Отрицание - одна из присущих всем языкам мира исходных смысловых категорий, которая проявляется на всех уровнях языковой структуры. В связи с этим вопрос об отрицании, как необходимом элементе характеристики окружающего мира, является важным для науки и вызывает огромный интерес к этой понятийно-языковой категории.

На материале современного русского языка рассматриваются вопросы теории отрицания, внутриязыковой типологии грамматических способов его выражения с учетом функционального аспекта в художественной речи.

Семантические особенности многих грамматических явлений, функционирующих в художественном тексте, позволяют находиться им в центре внимания не только лингвистических, но также литературоведческих и культурологических исследований. В художественном тексте разнообразные средства языкового выражения сплавляются в единую, стилистически и эстетически оправданную систему, к которой неприменимы нормативные оценки, прилагаемые к отдельным функциональным стилям литературного языка [8]. Именно в тексте появляются новые значения, новые, текстообразующие, функции [1-7].

Отрицательные предложения, встречающиеся достаточно часто в текстах повестей Г.И. Пинясова "Крест" и "Последний из Каргужей", участвуют не только в организации семантики повествования, в раскрытии темы и идеи произведения, но и выполняют ряд экспрессивных функций. Прежде всего, следует отметить создание антитезы - контрастного сопоставления фактов действительности. Как правило, материальным выражением данной фигуры становятся контекстуальные антонимы. Приведем примеры подобных конструкций: Спасибо, браток, спас мою душу, - Алексей протянул руку. Но Сергей будто не заметил, поднял свою сумку. - Не душу, дядя, тело, - не то себе, не то в ширь полей промолвил [9, с.14]; Нет настоящих будней, поэтому нет и истинных праздников [Там же, с.8]; Однако и песня ему кажется какой-то бесцветной. Видимо, потому, что она творится только голосом, а не душой [Там же]; Как-то в прошлые годы, зимой, Алексея сны одолели. И не какие-нибудь, а однообразные, как цветки лопуха [Там же, с.16] …; Филипп Андреевич выкатил из гаража "Ниву" цвета созревшей рябины, сел и по осенней дороге погнал своего железного коня в Каргужи. Ему казалось, что ехал он не в соседнее село, а летел в свое прошлое. Оно в памяти приближалось и раскрывало большое и малое, которое само время давно уже стерло и предало забвению [Там же, с.102].

В последнем случае образность антитезы и ее экспрессивные возможности в тексте усиливаются благодаря общей метафоричности повествования, чему способствуют, во-первых, метафора лететь в прошлое, во-вторых, ее уточнение ("разворачивание") - оно [прошлое] в памяти приближалось и раскрывало большое и малое, которое само время давно уже стерло и предало забвению и в-третьих, перифраза железный конь (= автомобиль).

Отметим пример антитезы с оттенком градации: Не кулак - кувалда, - потрогал челюсть Алексей. - До сих пор ненастье чувствует [Там же, с.26], а также чистой градации: Да что там Париж! Сам Бог не додумался одарить лебедя такими нарядами. Что стоит вышивка на плечах праздничного верхнего платья из белого холста [Там же, с.8]!

Повышению экспрессии повествования способствуют и парцеллированные конструкции, содержащие отрицание: Вдруг охотникам стало очень весело. Сами не знают почему [Там же, с.9]; Еще возле крыльца его [попа Филиппа] встретила сестра Марфа, которая была ему и стряпухой, и стирала-вытирала, и приходящих встречала-провожала, и, как говорят острые языки, еще кем-то служила, о чем средь бела дня и говорить-то стыдно. Неизвестно, неизвестно [Там же, с.99].

Также можно отметить и примеры синтаксического параллелизма, основанного на синтаксическом повторе отрицания в рамках узкого контекста: Смотри, Алёж, перед святыми ликами в нижнем белье не стой. Почеловечески оденься. Прежде чем перекреститься, руки и лицо водицей сполосни. Вечером, перед сном; из уст дурного слова не выпускай [Там же, с.18]; Алексей не крестился и косу ржавым молотком не отбивал [Там же].

В некоторых случаях усилению выразительности изложения способствует включение глаголов, участвующих в грамматическом оформлении отрицания, в рамки вопросительных конструкций: Тогда почему бутылку не пожалел? Почему напрямую не спросил? Ошарашенный человек что угодно скажет [Там же, с.23]; Я полдня перед иконами стукался лбом об пол, даже шишка вскочила. Тогда бабушка похвалила, теперь, дескать, ты без грехов, если снова не сделаешь чего-нибудь плохого. А какой ребенок рос без озорства [Там же, с.114]? Реализации данной цели способствуют и отрицания, представляющие собой по эмоциональной окраске восклицание: Эта рука в ту ночь Зорьку увела, - мелькнуло в голове. И тут же отогнал эту мысль: - Вряд ли!

