Пожелания зла в коммуникативной культуре украинцев и лезгин

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Пожелания зла в коммуникативной культуре украинцев и лезгин

Ветрова Эльвира Сабировна (2016), кандидат филологических наук, докторант кафедры украинской филологии факультета славянской филологии и журналистики

Статья посвящена изучению семантики и коммуникативных особенностей пожеланий зла в речи украинцев и лезгин. Актуальность исследования обусловлена недостаточным вниманием современных лингвистов к высказываниям негативного содержания, отсутствием комплексных сопоставительных исследований данной проблемы на материале неродственных языков. Отмечается, что пожелания зла представляют собой древнейший пласт народной словесности, происхождение которого связано с верой древних людей в магию слова, в частности его способность наносить вред, уничтожать благосостояние, вызывать болезни и даже причинять смерть. С развитием общества и научного знания пожелания зла утратили сакрально-магические функции и трансформировались в стереотипные экспрессивные высказывания, используемые для выражения резкого осуждения, возмущения и ненависти. Автор акцентирует внимание на особенностях функционирования пожеланий с негативной семантикой в украинском и лезгинском языках. В результате сопоставительного анализа выявлено, что украинские и лезгинские пожелания зла имеют общие черты: экспрессивность, прагматическая направленность, оценочность, функционирование в схожих коммуникативных ситуациях. Доказано, что вместе с тем данные языковые единицы отличаются национальной спецификой, выступая индикаторами социально-исторического и духовного опыта этноса.

Ключевые слова: антропоцентризм; эмотивный компонент; пожелания зла; сакрально-магическая функция; соматизмы; украинцы; лезгины.

Evil Wishes in Communicative Culture of Ukrainians and Lezgians

Vetrova Elvira Sabirovna (2016), PhD in Philology, Doctoral degree seeker, Department of Ukrainian Philology, Faculty of Slavic Philology and Journalism, Crimean Federal University named after V. I. Vernadsky (Simferopol, Russia), vetrova-75@ukr.net.

The article is devoted to the study of semantic and communicative peculiarities of the wishes of evil in the speech of Ukrainians and Lezgians. The relevance of the study is due to lack of attention of modern linguists to the negative content utterances, the lack of a comprehensive comparative researches of this problem on material of unrelated languages. It is noted that the wishes of evil represent the most ancient folklore layer, the origin of which is linked to the beliefs of ancient people in the magic words, in particular their ability to harm, destroy wealth, cause diseases and even cause death. With the development of society and scientific knowledge the evil wishes lost their sacral-magical functions and transformed into the stereotypical emotional expressions used to express condemnation, resentment and hatred. The author focuses on the peculiarities of functioning of wishes with negative semantics in Ukrainian and Lezgian languages. The comparative analysis revealed that the Ukrainian and Lezgian wishes of evil have common features: expressivity, pragmatic orientation, evaluation, functioning in similar communicative situations. It is proved that, however, these language units differ by national specifics, playing the role of indicators of socio-historical and spiritual experience of the ethnos.

Key words: anthropocentrism; emotive component; evil wishes; sacral-magical function; somatisms; Ukrainians; Lezgians.

Вводные замечания

На современном этапе развития лингвистической мысли наблюдается тенденция к выходу за пределы рациональной, прагматичной трактовки сущности языка, пониманию его не столько как средства коммуникации, сколько как «единой духовной энергии народа, исходящей из глубин человеческого существа и пронизывающей собой все его бытие» [Гумбольдт, 1984, с. 314]. Такая смена научных приоритетов способствовала активизации внимания ученых к изучению языковых явлений в неразрывной связи с человеком -- его мышлением, сознанием, духовной жизнью и психологией, поскольку «язык создан по мерке человека, и этот масштаб запечатлен в самой организации языка» [Бенвенист, 1974, с. 15]. Среди множества объектов лингвистических исследований, ориентированных на изучение человека в языке и языка в человеке, особое место занимает эмоциональная сфера как важный элемент речевой культуры и одно из наиболее ярких проявлений языкового антропоцентризма. Тот факт, что эмоции являются мотивационной основой не только сознания, мышления, но и речевого поведения, а следовательно, нуждаются в серьезном внимании со стороны языковедов, сегодня уже не вызывает сомнений. Однако еще в ХХ веке большинство исследователей утверждало, что эмоции не представляют интереса для лингвистики. Так, по мнению К. Бюлера, Э. Сепира, Г. Гийома, главная функция языка -- когнитивная: «В языке властвует мышление, а воля и эмоция выступают в нем как определенно второстепенные факторы» [Сепир, 1993, с. 54]. И хотя среди ученых были сторонники противоположного подхода, согласно которому приоритетной функцией языка является именно эмоциональная (Ш. Балли, В. Гиннекен, М. Бреаль и др.), в лингвистике до 70-х годов ХХ века исследование эмоционально-экспрессивной составляющей языковых явлений большинством ученых игнорировалось или остро критиковалось и практически было сведено к минимуму. Во ІІ половине ХХ -- начале XXI веков с формированием новых лингвистических приоритетов эмотивный компонент языковых явлений все чаще становится предметом различных лингвистических интерпретаций. В отечественной и зарубежной лингвистической традиции уже сложились основные подходы к разработке вопросов эмоциональной концептосферы, эмотивной стороны речевого поведения, лакунарности в межкультурной коммуникации (см., например, работы В. И. Шаховского, А. Вежбицкой, Е. М. Вольфа, В. Г. Гака и др.). Вместе с тем не будет преувеличением утверждать, что современная лингвистика делает лишь первые шаги к решению данной проблемы. Из большого арсенала языковых средств, содержащих эмотивный компонент, далеко не все становились объектом всестороннего научного рассмотрения. Например, пожеланиям с негативной семантикой, которые являются мощными средствами вербализации эмоций и яркими показателями этнокультурной языковой специфики, в лингвистической литературе уделяется недостаточно внимания. Несомненную актуальность, а также теоретическую и прикладную значимость в данном контексте имеет сопоставительное исследование пожеланий зла на материале неродственных языков, в частности таких, как украинский и лезгинский. Цель предложенной статьи -- сопоставительный анализ пожеланий зла в украинском и лезгинском языках, выявление универсальных и национально специфических черт в их коммуникативной природе и семантике.

