Когнитивно-прагматическая программа языковой личности И. Бродского: система целевых установок

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Когнитивно-прагматическая программа языковой личности И. Бродского: система целевых установок

В рамках разрабатываемой авторами метадисциплинарной концепции субъектности текста [10], в которой интегрирующим центром личностно-языковой энергетики, преображенной взаимодействием обоих начал, является синтетическая (т.е. не исчерпывающаяся только вербальной составляющей) языковая личность (СЯЛ), особую роль играет ее единая когнитивно-прагматическая программа (КПП) - целостная система когнитивнопрагматических установок. Несмотря на сложный характер таких установок в поэзии Иосифа Бродского, внутренняя цельность его идейно-художественного мира и жесткая однонаправленность жизнетворческого развития в значительной мере обусловлены логоцентрической моделью СЯЛ поэта, отличающейся системной идеецентричностью субъекта текста, глобальностью проблематики, особым (героическим, пророческим, избранническим и пр.) типажом поэтической личности. Общие характеристики этой модели таковы: «а) духовнонравственная и когнитивно-прагматическая обусловленность выбора пути (логоцентрик всегда «двигается» только по велению своей души); б) векторность, однонаправленность (движение только вперед); в) непрерывность («остановка» может привести к актуализации ситуации когнитивной дисбалансировки всей КПП); г) единичность (логоцентрик, выбрав конкретный путь, «блокирует», «отсекает» все альтернативные варианты достижения цели); д) глубокая убежденность в правильности выбранного пути; е) глубинное целеполагание» [8, с. 104]. Вопреки неомифологическим представлениям о «приватности» дела поэта (эти представления составляют месседж персонального культурного неомифа Бродского, мы же говорим о типе), «в качестве исходной поэтом выбрана универсальная метанарративная программа Поэта-избранника / изгоя, автоматически актуализирующая неомиф Судьбы Поэта в культуре, вне зависимости от прямых намерений автора» [9, с. 24]. В данной статье мы обозначим исходную, целевую подсистему когнитивно-прагматических установок (КПУ), обеспечивающих в сознании самого поэта общее, «контурное» представление о предстоящих ему свершениях (в случае логоцентрической модели СЯЛ оно четко проявлено при любом конкретном варианте «проживания» жизни).

Глубоко осознаваемая цель (подсистема целевых КПУ) - это своеобразная универсальная потребность, синтезирующая интеллектуальные (собственно когнитивные (объективные)) и эмоционально-интеллектуальные (субъективные [6; 14]) интенции личности. Само понятие цели (лишенное одномерности обыденного сознания и примененное к сознанию творческому) многогранно: «Цель может пониматься как биоморфная версия энтелехии… как внутренняя символическая форма культуры… как иерархически выстроенные системы обратных связей организма и среды…» [7, с. 318]. Будучи иерархически организованной программой субъекта, базирующейся на системе обратных (внешних / внутренних) связей личности и мира, цель представляет собой особый когнитивно-ментальный элемент, аккумулирующий все когнитивные процессы сознания человека и отвечающий за переход от мышления к практике: «…кроме идеального образа объекта, она заключает в себе стремление создать его, имеет ярко выраженную практическую направленность, содержит в идеальном виде весь порядок действия, выступает как внутренне присущий самой деятельности закон, определяющий способ и характер действий человека» [5]. Цель получает статус своеобразной «первопотребности», определяющей специфику, динамику и вектор когнитивного развития / саморазвития мыслящего / чувствующего субъекта. Процесс определения целевых ориентиров и моделирования подсистемы целевых КПУ, активизирующийся в пространстве когнитивного сознания субъекта-источника (генератора КПП), проходит через этапы: 1) сбор (накопление) информационных кодов разных типов, на основе которых формируется общая неперсонифицированная информационно-концептуальная база («подготовительный» этап); 2) обусловленный как особенностями социокультурной среды, так и ментальными и индивидуально-психологическими характеристиками субъекта-источника этап когнитивной обработки (дешифровки), освоения, дифференциации и первичной персонификации собранной ранее информации (часть информационно-концептуальных кодов блокируется, нейтрализуется, частично / полностью выпадает в «условно пассивную» зону хранения информации; другая часть активизируется, на ее основе моделируется комплекс абстрактных целей; одновременно с этим активизируется процесс первичной персонификации субъектом-источником коллективного опыта, приводящий к формированию «первичной» условно персонифицированной системы целевых КПУ); 3) на основе этих первичных целевых КПУ происходят а) глубокая персонификация информационно-концептуальных кодов; б) когнитивная перекодировка «первичных» целевых КПУ с высокой степенью конкретизации, в результате чего формируется система стратегических целевых КПУ, определяющих общий вектор моделирования КПП. Эта система представляет собой сложное образование, имеющее определенную энергетическую направленность (созидательно-конструктивную, негативно-деструктивную, синтетическую (конструктивно-деструктивную)).

