В ХХ веке лингвистика и философия уделяют пристальное внимание изучению статуса языка: язык не "прозрачен", он не является независимым средством передачи информации от одного человека к другому, хотя этот факт не кажется самоочевидным. В книге "Внутренняя форма слова" философ В.В. Бибихин отмечает, что "язык живет только тогда, когда его не видят, когда через него видят вещи - и даже не через него как через среду, а просто видят только говоримые, сказанные вещи, когда язык не прозрачен, а - нет его, есть вещи" [2, с. 209].

Однако "непосредственное" восприятие и отображение вещей - это иллюзия, которая создается через язык и которой пользуются многие люди. Язык всегда опосредован социальными отношениями, заражен идеологией, культурой, субъективными представлениями говорящего и слушающего. Современная лингвистика занимается вопросами, связанными с имплицитным или эксплицитным проявлением социальных отношений в языке, в том числе взаимосвязанных с классовыми, этническими, возрастными, гендерными факторами.

К гендерным вопросам относятся исследования, посвященные социолингвистическим аспектам - трактовке различий в речи мужчин и женщин в их взаимосвязи с распределением социальных ролей в обществе, а также психолингвистическим особенностям - определению специфики речевого "поведения" полов. Одним из интересных направлений представляется изучение феминативов - слов женского рода, обозначающих названия профессий, социальных статусов и т.д. и употребляющихся в качестве коррелята словам мужского рода (например: "учитель" - "учительница", "король" - "королева", "грешник" - "грешница").

В дериватологии под феминативами в широком смысле понимаются слова, относящиеся к словообразовательной категории nomina feminina, наименования лиц женского пола, образованные от названий лиц мужского рода. Большую часть феминативов составляют слова женского рода категории nomina agentis (наименования деятеля) и nomina attributiva (наименования носителя признака), но к ним также можно отнести различные термины родства и свойства, обозначения религиозной, национальной, возрастной, социальной принадлежности и др. В научной литературе при обозначении данной категории слов можно также встретить термины "феминитивы" и "феминутивы".

Предметом рассмотрения в данной статье является история феминативов, связанных с обозначением профессиональной деятельности и претерпевших различные изменения за последние несколько веков. В ХХ веке русский язык стал ареной борьбы двух противоположных лингвистических тенденций:

1) образования и употребления феминативов и 2) употребления слов мужского рода в качестве "нейтральных" для именования как мужчин, так и женщин. Представляется, что эта борьба выходит за рамки сугубо лингвистического поля и оказывается вписанной в общекультурный и исторический контексты, связанные со спецификой репрезентации "мужского" и "женского".

Ранее, до XIX столетия в русском языке действовала историческая тенденция разграничения именования профессий по мужскому и женскому роду, присвоения людям как мужского, так и женского пола собственных лексических именований. При этом в женском роде существовали либо слова, имеющие отношение к традиционно женскому труду ("няня", "прачка"), к которым невозможно было образовать пару мужского рода, либо обозначения труда, который допускался для лиц обоих полов ("наборщик" - "наборщица", "гувернер" - "гувернантка"). Таким образом, обозначение профессий в женском роде могло относиться к каким-либо исконным видам деятельности ("кружевница"), а могло мыслиться как "дополнительное", требующее преобразования слов мужского рода путем прибавления различных суффиксов ("лекарь" - "лекарка").

Еще в первой половине XIX века большинство профессиональных обозначений не могли быть применимы к женщинам в силу исторических причин: неучастия женщин в общественной и политической жизни, запрета для них многих видов трудовой и учебной деятельности. Если возникала окказиональная потребность обозначить женщину, занимающуюся "мужским" трудом, то в виде исключения могли использоваться слова мужского рода. При этом подчеркивалась именно необычность явления, его исключительный характер: "Старшая была музыкантша, средняя была замечательный живописец" (Ф. Достоевский, "Идиот"); "Будущая жена Дуная, бывшая первым стрелком в Киеве, отправляется во чисто поле искать себе супротивников, с тем чтобы выйти замуж за того, кто любит ее" (С. Шашков, "Очерк истории русской женщины"). Так в середине XIX века появились зачатки тенденции, которая возобладала в современном русском языке, - возникновения обобщенного значения у слов мужского рода.