Роль пожеланий зла в процессе общения

Пожелания зла, или проклятья, -- архаические по происхождению тексты сакрально-магического характера, продуцирование которых связано с верой древних людей в магию слова, в частности его способность наносить вред, уничтожать благосостояние, вызывать болезни и даже причинять смерть. Как отмечают исследователи, с точки зрения язычества «слово, уместно и своевременно сказанное, имеет большую чудодейственную силу, -- оно лечит, приносит добро (“благословение”) или наоборот, сильно вредит. Злое слово, сказанное в определенное время колдуном, обязательно сбудется, как может сбыться и слово доброе» [Іларіон, 1994, с. 189]. С развитием общества и научного знания негативные пожелания утратили магический смысл, что привело к переориентации их основных функций и целей. Сегодня они используются в состоянии психологического напряжения для выражения резкого осуждения кого(чего)-либо, возмущения кем(чем)-либо, ненависти к кому(чему)-либо [АТСУМ, т. 8, с. 202]. Таким образом, главная прагматическая цель современных пожеланий зла -- выразить оценочную реакцию на ситуацию, а не способствовать реализации определенного действия. Несмотря на негативную семантику, эти вербальные формулы играют важную роль в процессе речевого взаимодействия, определяя характер взаимоотношений коммуникантов, нацеливая их на внимательное отношение к собеседнику, накопление жизненного опыта, предупреждение ошибок. Кроме того, по мнению психологов, высказывания негативного содержания являются эффективным способом эмоциональной разрядки, снятия напряжения, стресса, то есть своеобразными «заменителями, субститутами проявлений физической агрессивности» [жельвис, 1998, с. 105].

Особенности функционирования пожеланий зла в речи украинцев и лезгин

В современном украинском и лезгинском языках пожелания с негативной семантикой -- неотъемлемый компонент ежедневного общения. Несмотря на то, что согласно религиозным канонам и нормам народной морали использование таких высказываний недопустимо и в обеих культурах они подлежат табуированию, как лезгины, так и украинцы довольно часто прибегают к такому средству выражения негативного отношения к оппоненту. Наличие большого количества пожеланий зла в сопоставляемых языках объясняется в первую очередь историческими, географическими и психологическими факторами. Суровые условия существования обоих народов в прошлом, ежедневная борьба за выживание обусловили необходимость поиска эффективных средств воздействия на окружающую реальность, предупреждения бед и несчастий. Пожелания зла при этом выступали своеобразными информационными каналами связи между человеком и высшими силами. Кроме того, можно предполагать, широкое использование данных речевых единиц -- свидетельство особенностей национального характера украинцев и лезгин, которые одинаково склонны к проявлению обостренной эмоциональности и использованию бранных выражений в критических ситуациях общения. Подтверждение этому находим в этнографических исследованиях. Так, П. Чубинский, описывая основные черты характера украинского крестьянина, обращает внимание на то, что брань он использует в качестве самозащиты: «Малоросс вообще горд и самолюбив; он нелегко переносит обиды ?…?. Насмешка его не обижает, потому что он и сам юморист и сумеет сам сострить. Но бесчестие его волнует и раздражает. Опорочить его безнаказанно нельзя ?…?. Эта личная щепетильность и нелюбовь ко всему циническому отразилась и на брани Малороссов ?…?», которая «состоит в проклятиях, в желании какого-либо зла человеку или его близким, причем чаще всего отцу того, кого бранят» [Труды…, 1877, с. 355]. Этнографы указывают также на гендерные особенности в использовании украинцами пожеланий зла, в частности на эмоциональную сдержанность украинских мужчин, которые редко бранятся или проклинают, и чрезмерную экспрессивность некоторых украинских женщин, о которых в народе говорят: «У неї губа аж торохтить лаятися» `У нее губа аж трясется ругаться' [Милорадович, 1991, с. 308]. Выразительную эмоциональность украинского характера, преобладание чувств над интеллектуальной и волевой сферами отмечают и этнопсихологи. Например, Б. Цимбалистый считает, что эти особенности поведения украинцев берут начало от матриархального типа семьи, преобладания роли матери в воспитании детей [Цимбалистый, 1992].

Речевое общение народов Дагестана также характеризуется значительной ориентацией на использование пожеланий зла. З. Б. Цаллагова утверждает, что «клятвенные формулы, формулы пожелания зла и блага встречаются почти во всех традициях, но особенно цветистую и развитую систему они имеют у восточных народов» [Цаллагова, 1997, с. 135]. По мнению этнопсихологов, «народы Дагестана экспансивны и горячи, наделены чертами преимущественно холерического и сангвинического типов темперамента, взрывной эмоциональностью, повышенной восприимчивостью к чужим поступкам и суждениям, ярко выраженным стремлением к самовыражению и самопрезентации» [Крысько, 2008, с. 162]. Их речь характеризуется импульсивностью, несдержанностью в проявлениях чувств и эмоций, резкостью в передаче мысли, а во время конфликта перенасыщена страшными угрозами и проклятиями. Такая речевая стратегия позволяет дагестанцам эмоционально разрядиться, снять напряженность ситуации, в результате чего чрезмерная экспрессивность быстро проходит. Как отмечают ученые, идеальное речевое поведение для дагестанских мужчин -- это минимальное проявление чувств и эмоций [Лугуев, 2001], поэтому пожелания зла используются в основном в речи женщин, уровень эмоциональной сдержанности которых значительно ниже. На проклятия лезгины реагируют очень остро, особенно если они адресуются близким родственникам, в частности представительницам женского пола (матери, сестре, дочери, жене и др.).

коммуникативный пожелание зло

Мотивы украинских и лезгинских пожеланий зла

Пожелания зла характеризуются наличием мотивов -- устойчиво повторяющихся семантических компонентов, в которых концентрируются образные представления, многоплановые ассоциации народа об окружающем мире. Мотивы негативных пожеланий являются общими для обоих этносов и формируются вокруг таких универсальных понятий, как отсутствие детей, болезнь, смерть, бедность и т. д.