Как уже указывалось [9], Бродский, при всех попытках замаскировать / дезавуировать глобальную романтико-героическую природу своего дара, - монументален даже в подчеркивании (особенно в подчеркивании) «негероичности», «фрагментированности» своего лирического героя, и прекрасно это осознавал. Согласно подсчетам В. Полухиной [13, с. 63], местоимением 1-го лица открывается около 30 стихотворений Бродского, однако, вопреки ее буквальному прочтению «поэтического автопортрета» (предлагаемого читателю «неромантического» облика лирического субъекта), есть еще и вселенский масштаб непростых, а порой и прямо «деструктивных» взаимоотношений лирического субъекта с миром. При всем «самоумалении» и ерничестве он недвусмысленно заявлен и в «начальных», и в «неначальных» лирических «я»: «…я, прячущий во рту, // развалины почище Парфенона, // шпион, разведчик, пятая колонна // гнилой цивилизации…» [3, с. 25]; «С высоты ледника я озирал полмира, // трижды тонул, дважды бывал распорот. // Бросил страну, что меня вскормила…» [Там же, с. 191]; «Жухлая незабудка // мозга кривит мой рот. // Как тридцать третья буква, // я пячусь всю жизнь вперед» [Там же, с. 183] и т.д. «Последняя буква алфавита» с амбивалентной иронией заявляет о неустранимости своих претензий (на первенство? возвращение? обладание? продолжение? бессмертие?). Ерничанье Бродского подчеркивает неблагополучие с наиболее ответственным местоимением (все той же «тридцать третьей буквой»): «Я был как все. Т.е. жил похожею // жизнью. С цветами входил в прихожую. // Пил. Валял дурака под кожею. // Брал, что давали. <…> Что бы такое сказать под занавес?!» [Там же, с. 17].

Литературоведение 31

Двусмысленность «как все», да и всего комментария к начальному тезису, реализует сразу обе стратегии прочтения: самоумаление чревато поэтической исключительностью, и наоборот.

