Интенциональная природа рецепции

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 801.73

Интенциональная природа рецепции

Безруков Андрей Николаевич

Аннотация

Настоящая статья рассматривает интенциональную природу рецепции. Герменевтическое толкование художественного текста на современном этапе сводится не к его однозначному прочтению, а стремится к смысловому множеству. Теоретические взгляды В. Изера и Г.-Р. Яусса получают актуальную трактовку, что свидетельствует о потенциальном расширении классических установок. Доказано, что процесс чтения корректирует диалог смыслов, которые в свою очередь дают онтологическую оценку человеческого бытия. Распутывание клубка смыслов выводит интерпретатора в бесконечный поиск-путь, в процесс творческой работы. Поэтому деятельность читателя - это всегда осознание бесконечного движения по герменевтическому кругу, границы которого регулируются историко-культурным процессом. Границы круга всецело зависят не только от творческой способности читателя, его мышления, филологической, культурной базы, но и от построения самого текста как оригинальной модели, сложившейся по принципу самоорганизации. Результат данной работы может быть актуален при анализе художественного дискурса, рецепции индивидуального авторского стиля.

Ключевые слова: процесс чтения; теория рецепции; эстетика чтения; Вольфганг Изер; Ганс-Роберт Яусс; смысловой диалог.

рецепция чтение художественный текст

Abstract

This article examines the intentional nature of the reception. Hermeneutic interpretation of a literary text at the present stage is not reduced to its unambiguous reading, and is committed to the semantic set. Theoretical views W. Iser and H.-R. Jauss receive the actual interpretation, indicating a potential extension of the classical systems. It is proved that the reading process corrects the dialogue of meanings, which in turn give an ontological evaluation of human existence. sputyvanieklubka meanings interpreter prints an infinite way in the process of creative work. Therefore, the activity of the reader - it is always the awareness of perpetual motion by hermeneutical circle, the boundaries of which are governed by historical and cultural process. Border of the circle is entirely dependent not only on the creative ability of the reader, his thinking, philological, cultural bases, but also on the construction of the text as the original model, developed on the principle of self-organization. The result of this work may be relevant in the analysis of literary discourse, the reception of the individual author's style.

Key words: reading process; reception theory; aesthetics of reading; W. Iser; H.-R. Jauss; semantic dialogue.

Актуальные на сегодняшний день подходы к анализу художественного текста опираются на систему взаимозависимости автор - текст - читатель. Текст, воспринимаемый в широком значении слова конструктом, состоящим из знаковых образований, попадает в сферу интересов разных гуманитарных дисциплин. Каждая из них рассматривает его со своих методологических позиций, опираясь на свои теоретические догматы. Одновременно с этим, текст, выступая объектом междисциплинарного исследования, как плоскостная форма не дает необходимого результата для его прочтения. Именно созвучность подходов, их взаимная корреляция может стать той органикой, чей общий итог позволит видеть в тексте объективную бытийность с рядом сферических признаков. Не только собственно лингвистический подход, но и ряд культурологических вариаций анализа предваряют статусность текста как объекта культуры, философского концепта, а не только языковой базис.

Текстовая наличка позволяет первично обозначить всю предметную составляющую мира, а затем включить и блочный вид смыслов, расширив тем самым, многообразие предметно-действенного уровня. Аргументировано уместен в данном случае структуралистский тезис Жака Дерриды, подчеркивающий мысль о том, что ничто не существует вне текста. Возможность распознать контуры мира-текста, окружающего человека, Деррида призывает с коррелятом условия «как можно ближе подойти к действию творческого воображения, …повернуться к невидимому внутреннему пространству поэтической свободы» [Деррида 2007, с. 17]. Данный опыт позволяет вскрыть, как сложные внутриструктурные связи текста, так и коснуться внетекстовых реалий рецепции. Художественная система, как никакая иная, позволяет максимально расширить границы мира - реального, условного - вымышленного - воображаемого. Расширяя порядковый строй мысли, реципиент не нарушает сложную систему знаков, созданную автором.

Читаемый текст, будь то комплекс художественных парадигм, либо общекультурных уровней, задает субъективные начала, смысл которых не так четко может быть опредмечен. Именно «путем осмысления мы достигаем места, откуда впервые открывается пространство, вымеряемое всяким нашим действием и бездействием» [Хайдеггер 1993, с. 252]. Соответственно, отправной точкой любой мысли, либо точкой формирования знания о мире и человеке становится язык: универсальный код, культурный феномен, поэтический инструментарий.

Прежде всего, в языке выражается любое понимание мира - от онтологически сущего до имманентно детального, «язык - это мир, лежащий между миром внешних явлений и внутренним миром человека, … язык есть не что иное, как дополнение мысли, стремление возвысить до ясных понятий впечатления от внешнего мира и смутные еще внутренние ощущения, а из связи этих понятий произвести новые» [Гумбольдт 2001, с. 304-305].