Наиболее продуктивным типом в украинском и лезгинском языках являются пожелания с мотивом физического увечья, болезней и смерти. Это объясняется тем, что здоровье человека в национальном сознании украинцев и лезгин всегда считалось самой важной ценностью, синонимом добра, надежности, порядка и нормы жизни. Важную роль в конструировании высказываний такого содержания играют соматизмы -- лексемы для обозначения частей и органов человеческого тела. Использование соматизмов в пожеланиях зла обусловлено антропоцентричностью языка, а также особенностями процессов мышления, физиологии и психологии человека, который познает окружающий мир с помощью таких рецепторов, как глаза, нос, рот, язык и др., и сравнивает предметы, которые его окружают, с частями своего тела.

Традиционный соматический код украинских и лезгинских пожеланий зла представляют лексемы: глаза, руки, ноги, сердце, голова, язык, губы и др., которые играют приоритетную роль в восприятии объективной реальности. В обоих языках большинство таких высказываний возникло в результате семантических трансформаций путем метафоризации и метонимизации. Например: глаза -- укр. Нехай [хай] повилазять очі [кому]! [ФСУМ]; Бодай тобі [очі] засліпило!; Сіль тобі в оці [око, очі]! [АТСУМ, т. 5, с. 665]; Баньки їм бодай посліпило! [Ном., № 3714, с. 192]; лезг. Вилер акъатуй [акъатрай]! `Чтобы глаза вышли из орбит!' [Гюльм., с. 152]; Вилер авахьуй! `Чтобы глаза вытекли!'[М. В.]; Яд хьуй ви вилер! `Чтоб ты ослеп!' (букв. `Глаза твои пусть будут водой!') [Гюльм., с. 1065]; Вун аквадай вилер авахьрай зи! ?Пусть ослепнут мои глаза, чтоб не видеть тебя!' (букв. ?Пусть вытекут мои глаза, видящие тебя!') [ЛРС, с. 3]; язык -- укр.: Щоб [хай, нехай і т. ін.] тобі [йому, їй і т. ін.] язик покорчило [відсох, усох; руба, колом став і т. ін.] [АТСУМ, т. 11, с. 627]; лезг. Ви гьа мез атІуй! `Чтоб твой язык отрезали!' [Гюльм., c. 558]; Мез кьуруй! `Чтоб язык отсох!'; Мез кьве чихел хьурай! ?Пусть умрет!' (букв. ?Пусть язык на две части разорвется!') [Там же]; зубы -- укр. Бодай вас за зуби брало! [Вус., с. 419]; губы -- лезг. Ви пІузарар кукІурай, кепеюгъли! `Чтоб лопнули твои губы!' [М. В.]; ноги -- укр. Бодай [хай, нехай] ноги повсихають! [АТСУМ, т. 6, с. 693]; Щоб ти на милицях пішов! [Ном., № 3720, с. 192]; лезг. КІвач хурай! `Чтоб нога сломалась!' [М. В.]; руки -- укр. Бодай [хай, нехай] руки повсихають! [АТСУМ, т. 6, с. 693]; Щоб тобі руки покорчило [посудомило]! [Ном., № 3719, с. 192]; лезг. Гьил кьуруй! `Пусть рука отсохнет!' [Гюльм., с. 209]; Гъилер хурай! `Чтоб руки сломались!' [Гюльм., с. 212]; сердце -- укр. Бодай тебе за серце взяло!; Щоб тебе за серце скребло! [Вус., с. 419]; Бодай ті сім кольок укололо в саме серце! [Фр., II, с. 286]; лезг. РикІ пад хьуй! ?Чтоб сердце лопнуло!' [М. В.]; голова -- укр. Бодай би в тебе репнула макітра! [Вус., с. 419]; лезг. Кьил атlуй! ?Чтоб голову отрубили!' [М. В.]; нос -- укр. Щоб тобі крутило в носі! [жайв., с. 486]; горло -- укр. Бодай [хай, щоб і т. ін.] йому [тобі і т. ін.] кістка в горло! [АТСУМ, т. 4, с. 169]; лезг. Ви туьтуьна кІараб акІурай! `Чтобы в горле кость застряла!? [М. В.] и т. д.

Другие семантические компоненты (поясница, ребро, пуп, живот и др.) имеют низкую степень продуктивности. Обозначаемые ими органы человеческого тела играют менее приоритетную роль в познании окружающего мира, поэтому процесс их вербализации осуществляется сложнее. Например, укр. Хай тебе за живіт візьме! [Ном., № 3724, с. 192]; Бодай тобі добро поза кожне ребро! [жайв., с. 486]; Трясця тобі в пуп! [АТСУМ, т. 8, с. 390]; А сто дідьків у твої бебехи та печінки! [Ном., № 3734, с. 192] и др.; лезг. Вин руфун пад хьуй! `Чтобы твой живот лопнул!'[М. В.]; Юкь хурай! ?Чтоб поясница сломалась!' [Там же] и др.

Как свидетельствуют приведенные выше примеры, большинство пожеланий зла с соматическим компонентом в сопоставляемых языках имеют семантические соответствия, что объясняется универсальностью человеческой физиологии, основных законов человеческого мышления, способов освоения окружающего мира и антропоцентричностью языка. Вместе с тем продуктивность тех или иных высказываний, их сфокусированность на той или иной части тела, а также семантический потенциал в конкретных коммуникативных условиях в украинском и лезгинском языках заметно различаются. Как отмечает В. А. Плунгян, «обязательная соотнесенность ощущений человека с различными органами его тела является универсальным свойством всех языков, различия заключаются в том, как распределяются ощущения на наивной “анатомической карте” человека» [Плунгян, 1991, с. 155]. Обращает на себя внимание тот факт, что в украинском языке пожелания зла с соматизмами характеризуются структурносинтаксической вариативностью и склонностью к образованию широких синонимических рядов, тогда как в лезгинском языке арсенал таких высказываний более ограничен и однообразен. Данный факт дает основания утверждать, что украинское языковое сознание склонно детализировать данную коммуникативную ситуацию, тогда как лезгины воспринимают ее более целостно.

