзное.

Но можно говорить с уверенностью о свидетельствах внеязыковых, о том, например, что технология изготовления перегонного куба и трубчатого металлического змеевика - обязательных составных частей технологии производства спирта - на Руси в XII веке ещё не была известна. Достоверным и многократно подтверждённым историками является факт, что впервые производство спирта было открыто арабами Средиземноморья в ХII веке (по другой версии - в монастырях Италии, но в том же столетии). Когда и какими путями эта тщательно скрываемая от посторонних глаз технология достигла территории Руси - об этом пока можно лишь строить предположения разной степени вероятности.

В древнерусских письменных памятниках XVI столетия есть достаточно свидетельств появления на Руси привозного винного спирта - экзотической, дорогой и редкой по тому времени «лечебной» aqua vitae. Документально засвидетельствовано, что при царе Иване IV Грозном разбавленный водой спирт (водка), будучи уже распространённым алкогольным напитком, становится предметом казённого обложения. А вот зафиксировать появление самого названия вотка / водка, относящегося к этому времени, пока не удаётся. Вместе с тем, подтверждаются факты широкого употребления в эпоху, непосредственно предшествующую Смутному времени на Руси и оккупации поляками Москвы (рубеж XVI и XVII вв.), иных выражений, таких, например, как зеліе и зеленое вино (второе - явно метафорической природы При сравнении метафорического выражения зеленое вино в русских актовых книгах XVI века и метафорических выражений кровавое вино и синее вино в др.-русском эпическом памятнике «Слово о полку Игореве», воссоздающем кар-тину русской жизни XII века (но в списке конца XV - начала XVI в.), напрашиваются аналогии. Определённый интерес представляет сравнение выражений, формально относящихся к одной лексико-семантической группе и употребляемых, фактически, в одну эпоху, но которые отражают две разные языковые сти-хии: народно-разговорную и поэтическую.) и с очевидной «хмельной» коннотацией, которая проявляется в контекстах.

В целом данные др.-русского языка не противоречат фактам, имеющим отношение к истории винокуренного производства за пределами Руси. В германских землях, а также в соседних с ними польских, производство спирта (и водки как его деривата) несомненно возникло раньше, чем в (велико)русских землях, т. к. технические и технологические новшества эпохи средневековья распространялись в соответствии с вектором «запад>восток» и почти никогда наоборот. В научной полемике именно этот момент до сих пор остаётся решающим при утверждении «хронологического приоритета» польского слова wуdka перед русским водка.

Появление любого нового продукта предполагает его первичную номинацию в одном из языков. У западных славян таким первичным названием для водного спирта / водки первое время было заимствованное латинское двусоставное наименование aqua vitae, которое подверглось последующим языковым трансформациям, в результате которых и превратилось в слово wуdka. А вот установить точную или приблизительную дату «рождения» этого неологизма в старопольском и в др.-русском языке пока никому из исследователей не удалось. Это важный момент в наших рассуждениях, ибо в случаях, когда удаётся обнаружить первую фиксацию неологизма в письменных документах, почти автоматически снимаются многие вопросы, связанные с его лексико-семантической атрибуцией.

Др.-русские хроники, судебники, челобитные, другие актовые документы представляют немало сведений, связанных с историей питейного дела и водочного акциза. Но в них нет ни одного факта, который бы каким-то образом подтверждал вхождение слова водка в великорусский язык в современном значении уже в середине XVI века. А именно об этом свидетельствует один авторитетный лексикографический источник Конкретно на появление этого слова на великорусской языковой территории уже в сер. XVI в. указывает «Словарь русского языка ХI-XVII вв.» (вып. 1, М., 1975), в котором фиксируется слово водка в Новгородской IV летописи под 1533 г. А это ровно на целое столетие «опережает» начальную датировку проф. П. Я. Черных, в «Историко-этимологическом словаре» которого первое упоминание о слове водка относится к 1633 году. Другие, более современные исследования, передвигают фиксированное в древнерусских контекстах появление лексемы водка к 1600 году, но не ранее этого времени [Вести-Куранты 1600-1639. М., Наука, 1972]. В рассматриваемом случае определённое сомнение вызывает сама «игра» цифр: 1533-1633. Здесь исподволь напрашивается мысль о возможной механической ошибке при обработке картотеки. ^.

