Политическая метафора: когнитивный и прагматический аспекты

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Политическая метафора: когнитивный и прагматический аспекты

Филологические науки

Саиф Абдулла

В статье рассматривается вопрос о роли метафоры в современном политическом дискурсе: эксплицируются и описываются когнитивные механизмы, прагматическая специфика и персуазивный потенциал политической метафорики. Автор приходит к выводу, что метафорические модели политической коммуникации являются не только концептуальными шаблонами для порождения новых смыслов, объективирующихся в языке и речи, но и активно используются продуцентами политического дискурса в качестве инструмента воздействия на аудиторию.

Ключевые слова и фразы: политический дискурс; концептуальная метафора; метафорика политического дискурса; прагматика политического дискурса; речевое воздействие; метафорические модели политической коммуникации. политический метафора персуазивный потенциал

После выхода в свет в 1980 году знаковой для целого ряда гуманитарных дисциплин работы Дж. Лакоффа и М. Джонсона [7; 32] исследования метафоризации как когнитивного процесса принимают все более глобальный характер. В лингвистическую практику вошли термины «метафорическая проекция» или «когнитивное отображение», которые отражают взаимодействие двух структур знаний - когнитивной структуры «источника» и когнитивной структуры «цели» [7, с. 9].

В последние годы большое внимание уделяется исследованиям концептуальных метафор различных дискурсов, универсальных и культурно-специфических особенностей метафоризации, что обусловливает актуальность обращения к проблеме изучения метафорики непосредственно политического дискурса. Кроме того, когнитивные исследования политического дискурса, которые проводятся на пересечении политической лингвистики и теории концептуальной метафоры с использованием корпусных технологий, могут по праву считаться одним из перспективных направлений в современной когнитивистике [3, с. 99].

Политическая коммуникация является «источником жизненной силы, который питает политику, поскольку коммуникативное взаимодействие - это ключевой вид деятельности, связывающий различные общественные группы и позволяющий им функционировать как единое целое» [24, p. 305]. В качестве же наиболее значимого компонента политического дискурса выступает метафора, символичность и риторическая мощь которой, по мнению М. Эдельмана, позволяют политику «пробуждать скрытые тенденции и импульсы в общественных массах» [21, p. 67].

Тем не менее в своем эссе «Политика и английский язык» («Politics and the English Language») известный британский писатель и публицист Дж. Оруэлл оценивает политические тексты как «плохие» тексты [38, p. 135], критикуя избыточность в политическом дискурсе стершихся, «мертвых» метафор, клише, идиом и шаблонных сравнений. По мнению Дж. Оруэлла, такое стилистическое оформление политических текстов производит определенный прагматический эффект. С одной стороны, адресат избавляется от необходимости осмысливать потребленную информацию, а с другой стороны - адресант (или автор текста) получает возможность максимально расплывчато и двусмысленно, используя общие фразы и стершиеся клише, донести необходимую информацию до аудитории, оставляя себе пути для «риторического» отступления в случае изменения ситуативного или социального контекста разворачивающегося дискурса. Кроме того, Дж. Оруэлл был убежден, из-за такого подхода к взаимодействию с общественной аудиторией в социально-политической сфере серьезно страдает этический аспект, так как подобная стилистика и метафорика политической коммуникации не только коррумпирует самого политика, но и вводит в заблуждение его аудиторию [Ibidem, p. 134].

Реалии сегодняшнего дня и многоаспектные исследования политического дискурса, не прекращающиеся с середины XX века (роль первопроходца в изучении языка политики приписывается американскому лингвисту Гарольду Лассвеллу [33]), указывают на то, что развитие политической риторики (как и большинства дискурсов) движется в сторону интеллектуализации. Это, в свою очередь, способствует развитию креативного и оригинального подхода к выражению политических взглядов и отражению и анализу значимых политических событий как в речах политиков, так и в политическом медиа-дискурсе. Однако кардинальное обновление содержания и формы коммуникативной деятельности в политическом интердискурсе, стремление говорящих политических субъектов (термин И. М. Кобозевой [5]) к индивидуальному («фирменному») стилю, экспрессивность, а также яркость политических речей и аналитических статей политической тематики, «граничащая с карнавальностью», риторическая раскрепощенность, «граничащая с вседозволенностью и политическим хамством» [16], демонстрируют появление новых, более тонких и изощренных, вербальных способов влияния на мнение аудитории (вплоть до различных, порой довольно циничных, провокаций и манипуляций), наиболее эффективные из которых основаны на концептуальной метафоре.

