Паремический фонд языка: культурная универсальность и национальная специфичность

Яковлева Екатерина Алексеевна

Дальневосточный федеральный университет

В статье рассматривается проблема соотношения универсальных и национально-специфических характеристик, присущих пословицам и поговоркам любого языка. Для выявления этноспецифических черт паремии, проявляющихся на фоне культурных универсалий, необходимо опираться на синергетическое единство интралингвистических и экстралингвистических факторов, что позволит выявить национальную специфику осмысления окружающей действительности.

Ключевые слова и фразы: культурные универсалии; паремический фонд; этноспецифичность; эквивалентность паремий.

национальный пословица поговорка язык

Пословицы и поговорки представляют собой сложные образования, особый тип речевого творчества народа, многие аспекты функционирования которых до сих пор остаются дискуссионными. Одной из таких проблем является вопрос соотношения универсальных и этноспецифических черт в пословичном фонде любого языка. В настоящее время в исследовательской литературе распространен подход к рассмотрению паремий как культурно-маркированных единиц языка, которые в сжатом виде выражают мудрость и опыт предшествующих поколений. Согласно такой точке зрения, паремии в большей степени, чем другие языковые единицы, передают национальную специфику и окраску языка. Именно поэтому пословицы и поговорки часто определяются такими метафорами, как «автобиография народа», «энциклопедия народной жизни» и «зеркало культуры». Данные изречения «ярко отображают быт, нравы, обычаи и прочие специфические особенности создавшего их народа. <…> В них находит свое отражение все, чем живет и с чем сталкивается тот или иной народ на протяжении веков» [6, с. 19].

Тем не менее, при изучении и сопоставлении фразеологических и паремических фондов разных языков, а также попытке выявить этноспецифические особенности осмысления действительности, закрепленные и отраженные в языке, исследователи неизбежно сталкиваются с явлением культурной универсальности данных языковых единиц. Универсальный, пан-культурный характер пословиц и поговорок основан на том факте, что механизм их построения и семантика во многом оказываются схожими даже в разноструктурных языках (ср. в русском Куй железо пока горячо, ванглийском Strike the iron while it's hot, вкитайскомжб?‘Е?досл. «Воспользуйся жаром для ковки железа»).

Цель данного исследования заключается в установлении соотношения универсальных и национально-специфических черт, присущих пословицам и поговоркам любого языка. Исследование было выполнено на материале китайского, русского и английского языков - языков, совершенно разных не только в структурном плане, но и отличных друг от друга по культуре и национальному мировоззрению их носителей.

По утверждению Ю. И. Левина, «паремиологам хорошо известно, что значения подавляющего большинства пословиц представляют собой универсалии: для почти любой пословицы данного народа можно почти всегда найти синоним среди пословиц любого другого народа; различия касаются почти исключительно предметно-образной сферы, не затрагивая значений» [4, с. 122]. На абсолютные совпадения в логической форме содержания паремий, принадлежащих разных народам, указывал и Г. Л. Пермяков [6, с. 21].

Многочисленные сравнительные исследования фразеологизмов и паремий на материале родственных и неродственных языков, существование различных сопоставительных словарей и типологий пословиц и поговорок доказывают, что смысл пословиц одной этнической группы оказывается тождественным смыслу пословиц совершенно иной языковой и культурной общности.

Подобная эквивалентность паремий разных народов обусловлена, по словам Н. Ф. Алефиренко, «общечеловеческим характером нашего мышления, общим поступательным развитием человеческой культуры и цивилизации, всеобщностью бытия и познания и, соответственно, их универсальными законами и категориями» [1, с. 172]. Кроме общности и универсальности законов бытия и познания, источником таких универсалий могут служить интернациональные библейские, мифологические, литературные, исторические и культурные сюжеты, послужившие основой рождения житейской мудрости, заключенной в идиоматических выражениях. Более того, несложно заметить, что пословицы и поговорки представляют собой свод жизненных правил и предписаний, семантика которых базируется на универсальных, общечеловеческих концептах - любви, дружбы, судьбы, чувства долга и ответственности и т.д.

Г.Л. Пермяков, помимо вышеперечисленных причин сходства пословиц, указывал также на общность их основных фольклорных и языковых функций. Рассматривая пословичные изречения как языковые знаки и образные модели универсальных жизненных и типовых ситуаций, ученый на основе проведенных сопоставительных исследований приходит к выводу о существовании соответствий между пословичными фондами языков мира [6, с. 138].