Неологизм эпохи средневековья кабакъ, «тематически» связанный со словом водка, также можно внести в список «тёмных словечек», не имеющих достоверной этимологии [Фасмер, II: 148]. Учёные расходятся во мнении относительно того, пришло ли это слово на Русь из немецкого языка, попало ли оно в немецкие диалекты из русского языка или является заимствованием ориентального происхождения. Известно только, что впервые слово кабакъ в значении «трактир» документально зафиксировано в грамоте 1563 года из г. Весьегонска [Ф. А. Котов, Хождение на Восток (1-я четв. XVII в.), ИОРЯС, 12, 1 (1907), с. 67]. Где кабак, там и водка. Только как она называлась русскими в 60-е годы XVI века?

Если говорить о наиболее ранней и, по нашему мнению, совершенно ненадёжной датировке слова водка, относящейся к 1533 году, то она ещё более запутывает и без того сложную историю русского слова водка и польского wуdka (см. сноску 3). Однако полностью отбрасывать её мы не имеем права. Постараемся найти в ней то рациональное, что может иметь непосредственное отношение к истории Руси и к рассматриваемой теме. Особенно если принимать в расчёт сам письменный источник - Новгородскую IV летопись, а также Новгородскую республику (до её удушения Иваном IV Грозным) как очень значительный центр торговли и ремёсел, которая счастливо избежала татарского нашествия и успешно торговала с Ганзой. Здесь знакомство с новыми и ходовыми товарами, к числу которых просто не могла не относиться и быстро полюбившаяся aqua aromatica, происходило раньше, чем в континентальной Московии. Для нашей темы существенными являются факторы географический (близость от Новгорода балтийских ганзейских торговых центров), а также этнический и языковой (немалую часть населения в этих балтийских портовых городах составляли славяне).

Остальные др.-русские языковые территории, включая ареалы белорусского и украинского языка, мы исключаем из наших рассуждений, поскольку на них не обнаружены случаи употребления рассматриваемого слова в эпоху средневековья.

Несмотря на кажущуюся абсолютную «прозрачность» семантики и словообразования, и русское слово водка, и польское wуdka не имеют общепринятой этимологии. Что пишут об этих словах исторические словари-тезаурусы и этимологические словари польского и русского языка? Видный польский этимолог А. Брюкнер высказывается очень кратко, но определённо. В словарной статье woda читаем: «wуdka tіumaczy іac. aqua vitae (okowita, woda їycia), od nas na Ruњ powкdrowaіo wуdezcka, wуdczany» (выделено нами - В. М.) [Sіownik etymologiczny jкzyka polskiego. Warszawa, 1957. S. 628]. Самуил Линде в обстоятельной статье к слову gorzaіa приводит много сведений, касающихся крепких алкогольных напитков в разных славянских языках, в том числе оригинальные названия wуdka, horiіka, водка, водочный, красовуля и другие, но не упоминает об истории этих слов [Sіownik Lindego. T. II. Lwуw, 1855. S. 100]. В других авторитетных польских исторических и этимологических словарях информация по интересующему нас вопросу отсутствует.