Таким образом, прагматика политического дискурса определяется его функциональной природой, которая выражается посредством интеграции в дискурсивный континуум эстетической, когнитивной и актуальной для текущего момента информации [4]. Именно поэтому для данной разновидности коммуникации характерным является активное привлечение различных риторических стратегий на грамматическом, лексическом и стилистическом уровнях (союзы и слова-связки, местоимения, артикли, порядок слов, повторы, метонимия, метафора, антономазия, топонимика, аллюзии на литературные произведения или иные прецедентные феномены). Перечисленные выше языковые средства позволяют продуцентам дискурса не только осуществлять коммуникативное взаимодействие с реципиентами в соответствии с поставленными целями, но и эффективно воздействовать на аудиторию, в определенной степени манипулируя общественным мнением. В связи с этим в газетно-публицистическом и политическом дискурсе наблюдается высокая частотность метафор, так как «метафора превратилась в одно из наиболее сильных средств представления политических концепций и воздействия на политическое сознание общества» [14, с. 122].

Сферой функционального влияния метафор в языке и речи является лексико-семантический уровень репрезентации. В свою очередь, в «сферу ответственности» лексической семантики в политическом дискурсе «входит широкий круг задач - от установления той концептуальной категории, под которую говорящий политический субъект подводит ситуацию, послужившую стимулом коммуникативного акта, до объяснения мотивов конкретных лексических выборов, которые были сделаны в ходе вербализации коммуникативного замысла» [5, с. 42]. Кроме того, если говорить о содержательных аспектах лексического состава политического дискурса, формирующего его метафорику, то для анализа данного феномена необходимо учитывать такие ракурсы его семантической репрезентации, как: (1) узуальное лексическое значение слова, отражаемое в его словарном толковании; (2) актуальное значение слова в конкретном вербальном контексте, которое при прямом его употреблении является стандартной вербальной модификацией узуального лексического значения, а при переносном - связано с узуальным значением более сложным образом; (3) внутренняя форма слова (при переносном употреблении совпадает с его прямым номинативным значением);

(4) сочетаемостные ограничения по валентностям слова (сфера действия); (5) коннотации; (6) лексические значения других слов, ассоциируемых с данным по форме (значения других ЛСВ того же многозначного слова, его синонимов и паронимов); (7) фонетическое значение слова; (8) экстралингвистическая «проекция» слова (связанные с ним схемы, фреймы, сценарии и т.п.); (9) социальная «проекция» слова (его гендерная, классовая, групповая, профессиональная и т.п. маркированность); (10) идеологическая проекция слова.

Как небезосновательно полагает И. М. Кобозева, все перечисленные аспекты «могут быть так или иначе задействованы с целью подачи денотируемой ситуации в устраивающей говорящего политического субъекта интерпретации и создания нужного ему эмоционального фона (тональности)» [Там же]. В связи с этим необходимо подчеркнуть релевантность именно «живых» метафор в политическом дискурсе, поскольку выбор продуцентом косвенного способа обозначения денотата в пользу прямого и намеренное нарушение семантической сочетаемости и согласования не только прибавляет своеобразия политической коммуникации, но и свидетельствует о наличии у участников взаимодействия определенных коммуникативных мотивов и намерений, реализующихся на практике именно через использование окказиональных, контекстных «живых» (а не узуальных, лексикализованных, мертвых) метафор, обладающих высоким риторическим потенциалом и персуазивным эффектом.

Однако принцип композициональности, релевантный для системы языка, позволяет генерировать новые, более сложные смыслы (в том числе и в политическом дискурсе), комбинируя различные единицы языка (это могут быть и так называемые узуальные, лексикализованные метафоры), помещая их в семантически «неожиданные» контексты. Такая же стабильность в сочетании с вариативностью характерна и для концептуального уровня, обусловливающего метафоричность и, следовательно, прагматическую эффективность языка политики. Прагматическое воздействие политической метафоры обусловлено и управляется механизмами, состоящими из стабильного и ограниченного набора когнитивных моделей и схем (концептуальных метафор), которые могут интегрироваться (причем это может быть не только бинарная, но и множественная концептуальная интеграция), тем самым обеспечивая концептуальную основу бесконечно вариативных метафорических репрезентаций, вербализующихся в современном политическом дискурсе.