Знал, в чей двор лез [Там же, с.12].

Повторы отрицательных частиц и предикативов, способствующие усилению выразительности повествования, встречаются в следующих примерах: Не знает, не помнит Кечин, сколько времени крутился между пушкой и ящиками. Привел его в себя Алексей [Там же, с.101]; И опять диво: он слышит свой голос, свой и Алексея. Нет грохота, и ползущих танков нет [Там же]. В последнем примере отрицание шумовых и зрительных раздражителей (танков, грохота) способствует воссозданию в художественном тексте атмосферы некоторого вакуума, абсолютной тишины и спокойствия, временами наступавшего на передовой. Так писатель добивается жизненного правдоподобия и образности рисуемых в тексте картин.

Ироничную интонацию можно обнаружить в следующем высказывании с отрицанием, усиливающуюся благодаря лексемам с гиком, силенки, остудил пыл: - Ты, дядя, и свое прошлое с гиком утопил бы. Только силенок не хватает. Вот так [Там же, с.15]. Или: Тонущий по-медвежьи неуклюже стал карабкаться на доску. - Не спеши, Алексей, не спеши, не на воровском деле находишься, - остудил он его пыл [Там же, с.12].

Уточняющим значением и функцией придания разговорного характера повествованию обладают конструкции, имитирующие диалоговую форму изложения, например: Поп был в синем френче, а на груди - блеск и звон. Нет, не кресты. Круглые медали, пятиугольные, еще какие-то - ослепнешь [Там же, с.99]. Автор в выражении нет, не кресты отрицает сказанное им ранее, одновременно уточняя смысл выражения блеск и звон, отчего повествование приобретает форму внутреннего диалога и, следовательно, оттенок разговорной речи.

Экспрессивность предложений с отрицанием может усиливаться также за счет того, что в отрицании содержится фразеологический оборот или другая единица паремиологического фонда современного русского языка, например, пословица: - Скажи, сержант Шуров, - спросил его политрук, - закончится война, разгромим фашистов, вернемся по домам, возьмемся за мирные дела, на ком будешь срывать свою злобу, которая, как пишешь, не умещается в груди? [Там же, с.116]; - Вай, Алёж, недобрые твои сны. Еще наши прабабки сказали: тишесь - тишяфкс, значит, трава - мучение, маята. Как бы до крови не довела. Ты, милок, береги себя, куда попало не лезь. Береженого Бог бережет [Там же, с.18]; В то же время по селу вовсю гулял слушок, дескать, Буйвол с дружками из соседней деревни увели корову Пуряевых. Пусть болтают, за руку никто не схватил [Там же, с.22]; Вокруг ни души нет [Там же, с.12].

Одним из активных приемов усиления отрицания выступает введение в высказывание отрицательных наречий и местоимений. Интересен тот факт, что в художественной речи Г.И. Пинясова можно обнаружить примеры с целым комплексом средств, выражающих отрицание, что свидетельствует, с одной стороны, о важности данной категории для мировосприятия автора, с другой стороны, о предельной экспрессивности его изложения, творческой манеры в целом: Ведь никто среди ночи не заглядывал в щелку в окне. Но ни по советским законам, ни по церковным обычаям они мужем и женой не были [Там же, с.99]; Сестра Марфа еще что-то хотела сказать, но поп поднялся на крыльцо, вошел в ту комнату, в которую без стука нельзя было ступить ни божьему человеку, ни спустившемуся с неба [Там же, с.100].

Наречия меры и степени также усиливают отрицание: Пробыл там долго. А когда вышел, сестра Марфа чуть не упала [Там же]; Это крыло оставлено семью кормить да дуралеев учить, - ничуть не смутился Пуряев [Там же, с.26].

Как видим, грамматические средства выражения категории отрицания в повестях Г.И. Пинясова "Крест" и "Последний из Каргужей" полифункциональны и экспрессивно заряжены. К основным эмоционально-экспрессивным функциям данных конструкций относятся следующие: функция создания антитезы, градации и приема синтаксического параллелизма, а также функция усиления выразительности повествования посредством использования отрицания в составе вопросительных и восклицательных предложений, одновременного включения в состав предложения целого комплекса средств, репрезентирующих грамматическое отрицание (отрицательных частиц, наречий и местоимений, нередко повторяющихся в одном контексте), функция придания изложению иронической или разговорной окраски, чему способствует и соответствующее лексическое окружение.

Список литературы