В русских изданиях данные о происхождении слова водка скупы. Наиболее полно они представлены в упомянутом словаре проф. П. Я. Черных. В сжатой, но насыщенной сведениями словарной статье имеется ценное для нашей темы указание, что «на русской почве слово водка известно с XVII в.» [П. Я. Черных, Историко-этимологический словарь русского языка. Т. 1. М., 1994. С. 159-160]. Здесь же и редкие словарные иллюстрации типа: вотка липова цвету (1633 г.), вотки цвету из василкового, водки из травы волчьих ягод, водки коричной, изо вяких разных трав вотки и сыропы (все без исключения «аптечно-рецептурно-кулинарного» ряда - В. М.) Сюда включены два разговорных выражения из оксфордского издания «Русской грамматики» 1696 г. немецкого учёного и путешественника Г. Лудольфа: «Изволишь чарку вотки(?) - Вотку не уживаю» с латинским переводом слова votka как aqua aromatica [Ludolfi Henrici Wilhelmi, Grammatica Russica Oxonii A. D. MDCXCVI (ed. by B. O. Unbegaun). Oxford, 1959, р. 50 (фототип. изд.)].

В отличие от А. Брюкнера, П. Я. Черных нигде не упоминает о заимствованном характере слова водка. Однако он полон сомнений относительно структуры семантического «подстрочника» этого слова: «Всё это (т. е. предшествующие рассуждения и контекстуальные примеры - В. М.) наводит на мысль, что слово водка по происхождению есть производное не от вода […м. б., странное значение «уменьшительности» здесь вторичное?], а от водить, вести (ср. проводка, сводка и т. д.)» (подчёрк. нами - В. М.) [там же, С. 160]. Далее следует, на наш взгляд, не совсем убедительное рассуждение: «Однако водка уже в XVII в. стало связываться с вода и получило значение «хлебное вино» (м. б., по его прозрачности, бесцветности?). Возможно, что известную роль сыграла при этом и латин. aqua vitae - фигуральное наименование (букв. «вода жизни») крепкого алкогольного напитка» [там же] В цитируемом абзаце из словаря требует уточнения ономасиологическая (касающаяся обозначения) и семасиологическая (касающаяся значения) составляю-щие лексемы водка, которая в русской языковой практике получила не значение «хлебное вино», а приобрело обозначение (название) в оболочке этого словосочетания. Оно издавна употребляется в качестве местного и/или диалектного в отдельных областях Руси - России, хотя и значительно реже, чем выражение «белое вино» или просто субстантивы «белое», «белая»..

Среди современных славистов бытует мнение о том, что не русское слово водка, а именно польское слово wуdka представляет собой сохранившуюся до наших дней «усечённую» первую часть дословного переложения латинского aqua vitae. Будучи фактологически корректным, оно не вызывает возражения, как не вызывают принципиальных возражений и утверждения некоторых исследователей о том, что именно польское слово wуdka представляет собой не только первичную «усечённую» кальку лат. aqua vitae, но также является непосредственным образцом прямого лексического заимствования, проявившего себя на русской почве в форме водка.

Известно, что в польских землях в XVI-XVIII вв. в ходу были и иные, но первоначально не польские, а только латинские сложные наименования для крепкого, на спиртовой основе экзотического «лекарственного» напитка: vinum adustrum, vinum crematum, aqua aromatica - все с традиционными для той эпохи «алхимическими», «лечебными» и «косметическими» коннотациями [Sіownik polszczyzny XVI wieku. T. VIII. Wrocіaw - Warszawa - Krakуw - Gdaсsk, 1974. S. 33-34]. Часть из них, с первым элементом aqua, в принципе, также могла служить подстрочником при калькировании польского wуdka.

В этой связи интересно наблюдение П. Я. Черных о том, что на русской языковой почве слово водка «на первых порах употреблялось как название лекарственного (неалкогольного) напитка, жидкого лекарства, сиропа, настоя из целебных трав, корней и пр.» [П. Я. Черных, Ист.-этим. сл. Т. 1. С. 159]. В русском речевом общении 1-й трети XVII всё ещё явно преобладает та же «аптекарская» коннотация, что и в польском wуdka, но только прослеживается она с хронологическим «отставанием» в несколько десятилетий в сравнении с польским словом. Это подтверждается данными и польского, и русского языка.

