Беллетристика 1830-1840-х гг. как поле идеологических и лингвистических споров

Размещено на http://www.allbest.ru/

БЕЛЛЕТРИСТИКА 1830-1840-Х ГГ. КАК ПОЛЕ ИДЕОЛОГИЧЕСКИХ И ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ СПОРОВ

Чапаева Любовь Георгиевна, д. филол. н., доцент

Московский государственный гуманитарный университет им. М. А. Шолохова

Аннотация

В статье говорится о том, что именно беллетристика данной эпохи становится идентификатором нового социально-культурного слоя, а в спорах о ней выявляются общее и различное в лингвистических взглядах на состав литературного языка славянофилов и западников. Оценки маркированных языковых единиц, просторечных и диалектных явлений оказываются социально и идеологически обусловленными, отражая идеологическое и культурное размежевание в русском обществе 1830-1840-х гг.

Ключевые слова и фразы: беллетристика; язык художественной литературы; народный язык; народность; натуральная школа; западники; славянофилы.

Annotation

FICTION OF THE 1830-1840-S AS FIELD OF IDEOLOGICAL AND LINGUISTIC DISPUTES

Chapaeva Lyubov Georgievna, Doctor in Philology, Associate Professor Moscow State Classical University named after M. A. Sholokhov

30-40-е годы XIX века оказались временем, в котором определялись и проспективно задавались пути и направления развития русского литературного языка, русской литературы и культуры. Своеобразие этих «веховых» лет связано с вхождением русского словесного искусства в новую культурно-идеологическую парадигму, повлиявшую и на жанровые приоритеты в литературе, и на литературный язык, и на языковую рефлексию. Русскую культуру этого периода можно представить в виде перекрещивающихся бинарных оппозиций: дворянская культура - разночинская; пушкинское направление - гоголевское (по определению В. Г. Белинского); чистое искусство - социально ориентированное; романтизм - реализм; литература - беллетристика и т.д.

Нарождавшаяся новая разночинская культура, которую называют то средней, то срединной культурой (см. подробнее исследование У. В. Таракановой: [11]), нуждалась в идентификации и собственном корпусе текстов, в собственной системе художественных средств и маркированных языковых элементов, которые отличали бы ее от предыдущей преимущественно дворянской культуры. Таким идентификатором оказалась русская беллетристика.

Понятие беллетристики было введено в широкий обиход В. Г. Белинским именно в 1840-е годы, и до настоящего времени сохраняется преимущественно традиционное его толкование, данное еще В. Далем: изящная словесность, изящная письменность, от франц. Belles lettrеs [5, с. 81], т.е., говоря современным языком, художественная литература. Ср. в современных словарях основное значение повествовательная художественная литература [6, с. 43], или художественная литература (в отличие от научной, публицистической и т.п. литературы) [9, с. 463]. В качестве оттенков основного значения слова указываются: // художественная проза (в отличие от драматургии и поэзии). // Разг. Повествовательная литература для легкого чтения невысокого идейного и художественного уровня. 2. Перен. разг. о чем-л. несущественном, неглубоком, не отражающем сути чего-л. [Там же].

Беллетристика 30-40-х гг. представляла собой «смешанную» литературу, в которой соединялись элементы художественные и «дидактические». В. Майков проводит любопытное сравнение беллетристики с живой речью, в которой так же невозможно говорить только художественно или только дидактически, как и в литературной деятельности (см.: [7, с. 102-103]).

Беллетристика как явление массовое и в основе своей подражательное, «серийное», вбирает в себя наиболее характерные стилистические приемы и языковые нормы; многократно повторенные, они становятся привычными и устойчивыми, распространяясь на иные сферы жизни письменного языка. «Беллетристика мало внимания уделяет стилю как индивидуальному проявлению автора, но это-то и ценно! Она выявляет то общее, что закрепится как норма» [13, с. 17]. Беллетристика способствует апробации новых способов выражения, подготавливает новые идеи, тиражирует их, т.е. превращает индивидуальные признаки великого литературного произведения в «жанровые», фиксирует «индивидуальную комбинацию» как каноническую для данной эпохи. беллетристика литература лингвистический язык

В.Г. Белинский противопоставлял беллетристику истинно художественным произведениям как явления синхронии и диахронии. Для современности, по мнению Белинского, важнее талантливые беллетристы, потому что гении вполне оцениваются только потомками. Но и понятие «беллетристика», на наш взгляд, по преимуществу диахронично. А разные подходы в данном случае дают и разные результаты, разную оценку одних и тех же авторов, что мы и наблюдаем в критических работах тех лет.