Применение теории концептуальной метафоры к языку политики началось со статьи Дж. Лакоффа о системе метафор, использовавшихся американскими властями в 1991 г. для обоснования неизбежности военного вторжения в Ирак [31]. Эта работа стимулировала дальнейшее изучение метафор в политике, активно развивающееся и в наши дни. Как отмечает Дж. Лакофф, «так как метафорические выражения в языке системно соотнесены с метафорическими концептами, мы можем использовать метафорические выражения для изучения природы метафорических концептов и для понимания метафорической природы человеческой деятельности» [7, с. 28].

Для политической метафоры характерно наличие мощного классифицирующего образа, его обобщенность до степени символа, наличие глубокого информационного пласта задействованной культуры и исторической подоплеки, а также его политической мотивированности и антропометрической аксиологичности [6]. В условиях, когда публичное слово приобретает повышенную значимость, метафора оказывается для политика инструментом, позволяющим тонко регулировать настроения в обществе. Анализ используемых политиком метафор, следовательно, дает возможность выявить его скрытые установки и цели: как замечает А. Н. Баранов, перефразируя известную поговорку, «скажи мне, какие метафоры ты используешь, и я скажу тебе, кто ты» [2, с. 190].

Исследования функциональной метафорики политического дискурса сосредоточены главным образом на выявлении концептуальных метафор, используемых теми или иными политическими силами, и анализе взаимосвязей между характером этих метафор, с одной стороны, и тем политическим курсом, который проводят или к которому призывают соответствующие политики - с другой. Изучаются выступления политических деятелей, документы общественно-политических партий и движений, публикации в средствах массовой информации и пр., а также язык круглых столов, теледебатов, предвыборных выступлений кандидатов и агитационной литературы - в том числе и с точки зрения задействованных в них метафор (см. Johnson, 1993; Lakoff, 1990, 1993; Abadi & Sacerdoti, 2001; Wei, 2001; Musolff, 2000, 2001, 2004, 2006; Fetzer & Lauerbach, 2007; Cienki, 2008; Semino, 2008; Ahrens, 2009; Lim, 2009; Tendahl, 2009; Silaљki, Durovic, 2009; Добренко, 1993; Клемперер, 1998; Баранов, 1999, 2004, 2014; Кобозева, 2001, 2010; Чудинов, 2001, 2012; Шмелева, 2001; Будаев, 2006, 2008, 2010; Будаев, Чудинов, 2007; Такумбетова, 2010, 2012; Храброва, 2010; Уртаева, 2011; Галинская, 2012; Зелянская, 2013).

В последние десятилетия широко обсуждается и весь комплекс вопросов, связанных с речевым воздействием. В частности, наблюдается возрождение риторики и актуализация изначальной связи метафоры с политикой через область политической аргументации (см. Lewis, 1988; De Landtsheer, 1991; Mio, 1996, 1997; Johnson & Johnson, 2000; Ricento, 2000; van Dijk, 2001; Faircough, 2003; Charteris-Black, 2005; Mьller, 2005;

Fadda, 2006; Wodak, 2009; Arcimaviиienл, 2010; Musolff, 2012; Новичкова, 1987; Калачинский, 1989; Баранов,

Казакевич, 1991; Белова, 1995; Купина, 1995; Ивин, 1997; Иссерс, 1999; Задорин, Бурова, Сюткина, 1999; Шейгал, 1998, 2000, 2004; Янко, 2001; Иванова, 2003; Каслова, 2003; Котов, 2003; Гриценко, 2005; Копт?лова, 2005; Правикова, 2005; Пескова, 2006; Макарова, 2008; Шарафутдинова, 2008; Андреев, 2011; Моргун, 2011; Спицына, Медведева, 2012; Черкасова, 2012; Семынина, 2013; Полатовская, 2013).

Наиболее продуктивным направлением исследования политических метафор в русле когнитивной лингвистики является метафорическое моделирование и метафорическая концептуальная интеграция, т.е. представление метафорических моделей различной степени сложности, типичных для данного дискурса, которые образуют метафорику данного дискурса и относятся к «дискурсивным практикам» [1].