Бережным отношением человека к собственному здоровью объясняется значительное количество пожеланий с мотивом «болезнь». Следует отметить, что основу первобытного мировоззрения составляли религиозно-мистические представления о болезнях как о живых (чаще всего безобразных) фантастических существах, способных нанести вред здоровью человека, навести на него порчу и даже привести к смерти. Разветвленная система пожеланий зла с компонентом «название болезни» зафиксирована в украинском языке. Семантическим центром таких высказываний являются ключевые лексемы: трясця, завійниця, грець, шляк, гостець, пранці, холера, чума, колька, нічниці, родимець и др. Например: гостець`хронический ревматизм в суставах' [Грінч., т. 1, с. 318]: Нехай тебе середъ шляху гостець побье! [Ком., с. 78]; Гостець би тобі пальці повикручував! [Фр., т. 1, с. 438]; грець `апоплексический удар, паралич' [Грінч., т. 1, с. 324]: Хай [нехай] йому [тобі, їй, їм] грець! [Грінч., т. 2, с. 164]; Грець тебе побивай!; Щоб тебе грець попоносив на вилах!; Щоб його кінський грець узяв! [Грінч., т. 1, с. 324]; Щоб вас греці мордували! [Ном., № 3734, с. 629]; завійна (завійниця) `резкая жгучая боль в груди или животе' [АТСУМ, т. 3, с. 51]: Бодай тебе взяла Завійниця! [Ном., № 3725, с. 191]; колька `резкая острая боль в животе, боку, которая создает ощущение укола' [АТСУМ, т. 4, с. 238]: Щоб тебе колька сколола!; Вхопили б тебе кольки!; Колька тебе бери! [Фр., т. 2, с. 286]; нічниці `отсутствие сна, бессонница'[АТСУМ, т. 5, с. 430]: Нічниця би тьи простріляла! [Фр., т. 2, с. 454]; пранці `народное название венерической болезни -- сифилиса, якобы занесенной в Европу матросами с Гаити и называемой с XV ст. «французской» (сокращенно -- франці, а в разговорной речи -- пранці) [жайв., с. 478]: Хай тобі на язиці сядуть... пранці! [Ном. № 3717, с. 192]; родимець `приступ болезни у маленьких детей, беременных и рожениц, который сопровождается судорогами и потерей сознания' [АТСУМ, т. 7, c. 593]: Щоб тебе родимець побив [взяв]! [Ном., № 3729, с. 192]; трясця `лихорадка, болезненное состояние, при котором человека бросает то в жар, то в холод': Трясця йому [їй, вам, тобі й т. ін.] в печінки [в печінку, в пуп, у бік і т. ін.]; Бий [бери] його [її, їх і т. ін.] трясця! [АТСУМ, т. 10, с. 307]. Синоним: хиндя -- Хай тебе хиндя попотрясе! [Ном., № 3728, с. 192]; холера `острое инфекционное желудочно-кишечное заболевание' [АТСУМ, т. 11, с. 113]: Щоб холери наївся!; Холера б на тебе напала! [ФСУМ]; чума -- `острое инфекционное заболевание человека и животного, которое распространяется часто в форме эпидемий': Чума б його [тебе, їх, вас і т. ін.] забрала! [АТСУМ, т. 11, с. 382]; А щоб на вас чума насіла, матері вашій чорт! [Ном., № 3731, с. 192]; шляк `диалектное название радикулита': Шляк би [аби] трафив [кого]! [АТСУМ, т. 11, с. 492] и др.

Лезгинские пожелания зла с мотивом «болезнь» менее продуктивны. Несмотря на то, что в лезгинском языке сформировалась достаточно широкая система терминов, обозначающих болезни человека (см. [Ганиева, 2004]), в высказываниях с негативной семантикой такие лексические единицы встречаются достаточно редко, что свидетельствует о нерасчленённости лезгинского языкового сознания в данной ситуации общения. Структурообразующим компонентом высказываний этой группы являются, как правило, лексемы с общей семантикой: азар `болезнь' [ЛРС, c. 6], мерез `тяжкий недуг' [ЛРС, с. 152], которые в составе пожеланий зла воспринимаются лезгинами как синонимы слова `смерть': Вак азар куткурай! ?Чтоб тебя болезнь взяла!' [М. В.]; Вун мерез хьурай! ?Чтоб ты умер!' [ЛРС, с. 152]. В большинстве лезгинских пожеланий зла мотив «болезнь» реализуется имплицитно, при этом внимание акцентируется не на самой болезни, а на ее последствиях для человека, например: Вун чІулава ярай! ?Чтоб ты околел!? (букв. `Чтоб тебя поразила головня!', головня -- болезнь злаковых растений, при которой зерно превращается в черную пыль либо твердую черную массу) [ЛРС, с. 259]; Ирид ийисуз месел алкІуй! (букв. `Чтоб семь лет лежал в постели парализованный') [Магомедова, 2006, c. 23] и др.

В качестве пожелания тяжелой болезни используется выражение Хамуна гьатуй вун! ?Чтоб ты в шкуру попал!', связанное с приемами народного врачевания (при тяжелой простуде на голое тело больного надевали только что содранную шкуру овцы, чтоб вызвать сильное потение) [ЛРС, с. 229].