Об этой новой тенденции высказался К.С. Аксаков, один из идеологов славянофильства, присвоив мужскому и женскому роду слов гендерные черты: "Именем мужского рода, неопределенным по своему значению, обозначается род вообще (порода), все общее значение имени, потому что самый пол не выступает ярко, не определяется в имени мужском. Вся определенность, ограниченность, положительность, а вместе и пол, выступает в имени женском" [1, с.66]. Исходя из данной трактовки, лингвистические категории рода нагружаются дополнительными смыслами: мужской род приобретает черты "всеобщего", а женский род - черты "иного", маркированного как добавочное по отношению к мужскому.

Борьба двух языковых тенденций - образования у именований профессий форм женского рода против употребления слов мужского рода в качестве "общего" профессионального обозначения - в полную силу развернулась во второй половине XIХ - начале ХХ века. Этот период характеризуется расширением областей женского труда, увеличением количества женщин, участвующих в общественной, политической, трудовой жизни, развитием женских общественных движений. Именно в это время в России начинают активно действовать различные женские организации (суфражистские, социалистические, либерально-феминистские), выступающие за женскую эмансипацию. В их цели, в частности, входила задача сделать видимым женский опыт и присутствие женщин в жизни общества.

Лингвисты отмечают, что "если в этот период женский труд проникал в какую-либо область производственной или общественной жизни, то возникала и потребность назвать женщину в ее новой функции" [12, с. 192-193]. В таком случае могли использоваться как старые слова женского рода, которые совместно с определениями формировали составные названия ("сестра милосердия", "классная дама"), так и всевозможные новые аффиксальные образования ("телефонистка", "телеграфистка", "авиаторша" и т.п.). Интересно, что при этом существительные с суффиксом "-ш (а)", которые в наше время многими воспринимаются как имеющие пренебрежительный оттенок, на рубеже веков "широко использовались в нейтральном стиле, не имея того сниженного стилистического оттенка, который они имеют в наши дни, и не смешиваясь с названиями женщин по мужу" [12, с. 193].

В публицистике того периода встречаются как старые, так и новые обозначения женских профессий, например: "Аэроплан Вуазен, на котором должна была летать де Лярош, на первый день полета стоял еще в ящиках, так как авиаторшу ожидали только на третий день полетов" ("Летание". 1910. № 2.); "К указанным лицам комиссия просит также направлять запросы относительно учительниц, репетиторш, переписчиц и лектрис" ("Женский вестник". 1906. № 12.). На рубеже веков рост образования новых слов женского рода был очень велик, и это нельзя объяснить простой языковой инерцией. Скорее всего, существовала потребность в подчеркнуто "женских" обозначениях профессий и социальных статусов, чтобы вывести женщин из круга невидимости, из сферы "Kinder, Kьche, Kirche" в открытый мир общественных отношений.

Неудивительно, что на рубеже XIХ-ХХ вв., в период ломки мировоззрений, борьбы консервативных представлений с эмансипационными идеями, первая волна образования феминативов встретила первую волну сопротивления. Многие новообразованные формы воспринимались с затруднением или вызывали нарекания. Так, филолог И.М. Желтов в рецензии на русско-немецкий словарь Павловского писал: "Зато мы, да и все мыслящие люди, наверное, уже не посетуют на почившего словарника за то, что им не помещены в его труде новоизмышленные речения: курсистка, педагогичка, фельдшерица и другие, образованные зачастую даже в противность законам языка" [6, с.125]. Важно отметить, что слова "курсистка" и "фельдшерица", с осуждением упоминающиеся в статье, вполне прижились в русском литературном языке и отражены во многих словарях ХХ века (см., например, "Толковый словарь" под ред.Д.Н. Ушакова (1935-1940), "Толковый словарь русского языка" под ред.С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой (1992)).