Базы данных политических метафор постоянно пополняются. Зарубежные и отечественные исследователи политической метафоры отмечают, что существует зависимость между частотностью метафор, их семантическими параметрами и системными связями с общественными кризисами, поворотными, значительными моментами общественно-политической жизни и политической позицией, которую занимают участники дискурса [20; 42]. Например, отмечается, что дискурс экстремистских группировок отличается повышенной концентрацией метафор, причем правые радикалы предпочитают метафоры, связанные с болезнями, лечением и очищением [43, p. 69]; в расистском и тоталитарном дискурсах преобладают военные метафоры [2, с. 15-16; 19; 25; 26; 28; 29; 37; 44; 45], а в политическом дискурсе в период демократии и экономической стабильности преобладают метафоры, связанные с домом, семьей, природой [2; 3; 11; 16; 35].

В частности, как указывает в своей работе А. Мусолфф, в политическом дискурсе Евросоюза, актуализирующемся как в речах политиков, так и в СМИ, доминируют концептуальные схемы домена LOVE - MARRIAGE - FAMILY, обеспечивающие метафорическую репрезентацию отношений между странами-членами Евросоюза в языке прессы [35, p. 24]:

An adviser to Chirac says the Franco-German marriage remains fundamental to French European policy; many Germans agree. So long as they stick to the marriage metaphor, this makes Tony Blair either lover or mistress [17] / Советник Ширака полагает, что союз Франции и Германии составляет фундамент европейской политики; большинство немцев поддерживает такую точку зрения. До тех пор пока эти два государства будут взаимодействовать в пределах «супружеской» метафоры, Тони Блэру придется довольствоваться разве что ролью любовницы, или содержанки.

Феномену современной российской политической метафоры посвящено обстоятельное исследование А. П. Чудинова, также реализующее когнитивный подход к описанию предмета и охватывающее следующее десятилетие новейшей истории России: 1991-2000 гг. Богатство иллюстративного материала и его структурированность позволяют рассматривать эту книгу как своеобразную типологию метафорических моделей, структурирующих коммуникативное пространство политического дискурса. В качестве базовых типов концептуальных метафор разработанной им классификации выделяются антропоморфная, природоморфная, социоморфная и артефактная метафоры, к которым относятся более конкретизированные разновидности метафорических моделей [16].

Большинство исследований тем не менее посвящено более узким срезам политического дискурса либо конкретным типам метафор, концептуализирующим различные политические концепции и события. Как правило, подобные исследования носят контрастивный, сопоставительный характер, что позволяет не только выявить концептуальную структуру метафор и специфику их вербализации в дискурсивных практиках политической деятельности, но и определить, каким образом они влияют на самосознание и политическую идентификацию массового реципиента относительно конкретных общественно-политических событий. Например, М. Петрика в своем исследовании, посвященном метафорике политического дискурса о членстве Мальты в Евросоюзе, подвергает анализу случаи метафорической персонификации данных государственных образований и приходит к выводу, что они наделяются определенными чертами характера (портрет государства), отражающими их историко-культурный портрет, а также характеризующими их политику в отношении обсуждаемого вопроса. Кроме того (здесь наблюдается некоторое сходство с результатами исследования А. Мусолффа [35]), Мальта и Евросоюз представлены в рассматриваемом дискурсе и как отдельные семьи, и как члены одной семьи [40].

Результаты, полученные в ходе подобных исследований, еще раз подтверждают тезис о важной роли метафоры как средства воздействия на процесс принятия решений и инструмента преодоления проблемных ситуаций в политическом дискурсе [3]. В настоящее время уже не вызывает сомнений положение о том, что метафора является важной составляющей частью культуры, к которой относятся социальные и политические институты [27, p. 2].

В российской политической метафорике довольно распространенным методом системного описания метафор (помимо выявления доменов-доноров и доменов-источников метафорических репрезентаций смыслов в политической коммуникации и определения их прагматического - суггестивного и персуазивного потенциала) является фреймовое представление метафорической экспансии в политических текстах с констатацией фрейма и составляющих его слотов. Причем исходной точкой исследования может быть как сфераисточник, так и область цели. Например, «театр» как сфера-источник метафорической экспансии в российском и американском политическом дискурсе и война в Югославии как ситуация-магнит в российском и американском политическом дискурсе [3; 16].