Однако при этом нельзя не заметить, что логика сложения образности пословиц напрямую зависит от конкретных социальных, исторических, бытовых и других условий, на фоне которых они возникали. В связи с чем О. А. Корнилов делает вывод о том, что «пословицы и поговорки “не часто не являются абсолютными эквивалентами”, а крайне редко таковыми являются, если иметь в виду и смысловую тождественность, и тождественность средств образного выражения этого смысла» [3, с. 258]. Таким образом, даже при кажущейся эквивалентности пословиц разных языков, тщательный анализ может раскрыть те нюансы отличия, которые несут информацию о национальной специфике менталитета и являются важными для понимания иной культуры. Данное положение можно проиллюстрировать на примере китайской пословицы ЌЭ‰Жђз“ъЌD,Џo?€к??(досл. «дома и тысячу дней прожить легко, выйдешь из дому - и час трудно»), которая в словарях сопровождается эквивалентами: в английском - there is no place like home и в русском - в гостях хорошо, а дома лучше. Проанализировав внутреннюю форму китайской пословицы можно обратить внимание на то, что она передает следующий обобщенный смысл: «жизнь вне пределов собственного дома таит в себе трудности и опасности». Форма английской и русской пословиц-эквивалентов не раскрывает явного противопоставления внутреннего пространства дома и чужой внешней среды, несущей опасность.

Внутренняя форма пословиц, их образное основание дают ценную информацию о способе осмысления окружающего мира конкретным лингвокультурным сообществом - о том, как архетипическое, мифологическое и прототипическое сознание находит отражение в языке. Так, например, в китайском языке идиома ‹зљ{— “f•sЏoЏЫ‰е (досл. «из собачьей пасти не жди слоновой кости») с переносным значением «не жди доброго слова от плохого человека», содержит компонент ‹з (собака), который в китайской культуре в большинстве пословиц и устойчивых выражений характеризует подлого и неблагородного человека. Связано это с тем, что в прошлом в Китае большинство людей были настолько бедными, что едва ли могли найти средства на пропитание самому себе, в таких условиях речи о содержании собаки идти и вовсе не могло. Только лишь богатые землевладельцы могли позволить содержать собак в качестве животных-охранников, которые часто нападали на простых людей, когда те проходили мимо. Именно поэтому у большинства населения Китая сформировалось отрицательное отношение к собакам, в связи с чем слово приобрело негативную коннотацию, а в речи появилась пословица, характеризующая данную ситуацию - ђl?•x“I;‹з™щ?“I (досл. «Каждый уважает богатого, а собаки кусают бедняков»). Более древние истоки негативного отношения к данному животному, несомненно, относятся к мифологическим воззрениям древних китайцев. Так, одна из часто встречающихся пословиц - “V‹з‹h•s—№“ъ? (досл. «Небесный пёс не поглотит все солнце» в значении «зло не может одержать победу над добром навечно»)содержит упоминание о Небесном псе, который, согласно поверьям, проглатывал солнце, тем самым вызывая затмения, а также крал младенцев у матерей.

Таким образом, собаке в древнем Китае приписывались злобные и своенравные черты характера.

При этом нельзя отрицать, что и в других культурах образ собаки также зачастую ассоциируется с какой-либо негативной характеристикой или последствием, что находит отображение в устойчивых выражениях. Например, английские пословицы He who lies down with dogs rises with fleas (досл. «Тот, кто ложиться с собаками, встает с блохами»), Let sleeping dogs lie (досл. «Не буди спящего пса» в образном значении «Не буди лихо, пока оно тихо»); русские идиомы С собакой ляжешь, с блохами встанешь, Как собака на сене лежит: сама не ест, и другим не дает, Собаке - собачья смерть связаны с отрицательными качествами собаки. На этом основании можно было бы сделать вывод об универсальности данной зоометафоры в паремиях разных культур. Однако необходимо подчеркнуть, что, во-первых, наряду с негативными характеристиками в европейской культуре также упоминаются и положительные: русск. При верном псе сторож спит, Без собаки зайца не поймаешь, англ. Every dog has its day (досл. «У каждой собаки есть свой день» в переносном значении «Будет и на нашей улице праздник»). А, во-вторых, в настоящее время происходит переосмысление отношения к данному животному. Как в английской, так и в русской культуре собаку принято называть лучшим другом человека благодаря таким её качествам, как верность и преданность, что выражается в соответствующей пословице - Собака человеку неизменный друг, а также в ряде идиоматических выражений: собачий взгляд, собачья преданность, собачьи глаза, to follow smb. like a dog (ходить за кем-либо как собачка) и т.д.

В Китае же отношение к собаке было сродни отношению к свинье в западных культурах. Так, во времена культурной революции 1966-1976 гг. широкое распространение получила фраза ‘–‹з - прихвостень, приспешник, употреблявшаяся в отношении капиталистов, тогда как в европейской культуре для выражения этой же характеристики бытовала фраза с зоокомпонентом «свинья» - capitalist pig.