Итак, именно конец XIХ - начало ХХ вв. характеризуются первым всплеском образования феминативов в русском языке. Однако в тот же исторический период в силу стала входить противоположная тенденция - употребление слов мужского рода в обобщенном значении. По отношению к женщине начинают употребляться слова: "автор", "адвокат", "архитектор", "редактор", "секретарь", "тюремщик" и т.д. Изначально такое употребление сопровождалось пояснительными словами "в качестве", "в должности" или указанием на женский пол, например: "Русские женщины делали попытки поступить в качестве добровольца в армию" ("Женский вестник". 1904. № 1.); "Советом присяжных поверенных … принята в адвокатское сословие в качестве помощника присяжного поверенного г-жа Бубнова" (Там же. 1908. № 10.); "Обе эти брошюры принадлежат одному и тому же неизвестному - автору-женщине" (Там же. 1908. № 1); "Я познакомился с его родной сестрой, женщиной-врачом Верой Семеновой" (А. Чехов, "Хорошие люди"). Однако спустя какое-то время авторы стали позволять себе опускать сопроводительные слова, что поспособствовало укреплению тенденции к "обобщенному" употреблению слов мужского рода.

Таким образом, пытаясь приспособиться к изменившимся социальным обстоятельствам, на рубеже XIX-XX вв. русский язык одновременно развивал все доступные ему способы отразить и обозначить новые позиции женщин в обществе: "старый" способ, предполагающий создание отдельных слов женского рода, и "новый" способ, пытающийся придать словам мужского рода обобщенное значение.

Период Первой мировой войны и революционные годы характеризуются значительным вовлечением женщин в сферу промышленности и общественной деятельности. В этот период женский род активно приобретают слова, обозначающие рабочие профессии. Наиболее продуктивным оказывается суффикс "-к (а)", который начинает присоединяться в качестве "принудительной" пары к словам и суффиксам мужского рода: "вузовка", "активистка", "интеллигентка", "милиционерка", "кулачка", "нэпманка". В обозначениях профессий, связанных с промышленностью, наибольшее распространение получил суффикс "-щиц (а)"/"-чиц (а)": "вагонщица", "грузчица", "крановщица", "лебедчица", "укладчица".

Процессы словообразования феминативов проходили настолько интенсивно и неконтролируемо, что в спорных случаях были задействованы различные словообразовательные модели. Слова одного значения возникали в разных местах и могли сосуществовать в прессе и разговорной речи: "контролерка" - "контролерша", "комсомолка" - "комсомоловка", "кустарка" - "кустарница", "санитарка" - "санитарница", "буржуазка" - "буржуйка".

Однако в языке интеллигенции, а также при обозначении высококвалифицированных профессий или общественно-политических занятий, постепенно начинает преобладать тенденция употребления "обобщенных" слов мужского рода. Так, исследователи отмечают, что существительные с суффиксом "-тель" ("деятель", "руководитель", "председатель", "читатель") легче расставались со значением мужского пола и активнее вытесняли слова женского рода, чем, например, существительные с суффиксом "-щик". Возможно, это происходило потому, "что первые шире использовались в общественно-политической лексике и новая тенденция <употребление слов мужского рода - В.Б. > коснулась их раньше, а большая частотность способствовала и большей эволюции" [12, с. 197].

К 1930-м годам тенденция употребления "нейтральных" слов мужского рода начинает также доминировать в формах существительных множественного числа ("студенты", "кандидаты", "спортсмены"). Однако в единственном числе феминативы все еще остаются значимыми для обозначения рабочих профессий. Так, в списке профессий, рекомендуемых для женщин в начале первой пятилетки, 220 из 278 профессий названы словами женского рода, а 58 - словами мужского рода, при этом большинство названий мужского рода связано с "затруднительностью образования коррелятов женского рода (слова на "-ер", "-ир", "-ор", "-арь", "-ик")" [12, с. 201].