Достаточно распространены в речи украинцев и лезгин пожелания с мотивом смерти, который может реализовываться эксплицитно и имплицитно. Эксплицитные высказывания в обоих языках являются малопродуктивными и используются в самых критических ситуациях общения, например: укр. Бодай [щоб] тебе смерть у могилу забрала!; Щоб ти здох як собака! [Фр., т. 3, с. 37]; Щоб тебе домовина взяла! [Вус., с. 420]; Щоб тебе в домовину поклало! [Вус., с.422]; Щоб тобі така смерть! [Вус., с. 423]; лезг. Вун гурба-гур хьуй! `Чтоб ты из могилы в могилу переходил!'[ЛРС, с. 47]; ЧІулава ягърай! ?Пусть умрет!? (букв. ?Пусть исчезнет, закончится!') [Гюльм., с. 999]; ХарапІ(а) хьуй! ?Пусть умрет, исчезнет!'[Халимбекова, 2012, с. 98]; Ви эхир пуч хьуй! ?Чтоб тебе конец пришел!'[М. В.]; Къван хьуй вун! `Чтоб ты умер' (букв. `Чтоб окаменел!') [ЛРС, с. 116]; Ви сес атІуй! `Чтоб ты умолк (сдох)!' [ЛРС, с. 194], которые предполагают ответные проклятия: Кьиникь! `Сам умри!? [ЛРС, с. 129]; Ажал! `Смерть тебе!' [ЛРС, c. 6].

Имплицитные пожелания смерти в обоих языках более продуктивны. Объяснение этому факту следует искать в первобытном институте словесного табу -- религиозно-магического запрета на произношение отдельных слов и фраз, нарушение которого согласно архаическим представлениям могло привести к неизбежному тяжелому наказанию со стороны высших сил. Стремясь задобрить духов, демонов и других фантастических существ, человек старался избегать табуированных слов, заменяя их эвфемизмами с завуалированной семантикой. В обоих языках имплицитные пожелания смерти отличаются образностью, сложной ассоциативной природой, несоответствием между планом выражения и планом содержания, поэтому понять их истинное значение можно лишь в контексте коммуникативной ситуации при условии наличия у участников диалога общих фоновых знаний. Репрезентантами основного лексического значения в таких высказываниях чаще всего являются языковые конструкции, построенные на основе фразеологизмов, метафор, метонимий, символов, сравнений, которые актуализируют национально специфические ассоциативные представления украинцев и лезгин об окружающем мире. Например: укр. Щоб не діждав більш рясту топтати! (топтати ряст -- `жить'); Щоб ти зозулі не чув! (по голосу кукушки узнавали о продолжительности жизни человека) [Ном., № 826, с. 77]; Щоб тобі дубовий хрест (смерть)! [Ном., № 3783, с. 194]; Щоб ти головою наложив! [Ном., № 3782, с. 194] (головою накласти -- `погибнуть'); Нехай над ним ворони крякають! [жайв., с. 115] (ворон -- предвестник смерти); Щоб ти скапав, як віск! (пожелание быстрой смерти) [Вус., с. 423] и др.; лезг. Кьиникьал ви кьил эццигый! (букв. `Чтобы на смерть твою голову положили!') [Ганиева, 2004, с. 277]; Ви къавал тІиб ацукьуй! ?Чтобы на твою крышу сова села!', Ви кІвалел пехъ ацукьрай! ?Пусть ворон сядет на крышу твоего дома!' (т. е. `пусть кто-нибудь из твоей семьи умрет!'; сова, ворон -- предвестники смерти, несчастья) [ЛРС, с. 217]; Ви кІвал байкъушди ягърай! ?Пусть филин посетит твой дом!' (пожелание смерти всей семье, филин -- символ несчастья) [Ганиева, 2004, с. 267]; Ви ван атІуй! `Да прервется твой голос!' (т. е. `да умрешь ты!') [ЛРС, c. 33]; Вун шиблитІдей виниз акъатай! `Чтобы ты умер!' (букв. `Чтоб ты из фундамента вверх вышел') [Ганиева, 2004, с. 277]; Чилериз [чилиз] филерай [фий]! ?Пусть умрет!? (букв. ?Пусть под землю пойдет!?) [Гюльм., с. 975];

Буй сура хьурай! ?Пусть умрет!? (букв. `Чтоб тело оказалось в могиле!' [Магамедова, 2006, с. 23]; Ирид чилиз аватрай! `Пусть упадет под семь земель!? [Там же, с. 24] и др.

В пожеланиях смерти функцию «карающей силы», способной в сознании говорящего реализовать желаемое, выполняют, как правило, персонифицированные явления природы, боги, демоны и другие фантастические существа. Такие высказывания отражают особенности языческого мировоззрения украинцев и лезгин, в основе которого -- одушевление предметов и явлений окружающего мира. Продуктивным типом являются вербальные формулы, в которых субъектами действия выступают персонифицированные явления природы, занимавшие важное место в жизни первобытного человека -- солнце, огонь, гром, молния, земля и др.: укр. Щоб ти крізь сонце пройшов! [Ном., № 3665, с. 190]; Сонце би тя побило! [Ном., № 3666, с. 190]; О, щоб іх вихром винесло! [Ном., № 3667, с. 190]; Щоб тебе буря вивернула! [Ном., № 3668, с. 190]; Щоб тебе горою підняло! [Ном., № 3670, с. 191]; Щоб тебе сира земля пожерла! [Ном., № 3793, с. 194]; Щоб грім убив [побив] і блискавка спалила! [ФСУМ]; лезг. Ваз рагь къалим хьуй! `Пусть покарает тебя солнце!'; Варз къалим хьуй! `Пусть покарает луна!' [Сефербеков, 2009, с. 46]; ЦІай акатрай [кткуй]! `Чтоб огнем охвачен был!? [Гюльм., с. 946]; Экуьнахъ атай гару тухурай, нисинлай атай чайгъунди! `Чтоб унес и утренний ветер, и послеобеденный ураган!' [Магамедова, 2006, с. 24]; Хару ярай! `Чтобы градом побило!' [Там же]; Вун алпанди ярай! `Пусть тебя метеорит ударит, да разрушишься ты!' [ЛРС, с. 13] и др.