Стоит упомянуть, что в современном Китае в связи с процессами глобализации и приобщению к западной культуре отношение к собакам постепенно изменяется - в настоящее время многие китайцы содержат собак в качестве любимых домашних питомцев. Тем не менее, негативный образ собаки прочно закрепился в идиоматике языка, в связи с чем в китайском языке до сих порповсеместно бытуют стилистически сниженные словосочетания и пословицы с данным зоокомпонентом: ‹з??? (досл. «стратег с собачьей головой» в образном обозначении «горе-советчика»),‹зЉЕ‘ј (досл. «вилять хвостом перед ним» в значении «подлизываться, пресмыкаться»), ?‹з“ґ (досл. «пролезать в собачью конуру» в значении «творить бесчестные дела, пробиваясь вперёд»), ‹з‰ь•s—№‹h›ќ (досл. «собака не может изменить своей привычке есть экскременты» в значении «плохого человека тяжело исправить») и многие другие. Таким образом, сравнивая пословицы, принадлежащие разным языкам, помимо обращения к культурному, историческому и социальному контексту, на фоне которых рождалась народная мудрость, необходимо также проследить отношение современных носителей языка к описываемой реалии. Зачастую статус какой-либо вещи или явления в обществе претерпевает изменения, что неизбежно сказывается на языковых единицах. Многие пословицы и поговорки, таким образом, оказываются устаревшими и неактуальными в контексте современной жизни, а по одному лишь факту их наличия в пословичном фонде языка нельзя сделать вывод о ее культурной значимости и особенности.

Говоря о проблеме соотношения универсального и этноспецифического в процессе осмысления мира разными народами и отражения этих результатов в языковых единицах, можно сказать, что «позитивное / негативное отношение к каким-либо реалиям внешнего мира - это понятийная универсалия, поскольку в сознании носителя любого языка есть представление об оценке чего бы то ни было. А вот конкретная реализация этой понятийной универсалии применительно к конкретным фактам объективной действительности уже не имеет и следа той всеобщности, которая характеризует саму категорию оценки. Представители разных языкообразующих социумов ощущают, созерцают, оценивают и переживают по-разному» [Там же, с. 122]. Нагляднее всего результаты данных процессов отображаются во внутренней форме (образном основании) устойчивых выражений. Система образов паремий служит основой накопления и закрепления культурного опыта, а интерпретация образного основания позволяет проникнуть в логико-понятийную систему сообщества, что, в свою очередь, позволит увидеть национальную специфику осмысления и тонкости отношения к окружающей действительности.

Таким образом, форма выражения определенного смысла настолько же значима, как и сам выражаемый смысл. Связано это с тем, что «каждой из семантических универсалий, составляющих единый логикопонятийный базис человеческого сознания, может соответствовать неограниченное число самых разнообразных форм выражения, опирающихся на совершено разные мотивации» [Там же, с. 282].

Для установления этноспецифичности или универсальности паремии необходимо учитывать ряд критериев. Помимо упомянутой выше важности обращения к внутренней форме пословицы, т.е. к набору лексем и буквальному значению, выводимому на их основе, значимым является такой критерий, как прагматический и дискурсивный аспекты реализации смысла пословицы. Совершенно справедливым кажется утверждение В. П. Аникина о том, что различие пословиц разных народов при аналогичности или тождестве их прямого смысла проявляется, прежде всего, в сфере речевого применения: «пословицы только кажутся одинаковыми, когда принимают во внимание лишь их прямой смысл. Напротив, когда берется в соображение предметная сфера применения, сразу становится заметной разница пословиц. В речи народов они характеризуются своей иносказательностью, своей сферой речевого использования» [2, с. 394]. Таким образом, особую значимость при сопоставлении пословиц приобретают реализуемые в речи эмоционально-образные оттенки смысла, которые и заключают в себе национальную специфичность. Проиллюстрировать данное положение можно на примере английской пословицы A friend in need is a friend indeed. Согласно толковым словарям данная пословица получает следующее толкование: человек, который помогает тебе в сложной жизненной ситуации, считается твоим настоящим другом. Таким же значением обладает и русская пословица-эквивалент - Друзья познаются в беде. Однако, будучи помещенной в определенный социальный контекст, пословица приобретает дополнительные культурно-специфичные смыслы. Так, в статье под названием «China opens door to world help with its Sars crisis» (Китай просит помощи других стран в борьбе с эпидемией атипичной пневмонии) данная пословица функционирует в контексте, который придает ключевому значению пословицы дополнительный смысл: «Amid reports of panicking peasants rioting and as another nine Sars deaths were announced in China and Hong Kong yesterday, Mr Wen admitted it would still be a long struggle to contain the disease and that China could not do it alone. “The Chinese situation is still grave,” he said. “There's the need for us to recognise the fact that Sars is going to be a long-term, complex and relapsing epidemic. A friend in need is a friend indeed.”» [8]. / В условиях массовых беспорядков сельских жителей и после сообщений о новых смертельных случаях от атипичной пневмонии в Китае и Гонг-Конге, мистер Вэн признал, что сдержать эпидемию будет крайне сложно и Китай не сможет справиться с ней самостоятельно. «Положение в Китае все еще угрожающее, - сообщил мистер Вэн, - нам необходимо признать, что эпидемия будет сильной, длительной и рецидивирующей. Друзья познаются в беде». Как видно из контекста, пословица реализует следующий смысл: тот, кто чувствует себя настолько приближенным, чтобы просить о помощи в сложной ситуации, и есть настоящий друг. В данном случае можно наблюдать явление полисемии паремий, поскольку из-за особенностей синтаксической организации пословицы невозможно однозначно вывести умозаключение о том, кто именно находится в беде - говорящий или же его друг. Русский же эквивалент исключает подобную неоднозначность толкования смысла. Таким образом, национально-культурный компонент паремической семантики выявляется на фоне определенной дискурсивной актуализации в речи. В зависимости от особенностей контекста паремия может изменять свое ключевое значение, обретая определенный прагматический смысл и наполняясь определенной уникальной культурной ценностью и значимостью. Подобная осведомлённость о различиях картин мира и лингвокультур становится особенно важной в процессе межкультурной коммуникации [5], т.к. незнание тонкостей употребления языковых единиц, несущих на себе яркий культурный отпечаток, приводит к коммуникативному сбою.