Однако при метафорическом моделировании некоторых событий глобального масштаба, находящих свое отражение в политическом дискурсе (например, международный военный конфликт или экономический кризис), фреймовое описание не всегда оказывается адекватным, так как в нем сложно отразить динамику конкретного политически значимого явления. В этом случае более приемлемым подходом можно считать использование модели метафоры структуры события, разработанной Дж. Лакоффом [30] и нашедшей применение при описании событий на материале английского, русского, китайского, венгерского и других языков. Так, например, Л. М. Такумбетова, исследуя политический русскоязычный дискурс последних лет, актуализирующийся на фоне затяжной экономической рецессии, представляет данное глобальное явление через концептуальную метафору КРИЗИС - ДВИЖУЩИЙСЯ ОБЪЕКТ, опираясь на структурную матрицу концептуальной метафоры события Дж. Лакоффа [Ibidem] и обосновывая выбранную концептуальную модель тем, что мы обычно представляем событие в терминах движения [23]. Она также отмечает, что «такое явление, как глобальный экономический кризис, является областью цели метафорической экспансии, причем, поскольку кризис развивается в течение продолжительного времени и на значительном пространстве, это явление характеризуется динамикой, сложным компонентным составом и представляется значительным событием, затрагивающим различные аспекты жизни социумов» [13]. Различные аспекты структуры события, такие как состояния, изменения, процессы, действия, причины и способы, когнитивно характеризуются через метафору в терминах пространства, движения и силы [27, p. 204].

Как было отмечено, помимо когнитивной функции, метафора является еще и мощным инструментом воздействия и выполняет риторическую и аргументативную функцию в текстах политического дискурса. Особенно наглядно такое качество метафоры проявляется в иннаугурационных речах политиков и заявлениях относительно различных конфликтных ситуаций, возникающих в политическом взаимодействии говорящих субъектов как внутри государства, так и на международном уровне. Так, например, президент Ирана Махмуд Ахмадинежад в своих заявлениях о политике Израиля в отношении сектора Газа регулярно использует морбиальную метафору, репрезентируя Израиль как «злокачественную опухоль», которую необходимо удалить. Подобные заявления вызывали неоднократную критику в западных СМИ и комментариях западных политиков, которые полагают, что заявленная иранским лидером позиция является поводом для международной изоляции иранского режима [22].

Еще одно подтверждение релевантности концептуальной метафоры при формировании прагматики политического дискурса было доказано в сопоставительных исследованиях предвыборного дискурса на материале речей Барака Обамы и Митта Ромни в ходе предвыборной кампании 2012 года [10; 12] и специфики употребления концептуальных, конвенциональных и неконвенциональных метафор в текстах предвыборных кампаний в русскоязычном политическом дискурсе [9]. На основании полученных результатов авторы приходят к выводу, что интерпретация коммуникативных интенций продуцентов дискурса зависит от степени рекуррентности определенных концептуальных метафорических моделей, задействованных в речах политиков. Было выявлено, что политический дискурс агонален по своей природе, и поэтому в предвыборной полемике политиков и их обращениях к электорату преобладают пространственно-динамическая метафора, репрезентирующая политический курс, которого придерживается кандидат, в сочетании с милитарной и спортивной метафорами, посредством которых до аудитории доносится идея о решительности и самоотверженности той или иной политической силы в достижении намеченных целей, соревновательной природе политического взаимодействия между представителями различных партий и их преимуществе перед оппонентами, которое позволит им одержать победу [9; 12].

Не менее интересны результаты исследования политической метафоры в историческом дискурсе, рассматривающего метафоры, характерные для иных политических периодов (см. Кондратьева, 2003; Шадаева, 2004; Чудакова, 2005; Пшенкин, 2006; Чудинов, 2003; Kцvecses, 1994; Harris, 1998; Santa Ana, 1999, 2002; Berho, 2000; Refaie, 2001; Valk, 2001; O'Brien, 2003; Sofer, 2003; Hardy, 2003). В них не только подтверждается стабильность набора «архетипичных» метафор [39], характерных для языка политики и по сей день, но и ее статус как основного риторического «оружия» при выдвижении или обсуждении каких-либо политических идей и взглядов.

В качестве наглядного примера можно привести исторически признанный факт систематических экстремистских заявлений руководителей Третьего рейха в адрес евреев и других групп населения, не соответствующих их великому замыслу мироустройства. В результате практика подобной «неистовой риторики» запустила механизм дегуманизации еврейского населения в сознании граждан нацистской Германии, что впоследствии привело к геноциду евреев и других «неполноценных» представителей человеческой расы. Таким образом, ряд исследователей, занимающихся данной проблемой, утверждают, что метафорика нацистского или иного экстремистски ориентированного политического дискурса может формировать у аудитории такие политические взгляды, которые в дальнейшем угрожают развиться в фашистские, ксенофобские или иные шовинистические тенденции в обществе, чреватые серьезными последствиями, вплоть до псевдолегитимации политики массового убийства [18; 36; 41].