Наличная языковая структура способна не только фиксировать ряд первостепенных авторских установок, но и давать возможность читателю интерпретировать их, то есть актуализировать для конкретного места и времени. Чтение, таким образом, превращается, как в манипуляцию знаков с акцентной установкой игры, так и в преодоление буквальной, хотя и универсальной формы, в новый код описания миропорядка. Сохраняя идеальную форму-модель мира, язык стихийно трансформирует сознание читателя. Приобретение языком ряда функций есть свидетельство его саморазвития и совершенствования. Однако, в связи с этим неизбежно возникновение и ряда пред-допущений: корреляция действий, трансформация формы, развитие полифункциональных черт, собственно смена осевой разверстки, вариация рецепций. Типичным для языка в пространстве бытия остается только налично-знаковый формат, в течение времени существующий как объективация условной звучащей структуры.

Еще Аристотель отмечал, «что в звукосочетаниях, - это знаки представлений в душе, а письмена - знаки того, что в звукосочетаниях»; логика зависимости звука от буквы через представление реципиента весьма понятна, но реверсивный путь от буквы к пониманию у Аристотеля прописан не так детально. Далее читаем: «Подобно тому как письмена не одни и те же у всех [людей], так и звукосочетания не одни и те же. Однако представления в душе, непосредственные знаки которых суть то, что в звукосочетаниях, у всех [людей] одни и те же, точно так же одни и те же и предметы, подобия которых суть представления» [Аристотель 1978, с. 93]. В этом тезисе также присутствует явная отсылка к более сложному видению процесса понимания языка/текста, но коррективы о важности отличий рецепций предметного мира не столь ярки. Восприятие текстовой структуры происходит, как видим, из буквального проживания/переживания образной картинки. Рисование новой реальности посредством художественного образа опредмечивает мир субъективно, полярно общепризнанному. Аристотель не говорит об этом буквально, но намек все же есть: «Подобно тому как мысль то появляется в душе, не будучи истинной или ложной, то так, что она необходимо истинна или ложна…» [Аристотель 1978, с. 93]. Схожесть с процессом создания/построения текста/фразы наблюдаем и в ходе развертывания художественного полотна на уровне выявления смысла. Истинно-смысловое начало текста условно, как условен и сам текст, он всецело индивидуален (авторский канон), одновременно с этим приращивает объективные значения (читательский прогноз).

Создавая ткань текста, писатель использует систему художественных средств (поэтический язык, жанровую форму, сюжетную канву…), которые реализуют идейный замысел. Формирование пространства художественного текста осуществляется рядом процедур, определяемых автором индивидуально. Расшифровка или прочтение произведения также предполагает соблюдение определенных закономерностей, набор которых с развитием теоретической мысли меняется. Одним из возможных вариантов работы над текстом может быть герменевтическое истолкование.

Герменевтика как философская дисциплина оформилась в трудах таких теоретиков как В. Дильтей, Ф. Шлейермахер, Э. Гуссерль, Г. Шпет, М. Хайдеггер, Х.-Г. Гадамер, практическая же реализация была осуществлена П. Рикёром, Г.-Р. Яуссом, В. Изером. Смысловое прочтение текста, приближение к его внутренней сути, по мнению ученых, может быть осуществлено с помощью герменевтического круга. Создавая текст, автор относительно свободен в выборе правил его восприятия. Герменевтическое понимание, наряду с внешним восприятием текста, должно учитывать и литературный жанр, и творческий метод, и сюжетное построение, и мотивную структуру. Следовательно, при толковании учитывается тройственный характер процедуры: язык - текст - автор. Но необходимо отметить, что главную роль играет именно сам текст, текст как центр, текст как генератор смыслов, текст как концентрат лингвистических и экстралингвистических элементов в единое целое.

Фридрих Шлейермахер является создателем герменевтики как всеобщей науки истолкования текста. Шлейермахер, разрабатывая собственное видение герменевтики, опирается на традицию, чьи корни уходят в глубь веков. Его концепция есть переосмысление предшествующего опыта античности. В целом, связывая искусство интерпретации с поиском истинного, он выдвигает тезис о бесконечном богатстве содержания, «язык есть нечто бесконечное, ибо всякий элемент в нем особым образом определяем посредством прочих…, всякое созерцание индивидуального - бесконечно» [Шлейермахер 2004, с. 48]. Следовательно, к окончательному толкованию можно только приблизиться: «подход к герменевтике сводится лишь к сумме наблюдений» [Шлейермахер 2004, с. 42]. Практический ряд толкования текста исходит из принципа полного или частичного непонимания его. По Шлейермахеру, «непонимание мест трудных есть следствие непонимания мест более легких» [Шлейермахер 2004, с. 27]. Логичен и исход этого принципа - правильно понять отдельное место текста возможно только в связи с целым. Понимание для Шлейермахера связано с идеей генезиса индивидуального творческого процесса. Практика анализа подтверждает то, что текст/произведение следует воспринимать частью всеобщего культурного развития, принятие для себя действенного ряда операций с текстом не что иное, как осознание законов общего регулирования системы и ценностей, и ориентиров будущего. При этом текстовая наличка не должна быть центром внимания, несомненно, реципиент зависим от нее, но выход за пределы знакового комплекса и проявит максимально творческую интуицию, которая онтологически дополнит чтение.