Необходимо также упомянуть и о таком критерии, как общая стилистическая тональность пословиц и поговорок. Так, О. А. Корнилов приводит ряд примеров, доказывающих, что восточные пословицы характеризуются более возвышенным стилем и поэтичностью по сравнению с русскими эквивалентами, чья стилистика «оказывается явно сниженной, многие из них отмечены иронией, откровенной насмешкой или сарказмом, изобилуют просторечной (а иногда и бранной) лексикой» [3, с. 273].

Говоря в целом о соотношении универсального и этноспецифического в пословичном фонде языка, можно сделать заключение, что упомянутая выше универсальность логической формы паремий не исключает их способности передавать культурную и языковую специфичность: «универсальная и национально-культурная составляющие семантики паремической единицы находятся в комплиментарных отношениях. Наличие культурно-языковой специфики отнюдь не отменяет действия культурно-языковых универсалий» [7, с. 271].

Универсальность паремий, принадлежащих разным языкам, проявляется, прежде всего, в их логической структуре, в выражаемом ими смысле. Национальная специфичность же находит отражение во внутренней форме, т.е. в наборе лексем и связах между ними; в эмоционально-образных оттенках смысла - дискурсивной и прагматической реализации смысла пословицы; в частотности употребления, а также в стилистической тональности устойчивого выражения.

Таким образом, восприятие мира, отраженное в пословицах и поговорках, у разных народов может совпадать, но не являться абсолютно идентичным, что говорит о национальной специфике отношения к окружающей действительности. При сопоставлении идиоматики разных языков необходимо опираться на «синергетическое взаимодействие языкового, коммуникативного, прагматического, психического и культурного аспектов» [1, с. 147], т.к. идиоматика определенного языка вбирает в себя черты его лексико-грамматического строя, что прямым образом влияет на семантику, которая, в свою очередь, неотделима от прагматики. Помимо интралингвистических факторов, идиоматика любого языка подвержена действию этнопсихологических и историко-культурных факторов, поскольку она является отображением идеологии эпохи, воззрений народа, его психологии, рассудка, нравов и обычаев. Учет всех вышеупомянутых факторов в их синергетическом единстве позволит выявить национальные особенности осмысления действительности и отражение этих процессов в паремическом фонде языка.

Список литературы

1. Алефиренко Н. Ф. Фразеология в свете современных лингвистических парадигм. М.: Элпис, 2008. 271 с.

2. Аникин В. П. Теория фольклора: курс лекций. М.: Университет. Книжный дом, 2007. 432 с.

3. Корнилов О. А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов. М.: КДУ, 2013. 348 с.

4. Левин Ю. И. Провербиальное пространство // Паремиологические исследования: сб. ст. М.: Наука, 1984. С. 108-126.

5. Пермяков Г. Л.Основы структурной паремиологии. М.: Наука, 1988. 240 с.

6. Семененко Н. Н. Когнитивно-прагматическая парадигма паремиологической семантики (на материале русского языка): дисс. … д. филол. н. Белгород, 2012. 418 с.

Размещено на Allbest.ru