В связи с этим особенно остро встает вопрос об этике политической коммуникации, одним из возможных решений которого является глубокий прагматический, семантический и психологический анализ политической риторики с привлечением обширной теоретической базы и адекватной методологии. Подобный подход к этой проблеме позволит вскрыть когнитивные механизмы, конвертирующиеся в экстремистские риторические пассажи, и выявить истинные коммуникативные интенции говорящих политических субъектов и привлечь их к ответственности за преступные заявления [34].

Следует также отметить, что политическая метафора, вне зависимости от концептуальной структуры и семантической дифференциации, несет в себе прагматическую нагрузку, за счет которой обеспечивается речевое воздействие на адресата с целью формирования у него либо положительного, либо отрицательного мнения о политике, политической партии или политическом событии. Соответственно, можно констатировать, что в политическом дискурсивном пространстве посредством метафоры реализуются две основные речевые стратегии: (1) стратегия дискредитации и (2) стратегия превознесения (или оправдания) [8]. Метафора является ключевым фактором, запускающим механизм воздействия, убеждения и аргументации в политическом дискурсе, она «рассматривается как беспроигрышное средство синергии эмоционального воздействия и убеждения, и этот ракурс актуализирует изначальную связь метафоры с политикой через область аргументации» [9, с. 159].

Представленный аналитический обзор позволяет сделать вывод о том, что метафорические модели политической коммуникации не теряют своей актуальности и продуктивности не только в аспекте порождения новых смыслов в процессе их вербализации, они продолжают оставаться также мощным инструментом коммуникативного воздействия в руках политиков и других продуцентов политического дискурса. Соответственно, метафора является одним из наиболее действенных инструментов политической коммуникации, поскольку она служит для декодирования разнообразных импликаций, свойственных речам политиков и аналитическим обзорам политических проблем в СМИ. Метафоры могут являться не только средством для создания и ключом для интерпретации политического контента, они выполняют также суггестивную и персуазивную функцию, формируя у адресата определенные ценностные ориентиры и социальные предпочтения, что в итоге способствует утверждению его политической идентичности.

Список литературы

1. Баранов А. Н. Метафорические модели как дискурсивные практики // Известия АН. Серия литературы и языка. 2004. Т. 63. № 1. С. 33-43.

2. Баранов А. Н., Караулов Ю. Н. Русская политическая метафора: материалы к словарю. М.: Институт русского языка АН СССР, 1991. 193 с.

3. Будаев Э. В., Чудинов А. П. Метафоры, которыми мы жив?м: преобразования прецедентного названия // Политическая лингвистика. 2007. Вып. 2 (22). С. 99-106.

4. Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.: Наука, 1981. 138 с.

5. Кобозева И. М. Лексико-семантические заметки о метафоре в политическом дискурсе // Политическая лингвистика. 2010. № 2 (32). С. 41-46.

6. Козырева Н. В. Метафора как оператор прагма-когнитивной модификации английского политического дискурса // Известия Южного федерального университета. Филологические науки. 2013. № 4. С. 89-95.

7. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем / пер. с англ.; под ред. и с предисл. А. Н. Баранова. М.: Едиториал УРСС, 2004. 256 с.

8. Михалева О. Л. Политический дискурс как сфера реализации манипулятивного воздействия: монография. Иркутск, 2005. 320 с.

9. Пескова Е. Н. Метафора как средство реализации интенций в политическом дискурсе (на материале текстов региональных предвыборных кампаний): дисс. … к. филол. н. Челябинск, 2006. 171 с.

10. Пильгун Е. В. К вопросу об инаугурационном дискурсе [Электронный ресурс] // Практика преподавания иностранных языков на факультете международных отношений БГУ: электронный сборник. 2012. Вып. II. URL: http://elib.bsu.by/ handle/123456789/25787 (дата обращения: 15.06.2014).

11. Скребцова Т. Г. Современные исследования политической метафоры: три источника и три составные части // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 9. Филология. Востоковедение. Журналистика. 2005. Вып. 1. С. 35-46.

12. Спицына Н. А., Медведева Е. А. Роль концептуальной метафоры в политическом дискурсе президента США Барака Обамы // Вестник ВГУ. Серия «Лингвистика и межкультурная коммуникация». 2012. № 1. С. 118-121.

Размещено на Allbest.ru