Преобладание женских именований рабочих профессий связано с тем, что в 1920-30-е годы продолжалась борьба за вовлечение женщин в производство. В вышеупомянутом рекомендательном списке отмечается, какие из профессий могут или должны быть женскими, и "пока женщина на определенном посту вызывала удивление, ее обязательно стремились назвать иначе, чем мужчину; когда же это становилось привычным, название унифицировалось в мужском роде" [12, с. 201]. Отсюда следует, что пока было актуально сделать профессию "видимой" для женщины, именование этой профессии использовалось в женском роде, но как только женщины осваивали какую-либо сферу деятельности и становились в ней наряду с мужчинами, необходимость в их "видимости" отпадала, и профессия начинала именоваться в "общем" мужского роде.

На рубеже 1920-30-х гг. можно обнаружить следующие изменения в языке:

1. Начинают утрачиваться некоторые слова женского рода, преимущественно с непродуктивными суффиксами: "архитектриса", "директриса", "лектриса", "инспектриса", "авиатриса", "адвокатесса" и т.д.

2. Тенденция применения к женщинам слов мужского рода приводит к курьезному появлению мужского рода профессий на исключительно женских должностях: "женкор" (женский корреспондент), "женорг" (женский организатор).

3. Появляются случаи употребления глаголов, прилагательных и причастий в женском роде рядом со словами мужского рода, обозначающими профессию: "инженер сказала", "наша новая врач".

В последующие годы тенденция употребления слов мужского рода в обобщенном значении проявляется не столько в снижении темпов образования парных слов женского рода, сколько в интенсивном снижении их употребления. Исследователи отмечают, что в социальных условиях сталинского советского периода постепенно отпала необходимость подчеркивать противопоставление мужского и женского труда, выделять женщин в профессиональной деятельности, притом "чем более социальна, чем более общественна и чем выше по квалификации профессия, тем скорее утверждается слово мужского рода с обобщенным значением" [12, с. 202].

Разумеется, сильная языковая тенденция не может полностью исчезнуть всего за несколько лет или даже десятилетий, но она может начать постепенно уступать место противоположной и равнозначной по силе тенденции. Уже в 1947 году филолог В.В. Виноградов в учебном пособии по русскому языку отмечает, что форма мужского рода в русском языке стала обозначать не столько идею пола, сколько общее представление о лице, соотнесенность с классом "человек" [4]. Это можно было бы принять за нейтральный языковой факт, если бы не непоследовательность, с которой это явление реализовалось в русском языке: ведь наряду с новой тенденцией для многих слов продолжали существовать общеупотребительные формы как женского, так и мужского рода, а для некоторых и вовсе исключительно женского, обозначающие "традиционные" области женского труда: "сиделка", "прачка" и т.д.

В 1950-е годы в советской лингвистике появились первые подробные исследования, связанные с образованием феминативов. В своей кандидатской диссертации будущий академик И.Ф. Протченко отметил, что активное образование суффиксальных имен существительных, обозначающих женщин по признаку участия их в той или иной сфере деятельности, началось после Октябрьской революции, "когда положение женщины резко изменилось" [10, с.4]. До революции, по мнению Протченко, женщины в основном были заняты семьей и хозяйством, и только революционные изменения спровоцировали привлечение женщин к активной производственной, государственной, культурной деятельности и привели к необходимости обозначить новые должности, профессии и роли. Это верно лишь отчасти: как мы видели выше, революция действительно способствовала появлению новых феминативов, но их активное образование началось гораздо раньше, во второй половине XIX в.