Особенности культурной эпохи на уровне синхронии в значительной мере определяются маргиналами, в литературе и языке - как раз беллетристами, чьи стилистические новации превращаются в штампы, клише, а затем в общеупотребительные элементы литературного языка.

Корпус текстов, относимых к беллетристике, достаточно велик и неоднороден, значительную часть ее составляла журнальная беллетристика, к которой следует отнести не только повести и рассказы, очерки, но и исторические и публицистические сочинения, литературно-критические статьи и другие виды журнальной продукции. Например, В. Майков к беллетристическим относил произведения Герцена, Буткова, заметки о путешествиях, альманахи, сочинения для простого народа [7, с. 102-103]. Это та культура и письменность, которая доходила до провинции и объединяла новый слой людей - разночинцев.

Именно в беллетристике реализуются направления и школы, она призвана передавать «групповую» характеристику: общность жанра, проблематики, изображаемого мира, идеалов и языкового кода со своими символами. Одним из таких направлений стала натуральная школа, повлиявшая на судьбы русской литературы и в последующие десятилетия. Огромную роль в становлении натуральной школы сыграл физиологический очерк, который стал разрабатываться в русской литературе с начала 40-х годов, так как отвечал потребностям русской культуры той поры. С 1839 г. по 1848 г. вышло около семисот очерков разных авторов, которые изобиловали жаргонной, просторечной, диалектной лексикой и фразеологией. Слова, попадавшие до этого в литературный язык лишь случайно, с 40-х гг. становятся регулярными источниками пополнения языка литературы элементами живой речи.

Беллетристичность как таковая напрямую не связана с идеологией, но прямолинейная и однозначная идеологизированность, как правило, сигнализирует о беллетристичном характере произведения. Именно поэтому произведения беллетристики и стали полем битв между разными идеологическими группами как за новую литературу, так и за новый литературный язык. Главным предметом споров в области языка стали элементы просторечия, областных говоров и жаргонов, активно использовавшиеся, например, в произведениях натуральной школы; они оценивались с позиции важного критерия эпохи: народности произведения и народного языка. Правда, «в XIX в. народный язык определяется через синонимию или антонимию к понятиям разговорный и простонародный <…>, которые продолжают оставаться мало разграниченными» [12, с. 162].

Славянофилы и западники по-разному относились к беллетристике. «Славянофильская партия, ? писал П. В. Анненков, ? объявляла все учение о беллетристике прославлением публичной «болтовни» <…> Постановление беллетристики на одну доску с поэтическим трудом похоже на оскорбление Їсвятого духа?» [3, с. 257]. Для славянофилов признание учителями общества не гениальных и крупных талантов, а всей безымянной массы литераторов казалось и слишком ново, и слишком дико, а для западников, ориентированных на европейскую культуру, где беллетристика играла важную роль, такое понимание ситуации было естественным и органичным.

Натуральная школа не устраивала славянофилов вниманием к внешней стороне народности, к внешним языковым характеристикам крестьянской речи, увлечением ненужными, несущественными подробностями в описании народной жизни: «Натуральная школа, ища натуральной пищи, спускалась в так называемые низменные слои общества и в силу этого доходила и до крестьян. Но и здесь она брала сперва лишь то, что ярче бросалось в глаза ее мелочному взгляду» [2, с. 218]. Декларируя в своей художественно-лингвистической концепции обращение к народному языку, К. Аксаков, как и многие другие славянофилы, понимает народный язык шире областных наречий, то есть шире, чем диалектный или простонародный язык.

К. Аксаков критиковал Даля за «кудреватость» языка, Одоевского за то, что тот «прибегает к народному будто бы оттенку речи, к народным выражениям, дошедшим до его слуха через переднюю и гостиную. Такой умышленный маскарад, такая милостивая подделка, особенно когда пишут для народа, оскорбительна» [1, с. 119]; Некрасова - за «мелочные подделки под русскую речь». Рецензируя «Петербургский сборник» 1846 г., К. Аксаков замечает: «В ЇПетербургском сборнике? есть статья г. Искандера, которую мы причисляем к числу умных, замечательных <…> Можно бы сюда отнести и стихотворение г. Некрасова ЇВ дороге?; оно было бы очень хорошо, если б не было мелочных подделок под русскую речь, как-то: тот, эта и эти» [Там же, с. 145]. В данном случае само замечание К. Аксакова выглядит несправедливой придиркой, так как в стихотворении Некрасова ни разу не употреблена ни одна из названных форм, к тому же не имеющих диалектной окраски. Действительно, диалектизмы и просторечные выражения поэт употребляет, так как рассказ ведется от имени ямщика: понимаешь-ста, учитель-ста, врезамшись, сам-ат, согрубила, знайде, вишь, инда, патрет. Возможно, Аксаков имеет в виду неоднократно встречающееся и нелюбимое им тоись: Тоись, сватался к ней благородный; Тоись, сколько я нажил хлопот!