Проследим теперь как трансформировался в польском языке после калькирования латинизм aqua vitae.. Под воздействием универбации на польской языковой почве двусоставное латинское наименование aqua vitae = woda їycia утратило второй словоэлемент. А первый словоэлемент woda в процессе семантического развития приобрёл, наряду с деминутивностью, также экспрессивный элемент ласкательности в словоформе wуdka.

В польском языке в оболочке лексемы okowita (okowitka) - «alkohol raz tylko dystylowany, gorzaіka, њmierdziucha» [J. Karіowicz, A. Kryсski, W. Niedџwiedzki, Sіownik jкzyka polskiego. T. III. Warszawa, 1904. S. 744] сохранился также и этот слабо мотивированный слитный вариант двусоставного латинского выражения aqua vita. Этот исторический полонизм сохраняется и в современном украинском словоупотреблении в виде старинного названия сорта водки / горілки под названием оковита. Ср. также в этой связи пример из южно-(велико)русского языка начала XVIII в.: «налей винца доброва яковитки» [Черных, Т. 1: 159] или смоленское диалектное: акавитая (кавитая) [Фасмер I: 65].

Отметим, что в польской языковой практике середины XIX века прослеживается почти парадоксальная стилистическая дифференциация при параллельном употреблении двух форм: собственно польской wуdka и «русской» vodka. Не совсем ясна мотивировка, по которой, например, в польской языковом среде (не только в пределах Российской империи, в частности, в Царстве Польском, но также и на территории Габсбургской монархии - в Западной и Восточной Галиции) название этого алкогольного напитка очень часто воспроизводилось не по-польски wуdka, а оформлялось графически как vodka (литера v в польской графике и правописании - явление достаточно редкое; она употребляется преимущественно для передачи оригинального написания ограниченного числа латинских, французских, английских или русских слов). В данном случае это косвенное свидетельство непольского происхождения слова. Ср., например, надпись середины XIX века на бутылочной этикетке известного водочного фабриканта Бачевского во Львове:

BACZEWSKI

VODKA

monopolowa

koszerna

Fondйe 1782

LWУW

В данном конкретном случае о какой-либо преднамеренной русификации речь, безусловно, идти не может.

В заключение проанализируем словообразовательную семантику русского слова водка и обобщим сказанное в пользу его заимствованной природы. Сам процесс заимствования из польского языкового источника в русский и последующая адаптация в принимающем языке не повлекли за собой значительных фонетико-морфологических трансформаций, за исключением позиционной мены гласных [у] / [o] в корне праславянского происхождения *vod-. Важнейшим здесь остаётся вопрос о наличии или отсутствии в этом слове семантического элемента деминутивности и о роли суффикса -к-/-k-. Нам понятны отмеченные выше сомнения проф. П. Я. Черных относительно «странного значения «уменьшительности», которое может быть вторичным». По некоторым представлениям, его придаёт рассматриваемому слову общеславянский суффикс -k-. Однако проведённые автором настоящей публикации опросы более чем ста носителей русского языка показали, что подавляющее большинство из них «не чувствует» оттенка уменьшительности в слове водка. Следует отметить, что по этому же вопросу имеются и иные мнения, например: «Водка. Древнерусский уменьшительный падеж (деминутив) [так в тексте. - подчёрк. нами - В. М.] от слова вода, образованное по типу репа - репка, душа - душка, вода - водка» [В. В. Похлёбкин, Кулинарный словарь. М., Центрполиграф, 2000. С. 88]. Однако подобная дефиниция не выдерживает лингвистически корректной критики. Безусловно, лексема водка может обладать и уменьшительным значением, точнее сопровождаться экспрессией ласкательности, например, в форме водочка. Эти семантические оcобенности приобретаются вполне традиционным способом деривации, но не от корня вод-, а от осложнённой первоначально суфф. -к- формы вод-к(а), т. е.: вод-к(а) / вод-очк(а) (фонемат. [к] / [₁чк]). Перед [к] беглая [₁+ч] действительно создают деминутивность. По законам русского словообразования уменьшительная форма от вод-а вод(и)-чк(а), а от вод-к(а) вод(о)-чк(а), которые оформлены разными гласными и и о. В словаре В. Даля встречаем даже деминутивную форму от водка водонька.