Вместе с тем Протченко полагает, что количественный рост имен существительных, обозначающих профессии в женском роде, отвечает потребности общественной жизни и является фактом обогащения словарного состава русского языка. Исследователь одним из первых отмечает активную борьбу двух тенденций современного русского языка: образования феминативов и развития "обобщенного" значения у слов мужского рода. Протченко делает вывод, что "новые названия в большем количестве и с более четкой последовательностью возникают в обозначениях тех разновидностей труда, где участие женщин оказывается преобладающим" [10, с.16], то есть в текстильной, пищевой, обувной и других видах легкой промышленности, в типографском и печатном деле, на местах обслуживающего персонала и т.д. В спортивных терминах феминативы приобрели широкое распространение ("футболистка", "шахматистка", "штангистка") по причине различия нормативов для мужчин и женщин, что требовало постоянно подчеркивать пол выступающих. В то же время большая часть недифференцирующихся названий, которые не образуют пары женского рода в литературном языке, объединяется рядом черт, общих в смысловом отношении: они обозначают воинские звания и специальности ("снайпер", "штурман", "офицер"), а также высокие звания и должности ("министр", "академик", "доцент", "декан"). Как нам представляется, данный факт имеет не столько языковые, сколько социальные причины.

В 1960-е годы люди старшего поколения стали замечать, что обозначения профессий женского рода практически исчезли из употребления. Так, писатель Б.Н. Тимофеев был возмущен вытеснением из официально-деловой речи профессиональных слов женского рода словами мужского рода: "Мужчина и женщина в Советском Союзе равноправны. Это - аксиома. Существуют учительницы, писательницы, артистки. Почему же они за последнее время называются учителями, писателями, артистами? Разве слово учительница, например, хоть в какой-либо степени умаляет труд той, которая отдает благородному делу обучения и воспитания детей десятки лет жизни? Между тем официально она получает за свою отличную работу звание заслуженного учителя, а выдающаяся артистка - заслуженного артиста…" [14, с.25-26].

Исследователи констатируют, что именно в 1960-е годы в русском литературном языке окончательно побеждает тенденция, отмеченная еще К.С. Аксаковым [5]. Согласно данной тенденции, существительное мужского рода может обозначать лицо без указания на пол (признак маркированности снимается), а существительное женского рода может обозначать только лицо женского пола (остается маркированным по признаку пола) [16]. Именно это явление в качестве языковой нормы фиксируют все современные справочники по стилистике [11].

феминатив русский язык профессиональная деятельность

В советской лингвистике появилась точка зрения, что на расширение значения и употребление слов мужского рода могла оказать сильное влияние документация административных учреждений, для которой пол лица не является значимым. Действительно, для официально-деловой речи в рамках бюрократической системы подчас характерно не только "бесполое", но и "безличное" отношение к людям. Однако за формальной "обезличенностью" потерялась не столько мужская, сколько женская субъективность, окончательно исчезла языковая видимость, достижению которой было посвящено женское эмансипационное движение рубежа XIХ-ХХ веков.

Как видно из исторического обзора, вытеснение феминативов из русского языка начало активно происходить именно в первые десятилетия после Октябрьской революции. Данное наблюдение на первый взгляд вызывает сомнения и требует объяснений, поскольку известно, что большевистская повестка предполагала изменение статуса женщины и гарантию равенства полов. Кроме того, наиболее активное использование женских суффиксов в рабочих профессиях отмечается именно в послереволюционную эпоху. Нам представляется, что ответ на вопрос, почему тенденция к образованию феминативов в 1930-е годы начала вытесняться тенденцией к приданию обобщенного значения словам мужского рода, невозможен без обращения к анализу общекультурных факторов ранней советской эпохи.

Исследователи советских канонов визуального искусства заметили, что в открытках, журналах, афишах, плакатах 1920-х - начала 1930-х гг. женские фигуры становятся более "мужеподобными", тела - более мускулистыми и крепкими, выражение лиц - более серьезным и сосредоточенным. С одной стороны, это свидетельствовало об исчезновении сексуальной объективации в изображении женщин (согласно которой женщины должны были изображаться более миниатюрными, хрупкими, миловидными по сравнению с мужчинами), с другой стороны, подобное стремление привело к своеобразному стиранию границ между женским и мужским, к установлению телесных канонов, близких к андрогинности. При этом андрогинность в ранней советской культуре проявлялась не столько в феминизации мужских образов, сколько в маскулинизации изображения женщин, то есть в приравнивании женского начала к мужскому [15].