Субъектами речи во многих украинских и лезгинских пожеланиях зла выступают языческие боги и демонологические существа. Такие вербальные единицы отражают языческие представления обоих народов о мироздании. В украинском языке языческие корни имеют пожелания: А нехай же тебе перун ясний трісне! [АТСУМ, т. 6, с. 334]; Бодай тебе Перун забив темненької ночі! [Грінч., т. 3, с. 147] (у восточных славян Перун -- бог дождя, молнии и грома [АТСУМ, т. 6., с. 334]); Щоб тебе Чорний бог убив! [Ном., № 3742, с. 193] (в дохристианских верованиях Чернобог -- бог зла, ночи, враг людей и света; властитель подземного царства [жайв., c. 642-- 643]); Щоб на тебе Див пришов! [Ном., № 3743, с. 193] (Див в славянской мифологии -- зловещая сила в виде птицы [АТСУМ, т. 2, с. 269]); Цур тобі, пек тобі! [Ном., № 5128, с. 248]; Цур та пек лихим очам! [Ном., № 8359, с. 374] (в дохристианских верованиях Цур и Пек -- божества войны, кровопролития, беды [жайв., с. 632]). Среди демонологических существ в украинских пожеланиях зла чаще всего упоминается чорт [біс, дідько]: Чорт би [чорти б] тебе [його, вас і т. ін.] побрав [побрали]! [АТСУМ, т. 11, с. 362]; Хай [нехай] йому [їм і т. ін.] дідько! [АТСУМ, т. 2, с. 300]; Біс твоєму батькові! [Грінч. т. 1, с. 33], а также другие представители злых сил -- злидні, вихор, морока, мара и т. д.: Бодай вас злидні побили [посіли]! [АТСУМ, т. 3, с. 591]; Побила б їх морока! [Ном., № 3741, с. 193]; Бий тебе нечиста сила тричі навхрест! [Вус., с. 419] и др.

В лезгинских пожеланиях зла фигурируют имена наиболее могущественных и авторитетных представителей языческого пантеона: Сед (Афат) -- властитель Царства злых сил, Алпан -- громовержец, бог огня, Малкамут -- божество смерти; Цехем -- бог сна, Шайтан -- злой дух [Бадалов, 2006]: Ваз Сед хьурай! `Пусть тебя настигнет несчастье!' (букв. ?Окажись в руках Седа!?) [Фатах, 1989, с. 81]; Вун Афатди тухурай! ?Пусть тебя заберет Афат!? [Там же]; Вун Алпандин ярай! ?Пусть тебя ударит Алпан!; Вун Алпандин цІу ягъурай! `Пусть тебя ударит огонь Алпана' [Сефербеков, 2009, с. 170]; Агь, вун Малкамутди т?уьрай! ?Съел бы тебя Малкамут!? [Шарвили, с. 63]; Вун ЦІехема кьурай! ?Чтоб ты долго не просыпался!' (букв. ?Пусть схватит тебя Цехем!') [Фатах, 1989, с. 81]; ШейтІанди вун тухурай! ?Пусть шайтан тебя заберет!' [М. В.] и др. С принятием христианства у славян и ислама у народов Дагестана функцию карающей силы в пожеланиях зла возлагают на Бога / Аллаха. Показательными в этом отношении являются фразы: укр. Щоб тебе Біг покарав! [Ном., № 3697, с. 191]; Бий тебе сила божа! [АТСУМ, т. 1, с. 168]; лезг.: Аллагьди ваз бала гурай! ?Пусть Аллах тебя покарает!'; Ваз Аллагьди куьмек дагурай! ?Пусть Аллах не окажет тебе помощи!' [М. В.].

Кроме болезней, смерти и физического увечья, в украинских и лезгинских пожеланиях зла реализуются и другие мотивы, касающиеся важных моментов в жизни человека. В лезгинском языке достаточно продуктивными являются пожелания зла с мотивом бездетности. В лезгинской культурной традиции такие высказывания считаются самыми страшными, поскольку счастье и благополучие семьи у народов Дагестана определяется в первую очередь наличием потомков: Ви менсеб хкатрай! ?Чтоб твой род вымер!? [ЛРС, с. 151]; Ви куц кьий! `Пусть умрет твой вид!' [Магамдаров, 1999, с. 59]; Адан кІвалин гум атІуй! ?Пусть прекратится дым в его доме, пусть навсегда погаснет его очаг!' (в значении ?Пусть умрет, не оставив потомства!?) [ЛРС, c. 46]; Вун хьана -- валай масад алад тавурай! ?Ты появился на свет, а от тебя пусть не родится другой!' [ЛРС, с. 11]; Ви жинс хкатуй! ?Чтобы той род сгинул (вымер)!' [ЛРС, с. 73]; Аял такуй ви вилиз! ?Пусть не увидит твой глаз ребенка!' [Магамдаров, 1999, с. 59] и др. В украинском языке такие пожелания менее продуктивны: Бодай его корінь звівся! [Ном., № 3787, с. 194]; Щоб ваш пропав собачий рід! [Вус., с. 421]; Бодай его кодло з накоренком перевелось! [Ном., № 3788, с. 194].

Распространенными в пожеланиях обеих культур являются и другие мотивы, например: мотив несчастья, печали, невезения: укр. -- Щоб ти в старцях щастя не мав! [Ном., № 3683, с. 191]; Хай Вам лихо! [Ном., № 5131, с. 248]; Бодай [хай] йому [їй, їм] добра не було [не буде]! [АТСУМ, т. 2, с. 323]; Бий [побий, побила б] тебе [його, її, їх і т. ін.] лиха [та нещаслива] година! [ФСУМ]; Щоб його смуток узяв! [Вус., с. 421]; лезг.: Инад хьуй! ?Много бед ему!' [Гюльм., с. 337]; КІвализ цІай аватуй `Да сгорит твой дом' (букв. `В дом пусть огонь упадет'); Ви кІвал чкІур хьуй `Да разрушится твой дом!' (букв. `Твой дом разрушенным пусть будет!'); Ви кІвалин йукь аватуй `Чтоб провалился твой дом' (букв. `Твоего дома середина пусть упадет!') [Ганиева, 2004, с. 267]; Дердиниз дава тахьуй! ?Пусть печаль не заканчивается!' [Гюльм., с. 266]; Я гуж хьайиди! ?Да падет на твою голову несчастье!' [Гюльм., c. 46]; Батинди ягърай! ?Пусть ни в чем не везет!' [Гюльм., c. 101]; ЧІулава гьатрай! `Много печали ему!' (букв. `Пусть в черном ходит!') [Гюльм., c. 999] и др.; мотив бедности: укр.: Бодай вас злидні побили [посіли]! [АТСУМ, т. 3, с. 591]; Нужда б тя побила! [Ном., № 3659, с. 190]; Щоб тобі ні кола ні двора! [Вус., с. 423]; лезг.: Вун вара-зара хьуй! ?Чтоб ты разорился!' [М. В.]; Ви гум атІуй [атІурай]! ?Пусть прекратится дым над его дымоходом!' (пожелание бедности) [Гюльм., с. 191] и др.