Взаимозависимость одной части от другой, следование от малого к большому и обратно регулируется методологически введенным понятием круг: «если непосредственной связи между субъектом, предикатом и определениями для понимания недостаточно, то нужно прибегнуть к рассмотрению схожих мест, и далее при благоприятных обстоятельствах, выйти за пределы произведения, так и за пределы творчества писателя, однако всегда оставаясь внутри одной и той же языковой области» [Шлейермахер 2004, с. 92]. Уровень языка является у Шлейермахера первоосновой, целым: «всякая речь воспринимается только при условии понимания языка» [Шлейермахер 2004, с. 43], текст же - авторской речью, либо частью. Именно речь (словесный вариант), существует в этом понимании как «чувственная форма» [Гумбольдт 2001, с. 306]. Всякая речь, по мысли Шлейермахера, должна становиться речью, действенной структурой, чьи ориентиры направлены на живой поток бытия. Отсутствие динамики в данном процессе лишает текст жизненной правды, того, что является основой понимания сущего. Творческие импульсы, которые регулируются реципиентом, манифестируют текстовую наличку, придают ей авансовый шанс претворения. Условная схема этого процесса может быть следующей: речь - текст - произведение - произведение всей жизни (высшая форма). Для Шлейермахера язык не только комплекс знаков, отправная точка рецепции, но и авторская модуляция этой формы, «каждый текст имеет самобытный генетический ряд, в котором существует изначальный порядок мышления отдельных мыслей» [Шлейермахер 2004, с. 208]. Применяя язык на практике, автор создает свое видение предмета, времени. Читательское сознание, под воздействием исторических предпосылок, порой не может справиться с традиционно жесткой догмой смысловой разверстки, не хватает опыта предвидеть динамику стиля. Индивидуальное начало последнего и будет тем, что должно быть выхвачено из сложных перипетий контекста, осмыслено как самобытный способ писания и приведено в систему реакций на текст. Читатель тем самым, осуществляет реверсивную авторскую правку стиля, приобретая опыт рецепции, собственного я.

В. Дильтей резко разграничивал понимание текста. Во-первых, объясняя его как имманентное непосредственно личностное постижение смысла произведения (герменевтический предел), и, во-вторых, как внешнее аналитическое объяснение (риторика, грамматика). Функциональная составляющая художественного творчества наиболее перспективна для Дильтея: «творчество поэта всегда и везде покоится на энергии переживания…; жизненное чувство хочет вылиться в звуке, слове, образе; созерцание вполне удовлетворяет нас лишь тогда, когда оно обогащено таким содержанием жизни, такою широтой чувства; это переплетение… - вот содержательная, сущностная черта всякой поэзии» [Дильтей 1987, с. 141-142]. Свойство, указанное Дильтеем как переживание, и есть смысл, который нельзя редуцировать, он постигается обобщением и установлением контекстуальных связей. Ролевая установка творчества в том, чтобы проецировать жизненную энергию на читателя, создавать эффект присутствия себя в вымышленном мире и, наоборот, претворять условный мир внутри нас.

Окончательно эта идея реализуется в философских теоретических разработках Мартина Хайдеггера об экзистенциальном варианте рождения смысла. Хайдеггер настаивал на процедуре пред-понимания при любой интерпретации: толкование текста, по его мнению, возможно только исходя из предварительных установок сознания самого интерпретатора. Х.-Г. Гадамер продолжил эту линию в философском осмыслении сущности интерпретации, отстаивая тезис о безусловном видении цельности художественного текста во времени и в пространстве. Г.-Р. Яусс и В. Изер обозначенную проблему ввели в область литературоведения, применив основные методы для текстовой раскладки.

Имя Ганса-Роберта Яусса для рецептивной критики авторитетно и важно, так как он вводит одно из основных понятий теоретического блока - горизонт читательских ожиданий. Его трактовка принципов рецепции текста сведена к безусловному авторитету интерпретатора-читателя. В коммуникативной ситуации, как отмечает Яусс, «литературное произведение, даже если оно кажется новым, не является как нечто совершенно новое в информационном вакууме» [Яусс 2004, с. 194]. Взаимозависимость одного текста от другого у Яусса интерпретируется с помощью контекстуальных параллелей, то есть аллюзийного фона.