Также исследователи визуальной культуры говорят о значительной разнице, проявившейся в изображении женщин в первые послереволюционные годы и в начале сталинской эпохи. В 1920-е годы, когда еще была значима революционная эмансипационная составляющая, доминантным визуальным образом выступала "активная женщина", при этом "женский образ в этот период достаточно асексуален, а официально репрезентируемая феминность окрашена в андрогинные черты" [7]. Затем, когда в 1930-е годы приоритетной становится не только производственная, но и демографическая составляющая, в культуре наряду с "женщиной-работницей" появляются образы "женщины-матери", а в 1950-е годы в общественное сознание возвращаются традиционные патриархальные роли "женщины-хозяйки" и "женщины-кокетки", что объясняется новым негласным курсом на укрепление брака и семьи.

Подобные культуральные изменения были тесно связаны с советской политикой и идеологией. Дореволюционное отношение большевиков к женской эмансипации было неоднозначным. Как отмечают историки, социалисты не поддерживали либеральных феминисток и суфражисток в борьбе за общее избирательное право, настаивая на том, что вопрос о неравенстве полов и правах женщин может быть решен только после смены общественного строя и освобождения рабочего класса. При этом освобождение женщин мыслилось большевиками в духе бинарной логики как "уравнивание" женщин с положением мужчин (не только в экономическом, но и во многих других отношениях).А.М. Коллонтай, которую к социалистам привлек именно женский вопрос, сообщала, что основная "цель пролетарок - заменить старое антагонистическое классовое общество новым светлым храмом труда и братской солидарности" [8, с.800].

В речи на московской конференции работниц в 1919 году В.И. Ленин отмечает, что Советская Россия является единственной страной в мире, где достигнуто полное равноправие полов, а положение женщины таково, что "оно является идеальным с точки зрения самых передовых государств" [9, с.99]. Под равноправием Ленин понимает освобождение женщин от экономической зависимости и "кухонного" рабства. Однако советской власти было важно не просто освободить женское население от домашних дел, но и привлечь его к общественной работе, поэтому Ленин заключает, что "для полного освобождения женщины и для действительного равенства ее с мужчиной нужно, чтобы было общественное хозяйство и чтобы женщина участвовала в общем производительном труде. Тогда женщина будет занимать такое же положение, как и мужчина" [9, с.99]. Как видно из логики статьи, освобождение женщин мыслится именно как уравнивание с положением мужчин, которые в данной системе являют собой пример и ориентир.

Стараясь подчеркнуть равное отношение к женщинам, большевики ввели в оборот общее обращение "товарищ", несмотря на то что у этого слова имелся эквивалент женского рода - "товарка", который был также употребителен в речи и литературе на рубеже XIX-XX вв. Можно предположить, что употребление мужского рода по отношению к женщинам мыслилось большевиками как более прогрессивное, соответствующее эмансипационным идеалам эпохи, подчеркивающее "равенство" полов. Поэтому в ранний советский период оно стало проявляться в языке наряду с формами женского рода, которые в 1920-30-е годы по-прежнему оставались популярными. Новой советской женщине необходимо было развить в себе качества, ранее приписываемые лишь мужчинам: самодисциплину, самодостаточность, самостоятельность, умение логически мыслить и ставить общественные интересы превыше личных, - отсюда берет источник и представление об андрогинности ранней советской культуры. Именно такой тип женщины описывается в литературных произведениях 1920-х годов, например, в первом производственном романе Ф.В. Гладкова "Цемент".

