Антропоцентрический аспект категории модальности (на примере повести Г. Чулкова "Вредитель")

Размещено на http://www.allbest.ru//

112

Размещено на http://www.allbest.ru//

Антропоцентрический аспект категории модальности (на примере повести Г. Чулкова «Вредитель»)

Селезнева Л. В.

Лингвистическая интерпретация модальности в последнее время приобретает очевидную коммуникативную направленность, и в исследовании текста на передний план выдвигается акт коммуникации, т.е. антропоцентрическая парадигма, в центре которой находятся такие основополагающие категории, как автор- персонаж - читатель. В связи с этим модальность осознается не только как грамматическая категория, свойственная предложению, но и как категория текста. И. Р. Гальперин назвал модальность «самой сущностью коммуникативного процесса» [Гальперин 2005: 113] , а Г. Я. Солганик определил, как «своеобразное наклонение производителя речи к действительности и собственно к речи» [Солганик 2006: 192].Другими словами, текстовая модальность определяется отношением производителя речи к самой речи и к действительности. В связи с этим конституирующее значение для текстовой модальности имеет категория производителя речи. Производитель речи - это создатель текста, который проявляет свою позицию, свое отношение к речи через систему субъектных форм: я - ты - он. В первом случае производитель отождествляет себя с непосредственным участником событий; во втором случае - обращается к человеку близкому, к собеседнику; в третьем случае - отстранен, является наблюдателем. Наивысшая степень модальности связана с использованием местоимения первого лица, которое свидетельствует о том, что субъект речи и повествователь совпадают. Повествователь говорит о себе, от его имени ведется повествование, т.е. производитель речи и субъект совпадают. Однако в текстах художественной литературы субъект речи никогда не отождествляется с производителем. Поэтому традиционно используют введенное В. В. Виноградовым понятие «образ автора». При этом определяющим компонентом является «точка зрения» автора. Нас интересует, с какой точки зрения автор в произведении оценивает и идеологически воспринимает изображаемый им мир. Это может быть точка зрения самого автора, эксплицитно или имплицитно представленная в произведении, точка зрения рассказчика, не совпадающая с автором, точка зрения какого-либо действующего лица. Б. А. Успенский различает актуального и потенциального носителя идеологической точки зрения. В первом случае это может быть автор или рассказчик, который ведет повествование от своего лица, во втором случае - действие описывается «как бы с точки зрения данного героя» [Успенский 1995: 25]. В этом плане интересна малоизвестная повесть Георгия Ивановича Чулкова «Вредитель». Она была написана в январе 1932 года, а опубликована лишь в 1992 году в журнале «Знамя» [Чулков 1992]. (Далее используются цитаты из этого издания). В повести эксплицитно представлено две позиции, две точки зрения: автора мемуаров и издателя. Их отношение к действительности и к автору мемуаров создает интересный модальный план. Повесть представляет собой дневник, который пишет бухгалтер Яков Адамович Макковеев. Образ автора совмещает в себе рассказчика и главного героя, что позволяет достичь наивысшей модальности и выразить отношение как к действительности, окружающей главного героя, так и к самому тексту дневника. Это определяет подбор языковых средств, среди которых выделяются идеологемы. Они являются ярким средством выражения идеологической позиции автора. В начале дневника главный герой дает себе характеристику в духе советского времени: помощник бухгалтера в Сопиковском тресте, холост, в прошлом все благополучно, за исключением «подозрительного университетского образования». Имеет репутацию «безупречного советского гражданина»: член профсоюза, подписывается на все займы, марширует во всех демонстрациях, несет общественную нагрузку, «не убегая от предвыборных собраний, когда требуют разрушения храмов или “высшей меры наказания” для вредителей». Но, несмотря на внешне благополучную жизнь («живу скромно», «по стенам у меня портреты вождей»), Макковеев боится: «Стоит мне только обнаружиться, и я буду тотчас же уничтожен». «Обнаружиться», для Макковеева, значит открыть свои мысли, свое образование («я знаю по секрету высшую математику»). Поэтому чтобы выжить, он «спрятался»: отказался от места на кафедре математики после окончания университета, «уклонился» от назначения на должность главного бухгалтера. Его жизненная позиция - «надо быть незаметнее». Лишь по ночам он пишет «невиннейшие мемуары», которые прячет под кирпич в стене за форточкой. Дневниковые записи обрамляет небольшое вступление и заключение, написанные от лица обладателя мемуаров - своеобразного издателя. Они достались ему в наследство от приятеля - старого чекиста. Издатель сожалеет, что автор записок «ускользнул от нашего возмездия», что нельзя «пришить эти мемуары к какойнибудь реальной политике», «дела из них состряпать нельзя». Такие клише, включающие идеологемы того времени, позволяют составить представление об издателе. Он - следователь ГПУ, как и его приятель, который «немало зловредных людей отправил туда, “где же несть болезни, печали и воздыханий“, и, в конце концов, сам застрелившийся в Серебряном бору». В результате перед нами две разные идейные позиции - издателя и автора мемуаров - ярого приверженца советской власти и человека, который «спрятался». Это две «идеологические точки зрения» (по Б. Успенскому). Средствами их выражения является, прежде всего, лексика, и, в частности, идеологемы. Проведенный анализ показывает, что в качестве средства оценки используются одинаковые идеологемы.