Творчество Д. Григоровича, наоборот, вызывает положительный отклик К. Аксакова. Он отмечает, что у Григоровича «речь крестьянская изумительно подслушана в ее оттенках»; кроме того, «у г. Григоровича есть уважение к крестьянину, есть любовь и вот почему его талант передает иногда живо образ крестьянина, иногда угадывает внутренний смысл его жизни, т.е. русской жизни» [2, c. 223].

В.Г. Белинский понятие «простонародность» использует как контроверзу к понятию «народность» и подразумевает под ним грубую стилизацию под народность и народный язык: по его мнению, нужно быть «народными, не унижаясь до простонародности», в то время как в современной литературе «удачное подражание языку черни, слогу площадей и харчевен сделалось признаком народности» [4, т. V, с. 656]. «Простонародность» сопровождается в статьях Белинского эпитетами площадная, вульгарная, пошлая, харчевная, понятия мещанский и простонародный употребляются как синонимы, обозначающие негативные узко сословные характеристики языка: «Народность смешивают с простонародностью и думают, что кто не принадлежит к простонародью, кто пьет шампанское, а не пенник, того должно изображать» как какого-либо иностранца [Там же, т. VII, с. 443].

Необходимость оперативного реагирования на современные произведения, их злободневность приводит к определенным противоречиям в высказываниях критика. Характеристика языка как народного того или иного автора (с положительным знаком) часто обусловливается социально-идеологической направленностью его творчества, а также положительной или отрицательной оценкой этого творчества с позиций западничества в широком смысле слова. Например, Белинский критиковал Майкова за употребление простонародных слов и выражений, засорявших и портивших язык, а Кольцова за то же самое хвалил, считая, что у него эти просторечные слова органично вписываются в общую картину изображаемой народной жизни; защищает Гоголя, на которого нападают за употребление «неприличных» слов каналья, подлец, свинья, свинтус, бестия [Там же, с. 274], но осуждает слог Загоскина, отличающийся грубой простонародностью.

Преувеличивая роль натуральной школы в образовании и просвещении общества, видя в произведениях этого направления новый этап развития литературы, западники старались не замечать небрежного отношения авторов к языку, смешения стилей и лексической неоднородности текстов, отличавших произведения натуральной школы: обилие просторечных, жаргонных и профессиональных слов и выражений, широко употреблявшихся в разговорной речи узких социальных групп, но выходивших за рамки литературной нормы. С появлением повестей В. Даля в конце 30-х годов Белинский начинает говорить о нем как об одном из лучших прозаиков, но позднее (когда стала ясна приверженность Даля славянофильским идеям!) критикует его за искусственность «народного» языка, призывая записывать и сохранять народный язык и народные произведения в естественном виде, а не подделывать его сообразно своим вкусам и представлениям (см.: [Там же, т. VI, с. 557]). Подобная позиция и определила неоднозначную оценку творчества и языковых опытов В. И. Даля. Наиболее резко, правда, уже в начале 60-х гг., позицию западников по отношению к творчеству В. И. Даля выразил Н. Г. Чернышевский: «г. Даль знает десятки тысяч анекдотов из простонародной жизни, собрал чуть ли не полмиллиона слов и оборотов простонародной речи. А между тем <…> ровно никакой пользы ни ему, ни его читателю не приносит все его знание. <…> из его рассказов ни на волос не узнаешь ничего о русском народе, да и в самих-то рассказах не найдешь ни капли народности» [14, с. 424].

Осторожное отношение к простонародным явлениям у писателей западнической ориентации иногда выражается в способе включения диалектных слов в языковую ткань художественного произведения: ненормативное слово нередко передается с помощью кавычек, курсива, авторских пояснений. Это характерно, например, для Тургенева, воспринимающего такое слово как объект изображения, а не как органичный элемент собственного языка. Вводя диалектные слова, Тургенев большей частью лишь обращает внимание читателя на языковые явления, потенциально способные войти в общее употребление или расширяющие читательский кругозор.