Эти же изменения были саркастически высмеяны М.А. Булгаковым в повести "Собачье сердце". Когда к профессору Преображенскому приходит делегация из нового домоуправления с требованием "уплотнения" его жилплощади, профессор пытается издевательски выяснить пол пришедших делегатов и навязать им выполнение традиционных ритуалов:

Во-первых, мы не господа, - молвил, наконец, самый юный из четверых, персикового вида.

Во-первых, - перебил его Филипп Филиппович, - вы мужчина или женщина?

Четверо вновь смолкли и открыли рты. На этот раз опомнился первый, тот, с копной.

Какая разница, товарищ? - спросил он горделиво.

Я - женщина, - признался персиковый юноша в кожаной куртке и сильно покраснел. Вслед за ним покраснел почему-то густейшим образом один из вошедших - блондин в папахе.

В таком случае вы можете оставаться в кепке, а вас, милостивый государь, прошу снять ваш головной убор, - внушительно сказал Филипп Филиппович.

Когда пришедшая большевичка пытается продать Преображенскому несколько журналов в пользу детей Германии, она именует себя "заведующий культотделом дома", после чего профессор перебивает и поучает ее: "За-ве-дующая, - поправил ее Филипп Филиппович". Исходя из приведенного отрывка можно предположить, что в 1920-е годы феминативы, указывающие на женский пол, могли маркироваться скорее как "буржуазное" словоупотребление, подчеркивающее различие между полами, в то время как новая советская женщина не должна была отличаться от мужчины ни внешне, ни на словах, что мыслилось в советской культуре в положительном ключе.

Как нам представляется, именно эти изменения, произошедшие в статусе женщины в послереволюционную эпоху, сыграли значимую роль в постепенном исчезновении феминативов из общественного словоупотребления. Несмотря на то что на протяжении ХХ века советская политика в отношении женщин неоднократно менялась, и уже в 1950-е годы ко многим из них вернулись вторая и третья "смены" (по обслуживанию домашнего хозяйства и по поддержанию "женственного" внешнего вида) наряду с обычным рабочим днем [13], было по-прежнему важно сохранить и подчеркнуть "равноправный" статус советских женщин, дарованный революцией. Поэтому к середине ХХ века слова мужского рода окончательно закрепились в языке как "всеобщие", а словоупотребление и словообразование феминативов (кроме нескольких исключений и тех слов, которые функционировали в языке еще до XIX века) постепенно исчезло из литературного языка.

Можно сказать, что победа обобщенного значения слов мужского рода над феминативами является проявлением общей универсалистской тенденции к отождествлению мужской точки зрения с "общечеловеческой", отмеченной многими зарубежными феминистскими исследовательницами. Согласно Рози Брайдотти, в рамках данной тенденции "мужское как человеческое воспринимается как "норма", а женское как "иное" рассматривается как маркирующее "различие". Следствием этой дефиниции является то, что вся тяжесть различия полов падает на женщин, маркируя их как другой пол или структурное "иное", в то время как мужчины императивно маркируются как носители универсальности" [3, с.227].

Несмотря на то что за подобную репрезентацию мужского как всеобщего мужчины тоже платят определенную цену (по мнению Симоны де Бовуар, она заключается в утрате их телесного воплощения), для женщин эта цена заключается в утрате субъектности, что проявляется в том числе как негласный общественный запрет на употребление феминативов. Не случайно одно из самых частых возражений против феминативов состоит в том, что они "излишни", поскольку на их месте используются слова мужского рода.

Таким образом, попытка первой волны эмансипации русских женщин заявить о своей видимости, значимости и присутствии в общественных сферах вступила в невольную борьбу с большевистской тенденцией к уравниванию мужчин и женщин по критериям мужского как всеобщего, которая нашла выражение в языковой тенденции к развитию обобщенного значения у слов мужского рода. Несмотря на то что данная тенденция мыслилась большевиками как прогрессивная, она могла стать одним из факторов, которые привели к постепенному исчезновению женского субъекта из языка советской эпохи.

Список литературы