Судьба лирического «я», таким образом, выходит далеко за рамки портретных описаний и биографических сведений, и это напрямую связано с характером целеполагания, отчетливо проявленном уже в поэтической юности Бродского, где идет «прикидочный» процесс поиска основной цели. Поэт, на наш взгляд, строит свою программу не только на собирании готовых «информационных кодов» (куда попадает очень многое, от чего Бродский будет позже с негодованием отказываться, например, Блок), но прежде всего на изначальном, сначала полуинстинктивном, а затем и осознанном, отчуждении от официальной, говоря журналистским языком, «повестки дня» - его собственная проблематика инакова по отношению к «оттепели». Это не вызывающая маргинальность, но указание на иной горизонт духовного бытия, жизнь, увиденная в экзистенциальном и метафизическом ракурсах. Целеполагание начинается с жеста отказа, и духовная точка отсчета афористично сформулирована позже в «Нобелевской лекции»: «…мы начинали на пустом - точнее, пугающем своей опустошенностью - месте…» [1, с. 14]. «Отчаяние поэта, принадлежащего концу XX века» [12, с. 240], мыслится Бродским и его интерпретаторами неустранимым, так как продиктовано катастрофизмом эпохи: метафизический поиск начинает одинокая душа, ощутившая себя в родном городе на развалинах цивилизации, «которая перестала существовать» [4, с. 27]. Ученик, собирающийся в школу «под радиосводку о новом рекорде по выплавке стали, а затем под военный хор, исполнявший гимн Вождю» [Там же], и вскоре осваивающий с помощью книг и личной мобильности «искусство отчуждения» от советской действительности, - таков путь формирования личности будущего поэта. Личностная метафизическая траектория оказывается неотделима от метафизических же следствий из пережитого страной и человечеством. Речь, однако, не только о ХХ веке - могучий и бескомпромиссный (как выяснится очень скоро) талант, ощущающий себя на руинах культуры и цивилизации, в ситуации глобального разрыва, а то и конца времен (и после конца времен), волей-неволей начинает примерять уже наработанные культурой типажи, самый подходящий из которых - романтическое избранничество / изгойство (амбивалентность конструктивного и деструктивного, «маятник»), или, если цитировать уже «набравшего скорость» Бродского («Зофья» (1962)): «Я маятник. Не трогайте меня. // Я маятник для завтрашнего дня. // За будущие страсти не дрожу, // я сам себя о них предупрежу. // Самих себя увидеть в нищете, // самих себя увидеть на щите, // заметить в завсегдатаях больниц // божественная участь единиц. // Признание, награда и венец, // способность предугадывать конец, // достоинство, дарующее власть…» [1, с. 167]. Но и ранее, фактически с самого начала, «божественная участь единиц», избранных и обреченных одновременно в силу своей иноприродности «злу истории» и косной массе, лишенных метафизической опоры (первоначальный очерк неопределенно-целевых и - пока чужих, масочных - самоидентификационных КПУ), присутствовала в сознании поэта. Таковы «Стихи об испанце Мигуэле Сервете, еретике, сожженном кальвинистами» (1959) (любопытно, что позже в кальвинизме Бродский найдет некий хоть в чем-то созвучный ему вариант религиозности): «Да. Он никогда не созерцал // Бога / ни в себе, / ни в небе, / ни на иконе, // потому что не отрывал взгляда // от человека и дороги. // Потому что всю жизнь уходил // от погони. // Сын века - он уходил от своего // века…» [Там же, с. 24]. Тот же - условно-романтический по языку и топосам, но абсолютно свой по чувству и миропониманию - путь мимо «века», т.е. «мира и горя», «Мекки и Рима», та же «иллюзия и дорога» вместо «веры в себя да в Бога» еще раньше открываются в «Пилигримах».

Бродский эволюционировал так стремительно, так резко и объемно «примерялся» к глобальным и более частным «моделям» (от Лермонтова и Слуцкого до Д. Донна и У.Х. Одена), что трудно однозначно выделить этапы моделирования подсистемы целевых КПУ, однако мы можем указать границы ее «первой зрелости» - это середина 1960-х годов, когда после тотального освоения элегической (1960-1962) и балладной (1962) романтической традиции в значительной мере накоплен (и уже частично отвергнут) и «репертуар» самоидентификационных КПУ, и начинают возникать свои собственные модели, опирающиеся на базовые инварианты, но уже персонализированные (философ-киник в «Двух часах в резервуаре», свидетель постапокалиптической эпохи в «Einem alten architekten in Rom», «современный Овидий» в «Новых стансах к Августе» и т.д.), что, конечно же, требует отдельного разговора. Здесь же укажем лишь на ведущую целевую идею «подготовительного» этапа конца 1950-х годов: «Метатекст ранней лирики Бродского представляет собой напряженное обещание поэтического подвига… особенно резко в стихотворениях, посвященных самой поэзии…» [11, с. 178]. Это «Пилигримы», «Стихи под эпиграфом», «Глаголы», где варьируются бинарные оппозиции божественного, высшего и массовидно-человеческого, низшего. Причастность к искусству дает человеку шанс подняться к подлинности существования, однако это свобода вместе с отверженностью («в подвалах, под несколькими этажами всеобщего оптимизма» [1, c. 28]), крестный путь: «…возводя город, возводят не город, // а собственному одиночеству памятник воздвигают. // И уходя, как уходят в чужую память, // мерно ступая от слова к слову, // всеми своими тремя временами // глаголы однажды восходят на Голгофу» [Там же]. Очень ранняя, уже в «Пилигримах» (1958) онтологизация идеи поэзии, способной удержать, если можно так выразиться, «чудо» жизни даже на «чудовищной» земле («Удобрить ее солдатам. // Одобрить ее поэтам» [1, с. 21]), программирует «романтического избранника / изгоя» на беспримерный по своей последовательности путь реализации Поэзии как альтернативы постапокалиптическому миру, лежащему во зле, - путь амбивалентный, конструктивно-деструктивный, чреватый как обретениями, так и невосполнимыми потерями.