Эстетика воздействия текста на читательское сознание именно в том, что ситуация несовпадения горизонтов и есть производная составляющая, регулирующая движение текста в наличной культурной атмосфере. Яусс отмечал, что помимо структурного подхода, для рецепции целого необходимо обращение и к принципам герменевтического видения, что позволяет преодолеть границы эстетических систем. Функция реципиента является знаковой в эстетике Яусса, этим он и противостоит Дильтею и Гадамеру. Последние не были так аргументированы в выборе методологии, которая для Яусса не мистификация, не теоретический базис-надстройка, а рациональный ход мыслей, подвластный опредмечиванию для конкретики художественного текста. Глобальность прочтения текстового полотна зависит, как от внимательной прочитки знака, так и обусловлена социальными знаниями реципиента. Знаковый комплекс подает ряд сигналов читателю: это и форма (конструкт), и традиция (классический подход), и поэтика слова (универсальный язык), и образность (художественный вымысел). Помимо этого, при отсутствии явных импульсов, рецепцию текста можно осуществить общепринятыми способами: «во-первых, через знакомые правила или свойственную жанру поэтичность; во-вторых, через имплицитные взаимоотношения с известными произведениями в историко-культурном контексте; в-третьих, через контраст вымысла и реальности, поэтической и прагматической функций языка, которую читатель всегда осознает в процессе чтения» [Яусс 2004, с. 196].

Литературная ткань текста настолько подвижна, насколько подвижна сама жизнь, проецируемая в ней. Ограничение свободы читательского творчества ведет к не-контакту, результат фиксируется в одномоментном представлении. Текст, сводимый в некую форму матрицы, и есть рисуемая проекция смысла. Все, что вмещает текст, а это и собственно лингвистические уровни, и уровни экстралингвистические, и паралитературные, дискурсивно воздействует на смысловое поле, восприятие которого и необходимо заключить в реконструированную, «реверсивную парадигму» [Безруков 2014, с. 31].

Блочный метод Яусса, именно так его можно охарактеризовать, в том, что интервальность прочтения текста в истории может дать реальный шанс постижения цельности произведенной автором структуры. Реальность, в которой существует текст, в которой он создан, генетически сохраняется в нем. Извлечение смысло-рядов происходит с помощью метода сопоставительных ассоциаций: прошлое - настоящее. Историчность литературных произведений, да и самой литературы, в диахронии, следовательно, и рецепцию текста необходимо производить в режиме экспликации и интерпретации. Также возможен и дублирующий/синхронный подход: «реконструкция горизонтов ожиданий…, помогает нам добраться до вопросов, на которые текст первоначально отвечал, и, таким образом понять, как читатель прошлого расценивал произведение, как он понимал его» [Яусс 2004, с. 200]. Многомерный вариант прочтений не снижает художественных достоинств произведения, а наоборот, позволяет матрично выстроить параллели, сферически определить «контуры». Частотное несовпадение рецепций ведет к диалогу интерпретативных рядов, некой полифонии, если обратиться к терминологии М.М. Бахтина.

Изоляционная составляющая текста первично может дать читателю общий структурный обертон, в котором далее будет проще сориентироваться для воссоздания объемно-сферного конструкта целого. Контекст эпохи, контекст истории, видимая перспектива - вот основной набор ключевых, знаковых ориентиров: «...literature and art only obtain a history that has the character of a process when the succession of works is mediated not only through the producingsubject but also through the consuming subject - through the interaction between author and public» [Jauss 1982, p. 15]. Новация в литературе не так популярна, потому что все внимание с античных времен и до периода пост-пост-модернизма сведено к проблеме человека и духа времени. Вариативно новый ракурс формируется именно с подачи герменевтической интерпретации, рецептивного подхода читателя, «литература бессмертна, обладает объективным значением, которое раз и навсегда определено и открыто для интерпретации в любое время» [Яусс 2004, с. 200].

Эффект имманентного переживания схватывается мыслью/словом рецепции, что эстетически позволяет долгое время хранить память условно-образного идеала. Абстракция текста, присутствие в нем онтологических лакун, держит читателя в предельно-строгом внимании. Ускользаемый смысл зияет со-существуя с жизненной практикой читателя, граница которой очерчена более четко, нежели горизонт художественного видения.

Теоретические наблюдения Вольфганга Изера также аргументированно ложатся на общий блок постулатов рецептивной критики. Его эссе «Процесс чтения: феноменологический подход» [Изер 2004, с. 201-224] уже дано привлекает внимание и полнотой охвата анализа указанной в названии проблемы, и перспективным ходом дальнейшего развития мысли. Обращаясь к наследию Романа Ингардена, Ханса-Георга Гадамера, Изер видит в читателе не конкретно-историческую форму познания, а идеальную суб-форму воображаемого. Читательский кругозор заполняет мыслимые смысловые пределы, трансформация которых будет играть немаловажную роль. Созвучность идей Яусса и Изера объективирует текст, тем самым вытесняя фигуру автора: «анализ литературного произведения должен принимать во внимание не только текст произведения, но в равной степени наши ответные действия по отношению к нему» [Изер 2004, с. 201]; «The convergence of text and reader brings the literary work into existence, and this convergence can never be precisely pinpointed, but must always remain virtual, as it is not to be identified either with the reality of the text or with the individual disposition of the reader» [Iser 1974, p. 274]. Зависимость читателя от текста и текста от фигуры реципиента настолько очевидна, что происходит разрядка (зияние) двух текстовых полюсов. Один - собственно авторский, наличку которого видим мы, и другой - со-здаваемый нами же, но уже в иной плоскости, даже сфере. Идея Ингардена о незавершенности текста в пространстве мира дублируется у Изера и доходит до абсолюта: «произведение - нечто большее, чем его написанный текст, потому что текст обретает жизнь только в процессе чтения, чтение зависит от индивидуальности читателя - и на эту индивидуальность могут, в свою очередь, воздействовать разные уровни текста» [Изер 2004, с. 202].