Выводы

Таким образом, пожелания зла в украинском и лезгинском языках имеют ряд общих черт: прагматическая направленность, экспрессивность, оценочность, метафоричность, обслуживание схожих ситуаций общения. Вместе с тем данные речевые высказывания имеют ярко выраженную этнокультурную специфику, отражая бытовой, эмпирический, социально-исторический и духовный опыт языкового коллектива. Сопоставительный анализ дает основания полагать, что украинский язык в ситуации «пожелание зла» отражает действительность более детально, с большей степенью конкретизации, нежели лезгинский. В лезгинском языке, соответственно, функционируют высказывания, которые менее детально сегментируют действительность, с более общей семантикой и более широким спектром ситуативного использования. Разный количественный состав украинских и лезгинских пожеланий зла, неодинаковая плотность выражаемого ими семантического пространства, асимметричность синонимических рядов обусловлены особенностями национального мышления, разным восприятием одной и той же коммуникативной ситуации, а также фразообразовательными возможностями языков. Пожелания зла в обеих культурах и сегодня достаточно жизнеспособны, а зафиксированные в них наблюдения людей над собой и окружающим миром оказывают существенное влияние на современное речевое поведение, что свидетельствует о перспективности исследуемой проблемы.

Источники и принятые сокращения

АТСУМ -- Академічний тлумачний словник української мови: в 11 т. / АН УРСР. Інститут мовознавства; за ред. І. К. Білодіда. -- Київ: Наукова думка, 1970--1980. -- Т. 1--11.

Вус. -- Вусик О. С. Словник українських синонімів / за ред. докт. філол. наук, проф. А. М. Поповського. -- Дніпропетровськ: Січ, 2000. -- 424 с.

Грінч. -- Словарь української мови / упор. з дод. влас. матеріалу Б. Грінченко: в 4-х т. -- Київ: Вид-во Академії наук Української РСР, 1958. -- Т. 1--4.

Гюльм. -- Словарь лезгинского языка / сост. А. Г. Гюльмагомедов. -- Москва: ИПЦ ДГУ, 2003. -- 1083 с.

жайв. -- Жайворонок В. В. Знаки української етнокультури: Словник-довідник / В. В. жайворонок. -- Київ: Довіра, 2006. -- 703 с.

Ком. -- Комаров М. Ф. Нова збірка народних малоруських приказок, прислів'їв, помовок, загадок і замовлянь / М. Ф. Комаров. -- Одеса: Тип. Е. И. Фесенко, 1890. -- 125 с.

ЛРС -- Лезгинско-русский словарь / сост. Б. Б. Талибов, М. М. Гаджиев; под ред. Р. Гайдарова. -- Москва: Советская энциклопедия, 1966. -- 604 с.

М. В. -- Ведих Мегьамед. Проза [Электронный ресурс]. -- Режим доступа:

http://lezgikim.narod.ru/Pages/Biblioteka_Lezgi_Litra.html.

Ном. -- Українські приказки, прислів'я і таке інше / уклав М. Номис; упорядкув., прим. та вступна ст. М. М. Пазяка. -- Київ: Либідь, 2004. -- 352 с.

Фр. -- Галицько-руські народні приповідки / зібрав, упорядкував і пояснив др. Іван Франко. -- Львів: Наук. тов.-во ім. Шевченка, 1901--1910. -- Т. 1--3.

ФСУМ -- Фразеологічний словник української мови [Электронный ресурс]. -- Режим доступа: http://slovopedia.org.ua/49/53413/362095.html.

Шарвили -- Шарвили. Лезгинский народный героический эпос. -- Махачкала: Лотос, 2008. -- 418 с.

Литература

1. Бадалов Ф. А. Домонотеистические верования лезгин (космогонические и антропогонические представления, пантеон божеств): автореферат диссертации… кандидата исторических наук / Ф. А. Бадалов. -- Москва, 2006. -- 16 с.

2. Бенвенист Э. Общая лингвистика / Э. Бенвенист. -- Москва: Прогресс, 1974. -- 446 с.

3. Ганиева Ф. А. Отраслевая лексика лезгинского языка / Ф. А. Ганиева. -- Махачкала: ДНЦ РАН, 2004. -- 378 с.

4. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию / В. фон Гумбольдт. -- Москва: Прогресс, 1984. -- 400 с.

5. Жельвис В. Й. Инвективная стратегия как национально специфическая характеристика / В. Й. жельвис // Этнопсихолингвистика / отв. ред. Ю. А. Сорокин. -- Москва: Наука, 1988. -- 192 с.

6. Іларіон, митрополит. Дохристиянські вірування українського народу: Історично-релігійна монографія / І. Огієнко. -- Київ: Обереги, 1994. -- 424 с.

7. Крысько В. Г. Этническая психология / В. Г. Крысько. -- 4-е изд. -- Москва: Академия, 2008. -- 320 с.

8. Лугуев С. А. Традиционные нормы культуры поведения и этикет народов Дагестана (XIX -- начало ХХ века): диссертация... доктора исторических наук / С. А. Лугуев. -- Махачкала, 2001. -- 392 с.

9. Магамдаров Р. Ш. Лингвокультурологический анализ концепта «Фемина» в лезгинском языке: диссертация… кандидата филологических наук / Р. Ш. Магамдаров. -- Махачкала, 1999. -- 152 с.

10. Магамедова М. М. Сопоставительное исследование гендерной лексики и фразеологии лезгинского и русского языков: автореферат диссертации … кандидата филологических наук / М. М. Магамедова. -- Махачкала, 2006. -- 26 с.