Список источников

бродский когнитивный поэзия языковый

1. Бродский И. Сочинения: в 7-ми т. / общ. ред. Я.А. Гордин; сост. Г.Ф. Комаров. СПб.: Пушкинский фонд, 2001. Т. 1. 304 с.

2. Бродский И. Сочинения: в 7-ми т. / общ. ред. Я.А. Гордин; сост. Г.Ф. Комаров. СПб.: Пушкинский фонд, 2001. Т. 2. 440 с. 32 ISSN 1997-2911. №12 (78) 2017. Ч. 2

3. Бродский И. Сочинения: в 7-ми т. / общ. ред. Я.А. Гордин; сост. Г.Ф. Комаров. СПб.: Пушкинский фонд, 2001. Т. 3. 312 с.

4. Бродский И. Сочинения: в 7-ми т. / общ. ред. Я.А. Гордин; сост. Г.Ф. Комаров. СПб.: Пушкинский фонд, 2001. Т. 5. 376 с. 5. Гавеля В.Л. Введение диссертации [Электронный ресурс] // Гавеля В.Л. Целеполагание в структуре социальной деятельности человека: дисс…. д. филос. н. М., 1998. URL: http://www.dissercat.com/content/tselepolaganie-v-strukturesotsialnoi-deyatelnosti-cheloveka (дата обращения: 18.08.2017).

6. Гарскова Г.Г. Введение понятия «эмоциональный интеллект» в психологическую теорию // Ананьевские чтения: науч. практ. конф.: тезисы / под ред. А.А. Крылова и др. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 1999. С. 25-26.

7. Доброхотов А.Л. Цель. Цель и средства // Новая философская энциклопедия: в 4-х т. / Институт философии Российской академии наук; Национальный общественно-научный фонд; под ред. В.С. Степина. М.: Мысль, 2001. Т. 4. С. 317-318.

8. Иванов Д.И. Типологические особенности когнитивного сознания субъекта-логоцентрика в русской рок-культуре // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2016. №12 (66): в 4-х ч. Ч. 4. C. 100-105.

9. Иванов Д.И., Лакербай Д.Л. Логоцентрическая программа языковой личности И. Бродского: предварительные замечания // Филологические науки. Вопросы теории и практики. №7 (73): в 3-х ч. Ч. 1. C. 24-27.

10. Иванов Д.И., Лакербай Д.Л. Теория субъектности текста и русская поэзия ХХ века. Иваново: ПресСто, 2017. 336 с.

11. Лакербай Д.Л. Поэзия Иосифа Бродского конца 1950-х годов: между концептом и словом // Вопросы онтологической поэтики. Потаенная литература: исследования и материалы / отв. ред. А.Ю. Морыганов. Иваново: ИвГУ, 1998. С. 166-180.

12. Милош Ч. Борьба с удушьем // Иосиф Бродский: труды и дни / ред.-сост. П. Вайль и Л. Лосев. М.: Независимая Газета, 1998. С. 237-247. 13. Полухина В. Exegi monumentum Иосифа Бродского // Литературное обозрение. 1999. №4. С. 63-73.

14. Симбирцева Н.В. Современные теоретические представления об эмоциональном интеллекте // Вестник Кемеровского государственного университета. 2008. №3. С. 54-56.

Размещено на Allbest.ru