Уровневый состав знакового комплекса открыт, по мнению Изера, в смысловую парадигму. Приобретая смысл в процессе восприятия, текст вновь и вновь формирует некий интервал пустот. Семантическое зияние (шумовой эффект) уловимо вербализацией. Необходимо озвучить как сам индивидуально-авторский текст, так и его интерпретативные вариации: «литературное произведение появляется, когда происходит совмещение текста и воображения читателя, и невозможно указать точку, где происходит это совмещение, однако оно всегда имеет место в действительности, и его не следует идентифицировать ни с реальностью текста, ни с индивидуальными наклонностями читателя» [Изер 2004, с. 202]. В ходе такой процессуальной игры читатель есть не только буквальный потребитель продукта, он фигура эстетической коллизии, со-участник рождения новой ситуации. Динамика смысловых оборотов позволяет придать эффект движения и тексту, интенсивность которого во многом объяснена природой эстетики.

Теоретический авторитет Романа Ингардена для Изера безусловен, не случайно он акцентно обращается к мысли первого о том, что «мир в литературных произведениях сконструирован из преднамеренных коррелятов предложений (термин Ингардена): Предложения связываются между собой различными способами для образования более сложных смысловых единиц… В окончательном анализе возникает особый мир, чьи составные части могут определяться по-разному, и в этих составных частях могут происходить любые вариации» [Изер 2004, с. 204]. Многокомпонентность текста свидетельствует не только о кадровой (стереоскопической) разрядке, но и о психо-эмоциональном разрешении этой проблемы: побуждение, реакция, эмоциональное переживание, память. Автор как демиургическая фигура все же предвосхищает читательское ожидание (гнев, сомнение, страх, умиление) сознательно, либо посредством коллективной идеологии, коллективного бессознательного, и воздействует на реципиента: «…the process of anticipation and retrospection, the consequent unfolding of the text as a living event, and the resultant impression of lifelikeness» [Iser 1974, p. 288]. Авторский ожидаемый эффект зачастую срабатывает, читатель попадает в мнимую уловку иллюзий, что и говорит о художественности текста. Модификация смысловых граней также есть фактический, наличный случай. Обращаясь вновь к тексту произведения, мы находим новые смыслы, до сих пор не улавливаемые. Интерес поддерживается тем, что «прочитанное можно воскрешать вновь и вновь, каждый раз на разном фоне, но однажды вызванное воспоминание никогда больше не вернется к своей первоначальной форме, потому что это означало бы, что память и восприятие - одно и то же, что очевидно не верно» [Изер 2004, с. 207]. Установление с помощью памяти связи между прошлым, настоящим и перспективным будущим определяет в тексте смысловую множественность. Табулированный вариант текстовой (версия - смысловой) раскладки, как это было у Яусса, выводит читателя к сегментации смысловых рубежей. Действительность принимается читателем измененной формой познания мира, что воздействует и на читательский процесс, который «значительно более сложный, чем простое восприятие написанного» [Изер 2004, с. 207].

В работах Изера явственно ощущается протест относительно подражания, отражения действительности в художественном мире. Функциональная составляющая текста первостепенна над формой. Структура, по Изеру, не может действенно влиять на читателя, тем самым заставляя его видеть новую реальность. Эстетический фон текста не нивелируется (что могло произойти с потерей собственно автора), но фактурно отражается в сцеплении, желании разгадать то, что порой вновь оказывается иллюзией ожидания. Смещение смысловой ветки в ходе восприятия текста готовит реципиента к знаковой игре, дешифровке кода. Ретроспективный и реверсивный ходы, перспективная проекция и мыслимое продолжение истории образа, истории жизни потенциально заполняют имманентный читательский стандарт. Выбор становится ведущим критерием для достижения условно планируемого результата. Текстовый блок, при действенном отношении к нему, выбивает разряды смыслов, реализуя потенцию поэтического, образного, художественного слова. Корреляция возможна в случае возврата к той позиции, которая по определению не может быть реконструирована. Как отмечает Изер, «принимая свои решения, читатель имплицитно признает неисчерпаемость текста; и та же самая неисчерпаемость заставляет его принимать решения» [Изер 2004, с. 209]. Такой подход, несомненно, дает возможность читателю не приблизиться к некоему условному абсолюту, найти единственно верное разрешение смысла, но полярно выстроить путь преодоления его непонимания. Выбор и будет той отправной точкой, с которой начинается путь, как автора, художника слова, так и читателя, транслятора Логоса. Последовательный, пошаговый договор с текстом онтологически функционален. Редупликация смыслов рождает эффект удвоения художественной реальности. В ней читатель и будет максимально свободен: «если мы перечитываем текст во второй раз, наши знания от предыдущего прочтения влияют на восприятие временной последовательности текста» [Изер 2004, с. 209]. Событийный пласт, уже осознанный при первичном обращении к тексту, отчасти запечатленный в памяти, потенциально подсказывает дальнейший, новый путь к его прочтению. Переживание, традиционное для литературы, означает не что иное, как приобщение к культуре с целью познать себя. Взаимная соотнесенность себя и мира вокруг синтезирует цельность имманентного и трансцендентального. Отражение в тексте читательских сознаний координирует, объективирует личное начало с коллективным. Первичный чужой дискурс становится своим, свое растворяется в культурном: «познание есть индивидуальный акт целостного взгляда на вещи» [Изер 2004, с. 213]. Определяя себя в окружающем мире, ассоциативно читатель отождествляет свой внутренний мир с миром предшествующих поколений. Индивидуальная часть - становится созвучной части целой. Эстетический эффект от признания себя в пространстве внешнего связан с полным равновесием сознаний. Поддержание такой гармоничной сути позволяет прогнозировать динамику прогресса.