Сопоставление с данными А. Романенко по речевой словесности 20-30 гг. позволяет говорить о том, что такие идеологемы характерны были в то время для обозначения врагов советской власти, или вредителей [Романенко 2003]. Слово «вредитель» является не только определением Макковеева, но и вынесено в заглавие, тем самым оно приобретает статус ключевого понятия произведения. Необходимо отметить, что название было дано повести не сразу. В рукописном варианте, по свидетельству М. Михайловой [Чулков 1992: 128], имелось еще два заголовка - «Дом тринадцать» и «Записки безбожника», - но они были зачеркнуты рукой автора. В данной цепочке Дом тринадцать - Записки безбожника - Вредитель видно не только нарастание идеологических коннотаций, но и проявление модальности, определяющей отношение говорящего к высказыванию. В рамках официальной идеологии такая идеологема воспринималась негативно. По словарю Д. Ушакова, вредитель - «контрреволюционер, наносящий советскому государству экономический и политический вред с целью подорвать его мощь и подготовить антисоветскую интервенцию» [Толковый словарь 1935-1940]. Однако ключевое понятие - это «пучок значений» [Фоменко 2003: 55], и его объем не ограничивается лексическим значением слова, т.е. данная идеологема включает как идеологические, так и авторские коннотации. Для издателя вредительство заключается уже в том, что Макковеев пишет дневник, в котором фиксирует свои мысли, страхи, размышления.

Оказывается, что и мысли наказуемы: «Мысли не менее реальны, чем самый настоящий заговор, за который расстреливают беспощадно сумасбродов». У главного героя постоянно возникает желание сжечь дневник, но останавливает мысль о свободе, которой нет во внешнем мире. «Если я обладаю мужеством написать и не сжечь написанного, значит, я - личность. Если я струшу и сожгу, значит, я - не человек, а гад пресмыкающийся». В конце повести сообщается о том, что записки прерываются, а их автор был отправлен в психиатрическую лечебнику, в которой и скончался. Пафос повести, несмотря на обилие идеологем, не обличение, а скорее оправдание главного героя, который находится между двумя группами «свой» - «чужой», и, являясь внешне «своим», в мыслях остается «чужим» для советской власти. Это произведение стало своеобразным приговором, вынесенным Чулковым самому себе как человеку, склонному к компромиссам. Таким образом, текстовая модальность играет большую роль в создании и понимании текста, определяя характер повествования, отбор языковых и речевых средств. Реализация модальности в данном произведении представляется как оценка действительности и передача этой оценки посредством взаимодействия двух противоположных идеологических позиций.

чулков модальность текстовый речь

Список использованной литературы

1. Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. - М.: Едиториал УРСС, 2005. - Изд. 3-е. - 144 с.

2. Романенко А. П. Советская словесная культура: образ ритора. - М.: Едиториал УРСС, 2003. - 212 с.

3. Солганик Г. Я. Текстовая модальность как семантическая основа текста и важнейшая стилевая категория // Синтаксическая стилистика. - М.: КомКнига, 2006. - С. 188-201.

4. Толковый словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. Д. Н. Ушакова. - М.: Гос. ин-т «Сов. энцикл.»; ОГИЗ; Гос. из-во иностр. и нац. слов., 1935-1940.

5. Успенский Б. А. Семиотика искусства. - М.: Школа «Языки русской культуры», 1995. - 360 с.

6. Фоменко И. В. Введение в практическую поэтику. - Тверь: Лилия Принт, 2003. - 180 с.

7. Чулков Г. Вредитель // Знамя. - 1992. - № 1. - С. 127-154.

Размещено на Allbest.ru