Разное отношение к простому народу, тем не менее, формировало в целом сходную оценку простонародных диалектных элементов, используемых писателями для характеристики простого человека: и западники, и славянофилы считали, что нельзя выхватывать наиболее яркие, характерологические языковые черты из общего контекста, из простого и общего для всех народно-разговорного языка. С. Т. Аксаков, представитель старшего поколения, писал Тургеневу, что считает «совершенною ошибкой употребление слов и выражений местных, провинциальных, для понимания которых надобно иметь словарь областных наречий» [8, с. 58]. И. С. Аксаков также выражал отрицательное отношение к простонародным элементам в литературном языке: «Григорович, желая вывести на сцену русского мужика вообще, заставляет его говорить рязанским наречием, вы (Тургенев - Л. Ч.) - орловским. Даль - винегретом из всех наречий. Мне кажется, можно вложить в уста русскому мужику русскую крестьянскую речь без этого жалкого коверканья слов»; «Я вообще против употребления крестьянской речи в литературе так, как она является у Григоровича и отчасти у вас. Это не свободная крестьянская речь, а копировка, стоящая, по-видимому, больших усилий» [Там же, с. 73].

В спорах о литературе и беллетристике, о том, являются ли подлинной литературой произведения натуральной школы, каким должен быть литературный язык, отражается воздействие экстралингвистических факторов: формирование нового социального слоя, идеологическое размежевание в обществе и, как следствие, смена лингвистических установок и образцов, переоценка культурных ценностей. Отбор и функционирование тех образцов и вариантов, на которые опирается языковая практика, оказываются социально и идеологически обусловленными. И не случайно Ю. С. Сорокин назвал 30-40-е годы XIX в. периодом «перерыва непрерывности», «узловым моментом» [10, с. 23] в истории русского литературного языка.

Список литературы

1. Аксаков К. С. Эстетика и литературная критика / сост. и коммент. В. А. Кошелева. М.: Искусство, 1995. 526 с.

2. Аксаков К. С., Аксаков И. С. Литературная критика / сост. и коммент. А. С. Курилова. М.: Современник, 1981. 383 с.

3. Анненков П. В. Литературные воспоминания / коммент. А. М. Долотовой и др. М.: Художественная литература, 1989. 694 с.

4. Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: в 13-ти т. / гл. ред. Н. Ф. Бельчиков. М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1953-1959. Т. V. 863 с.; Т. VI. 799 с.; Т. VII. 740 с.

5. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4-х т. М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей, 1955. Т. 1. 699 с.

6. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. Изд-е 4-е, дополн. М.: Азбуковник, 1999. 944 с.

7. Русская эстетика и критика 40-50-х годов XIX века. М., 1982. 544 с.

8. Русские писатели XVIII-XIX вв. о языке: в 2-х т. М.: ООО «Торгово-издательский дом ЇРусское слово-РС?», 2000. Т. 2. 432 с.

9. Словарь современного русского литературного языка: в 20-ти т. / гл. ред. К. С. Горбачевич. М.: Русский язык, 1991. Т. 1. 864 с.

10. Сорокин Ю. С. Развитие словарного состава русского литературного языка: (30-90-х гг. XIX века). М. - Л.: Наука, 1965. 565 с.

11. Тараканова У. В. О паронимических понятиях «средняя культура» и «срединная культура» // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2012. № 7-1. С. 201-205.

12. Чапаева Л. Г. Объем и границы народного языка в культурно-языковой ситуации первой половины XIX в. // Альманах современной науки и образования. Тамбов: Грамота, 2009. № 2-1. С. 161-163.

13. Чернов А. В. Русская беллетристика 20-40-х годов XIX века: вопросы генезиса, эстетики и поэтики: автореф. дисc. … д-ра филол. наук. Воронеж, 1996. 39 с.

14. Чернышевский Н. Г. // Русские писатели о языке (XVIII-XX вв.): Ломоносов, Радищев, Карамзин, Пушкин, писателидекабристы, Гоголь, Белинский, Герцен, Тургенев, Гончаров, Некрасов, Островский, Чернышевский, Добролюбов, Салтыков-Щедрин, Достоевский, Толстой, Лесков, Короленко, Чехов, Горький. Л.: Советский писатель, 1954. С. 381-446.

Размещено на Allbest.ru