Функциональная заданность текста (как и языка) с течением времени редуцируется до манипуляционных форм. Структура в этом случае распадается на множественность уровней, уровни формируют реальность. Вымышленная, условная, она становится неким неопределенным целым, в котором человек зачастую утрачивает индивидуальное начало. Вернуть себя в целое мира можно, читая и переоткрывая созданное. Смена значений обязательных элементов мира, его пространственных координат (верх, низ…) перераспределяет динамику жизни. Как «без акта воспроизведения, объект не воспринимается как произведение искусства» [Изер 2004, с. 218], так и человеческая сущность без осмысления не может считаться полноценно оправданной. Поток мыслей, смысловые перебивы, дублирование и есть настоящее течение бытия, получающее отражение в онтологических рамках художественного творчества.

Методология рецепции текста, по Изеру, сведена к двум главным принципам чтения, регулируемым самой текстовой сферой. В ней явственно обозначен контекстуальный набор: первостепенны для восприятия литературные образцы и темы в совокупности с исторически-знаковыми обстоятельствами; вторичной составляющей становится стратегия представлений знакомого на фоне неизведанного. Дополняя картинку бытия, повествователь частотно опровергает впечатления, нами полученные, тем самым, обостряя иллюзию присутствия реального в нашем воображении. Впечатление от прочитанного хотелось бы проектно обозначить окружающим, но и здесь срабатывает некий иммунитет, реакция на свое-для-себя. Расшифровать смысл до конца не получается, этого и не может произойти. Ломая литературную изоляцию, читатель вскрывает лишь намеченный путь приближения к истине. Автор в подобной ситуации лишь наблюдатель, имманентный тексту. Текст как бы приобщает нас и к индивидуальной манере видения мира, и к тому, что лишь только формируется. Живая, сущностная программа-прогноз горизонтально ожидаема, стремится к социосфере. Искусственный образ, последовательно, исторически складывающийся из рецепций того или иного текста, идентифицирует реальное и вымышленное, настоящее и иллюзорное. Литературное поле способно спроецировать свою/чужую мысль на свой/чужой опыт. Собственное я угадывается не столько в слове текста, сколько в его смысле. Признать текст для себя своим и будет главной установкой чтения, смысло-разрез индивидуального и коллективного будет уже не внешней приметой, но внутренней сущностью читателя.

Со второй половины ХХ века наметились два противоположных подхода к интерпретации текста. Первый - герменевтический - с акцентом на понимание исследователем творящего текст субъекта - эмпирического или трансцендентального; второй - структурно-семиотический - с базисом на объяснение собственно текста как определенным образом организованной сложной конструкции. Поль Рикёр предпринял попытку сблизить герменевтическую интерпретацию и структурно-семиотический анализ: «не будет напрасным искать в семантике ось соотнесения для всей совокупности герменевтического поля» [Рикёр 2008, с. 49-50]. Знаково-символическая природа текста методологически задает ракурс его рассмотрения, как отмечает Рикёр, «я называю символом всякую структуру значения, где один смысл - прямой, первичный, буквальный - сверх того означает и другой смысл - косвенный, вторичный, иносказательный, - который может быть понят лишь через первый» [Рикёр 2008, с. 51]. Сквозное нанизывание смыслов друг на друга, сбив, смешение, парадигма и образуют поле герменевтических прочтений.