11. Милорадович В. П. житье-бытье лубенського крестьянина / В. П. Милорадович // Українці: народні вірування, повір'я, демонологія. -- Київ: Либідь, 1991. -- С. 170--342.

12. Плунгян В. А. К описанию африканской «наивной картины мира» (локализация ощущений и понимание в языке догон) / В. А. Плунгян // Логический анализ языка: культурные концепты. -- Москва: Наука, 1991. -- С. 155--161.

13. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии / Э. Сепир. -- Москва: Прогресс, 1993. -- 656 с.

14. Сефербеков Р. И. Пантеон языческих божеств народов Дагестана (типология, характеристики, персонификация). -- Махачкала: ДИНЭМ, 2009. -- 411 с.

15. Труды этнографическо-статистической экспедиции въ западно-русскій край: матеріалы и изслъдованія / собр. П. П. Чубинскимъ. -- Т. 7. -- Вып. 2. -- Петербургъ, 1877. -- 618 с.

16. Фатах А. Следы древних культур в лезгинском языке и фольклоре / А. Фатах // Литературный Дагестан. -- Махачкала, 1989. -- № 5. -- С. 81.

17. Халимбекова М. К. Этикетная лексика в языках различных культур: лезгинском и английском: монография / М. К. Халимбекова. -- Махачкала: АЛЕФ, 2012. -- 134 с.

18. Цаллагова З. Б. Психолого-педагогические аспекты функционирования этнопедагогической афористики / З. Б. Цаллагова // Воспитание и развитие личности. Материалы Международной научно-практической конференции 13--14 мая 1997 г. -- Москва, 1977. -- С. 135--140.

19. Цимбалістий Б. Родина і душа народу / Б. Цимбалістий // Українська душа. -- Київ: Фенікс, 1992. -- С. 66--96.

References

1. Badalov, F. A. 2006. Domonoteisticheskiye verovaniya lezgin (kosmogonicheskiye i antropogonicheskiye predstavleniya, panteon bozhestv): avtoreferat dissertatsii… kandidata istoricheskikh nauk. Moskva. 16. (In Russ.).

2. Benvenist, E. 1974. Obshchaya lingvistika. Moskva: Progress. 446. (In Russ.).

3. Chubinskiy, P. P. (ed.). 1877. Trudy etnografichesko-statisticheskoy ekspeditsii v zapadnorusskіy kray: materіaly i izsledovanіya, 7(2). Peterburg. 618. (In Russ.).

4. Fatakh, A. 1989. Sledy drevnikh kultur v lezginskom yazyke i folklore. Literaturnyy Dagestan, 5: 81. (In Russ.).

5. Ganiyeva, F. A. 2004. Otraslevaya leksika lezginskogo yazyka. Makhachkala: DNTs RAN. 378. (In Russ.).

6. Gumboldt, V. fon. 1984. Izbrannyye trudy po yazykoznaniyu. Moskva: Progress. 400. (In Russ.).

7. Іlarіon, mitropolit. 1994. Dokhristiyanskі vіruvannya ukraїnskogo narodu: іstorichnorelіgіyna monografіya. Kiїv: Oberegi. 424. (In Ukr.).

8. Khalimbekova, M. K. 2012. Etiketnaya leksika v yazykakh razlichnykh kultur: lezginskom i angliyskom: monografiya. Makhachkala: ALEF. 134. (In Russ.).

9. Krysko, V. G. 2008. Etnicheskaya psikhologiya. Moskva: Akademiya. 320. (In Russ.).

10. Luguev, S. A. 2001. Traditsionnyye normy kultury povedeniya i etiket narodov Dagestana (XIX -- nachalo XX veka): dissertatsiya... doktora istoricheskikh nauk. Makhachkala. 392. (In Russ.).

11. Magamdarov, R. Sh. 1999. Lingvokulturologicheskiy analiz kontsepta «Femina» v lezginskom yazyke: dissertatsiya… kandidata filologicheskikh nauk. Makhachkala. 152. (In Russ.).

12. Magamedova, M. M. 2006. Sopostavitelnoye issledovaniye gendernoy leksiki i frazeologii lezginskogo i russkogo yazykov: avtoreferat dissertatsii … kandidata filologicheskikh nauk. Makhachkala. 26. (In Russ.).

13. Miloradovich, V. P. 1991. Zhitye-bytye lubenskogo krestyanina. In: Ukraїntsі: narodnі vіruvannya, povіrya, demonologіya. Kiїv: Libіd'. 170--342. (In Russ.).

14. Plungyan, V. A. 1991. K opisaniyu afrikanskoy «naivnoy kartiny mira» (lokalizatsiya oshchushcheniy i ponimaniye v yazyke dogon). In: Logicheskiy analiz yazyka: kulturnyye kontsepty. Moskva: Nauka. 155--161. (In Russ.).

15. Seferbekov, R. I. 2009. Panteon yazycheskikh bozhestv narodov Dagestana (tipologiya, kharakteristiki, personifikatsiya). Makhachkala: DINEM. 411. (In Russ.).

16. Sepir, E. 1993. Izbrannyye trudy po yazykoznaniyu i kulturologii. Moskva: Progress. 656. (In Russ.).

17. Tsallagova, Z. B. 1977. Psikhologo-pedagogicheskiye aspekty funktsionirovaniya etnopedagogicheskoy aforistiki. In: Vospitaniye i razvitiye lichnosti: materialy Mezhdunarodnoy nauchno-prakticheskoy konferentsii 13--14 maya 1997. Moskva,-- S. 135--140. (In Russ.).

18. Tsimbalіstiy, B. 1992. Rodina і dusha narodu. In: Ukraїnska dusha. Kiїv: Fenіks. 66-- 96. (In Ukr.).

19. Zhelvis, V. Y. 1988. Invektivnaya strategiya kak natsionalno spetsificheskaya kharakteristika. In: Sorokin, Yu. A. (ed.). Etnopsikholingvistika. Moskva: Nauka. 192. (In Russ.).

Размещено на Allbest.ru