Русской форме водочка лишь отчасти соответствует польский деминутив wуdeczka, в котором в отличие от русского слова не один, а два смысла: «водочка» и «водичка» (ср. современный пример из кашубского диалекта, который не позволяет без дополнительного контекста определить какой именно смысл заложен в нём: «Najlepљi napitk to je vodeиka» [B. Sychta, Sіownik gwar kaszubskich. T. VI. Wrocіaw - Warszawa - Krakуw, 1973. S. 95]. Спектр польских деминутивов от wуdka значительно шире русского. Ср.: wуdeczka, wodeczka, woduleczka, wуdziunia, wodzisia, wуdula [Karіowicz, Kryсski, Niedџwiedzki, Sіownik jкzyka polskiego. T. VII. Warszawa, 1919. S. 673].

Число аугментативов от польского wуdka и русского водка ограничено. Ср. польск. wуdczyskо - «przy kaїdej њluzie wуdczyskiem zalewa» [там же] или его русскую вульгарно-просторечную параллель водяра.

При более детальном рассмотрении оказывается, что русское по всем своим формальным показателям слово водка с трудом вписывается в формальную сетку современной русской словообразовательной семантики, в которой для этого слова ещё нужно подыскать «нишу», соответствующую его формальной структуре и семантической природе. Это - рудиментарное свидетельство того, что водка является очень давним заимствованием хотя и генетически родственного, славянского, но всё-таки иноязычного источника.

Очевидно, что водка образована не по модели репа - репка, душа - душка. Это иной, нечасто встречающийся случай инославянского заимствования, в котором утрачен остаточный элемент дополнительного смысла (в нашем случае это деминутивность), предположительно имевший место в польском языке-доноре. Анализ осложняется тем, что элементы словообразования (корень + аффиксы) и словообразовательная семантика практически полностью совпали в языке-доноре и языке-реципиенте уже на начальной стадии межъязыковой интерференции.

И всё же слову водка должно быть найдено место в русской семантической словообразовательной классификации. Его можно отнести, в частности, к разряду суффиксальных существительных, мотивированных существительным - словом с модификационным значением. Словообразовательная модификация, сущность которой заключается в добавлении к основному значению мотивирующего слова некоторого дополнительного элемента смысла, может быть использована как вспомогательное средство при семантической классификации. По формальным показателям рассматриваемую лексему можно отнести также к разряду существительных с модификационным значением подобия [Русская грамматика. Т. 1. М., «Наука», 1982. С. 205-206], но с определённой долей условности, ибо в слове водк(а) всё-таки не очевиден основной смысл как H₂O, присущий слову вода.

Важно, что этому лексико-семантическому разряду не свойственно экспрессивное значение деминутивности, которого, как мы подчёркивали, нет и в слове водка. Входящие в его состав существительные женского рода с суф. -к-, называют преимущественно неодушевлённый предмет, похожий по внешнему виду или по какой-либо функции на предмет, названный мотивирующим словом типа: нога - ножка (рояля), шляпа - шляпка (гигантского гриба, например), стена - стенка (мебель; контрфорс), книга - книжка (любого формата и веса), печь - печка (обычная русская печь), стрела - стрелка (на ж/д) и т. д.

Слово водка может быть отнесено также и к существительным стилистической модификации, которые представляют собой разговорные или просторечные синонимичные варианты слов типа: тётя - тётка, няня - нянька, самогон - самогонка, кладовая - кладовка, колено - коленка, скамья - скамейка и т. д. [там же, с. 216-217]. В относящихся к этому типу словах нет деминутивности. К нему, скорее по формальной, а не смысловой аналогии, может быть отнесена и пара вода - водка, которая функционально поливалентна и продуктивна в русской литературной разговорной и профессинальной речи, а также в русском просторечии.

слово водка лексический семантический

Размещено на Allbest.ru