Герменевтический диалог, который способен возникнуть в ходе работы, становится уже не столько формой отношения читателя к миру-тексту, сколько неким действием по отношению к последнему. Событие мира - есть не только речь как таковая, как данность, но и действие, организующее детальную расстановку акцентов, полюсов. Скрепом такой структуры и является объективный знаковый комплекс, «язык должен, следовательно, воспринять двойную природу мира и человека, чтобы передавать их взаимное действие друг на друга, или же он должен, напротив, поглощать в своей собственной вновь созданной стихии сущность их обоих, реальность субъекта и объекта, сохраняя их идеальную форму» [Гумбольдт 2001, с. 305]. Реальное существование языка, следовательно, можно видеть лишь в звучащей речи, которая может быть отчасти опредмечена смыслами, выявляемыми в ходе чтения. Современный подход к речи как дискурсу, практике дискурсивных форм возвращает и к наследию теоретической мысли Аристотеля, и к философско-аргументированной позиции В. фон Гумбольдта.

В постструктурализме и деконструктивизме (Ж. Деррида) актуальным становится подход к тексту, при котором адекватность интерпретации признается принципиально недостижимой. Это связано с тем, что исследователь онтологически не способен занять позицию внеположную произведению, чтение/письмо указывают «всегда на разрыв и движение внутри мира, … лишь обозначают его посредством метафоры» [Деррида 2007, с. 18]. Знаковая фиксация для Дерриды есть невозможность предпосылки письму его значения, «смысл должен ожидать своего сказания или написания, чтобы обжить самого себя и стать тем, что он есть, различаясь с самим собой - смыслом» [Деррида 2007, с. 22]. Возврат к тексту, либо его первое прочтение не есть однозначная трактовка истины, приметой такого подхода становится буквальное/прямое ускользание смысла: «то, что начинаешь писать, уже прочитано, то, что начинаешь говорить, - уже ответ» [Деррида 2007, с. 23]. Герменевтическое движение по кругу смыслов расширяет условное поле и анонимных авторских формул, и традиций Логоса, и функциональных пределов языка.

В отечественном литературоведении самостоятельную терминологическую определенность и методологическую осознанность теория интерпретации, прочтения текста обрела лишь в 70-х годах XX века. Ранее, в философско-литературоведческом ключе, М.М. Бахтин последовательно и авторитетно обосновывал активно-диалогическое понимание произведения, делая акцент на духовной встрече автора и воспринимающего текст читателя. Цель интерпретации, по Бахтину, заключается не в нахождении конкретного идеала, центра как такового, а в преодолении чуждости чужого без превращения его в чисто свое, «отношение к смыслу всегда диалогично; само понимание уже диалогично» [Бахтин 1997, с. 331-332]. Теоретические выкладки Михаила Бахтина способствуют выработке нового витка в рецепции текста, это влияние заметно и на Западе (Р.Барт, Ю.Кристева, Р.Лахманн, У.Эко и др.), и собственно в России (И.Арнольд, Г.Богин, Ю.Борев, Б.Корман, Ю.Лотман, Ю.Степанов, и др.). Воспринимая эстетический объект как творение, включающее в себя и творца, необходимо учитывать, что в пространстве целого поэтического мира/текста как такого происходит беспринципная работа, творческая активность, которая и должна становиться оригинальной целью для постижения сущности.

Соотношение текста и читателя немыслимо без привлечения авторской фигуры, иногда остающейся в тени, либо на уровне фонической вариации (смерть автора). Для обозначения идеального субъекта восприятия художественного текста Б.О. Корман, посредством дистанции автор - реципиент, предложил термин концепированный читатель. Это читатель, который увидит в произведении не только личного автора, но и множество субъектов, сознание целой эпохи, хор голосов, создавших произведение. Концепированный читатель входит в текст не как сознание, в котором собираются в целостную структуру смысла все элементы, а как сознание, в котором все эти элементы свободно играют между собой, образуя самые разнообразные связи-комбинации: «процесс восприятия есть процесс превращения реального читателя в читателя концепированного; в процессе формирования такого читателя принимают участие все формы выражения авторского сознания, все уровни художественного целого» [Корман 2006, с. 211]. Следовательно, достигается так называемый эффект наложения частей, переработки структур, мерцания смыслов. Намечаются новые ходы прочтения, интерпретаций, что делает текст художественным целым, то есть произведением искусства.

Условием интерпретации текста является не сужение спектра мыслимых толкований и, в свою очередь, приближение к однозначности прочтения, а в определении границ круга, в пределах которого возможно приращение смыслов, в котором существует большой потенциал адекватного восприятия произведения. Границы круга всецело зависят не только от творческой способности читателя, его мышления, филологической, культурной базы, но и от построения самого текста как оригинальной модели, сложившейся по принципу самоорганизации.

Герменевтический круг воспринимается как некая метафора, описывающая движение мыслей (смыслов) толкователя текста в рамках рецептивной техники. Целью работы герменевта является вживание во внутренний мир текста посредством понимания грамматического и содержательного уровней (по Шлейермахеру) и приближение к творческой мысли автора. Понимание целого возникает не из суммарного понимания частей, поскольку они могут дифференцироваться как его части только из уже понятого всецелого. Но для того, чтобы соотнести элементы текста с полным объемом, интерпретатор должен уже заранее иметь общее представление о целом. Понимать что-либо можно тогда, когда то, что пытаешься понять, уже понимаешь.

Циркуляция по кругу мыслимых и немыслимых интерпретаций все интенсивнее приближает читателя к сущности истины, но так и не раскрывая ее. Текст настолько закодирован, зашифрован, что расшифровать его полностью невозможно по определению. Внутренняя структура, организованная по правилам и нормам автора, условия самого текста и читателя ориентируют на работу, работу как письмо-чтение. Интерпретатор, приближаясь к сущности текста, проходит, как и автор, те же уровни его созидания, только в обратной последовательности. Проникнуть во внутренний мир писателя, представить авторскую лабораторию, выявить бессознательный уровень работы - вот основные цели чтения. Процесс повторного возвращения от целого к части и от части к целому углубляет понимание смысла единичного фрагмента, одновременно влияя на восприятие целого в формате развития.

Художественный текст, соразмерно ретроспекции, задает некоторый горизонт понимания. В нем есть все основные намечающиеся пути прочтения, необходимые реципиенту. Однако, чем более текст оснащен полиобразностью, полистилистикой, множественностью форм, структур и приемов, чем он более художествен по своей внутренней сути, тем шире задаваемый горизонт интерпретаций, тем труднее он для понимания и осознания. Дискурсивное генерирование новых вопросов к тексту позволяет художественной структуре играть комбинаторной бесконечностью. Высший уровень понимания заключается в постижении содержательного уровня произведения, в максимальном совмещении авторского вопроса и читательского ответа независимо от того, даны они в тексте эксплицитно или присутствуют имплицитно на внетекстовых, контекстуальных потоках. Таким образом, процесс интерпретации должен рассматриваться как интеграция мыследеятельности и мыследействия, в результате которых реципиент строит смысл текста, создает стратегии познания.

Процесс понимания художественной системы совершается в пределах взаимосцеплений всех ее элементов. Он проживает несколько условных стадий, посредством которых происходит формирование смысла (целого - частями и наоборот). В результате все указанные процедуры должны привести к более адекватному, целостному, логически верному пониманию всего текста, что и является главной установкой герменевта. Относительной задачей интерпретатора является не поиск решения, как выйти из герменевтического круга (как некой замкнутой сферы), а как в него правильно войти. Ощущение пред-обладания, пред-видения, пред-схватывания смысла (терминология Хайдеггера) есть формально-логический признак/этап работы над произведением. Произведение оказывается собранной воедино бесконечностью, свернутой в единый базис. Распутывание клубка смыслов выводит интерпретатора в бесконечный поиск-путь, в процесс творческой работы. Поэтому деятельность читателя - это всегда осознание бесконечного движения по герменевтическому кругу, границы которого регулируются историко-культурным процессом. Путь анализа художественного текста, его рецепция функциональна, действенна в связности контекстуального барьера, преодолеваемого автором, и знаково-дискурсивного, формируемого читательским сознанием. Рождение дискурсивной парадигмы художественности под влиянием собственно своего и наличного чужого есть явное свидетельство пребывания универсального текста не в статике покоя, но в трансформации смыслового волнения.

Библиография

1. Аристотель. Об истолковании // Аристотель. Соч.: В 4 т. T. 2. - M., 1978.

2. Бахтин, М.М. Собр. соч. В 7-ми т. Т.5. Работы 1940-х - начала 1960-х годов. - М., 1997.

3. Безруков, А.Н. Событие межтекстовой коммуникации: А. Пушкин - Ф. Достоевский // Филологические науки. Вопросы теории и практики. - Тамбов, 2014. № 10 (40). В 3-х ч. Ч.II.

4. Гадамер, Г.-Г. Актуальность прекрасного. - М., 1991.

5. Гумбольдт, В. фон. Избранные труды по языкознанию. - М., 2001.

6. Деррида, Ж. Письмо и различие. - М., 2007.

7. Дильтей, В. Сила поэтического воображения. Начала поэтики // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX веков. Трактаты, статьи, эссе. - М., 1987.

8. Изер, В. Процесс чтения: феноменологический подход // Современная литературная теория: Антология / Сост. И.В. Кабанова. - М., 2004.

9. Корман, Б.О. Избранные труды. Теория литературы. - Ижевск, 2006.

10. Рикёр, П. Конфликт интерпретаций: Очерки о герменевтике. - М., 2008.

11. Хайдеггер, М. Время и бытие. - М., 1993.

12. Шлейермахер, Ф. Герменевтика. - СПб., 2004.

13. Яусс, Г.-Р. История литературы как вызов теории литературы // Современная литературная теория: Антология / Сост. И.В. Кабанова. - М., 2004.

14. Iser, W. The Reading Process: A Phenomenological Approach // The Implied Reader: Patterns in Communication in Prose Fiction from Bunyan to Beckett. - Baltimore, 1974.

15. Jauss, H.R. Toward an Aesthetic of Reception / Trans. Timothy Bahti. - Minneapolis, 1982.

Размещено на Allbest.ru